Коротко: Поэзия с Божьей помощью не потеряла поэта. С читателем проблематично G

– Каково вам заниматься литературой в условиях дефицита подготовленного читателя?

– Безусловно, непросто. Но творчество требует особого образа жизни. Поэзия – высшая форма сосредоточенности. Привилегия творческого человека проснуться, когда хочешь, лечь спать, когда хочешь, и работать, когда сам того пожелаешь. Это такое счастье, когда ты в ладу с собой, когда твои претензии к миру соответствуют твоему мироощущению.

– В стихах автор работает над образностью, ритмом, рифмой. Тут вроде бы все понятно. А создание афористичных миниатюр – тоже значительный творческий процесс или фраза рождается в одно мгновенье?

– Каждая моя миниатюра – поэтическая мысль, спрессованная до лаконизма одной строки. Я работаю в разных жанрах: пишу прозу, стихи, пьесы. Миниатюры для меня – смена вида деятельности, мой отдых. Пишу не больше 20 однострочий  в день. 30–40% из созданного уходит в корзину, но такой алгоритм необходим – это погружение именно в такой вид творчества, краткий по форме и обширный по содержанию. Я специально настраиваюсь и мысленно разрабатываю темы.

Мой день разбит на совершенно разные циклы, когда читаю, просто думаю, отрабатываю практику образного мышления или непосредственно работаю. Это все непрерывный процесс.

Коротко: Привилегия творческого человека проснуться, когда хочешь, лечь спать, когда хочешь, и работать, когда сам того пожелаешь. Фото: korotko-poetry.com

Обычно пишу ночью, до рассвета. Для меня это самое продуктивное время. Вечером много читаю, что считаю очень важным для литератора. При этом нужно читать только книги, адекватные твоему интеллекту, философскому складу ума. Если у тебя нет вкуса, ты не сможешь отличить хорошее от плохого и, как следствие, никогда не создашь что-то значительное...

– И что сейчас читаете?

– Одновременно десять разных книг. Опять-таки потому, что надо переключаться. У меня над головой слева от стола (я – левша) есть полка. Сейчас на ней книги гениального питерского поэта Леонида Аронзона и классиков – Шолом-Алейхема, Чехова, Хлебникова, Хармса, Бабеля. Часто обращаюсь к Эдгару По, Бодлеру, Рильке, Верлену, всегда читаю Кафку, Шопенгауэра.

– Читаете на планшете?

– Только настоящие бумажные книги! У меня всегда под рукой маркеры разных цветов, которыми я делаю пометки по тексту и на полях. Вообще, у меня в кабинете все четко разложено и структурировано, ничего нельзя передвинуть.

– Вы настолько педант?

– Может быть и так. Для меня важен тот порядок вещей, с которым я живу. Кафка, например, писал ночью, в полной тишине. Малейший шорох приводил его в бешенство. Творчество – это вещь интимная, камерная, индивидуальная.

– Интересен такой момент: как современный поэт фиксирует текст? Пользуетесь гаджетами?

– Ни телефон, ни компьютер я не использую. Пишу ручкой на бумаге. Правда, ручки покупаю исключительно в музеях мира. Люблю живопись, и в заграничных поездках обязательно хожу в музеи. Если вижу там ручки, выбираю их. Для меня имеет значение вес, удобство, гладкая ли она на ощупь или имеет какие-то грани. Это тонкий момент, ведь сигнал проходит из мозга, по плечу, к пальцам, и надо успеть его зафиксировать.

– Сейчас гелевые ручки очень популярны.

– Они слишком скользят. Меня это жутко раздражает. Я теряю мысль.

– И к бумаге у вас тоже много требований?

– Использую обычную офисную бумагу. Жалею чистые листы. Сначала пишу на обороте собственных черновиков, потом переписываю начисто и кладу отлеживаться. У меня есть конторка с полочками для разных текстов.

– Долго отлеживается готовое?

– По-разному. Бывает три–пять дней, бывает месяц или полгода. Если перечитываю и понимаю, что уже ни убавить ни прибавить, – тогда готово. Первыми читают написанное только два человека: моя жена Людмила и литредактор Наталия Строганова, с которой я работаю почти 30 лет.

Коротко: Моя семья – подарок судьбы. Куда бы ни ехал, я всегда с супругой Людмилой. Страшно считать, но мы уже 44 года вместе. Она и соратница, и помощница, и друг. Фото: Из семейного архива Александра Коротко

– Какую роль играет в вашей жизни семья?

– Одну из главных. Творчество – прежде всего одиночество. Поэтому художники, поэты, музыканты – одинокие люди. Моя семья – подарок судьбы. Куда бы ни ехал, я всегда с супругой. Страшно считать, но мы уже 44 года вместе. Она и соратница, и помощница, и друг. Очень тонко чувствующий человек. Еще у меня две дочки и замечательные внуки.  

– Воспитываете?

– Воспитание – это то, как ты ведешь себя в семье. Не надо морализаторством заниматься, ругать. Если ты дома сорвался, тебе этого не простят. Дети все видят и перенимают. Главное – заслужить их искреннее уважение. Остальное – блеф.

– Вы долго жили в Крыму. Как относитесь ко всему происходящему сейчас на оккупированном полуострове?

– Не хочу заниматься политиканством, политика – не мое. Для меня это огромная боль... Всегда есть причины и следствие. Это произошло. Думаю, придет время и все станет на свои места. Нам надо двигаться дальше. Надо искать решение, и для начала в себе самом.

Люди сегодня сильно разобщены, агрессивны, озлоблены. Понять это можно, а оправдать – нет. Над страной и над миром великое облако разочарований. Оно давит невероятно. Вроде бы идешь по просторной улице, а такое чувство, что едешь в метро в час пик.

Из книги "Будущее вернулось в прошлое"

– “Историческая неправда” – это о чем?

– О том, что все искажено в нашем мире. А исторической правды на самом деле просто нет.

Я недавно читал книги Варлама Шаламова и написал о нем эссе. У Шаламова была невероятно тяжелая жизнь. Невозможно осознать, что человек может пройти через такие испытания, столько выдержать. Его судьба, словно вся наша история, которая никому не дает покоя.

– Сегодня мы снова наблюдаем, как тоталитарная машина в России перемалывает живых людей. ГУЛАГ перестал так называться, но не исчез?

– Думаю, человек по сути своей мало изменился. Это диктуется средой. Все общество надо лечить. Как говорят врачи, ставить на диспансерный учет. Действительно верю, что исцеление возможно. В этом смысле я оптимист. И я уже ощущаю, как меняется время и страна, как люди становятся лучше. Просто еще нет массового проявления. Но люди уже смотрят на жизнь по-другому.

“Народ верил, но не доверял”, – написал я. И правда, дураков сегодня нет. Граждане все видят и понимают. Уже никого не обманешь. Раньше люди были более наивными, верили в сказки, мол, барин приедет и рассудит. Не будет такого. В последнее время я встречал подлецов, мерзавцев, хитроумных, а дураков – нет.

Политика и, прежде всего, политики должны стать менее авантюристичными. Закончился византийский стиль правления, а понимания этого все еще нет, что является большой проблемой для нас всех. На первый план уже выходит мораль, а с этим у политиков туго.

– Многие российские артисты исполняли песни на ваши стихи. Вы дружили с Сергеем Юрским. Что изменилось за последние годы?

– Уже ни с кем не общаюсь и не поддерживаю отношений. Только с Юрским – моим большим другом. Он человек высочайшей культуры, который держит моральную планку, не заангажированный и не конъюнктурный. Кстати, недавно общались. Я поездом передал ему свою новую книгу миниатюр «Будущее вернулось в прошлое». Доставили прямо в театр. Ему она очень понравилась.

– Вы пишете: "Время остепенилось", а, может быть, не оно, а вы?

– Оно остепенилось. Перестало быть таким агрессивным. Человек – нет. И я не остепенился, думаю, просто стал мудрее. Есть вещи, которые, исходя из моральных критериев, сегодня я не сделаю, и сожалею, что делал когда-то.

– Течение времени вас интересует, потому что вы чувствуете, как становитесь старше?

– У нас в Умани похоронен Цадик Нахман. Он говорил своей дочери: "Я умираю, но ты не беспокойся. Какая проблема? Это все равно, что перейти из одной комнаты в другую. Ты меня позовешь – и я услышу". Бояться смерти не надо. Когда мы есть – нет смерти. Когда есть смерть – нет нас. Так чего бояться? Смерть – это иллюзия, обман. Никто из этой жизни не выйдет живым. Лишь поэзия, как явление духовной жизни, может быть вечной.

Надо уметь жить в своем возрасте. Помню советское телевидение и многих публичных людей на экране, прошло немало времени, а эти персонажи все еще неестественно молоды. Они слабы, не знают иерархии духовных ценностей, не понимают, что плохо быть смешным, хорошо быть веселым! Ущербно менять лицо и тело пластикой.

Ботексы-шмотексы ничего не изменят, ничем не помогут, а только усугубят личную трагедию, которая возникла из-за отсутствия восприятия неизбежного старения. Невозможно изменить природу, которую создал Всевышний. Другое дело, что в современном мире надо держать себя в тонусе и хорошей физической форме. Но важно адекватно относиться к своему возрасту, сохранять свою индивидуальность.

– Индивидуальность? Она давно не в моде...

– Индивидуальность никогда не была в моде, ведь это протест. Поэт и художник Максимилиан Волошин говорил: "Равенство, как правило, отрубает ноги высоким, так как не может заставить вырасти карлика". Конечно, социум не воспринимает личностей. Какой один из главных пороков человека? Зависть. Завистнику неприятно, если он не может чего-то, как ты, потому и пакостит. Индивидуальность – это вызов.

Но эти сумасшедшие личности способны предвидеть. Они и есть та сила, которая двигает общество, толкает мир к развитию.

И напоследок – одно из моих стихотворений этого года.

Поэзия,
раскрашен сон
тобой
не прожитых
мгновений,
качается небесный
трон,
горит закат
от нетерпенья,
и бденье слуха,
моветон,
необъяснимы
ощущенья,
и властвует
судьбы закон,
который чтит
безумный гений.