Вірш під назвою "Караванное" надрукувала "Новая газета".
Сошлись доверенные лица
На царское крыльцо –
Традиционно помолиться
На первое лицо.
Уйти Верховный не желает
От царственных забот.
Он им сказал: "Собака лает,
А караван идет".
Уж столько лет, подобно раку,
Мы пятимся в туман,
Про эту слушая собаку
И этот караван.
И непонятно мне, халдею,
Влачащему житье,
Кого я более жалею –
Его или ее.
Она одна надрывно лает
О принципах былых
Всегда – ментят ли Pussy Riot,
Сажают ли Белых;
А то задумают соседи
Рвануться из оков –
И к ним, под ревы трубной меди,
Введут отпускников;
Собака лает аж до рвоты,
Как пел один пиит.
Ей говорят: "Чево, чево ты?!" –
Она не говорит.
Собака лает, ветер носит,
А караван идет,
И караванщик глазом косит –
И на нее кладет.
Идет, бредет среди барханов
Бескрайний караван
Терпил, чиновников, паханов,
Петров и Марь-Иванн.
Бредут верблюды и верблюдки,
Убийцы и певцы,
Бредут бесславные ублюдки
И хладные скопцы,
Бредут без выбора, без цели
Кружным путем своим.
Они собаке надоели,
А уж собака им!
Но семь столетий неизменен
Пустыни скучный вид,
И будь ты Грозный, будь ты Ленин,
И будь ты царь Давид –
Ты не изменишь, задавака,
Пейзажа этих стран:
Пустыня, караван, собака,
Собака, караван.
Пес голосит, а ветер носит,
А караван идет…
А почему он их не бросит?
Наверно, идиот.
Они бредут, обезобразясь,
Смуглы и нечисты.
Порой им видится оазис –
Какие-то кусты…
Им ни к чему пути Европы.
Восьмую сотню лет
Ведут их путаные тропы
Не мимо жопы, нет.
Всего печальней, что собака,
Кляня судьбу свою,
Бредет неправильно, инако, –
Но в этом же строю,
И канет с ними в ту же бездну,
С другими наряду.
Я тоже, может быть, исчезну,
Но с ними не пойду.