служба в армии

Приехав в Одессу, я нашел Сашу. Он был в карауле. И мы с ним пошли в приемную комиссию. С 1 августа уже полным ходом шла сдача экзаменов, а я приехал 5-го, да еще и без всякого вызова. Мы зашли в комиссию, где находилась молодая секретарша. Саша высказал ей все претензии по поводу моих документов. Она стала их искать, нашлалежавшими далеко в сейфе и очень испугалась. Саша еще добавил, мол, если руководство узнает, будут неприятности. Но затем успокоил ее и попросил выписать оценочный лист на экзамены.

Мы с ним пошли по училищу к командирам курсантских батарей. Он водил меня к тем комбатам, которые уважали и ценили спорт. Мы беседовали с несколькими капитанами-офицерами, но когда они узнавали мои оценки в аттестате, отказывались от дальнейших действий по отношению ко мне.

Мы уже было оба пали духом. Настроения никакого не осталось, и я мысленно представлял, как еду домой в Кировоград, в этот родительский дом-ад. Нам навстречу вышел старший лейтенант (года на три-четыре старше меня) по фамилии Герасимов или Герасимчук (за давностью лет я уже подзабыл фамилию, но этого человека я никогда не забуду). Очень симпатичный, с приятным лицом, что сразу вызывало доверие к нему. Саша остановился, я поприветствовал его и рассказал всю историю с документами и попросил его по возможности помочь. При этом он указал все мои спортивные достижения и подчеркнул: "В дальнейшем у вас в батарее будет чемпион округа по боксу".

Саша умел преподнести любое дело так, что собеседник невольно поддавался на его уговоры. Тем более его авторитет в глазах любого офицера был высок после драки со взводом курсантов.

Старший лейтенант внимательно выслушал все, внимательно посмотрел на меня и спросил, какие у меня оценки в аттестате. Но друг быстро ответил за меня, что оценки "винегрет", и добавил, мол, какие могут быть оценки в вечерней школе. Лейтенант взял оценочный лист и сказал идти за ним. А мой друг пошел в караульное помещение нести службу.

Мы обошли четыре кафедры, где принимались экзамены, он сам туда заходил, а потом выходил и мы шли на другую кафедру. Возле каждой кафедры меня бросало в пот, я не успевал вытирать платком свой лоб и лицо. Все это мой спутник видел и успокаивал: "Не переживай, все будет нормально". У меня же была только одна мысль: "Старший лейтенант взялся мне помочь поступить в училище, а я его подведу, показав на экзаменах низкие результаты". И я уже во всех красках представлял, как буду сгорать от стыда.

Когда мы пришли к последней кафедре, он снова сам зашел, а я остался в коридоре. Лишь мельком заметил, как кандидаты переживали, сдавая экзамены. Затем вышел комбат. Мы втроем отошли в сторону. Он мне зачитал, какие я получил оценки на экзаменах: по физике – тройка, а по остальным предметам – четверки. Я не мог понять, что происходит, просто потерял дар речи, веки расширились так, словно я увидел что-то необычное. Комбат, заметив мое состояние, спросил, все ли со мной в порядке. Я утвердительно кивнул головой и еле выдавил: "Большое вам спасибо". Он ответил: "Для меня твоим "спасибо" будет хорошая учеба и хорошая дисциплина".

Фото из семейного архива

Затем мы пошли в комиссию и он отдал секретарю оценочный лист, а мне сказал: "Считай, ты уже курсант первого курса".

На второй или третий день состоялось заседание конкурсной комиссии, где я был зачислен официально курсантом в училище. Моей радости не было границ. Но впереди меня ждало еще одно испытание – медицинская комиссия. Я о своих больных ушах никому не говорил, но не знал и не мог найти выхода из этого положения.

На медкомиссию нас водили группами по 15–20 человек. И вот подошла моя очередь. Взводы еще не были сформированы. Только после медкомиссии происходило окончательное зачисление. В одесской поликлинике сидели курсанты, еще не знавшие друг друга. По очереди они заходили к разным специалистам. Я увидел одного худенького паренька. Видно было по нему, что он нервничал и сильно прищуривал веки, глядя на что-нибудь или на кого-нибудь.

Поняв, что у него со зрением не все хорошо, я подошел к нему и завел разговор. Он сказал, что его могут забраковать из-за плохого зрения. Я рассказал, что у меня плохой слух, и предложил сделку: я за него пройду окулиста, а он за меня – отоларинголога. Так, выручив друг друга, мы были окончательно зачислены в училище (раньше медкарточки были без фотографий, поэтому у нас этот номер-подстава прошел).

Затем я отпросился у комбата на несколько дней домой, чтобы рассчитаться на работе. Приехал в Кировоград и сказал домашним. Отец был ошарашен тем, что я поступил в училище, но ничего не сказал по этому поводу. А может, еще и потому, что к нам в тот период приехала жена старшего брата Виктора со своим сыном, моим племянником Виталиком.

На работе я рассчитался, попрощался со всеми ребятами, а в особенности с Сан Санычем Краснюком и Николай Ивановичем Акиншиным и уехал. Моему поступлению в училище не все обрадовались. К сожалению, были и завистники (и на работе, и дома), но не будем называть их фамилии, пусть земля им будет пухом.

С 1 сентября 1968 года началась учеба, но не та, что в школе на уроках, которые я просиживал, глядя в окно, или срывал, а учеба, где были такие предметы, как высшая математика, иностранный язык и многие другие. За несколько месяцев из нашей батареи отчислили пять человек за неуспеваемость. Я понимал, что очередь может и до меня подойти. С письменными было проще, ухитрялись списывать друг у друга, а вот с устными ответами надо было что-то учить-зубрить.

Я договаривался с отличниками: они будут мне помогать с предметами, а я буду с ними заниматься боксом и натаскивать по физической подготовке. В физподготовке мне равных во взводе (35 человек) не было.

В учебе мне много помогали соревнования по боксу. Так как я был второй по старшинству возраста во взводе (на два – три года старше остальных) мне через несколько месяцев присвоили звание младшего сержанта и назначили на должность командира отделения.

Ребята отличники-хорошисты мне объясняли предметы, я затем ночью, когда все спали, самостоятельно занимался, а если точнее, просто зубрил ту или другую тему. На занятиях старался первым поднять руку и уверено отвечал, но когда преподаватель задавал мне вопрос, немного отойдя от темы, я начинал плавать. Не знаю почему, но ко мне преподаватели были всегда снисходительны. Так протекали дни и месяцы, а я выживал в этих сложнейших условиях.

Получал я свою курсантскую стипендию. Все курсанты тут же шли в чайную, набирали сгущенного молока, печенья, других сладостей и за один-два вечера "проедали" все деньги. Я себе этого позволить не мог, зная, что когда придется ехать на каникулы (в отпуск) домой, мне никто никогда денег не даст. Поэтому, получив деньги, я сразу же их прятал за обложку записной книжки и носил постоянно при себе. Так за полгода насобирал 40–50 рублей и спокойно поехал домой на каникулы, зная, что на любые расходы у меня есть свои деньги.

Фото из семейного архива

На первом курсе, сразу после Нового года проходило первенство Одесского военного округа по боксу (до этого я выиграл первенство военного училища по боксу) в городе Николаеве. Корган в полутяжелом весе легко одолел всех противников и занял первое место. Мне в полуфинале достался хороший (достойный) противник и победа далась нелегко. В финале я боксировал с травмой (сильно была рассечена бровь в предыдущем бое) с противником слабее себя и легко его победил.

Наш исполняющий обязанности начальника физической подготовки и спорта училища капитан Федоров (мастер спорта СССР по ручному мячу) за чемпионские звания на три дня отпустил нас домой в Кировоград. Мы с Сашей купили билеты на автобус и выехали домой. Побыли в Кировограде и стали собираться назад. На обратную дорогу у меня денег уже не было (за три дня все, что было, растратил) и я попросил у матери 5 рублей 40 копеек на обратный билет до Одессы. Мать мне ничего не сказала, молча дала ровно 5 рублей 40 копеек, но я увидел, насколько она была недовольна, что я у нее попросил деньги.

Примерно через месяц я приехал домой на зимние каникулы на 10 дней. Денег у меня практически не было, все время каникул я просидел дома, так как у меня не было верхней одежды. Я одалживал у брата демисезонное пальто, чтобы сходить на свидание к девчонке. В курсантской форме, а в будущем и в военной, я не любил приезжать. Только в гражданской.

И вот закончился зимний отпуск, надо возвращаться в училище, а денег у меня не было. Скрепя сердце подошел к матери и попросил на обратную дорогу. Она мне с открытым недовольством сказала: "Что-то ты часто стал приезжать в отпуск. У меня и денег не хватит постоянно давать тебе на дорогу".

От этих слов я потерял дар речи, просто не знал, что и ответить. Но про себя подумал: "Четыре года я работал и все до копейки отдавал тебе, никогда ничего не брав. Даже рассчитавшись с работы я отдал все до копейки отпускные, не взяв себе ничего". Вслух свои мысли я не мог высказать, поэтому промолчал и попросил в долг, сказав, как заработаю, сразу верну или в летний отпуск привезу, и добавил, что буду теперь пореже приезжать.

Теперь я уже точно знал, что на мать у меня надежд никаких. Каждый месяц откладывал свою зарплату, никуда не тратив, держал на свой отпуск.

Так прошел год, потом и второй год учебы. Я уже втянулся. Спал по два – три часа. Это было в порядке вещей. Учебу чередовал со спортом и наоборот. А время текло. Пошел последний год учебы.

Как ни странно, отец резко изменил свое отношение ко мне. И даже на период службы до 1990 года я стал у него любимым сыном. Но я видел: завидовал он мне сильно, только вида не подавал. Да острить любил иногда в мою сторону, тем самым показывая свою зависть и злость.

На свое 20-летие старший брат прислал мне 10 рублей в подарок. Так не хотелось тратить эти деньги, но обычай угощать на день рождения лучших своих ребят заставил меня потратить эту десятку. 

Третий курс уже заканчивался. Все готовились к государственным экзаменам. Как и на гражданские экзамены, готовили шпаргалки, хотя ими воспользоваться так и не удалось. Экзамены прошли успешно, нас всех переодели в офицерскую одежду, присвоили военные звания лейтенанта. Началось распределение: отличников и хорошистов направляли в страны Варшавского договора, середнячков – по необъятным просторам СССР. 

Я у комбата капитана Кулебы попросился в один из худших военных округов – Дальневосточный, и он мне не отказал в этом. Получив командировочное предписание и 330 рублей отпускных (я таких денег никогда до этого не видел), поехал домой в Кировоград. В Одессе накупил подарков на 100 рублей на черном рынке для родителей, сестер, брата, племянниц.

Приехал в Кировоград, а там находилась родная тетя Лида, приехавшая из Севастополя в гости. Я никогда не был в Крыму и спросил разрешения у тети поехать вместе с ней в Севастополь. На второй день мы выехали. Я там отдохнул две недели, купил себе кое-какие вещи. Из денег не осталось почти ничего.

Я решил пожертвовать двумя неделями своего отдыха и выехал чуть раньше в город Хабаровск, в штаб Дальневосточного военного округа (ДВО), помня урок старшего брата, попавшего в Лугу.

Приехал в Хабаровск, зашел в отдел кадров ДВО и попросил, чтобы меня направили служить в Уссурийск, к другу Саше Коргану. Но начальник отдела кадров сказал, что все места там (должности) заполнены двухгодичниками (выпускниками институтов). Я, следовательно, попросился на Чукотку, затем на Камчатку, на Курилы, но и там свободных должностей не оказалось. Я спросил, а на Сахалине есть места? Мне ответили утвердительно. Затем начальник отдела кадров предложил мне должность в городе Комсомольск-на-Амуре. Но я окончательно решил служить на Сахалине.

По прибытию на Сахалин меня направили в передовую мотострелковую дивизию, корпусного подчинения. Начальник РВ и артиллерии подполковник Попов предложил мне, одному из многих приехавших молодых лейтенантов, должность заместителя командира реактивной батареи (по штату военного времени – командир реактивной батареи) БМ-14, лейтенантского состава 130 человек. Остальные прибывшие лейтенанты были назначены командирами взводов.

Попал я служить в отдельную реактивную батарею, где комбатом был старший лейтенант Хорев, умный, хороший как человек и как командир. Все его уважали, но впоследствии он спился, его переводили на должность с понижением, а потом и вовсе уволили из армии.

Как только я получил первую офицерскую зарплату, а это было 90 рублей, сразу отправил переводом домой матери. До следующего месяца я был без единой копейки. Но тут же получил от матери письмо, где она меня сильно отчитала за то, что вместо 150 рублей долга я выслал только 90, а деньги она заняла у чужих людей.

Мне пришлось в нескольких письмах объяснять, что в следующем месяце я обязательно все вышлю, что и было сделано. Я дал себе слово никогда больше не занимать у матери денег на дорогу после своих отпусков. Но это не получалось. Все время приходилось хоть какую-то сумму денег занимать, а потом отдавать. Так как, приезжая в отпуск, я всем близким родственникам привозил подарки: свитера, рубашки, блузки, брюки, шапки и так далее, а там, у кого останавливался, у родителей или у брата, сам покупал продукты для всей семьи или питался в городских столовых и кафе. Обратно на службу ехал без копейки денег, занимая у матери в долг, а потом высылал ей долги.

Фото из семейного архива

Периодически, раз в полгода я и замкомандира старший лейтенант Володя Деревянко ездили рейсовым автобусом в поселок Сокол в 38 км от Южно-Сахалинска. Там стояла техника нашей реактивной батареи. В течении дня мы ее обслуживали, а затем обратно рейсовым автобусом ехали в Южно-Сахалинск.

И вот однажды, после очередной проверки техники мы возвращались домой. Взяли билеты, сели на последнем сидении автобуса ПАЗ и поехали домой. Мы были в военной форме, в сапогах и шапках. Зимой, мороз около -20 ºС. Пассажиров было много, возле задних дверей стояли двое мужчин, один старший лейтенант пехотинец, другой в гражданском. По разговору мы поняли, что один из них едет в отпуск, другой, в форме, – провожает.

Вели они себя очень нагло и развязано, видимо сказывалась выпитая ими лишняя чарка спиртного. Другие пассажиры, а затем и мы, стали делать им замечания, чтобы они вели себя прилично, на что те ответили грубостью. Военный, увидев, что я лейтенант, сказал своему другу с насмешкой "молодой, зеленый", показывая на меня.

Я своему напарнику Володе Деревьянко предложил, давай помолчим, а как приедем на вокзал, там я с ними разберусь. Подъезжая к городу, эти наглецы притихли. Вышли у вокзала и я предложил им пройти в "тихий уголок". Тот, что в гражданке, отказался идти, а этот другой замолчал. Я ему сказал: "В автобусе был такой смелый, а сейчас боишься с "молодым и зеленым" зайти за угол и поговорить один на один"? Он согласился.

Зайдя за угол, я стал в удобное для себя положение (боксерское), а ему сказал: "Так кто тут молодой и зеленый?" Он ответил: "Ты". Я тут же нанес удар по голове, он опустился на колени и так стоял, облокотившись о стену. Я начал воспитывать его словами, говорил про его поведение, позор форме и так далее. А его товарищ и мой напарник стояли в стороне и наблюдали. Когда он начал подниматься, я хотел нанести ему еще удар, но когда он поднял голову, у меня мурашки пошли по коже и мне стало не по себе. Я увидел верхнюю губу до самого носа разорванную от удара. Он и не собирался сопротивляться. Я ему посоветовал идти в военный госпиталь, чтобы ему зашили губу.

Второй наглец стоял бледный. Я к нему подошел и с левой и правой врезал по голове, рассек ему веко. Так я воспитал двух советских офицеров. Они меня долго будут помнить. Но для себя сделал вывод: больше никого не трогать. Хотя в дальнейшем возникали ситуации, что не по своей воле еще приходилось применять кулаки.

Фото из семейного архива

В 1972 году в связи с приездом на дальний восток министра обороны СССР Андрея Гречко нашу реактивную батарею расформировали. Офицеров разбросали по разным воинским частям. Меня оставили на месте, в поселке Большая Елань в 6 км от Южно-Сахалинска в артиллерийском дивизионе.

В дивизион призвали больше 100 человек приписного состава, призванных из запаса, для участия в учениях, которые должны были проходить под городом Владивостоком.

Из Сахалина, по плану учений, НСП, развернутый и укомплектованный по штату военного времени (в том числе и артиллерийский дивизион, в котором был я) должен был морским путем десантироваться в районе Артемовска под Владивостоком и сразу вступить в бой (учебный). Поэтому перед учениями шла месячная подготовка как к боевым артстрельбам, так и по строевой подготовке.

За неделю до отплытия на главные учения один из военнослужащих приписного состава (молодой парень) выпил и отказался ехать на занятия по отработке строевого смотра, которые проводились за 22 км от нашей части. Об этом выпившем приписнике доложил командиру дивизиона майору Корнейчуку командир батареи, мол, он отказывается выполнять свои служебные обязанности. 

Командир дивизиона спросил: "Кто командир взвода этого солдата?" ему сказали, лейтенант Штейников, на что он ответил: "Пусть командир взвода ставит своего подчиненного в строй, а не я это буду делать" и ушел, а за ним все остальные. Меня в то время и в том месте не было. Срочно меня вызвали к тому приписнику.

Получив приказ, я пошел его выполнять. Начал искать солдата. В казарме в спальном помещение на подоконнике сидел мой подчиненный (имени его я не знал, поскольку их призвали несколько дней назад). Я направился к нему, на ходу произнося воспитательные речи. Тот выпрыгнул во двор, побежал к забору и сел на него.

Забор (не выше метра в высоту) был сделан из металлических листов со специальными зацепами и круглыми отверстиями. Раньше они использовались на японских аэродромах на взлетной полосе. Забор в любой момент можно было разобрать, собрать или перевезти в другой район. Такими металлическими листами была огорожена воинская часть, и не только наша. В километре от нашей части находился старый японский аэродром и взлетная полоса не была до конца разобрана, поэтому все, кто нуждался в ограждении своего дома, огорода, все шли на эту полосу и разбирали ее, поскольку никому не было до нее дела.

Я подошел к забору, на котором сидел приписник из моего взвода, и стал спокойно пояснять, к чему приведет его неподчинение. Не успел закончить свою фразу, как он выдал: "Не пошел бы ты лейтенант на…". Тут я его ударил двойным ударом (по почкам и по голове). Он перевернулся через забор и упал на другую сторону. Я подумал, он сейчас поднимется и мы пойдем на занятия, но он не поднимался. Я выждал около 30 секунд и посмотрел по ту сторону забора. Он лежал лицом вниз и не шевелился. Я тут же перепрыгнул через забор и перевернул его на спину.

Мне самому стало плохо от увиденного. Лицо его было все в крови, на месте переносицы сбоку была большая дыра (1-1,5 см), а оттуда фонтаном шла кровь. Он был без чувств. Я срочно вызвал из караула военнослужащих (бывших своих подчиненных) и они отнесли его в санчасть. Врача не было – ушел на обед. Жилой городок находился в 50 метрах через дорогу от воинской части. Я сказал санинструктору, чтобы он смотрел за больным и никуда не отпускал, так как, приходя в себя, тот начал кричать "Тебе, лейтенант, хана! Я тебя посажу в тюрьму".

Побежал за врачом. Начальника медицинской службы звали Валентин, а фамилию уже забыл. Коротко объяснил ему ситуацию и мы быстро пошли в часть. В санчасти увидели такую картину: травмированный военнослужащий лежал на спине и весь почернел, так как почти уже задохнулся, а над ним стоял санинструктор и пинцетом пытался вытащить запавший язык. Врач оттолкнул в сторону санинструктора, перевернул на живот больного и пальцами вытянул запавший язык.

Мне он сказал: "Срочно ищи машину, надо больного везти в госпиталь". Через 15–20 минут я оформил бортовую машину (ЗИЛ-157), посадили больного в кабину, рядом сел врач и поехали в госпиталь. За это время у меня не один волос поседел. В госпитале наш врач сказал заведующему хирургу отделения, что солдат убегал от офицера, упал и ударился о металлический забор. Сам солдат стал говорить, что это лейтенант его ударил. На что завотделения ему сказал: "Вас призвали на службу, вы приняли военную присягу, а вы напились, да еще и не подчинились офицеру, за что нужно вас судить". Больше никаких возгласов и недовольства со стороны солдата не было.

Почему он себя так нагло и вызывающе повел? Оказалось, его дядя был вторым секретарем Сахалинского обкома партии (КПСС). Выписали его через полтора месяца из госпиталя. У него было тяжелое сотрясение мозга и раздроблена переносица.

Через две недели после окончания учений все, кто в них принимал участие, получили благодарность от министра обороны СССР маршала Гречко, в том числе и я. 

Помню, все время думал о военнослужащем, который получил от меня травму по своей дурости. Всех приписников отправили по домам, никто даже не знал, что случилось за эти восемь часов до отправки на учения. После выписки из госпиталя он пришел в часть за документами и мы случайно встретились. Он опустил голову и быстро прошел мимо меня в штаб, больше я его не видел. После этого я понял, что слишком требователен как к себе, так и к подчиненным.

Этот момент мне подсказал мой земляк Николай Турчин. Он был секретарем комитета ВЛКСМ дивизиона и его выдвигали на вышестоящую должность – заместителя командира по политчасти в корпусный узел связи. Поэтому он подыскивал себе замену и со временем предложил мне эту должность. Он мне сказал: "Если ты останешься на командирской должности, тебя в худшем случае посадят в тюрьму, в лучшем – уволят из армии. Что тогда будешь делать, кому будешь нужен?" Он знал про всю мою прожитую жизнь, потому что я ему рассказывал.

И я дал добро на эту должность, хотя много было препятствий. Я был комсомольцем, а надо было быть членом КПСС. Много было недоброжелателей, которые выступали против меня, но я с честью прошел на эту должность.

С Николаем Турчиным мы познакомились сразу, как я приехал на Сахалин. Он был женат, имел двоих сыновей, одному четыре года, а младший – полгода как родился. Жила с Николаем и мама. Он был единственным сыном. И куда бы Николая ни послали служить, мама всегда была рядом с сыном и внуками. Я часто у них гостил. Жили мы в одном городке (50 метров дом от дома).

В то время я совершенно ничего не употреблял из спиртного и Николай тоже – у него было не в порядке с желудком. Я им рассказывал о своей жизни, они – о своей. У них дома всегда меня кормили и не выпускали, пока я не покушаю. Никогда не ощущавший к себе материнской ласки и внимания, я очень привязался к этой семье. После службы или тренировок по боксу я отправлялся к ним. Эта семья стала для меня очень дорогой. Мне казалось, и я был для них желанным.

На выходные дни мы брали старшего сына и шли в город, в сопки, побывали везде, где были хоть-какие-то достопримечательности Южно-Сахалинска и его окрестности. Николай фотографировал на память. У меня целый альбом с фотографиями острова Сахалина сохранился. Вера, жена Николая, изредка даже ревновала, что мы ходим по выходным и гуляем, а она с малышом дома. Тетя Маруся, мама Николая, меня всегда поддерживала. Да и мы никогда не давали повода о нас думать плохо.

До конца моих дней эта чужая для меня семья стала для меня родной и близкой. Никогда не забуду все добро и уважение ко мне со стороны этих людей.

Фото из семейного архива

В 1973 году я женился. Долго я искал себе верную и любимую жену, но так и не нашел. А шел мне 25-й год, хотелось обрести семью, иметь и воспитывать детей. Случайно в автобусе встретил белокурую девушку, которая мне понравилась. Я ей доверился и она мне свою душу доверила (хотя впоследствии это все оказалось враньем).

Мать ее была алкоголичкой и шлюхой. Отец оставил жену и троих дочерей и после развода уехал жить на Курильские острова. Впоследствии я узнал, все ее сестры пошли по маминым стопам. Моя жена вела себя как нетронутая девочка, хотя, как оказалось, уже с 13 лет вела активную половую жизнь (правда, скрытую). Это не помешало ей прожить со мной 14 лет и родить двоих детей. Только после этого я понял, что это за "девочка" и с каким прошлым. С болью и горечью в сердце расстался с ней и совсем не жалею об этом.

На Сахалине я прослужил шесть лет, хотя положено пять. Видимо, заместитель начальника политотдела корпуса забыл включить меня в списки на замену. Полковник Бондаренко – земляк из Украины. Возможно, он страдал склерозом по отношению к землякам.

На Сахалине я служил в четырех воинских частях, везде были свои плюсы и свои минусы. Но одна из частей мне запомнилась особенно. Это ракетный дивизион, где был сплоченный коллектив, где все вместе отмечали любые юбилеи или праздники, это был коллектив единомышленников. Подполковник Козарезов, командир дивизиона, майор Шрага – начальник штаба, майор Новиков – замкомандира по политчасти, комбаты Юрьев и другие. Когда проводили меня в артполк на повышение, я с сожалением расставался с этими людьми.

Фото из семейного архива

За шесть лет службы на Сахалине я побывал дважды на уборке урожая в Казахстане. Хорошее было время и остались хорошие воспоминания об этом, это были 1975-й и 1976 годы.

Никогда не забывал своих родных и близких. Получал хорошую зарплату и старался всем своим помочь по мере возможностей. На некоторое время я забыл, какое у меня были детство, юность и молодость. Когда приезжал в отпуск в Кировоград, вез все, что мог, и старался покупать самое необходимое и нужное для своих. По натуре я такой человек: видел вокруг такие продукты (особенно морские) и мне не хотелось их есть, но когда я оказывался вдалеке от них, то уже хотелось покушать. 

В один из отпусков я собрался в Украину и решил своим родным и близким привезти морские продукты. Копченая лососина (балык) в магазинах не продавалась, пришлось по знакомству покупать в ресторане по 45 рублей за 1 кг (в одной рыбине больше 2 кг). Я купил четыре рыбы (четыре семьи, и всем по одному экземпляру), взял четыре большие банки тихоокеанской сельди иваси, родителям трехлитровую банку красной икры, а всем остальным (брату и старшей сестре) по литровой банке (так как больше не пропускали в самолет). Также взял несколько консервных банок морской рыбы – горбуша, салака и другие в натуральном или томатном соусе.

Когда я все это привез в Кировоград, всем братьям и сестрам раздал, они очень обрадовались. Такие морские продукты никто из нас никогда не пробовал. Благодарили. Но мать была очень недовольна тем, что я ей привез. Когда все это я выложил на стол, она увидела, что в чемоданах уже больше ничего нет, и сказала: "Чи это подарки, чи не подарки".

После этих слов я был просто в шоке, не знал, что ей ответить. Она любила, чтобы ей кофты, платья, ткани и так далее привозили, а тут какие-то непонятные для нее продукты. Если бы она знала сколько это все стоило! Может быть, так и не говорила бы. На все эти продукты не хватило бы ей и трех пенсий, а может, и больше. Много еще чего можно добавить о капризах моих родителей, но не хочется больше тратить на это время.

Старшей сестре купил зимние сапожки за 120 рублей и отправил в Кировоград, хотя сам целый месяц был без копейки денег, но не мог я у сестры взять за эти сапожки деньги. Помню, в 1977 году перед заменой в части Запорожья (уже знал, куда направят) собрал около 1000 рублей, чтобы на новом месте хотя бы маленький денежный резерв был.

Накануне, в феврале, ушел в плановый отпуск. Написал матери домой письмо и сообщил, что отпуск буду проходить на Сахалине. Мать мне написала ответ, что сильно обидится, если я не приеду в Кировоград. И я решил ехать, подумал, может, мать действительно скучает. Снял со сберкнижки последние 900 с копейками рублей, накупил подарков (благо проезд был бесплатный, военное требование за два года на семью) и полетели в Кировоград.

Дома сразу пошел на рынок и скупился на целый месяц – мяса больше пяти килограммов, овощей, фруктов и так далее и все отдал матери для ее распределения. Раздал привезенные подарки. Побыв (отдохнув) две недели, снова улетел на Сахалин, сделав для себя один вывод: ни я, ни моя семья не нужны родителям, а нужны только подарки, которые я привозил.

Заменился я в августе 1977 года в Запорожье и тут только понял, как тяжело жить на одну зарплату втроем (жена не работала, ребенку было три года), когда не было процентной надбавки за каждый год и продовольственных пайков. А жить приходилось на квартире, оплачивая ее, как минимум, на год вперед. Понял, как плохо жить одним днем, не думая о завтрашнем дне. Что всегда нужно иметь хотя бы маленький резерв денежного состояния на внезапно возникший трудный период жизни (черный день).

Но ни я, ни мои родители, ни близкие родственники не подсказывали мне, что надо понемногу откладывать деньги. Еще раз повторюсь, я не нужен был им, только мои деньги, на которые я одаривал своих родственников. Видимо, по характеру я такой, что последнее с себя сниму и отдам, а сам останусь ни с чем.

Снял я комнату недалеко от воинской части, хотя ее комнатой трудно назвать – больше походила на сарай с сырыми стенами. Сколько ее ни прогревали, стены зимой и летом были мокрые. Так мы прожили в этой избушке два года.

Фото из семейного архива

Затем по договору мы перевелись в трехкомнатную квартиру (секретарь квартирного бюро майор Полунян забронировал свою квартиру и заменился в Монгольскую народную республику) и последний год уже жили по-человечески, оплачивая только коммунальные услуги. Единственным для меня утешением было то, что я попал в дружный и сплоченный коллектив, где полностью отдавался службе.

На службу шел, как на праздник. В коллективе чередовалась качественная работа и полезный отдых. Командование полка, а это полковник Папушам – командир полка, подполковник Владимир Яковлевич Куцый – замкомандира по политчасти, майор Матвеев – пропагандист, братья-близнецы Лисовые, старший лейтенант Лисин, капитан Котов и многие другие. Наш полк на протяжении многих лет был отличным полком не только в дивизии, но и в Одесском военном округе. Неоднократно выступал инициатором социальных соревнований.

И меня, как одного из лучших секретарей комитета ВЛКСМ части, избрали делегатом XVIII съезда ВЛКСМ, где в Московском Дворце съездов я представлял комсомолию Запорожской области.

Фото из семейного архива

В течении шести дней мы встречались со знаменитыми людьми: военачальниками, космонавтами, тружениками сельского хозяйства, первооткрывателями целинных и залежных земель, выдающимися спортсменами, политическими деятелями, артистами кино и другими. Личное общение с делегациями других республик и стран в эти незабываемые дни останутся до конца моих дней в моей памяти. Об этих событиях мне будет напоминать фотоальбом о работе XVIII съезда ВЛКСМ.

Затем в 1979 году поступило негласное предложение поехать политическим советником в Афганистан (в начале года). После комитета ВЛКСМ меня перевели на повышение заместителя командира дивизиона по политчасти. Но так как я находился в этой должности около года (а надо было не менее трех лет), мою кандидатуру отклонили от поездки.

Хочу с особой теплотой вспомнить подполковника Владимира Куцего. Это был такой воспитанный, честный и порядочный офицер-политработник, что за всю свою армейскую службу я встречал подобных людей лишь трижды (не считая Одесское артиллерийское училище). В любой трудный момент всегда придет на помощь, но с нерадивых офицеров строго спрашивал, поблажек не давал.

В 1979 году он заменился на Валдай на должность начальника ПО дивизии, командир полка уехал в штаб округа, а мне предложили замениться в МНР, на что я дал согласие.

В 1980 году, в год Московской олимпиады и смерти Владимира Высоцкого, в июле я переехал в Монголию. Попал служить в город Чойбалсан (второй город после Улан-Батора), в отдельную реактивную часть. Через год эту часть расформировали, и наш дивизион вошел в состав артполка.

Монголия с ее суровым климатом зимой и летом, с сильными ветрами и песком, с большим количеством различного мяса (свинины, телятины, баранины, конины, верблюжатины, колбасных изделий из этого мяса) отличалась еще и невыносимой вонью в магазинах и других общественных местах. Фруктов и овощей практически в магазинах не было. Зато промышленных товаров, мебели советского производства и одежды было в изобилии, а цены на промтовары, радио и телеаппаратуру, бытовую технику были очень высокими.

В городке для семей военнослужащих, кроме бани, офицерской столовой и солдатского клуба, больше ничего не было. Культурный досуг практически отсутствовал. Дружили семьями, по любому поводу проходили застолья. Многие, чтобы разогнать тоску, начинали попивать спиртное. Два года без отпуска невозможно было выдержать. Я не помню ни одной семьи, что не выезжала бы в отпуск несколько лет.

За один год денег собиралось прилично: советскими рублями оклад шел на сберкнижку, а тугриками мы получали зарплату. Некоторые умудрялись и тугрики переводить в советские деньги. Но я, как и прежде, готовясь в отпуск, покупал кучу подарков, ехал вместе с семьей на родину.

В 1982-м или 1983 году мы в очередной раз приехали в Кировоград. Я сам пошел в город, взяв с собой все деньги. Встретил многих своих друзей детства, молодости и, как всегда, не обошлось без употребления спиртного. "Гуляли" мы долго, до полуночи.

Дома все были встревожены и уже не знали что думать, где я и что со мной. И тут "отец" вдруг заявил моей жене: "Если вдруг с Сергеем что-то случится (он имел в виду какую-то трагедию), у нас нет денег, чтобы отправить тебя с ребенком назад домой, поэтому сама думай, как тебе назад добираться". Об этом разговоре моя бывшая жена рассказала, когда мы возвращались назад к месту службы МНР.

Больше я в отпуск не приезжал. Мать каждый год звала в письмах, обижалась, но до 1988 года я в Кировоград не приезжал. В 1985 году заменился в город Лугу, в Ленинградскую область, в ракетную бригаду, где до 1962 года служил мой старший брат Виктор.

Приехал в Лугу вместе с семьей и вновь попал в один из лучших ракетных дивизионов в бригаде. Командир, подполковник Волостнов, начальник штаба майор Демидюк, зампотех майор Степанченко, который имел всегда свое мнение, не поддаваясь чужим "советам" (его прекрасная жена Таня работала диктором Лужского радио, в общем, очень порядочные люди и хорошая семья). В ракетную бригаду, как и в наш дивизион, прибывали новобранцы с гражданки, в основном славянской национальности.

Не помню точно, в какое время призыва, (кажется, осенью или весной) к нам прибыли призывники. С каждым из них я проводил индивидуальную беседу (это я делал на протяжении всей своей службы и вне зависимости, какое количество военнослужащих прибыло в дивизион).

Среди них оказался парень азербайджанской национальности Исмайылов Илхам. Он прибыл из воздушной десантной учебки (по здоровью не подошел), а по возрасту был на несколько лет старше других призывников, мудрее, рассудительнее. За два года службы он стал мне хорошим помощником, активно участвовал в общественной жизни дивизиона и батареи. Был простым, бесхитростным, честным, правдивым и, самое важное, не боящимся трудностей человеком. Чего, кстати, нельзя сказать о некоторых его земляках из других подразделений. Два года Илхам был мне первым помощником и я, чем мог, ему помогал.

Через году в нашу часть прибыл из учебной части младший сержант Дмитрий Гордон. Парень имел высшее образование, грамотный, эрудированный. Был внештатным корреспондентом окружной военной газеты, писал очерки и статьи в другие газеты Советского Союза.

В период службы в Советской армии эти ребята были отличниками в боевой и политической подготовке, хорошими спортсменами и – главное для меня – простыми и порядочными людьми. И мне жалко было расставаться с ними. Если бы больше таких ребят, армия не знала бы никаких отрицательных явлений, которые, к всеобщему сожалению, все же были.

В 1988 году я обнаружил, что моя первая жена завела любовный роман с другим мужчиной. В этом же году я заменился в Мурманскую область поселок Луостари в 14 км от норвежской границы. И, прежде чем переехать на новое место службы, принял окончательное решение развестись.

В июле – августе взял плановый отпуск и подал на развод. С большими трудностями нас развели, и я уехал. В Мурманск не смог попасть, а оказался в воинской части в 150 км от него. Дивизион, куда меня направили, был одним из передовых в артполку. Там находилась знаменитая 6-я героическая батарея. В годы ВОВ весь лейтенантский состав погиб на главной и единственной дороге, не пропустив ни одного фашистского танка. Приказом министра обороны СССР (тогда главкома Красной армии и ВМФ) этой батарее навечно было присвоено звание "Героическая батарея". Поэтому туда и лейтенантский состав подбирался всегда наилучший.

Я с головой окунулся в службу, домашних проблем не было, полностью бросил выпивать крепкое спиртное, иногда по отдельным случаям выпивал стаканчик-другой сухого вина. Купил в городе Заполярный боксерский мешок, гири, гантели и активно занялся спортом. Отдавал этому все свободное время, в том числе и дома.

Фото из семейного архива

Каждый день в 6.00 вместе с лейтенантским составом бегал кроссы, когда не было снега. Когда выпадал снег, регулярно занимался лыжной подготовкой, а дома колотил боксерский мешок.

В выходные дни устраивали соревнования по боксу среди лейтенантского состава. С нерадивыми военнослужащими, которые называли себя "дедами", я боксировал сам. В соревновательном духе приходилось "воспитывать" таких военнослужащих. Но после этого у некоторых из них отпадала охота показывать свое превосходство над прослужившими меньший срок военнослужащими. В целом, коллектив был неплохой, но, к сожалению, как и в других частях, были такие офицеры и прапорщики, которые вызывали к себе презрение.

После развода с первой женой я прослужил в поселке Луостари, Заполярном почти два года и решил уволиться в запас. Когда в 1989 году я приехал в Кировоград на период отпуска, встретился со своей бывшей одноклассницей Александрой Тендюк (до этого мы предварительно списались), и 26 апреля 1989 года в поселке Корзуново Печенгского района Мурманской области мы и расписались.

Служба мне была уже не в радость. Вся энергия, которая была в молодости (до 40 лет), начала улетучиваться. Я чувствовал, что сильно устал, да и время становилось неспокойное, все шло к развалу СССР.

Мы с женой обдумали и решили, что нужно выходить на пенсию. Я написал рапорт на увольнение и меня с большими препятствиями уволили из ВС СССР в запас. В мае был подписан приказ министра обороны СССР, и 4 июня 1990 года мы выехали в Украину, в Кировоград.

Перед увольнением я выбил семейную путевку в Приозерск Ленинградской области. 24 дня мы отдохнули, одновременно подлечившись. За всю мою многолетнюю службу я впервые по-человечески отдохнул. После санатория два дня ходили по Ленинграду, любовались архитектурой "Петровской застройки". Всю эту красоту я запечатлел на фотографиях.

Перед тем, как выехать из Мурманской области, я решил написать письма матери и тете Лиде, родной сестре отца из Севастополя, которая жила в частном двухэтажном особняке.

Матери я написал, что у меня в Заполярье имеется двухкомнатная квартира, но жить тут, среди каменистых холмов и карликовых березок с большими перепадами в снабжении и в особенности овощей и фруктов, не сильно хочется. Сильно тянет на Украину, в те места, где родился и где до 19 лет прошла моя молодость, хоть и не очень сладкая.

Мать незамедлительно ответила. Написала: "Сынок, живи в Заполярье, а на время отпуска приезжай к нам в Кировоград". Таким ответом, да еще и от кого, от матери, я был подавлен. И написал ей свое последнее письмо, описал всю свою жизнь, которую прожил с ними до 19 лет, и все, что я о них думал. Письмо получилось на семь страниц. И после моего увольнения в запас я не разговаривал с родителями семь лет. Думаю, они об этом не сожалели, особенно "отец".

Второе письмо я написал тетке в Севастополь, такого же содержания, как и матери. Тетя ответила более снисходительно. Написала, что мы с женой можем приехать – она нас временно пропишет. Но только без ребенка (с нами был младший сын Александры). Мол, если хотите в Севастополе жить, девайте ребенка, где хотите.

Я матери и тетушке ответил, что просто решил проверить, как вы к нам относитесь, какой будет ваш ответ на мою просьбу, и сказал, чтобы они меня вычеркнули из своей памяти.

Как относилась ко мне старшая сестра, я знал и видел с детства. Младшую сестру я "понял" лишь по приезду из Мурманска в Кировоград (это отдельный разговор).

Старший брат в душе всегда завидовал мне, только никогда в открытую не высказывал. Зато, как выпьет 100 грамм и больше, я тут же мог определить, чем он "дышит".

Родителям я нужен был, как собаке палка. Пока служил и привозил подарки для всех, был хороший и любимый, а когда уволился из армии, да еще и женился во второй раз (у жены характер не такой, как у меня), стал вовсе никому не нужен.

Вместо того, чтобы порадоваться, что я устроил свою жизнь, что жена у меня порядочная и хозяйская женщина, мои "родственнички" всячески пытались меня с женой развести, вставить клин между нами. Хорошо, что Александра хорошо знала моих "родственников" и никогда не шла у них на поводу. Живем мы с женой уже более 14 лет вместе, доверяя друг другу, меньше слушая дурных советов.

Фото из семейного архива

В июне 1990 года мы приехали в Кировоград. Я целый год был дома, на работу не шел, пока не почувствовал, что уже более или менее отдохнул от службы в армии и успокоился. Теперь можно было и на гражданке поработать.

Старший сын жены служил в армии в городе Умань Черкасской области, там же женился и остался жить. Прожил с первой женой три года и сбежал в Кировоград. Стали мы все вместе жить.

Я изучил старшего сына своей жены. Это оказался очень завистливый и наглый человек, пакости он мне делал на каждом шагу, ну а самое страшное для меня, военного человека, – это подлость и предательство. Впоследствии жена сама на себе ощутит предательство и подлость своего старшего сына, о чем никогда не могла и подумать, поверить в такое.

О себе я уже не говорю. За 12 лет этот человек преподнес мне столько гадостей и подлости, что за всю мою жизнь мне не причинили зла все мои враги, вместе взятые.

Отдохнув от службы в армии, я пошел на работу. Потом, втянувшись в гражданскую жизнь, я одновременно работал на трех-четырех работах. Пока были силы и не старый возраст, меня держали на высоком уровне, я крутился, как белка в колесе.

С четырех утра контролером в троллейбусном депо, затем в дендропарке отдыха на аттракционе "Орбита", затем на пункте охраны общественного порядка, а затем, если выпадало дежурство, в театре имени Кропивницкого. Итого сутки был на ногах, чтобы заработать лишнюю копейку.

Если я хотел себе что из вещей купить, жена тут же говорила, чтобы я такое покупал и ее сыновьям. Получалось, что я работаю, а ее сыновьям покупаю одежду, которую захотелось себе. Это длилось из года в год. Я, конечно, терпеливо молчал, а детям жены это было на руку.

Кому-то что-то захотелось, они никогда ко мне не обращались, а все вопросы решали через маму. Это всегда у них получалось. Если мы обедали или ужинали с употреблением спиртных напитков, то сыновья (особенно старший) нагло "просили": "Батя, подари мне ту или иную вещь", и я ему по своей простой доброте отдавал то, что у меня выдуривали, пользуясь тем, что я был немного под градусом. Когда мне уже начало надоедать это наглое выманивание (выдуривание), мы с женой находили работу ее сыновьям. Сами они ее даже не пытались искать, ходили, гуляли по девкам, а домой приходили только поесть да переспать.

Заканчивая тему о сыновьях своей жены, повторюсь, что старший сын подлый, мерзкий, наглый, завистливый человек. Младший сын стал увлекаться наркотиками, а затем воровством моих вещей (и жены тоже), денег. Просто стал вором и мошенником, опозорив меня на работе, куда я его устроил.

Я жене поставил условие: сыновья, старший, которому 32 года, и младший 26 лет, пусть сами себе зарабатывают на жизнь и помощи от меня не ждут.

Для себя давно сделал вывод: лучше помочь чужому человеку, который тебе отплатит добротой, чем своим близким, которые привыкли только к двум словам "дай" и "мне", а сами при этом не способные на отдачу.

Вот коротко я описал свою жизнь и жизнь рядом живущих со мной людей, а также людей, с которыми мне посчастливилось вместе пройти и прожить это непростое время в моей жизни.