История двух немцев, которые воевали за Киев. Часть 4

К предыдущей части спецпроекта

ОБОРОНА КИЕВА

Назначенные в пятую армию, мы доехали трамваем до цепного моста на Днепре. По мосту шли пешком. Движение на мосту было преимущественно в одном направлении. Рядом тянулись из Киева автомашины со всевозможным грузом, за который цеплялись мужчины, женщины, дети. Лишь изредка проезжали пустые машины в направлении города. Сев на одну из них, мы доехали до Думской площади (сейчас Майдан Незалежности. – "ГОРДОН"). Далее мы шли пешком, время от времени останавливаясь перед витринами. Поравнявшись с Бессарабкой, я предложил компании зайти в ресторан, который был открыт, и что-то перекусить.

– А я тем временем забегу проститься с женой. Она здесь недалеко живет. Пригласить вас к себе не могу, сами знаете, с едой теперь трудно.

– Мы-то можем зайти в ресторан, у нас времени достаточно. Но ты не того...

– Что не того? – рявкнул я на того, кто сделал мне замечание.

– Может, думаешь, обратно в КУКС сбежать?

– Я ничего не думаю, с женой, конечно, надо попрощаться. Но теперь сам знаешь, какие времена. Люди все время без вести пропадают. Так чтоб мы случайно зря тебя не ждали.

– Да зря не будешь ждать, будешь есть, а то может и выпьем, – вмешался в разговор другой мой спутник, а мне махнул рукой, чтобы я уходил.

Дома я услышал разные новости. Важнейшей была для меня, что в Голосеево вокруг институтов идет бой. Немцы было уже прорвались к самой Демиевке, но тут их сдержали и даже отбросили немного назад. В городе же мобилизуют всех мужчин, не спрашивая, кому сколько лет.

– Вот вчера даже Ивана Фомича забрали.

– Но ему ведь почти шестьдесят лет.

– Сказали, что это ничего. Воевал, говорят, при царе, так повоюешь и при Сталине. Сама слышала. Тут же на тротуаре и забрали. Кажется, он с метлой так и ушел. Матрены парня тоже забрали.

– Это же ребенок, всего пятнадцать лет, – снова удивился я.

– Да Мотря и документы показывала. Но кому нужны эти документы? Даже не посмотрели.

Мои спутники как раз выходили из ресторана, о чем-то споря, когда я туда пришел.

– А мы думали, что тебя забрали в ВДБ.

– Куда?

– Да в ВДБ же.

– Еще такого не слышал. Может в НКВД?

– Нет, НКВД уже в Киеве нету. Это тоже некий признак. Надо было идти с нами в ресторан, так услышал бы, что это за ВДБ.

Пока мы шли по улице Красноармейской, я узнал все, что мои спутники услышали в ресторане. Действительно, немцы прорвались было на Демиевку. Чтобы их сдержать, была брошена вся имеющаяся пехота и так называемые отделы ВДБ. То есть артиллеристы без артиллерии, кавалеристы без лошадей, танкисты без танков, матросы давно затопленной днепровской флотилии и все те, кто был мобилизован на улицах и по домам в Киеве, плюс остатки какой-то воздушно-десантной бригады. По этим остаткам бригады их и назвали ВДБ.

– Вот они где-то там и воюют, а мы идем им на помощь. О, слышите? – Рассказчик остановился. Издалека громыхал бой.

На Демиевском рынке мы увидели первый отдел ВДБ. Подойдя ближе к этому отделу, мы увидели больше толпу, чем армейских, в этот момент повар у одной из полевых кухонь замахал в нашу сторону половником и закричал.

– Эй! Вы там! Спешите, пока горячо и пока есть.

Наливая ухи, повар расспрашивал нас, кто мы и куда идем.

– Кто мы, и так видно. А идем на прогулку в Голосеево. Лето же. Смотри, как солнышко светит. Теперь, насытившись, в самый раз лечь под дубом и отдохнуть. Спасибо. Вкусная уха. Ну-ка, подлей еще.

К нам подошел командир этой пехотной группы и завязалась беседа.

– Вот уже третий отдел веду. Пятьдесят или семьдесят отведешь, а с десяток, может, вернется. Последний раз был в бою за салотопкой. Где теперь буду, не знаю. Говорят, что наши отбили Красный Трактир (сейчас Национальный комплекс "Экспоцентр Украины" (ВДНХ). – "ГОРДОН"). Вот были бои! Как я еще жив – и сам не знаю. Кажется, теперь полегче. Словно вопреки его словам, явно послышался гром артиллерийских орудий.

– Слышим, что полегче, – сказал кто-то из нас.

– Да полегче. Это не по пехоте. Это бьют по штабам и по артиллерии. По пехоте бьют из минометов и пулеметами режут, чтобы и головы не подняли. А это что? От такого огня и прятаться не надо, если на голову не упадет, живым останешься.

У последней остановки 10-го трамвая мы встретили патруль. Ознакомившись с нашими удостоверениями, командир патруля сказал, что штаб армии, которую мы искали, где-то в районе Сельскохозяйственного института.

– Идем. Я знаю, где это. Я заканчивал этот институт.

– А я учился в Институте механизации.

– Вот и хорошо. Раз вы местные, так и ведите нас, – решили остальные.

Я и учившийся в институте механизации по дороге вспоминали свои студенческие годы, недостроенные общежития и аудитории, в которые зимой прорывался снег. И еще много чего другого из нашей молодости. Он мне даже показал дуб, под которым встречался со своей девушкой.

Пересекая балку за Электротехническим переулком, мы поднялись по крутой тропинке вверх к Сельскохозяйственному институту. Перед нами научно-исследовательские огороды. За огородами начинался собственно Голосеевский лес. Здесь мы встретили второй патруль и обратились за помощью.

– Идите напрямую через огороды, но учтите, что могут быть мины. Там в лесу найдете то, что вам нужно. Патруль пошел по дороге, а мы огородами. Мы шли очень осторожно, присматриваясь на каждом шагу к земле под собой.

Вокруг царила тишина, порой ее нарушал треск пулемета в направлении Красного Трактира. Чем ближе мы подходили к лесу, тем больше замечали последствия боя. Ветки деревьев были обломаны, стволы расщеплены. Земля вокруг изрыта окопами и разрывами бомб. Во рву, отделявшем лес от огородов, мы сели посоветоваться.

– Солнце вот-вот сядет. Лазить по лесу – могут свои же подстрелить, – заметил бывший студент Института механизации.

– Ну не во рву же сидеть? Так, чего доброго, за шпионов примут, да и подстрелить могут. Лучше уж пошли искать штаб, пока совсем не стемнело. – Мы встали и только направились к лесу, как нас остановил патруль.

– Не знаете, где здесь штаб пятой армии? – спросил я.

– А зачем вам штаб армии?

– Да так, пришли навестить, – сказал я, подавая наши направления.

– А, резерв. Та вы как раз в штабе. Вон там блиндаж начАрта. – Следя за пальцем, я действительно увидел хорошо замаскированный блиндаж. Из него как раз выходил какой-то лейтенант.

– Товарищ адъютант, пополнение! И остановивший нас солдат передал ему наши направления. Адъютант буркнул себе что-то под нос и, не поздоровавшись с нами, спустился в блиндаж.

– Вот вы уже и на месте. Садитесь и подождите, – сказал солдат и отошел на несколько шагов.

Мы сели, опустив ноги в окоп. Из блиндажа вышел тот же лейтенант.

– Товарищ Гальченко!

– Так точно! – согласился учившийся в Институте механизации.

Только лейтенант хотел произнести другую фамилию (он даже уже открыл рот), как в воздухе послышался характерный шелест. Шелест этот нарастал, как внезапный ветер в бурю. Штабной офицер только и успел крикнуть.

– В окоп, – а сам исчез в блиндаже.

Я упал на кого-то в окоп. Кто-то упал на меня. Земля заходила ходуном. Вокруг рвались сотни бомб. Трещали и падали деревья, а сверху на нас сыпались ветки. Возясь друг на друге в окопе, мы вдруг заметили, что наступила полная тишина. Озабоченно мы рассматривали друг друга, отряхивая с себя землю.

– Ну, как вам нравится в штабе? Правда, весело? – Штабной офицер указал нам на какую-то яму, которую мы прежде не заметили. Это был один из блиндажей штаба, от прямого попадания рухнул, создав воронкообразную яму, из которой торчали во все стороны обломки дерева.

– Прямое попадание и готова тебе могила. Здесь уже и хоронить не надо, правда, и так редко это делаем. Товарищ Попов! Саперная Слободка...

Каждый из нас получил свое предписание. Я должен был идти в Жуляны в гаубично-артиллерийский полк, номер которого я уже забыл. Все были назначены на разные окраины Киева, поэтому мы пожали друг другу руки, пожелали счастья и разошлись.

Было уже совсем темно, когда я подошел к дому моих знакомых в Электротехническом переулке и постучал. Не буду описывать удивление знакомых. Они меня приняли радушно, напоили молоком и положили спать на диване.

Утром, перед тем как отправиться на поиски моей части, я пересмотрел полученное в штабе назначение. В нем было пропущено мое звание. "Главное помнить, кто ты и что ты", – вспомнил я слова Лившица. Чем меньше звание, тем меньше ответственность, – подумал я. А подумав так, снял по два кубика с каждой петлицы и глубоко засунул их в задний карман.

Карта обороны Киева (10.07-19.09.1941 г.) Фото: dic.academic.ru

Иду по Васильковскому шоссе в направлении Жулян. В овраге, по которому проходила дорога на Жуляны, меня обогнали машины и остановились. Из авто вылезла пехота. На их место, подсаживая друг друга, влезали раненые, которые неизвестно откуда взялись.

Новоприбывшую пехоту сразу же строят в шеренги. У одного из автомобилей какая-то возня. Подхожу и вижу, что пожилой пехотинец помогает влезть в авто раненому. Рядом стоит старшина и кроет этого старого матом.

– Одну минутку, товарищ старшина. Вот только этого подсажу. Смотрите! У него, бедного, рука на одной коже болтается.

– Что случилось? – подойдя, спросил я у старшины.

– Да вот видите. Покинул строй и пошел помогать раненым. Давай, обратно в строй, мать твою... – Между тем раненый уже был в машине и старый пехотинец, вытирая слезы рукавом, вернулся ко мне.

– Иван Фомич! – вскрикнул я от неожиданности. Старшина удивленно посмотрел на меня.

– Что, не узнаете меня? – Дядя Ваня узнал, и слезы закапали снова.

– Голубчик, так же нельзя. Это же люди. Со скотом так не ведут себя. Ты здесь какое-то начальство. Сделай что-нибудь.

– Сделал бы, но я здесь никакое не начальство, – уговаривал я его, отводя от машины, которая уже трогалась. – А где же ваше, Иван Фомич, оружие? Вы же идете в бой.

– Да разве у меня одного нет? Да и собираюсь ли я воевать? Таким, как я, место на печи, а не в армии, – и, махнув рукой, он трусцой побежал догонять свой отдел.

Поиски части, в которую у меня было назначение, оказались не таким уж и простым делом. Уже солнце поднялось высоко, когда я поел у какой-то полевой кухни и пошел дальше. Ходил я, спрашивал и дальше ходил. В процессе поиска я зашел довольно далеко от самих Жулян. По полям было, кроме армейских, много гражданских. Это в основном женщины, которых привели копать противотанковые рвы и другие защитные сооружения.

"Нет, пожалуй, я так ничего не найду", – подумал я и повернул обратно к Жулянам. Хоть бери и обратно иди в штаб армии.

Опять прошел мимо той кухни, где завтракал. Повар поприветствовал меня, как старого знакомого, и предложил пообедать. Поев, я закурил и стал ругаться. Повар утвердительно кивал. Он, очевидно, решительно согласен, что вокруг беспорядки. Но когда я стал ругать ГАП (Гаубично-артиллерийский полк. – "ГОРДОН"), который кто знает куда девался и который я уже вот уже полдня ищу, повар громко захохотал.

– Ты что, ухи объелся? Какого черта ржешь, как лошадь? Тут целый полк пропал, а тебе смешно.

– Вы же еще утром нашли нас.

– Кого это вас?

– Да нас же. Мы и есть этот самый ГАП, который вам нужен, а вы его ищете, го-го-го, га-га-га, – заливался повар.

– А я почем знал, что это вы? Я вспомнил, что, позавтракав здесь, я вежливо поблагодарил и ушел, не спросив. В одном месте, вишь, не спросил, а оно как раз и есть то, что нужно.

– Вот и ординарец начальника штаба. Петров, – обратился повар к красноармейцу, подошедшему к кухне с котелками, – забери с собой товарища младшего лейтенанта. Он пришел к нам на пополнение.

Я шел с ординарцем начальника штаба по улице. Он мне объяснял:

– Это первый дивизион. Вон там второй, а вон едут пушки – это третий.

Теперь мне стало понятно, почему было так трудно найти этот полк. Он как раз сменил позицию. Узенькой улочкой мы свернули налево и направились в густой сад, где стояла палатка.

– Это штаб. Я сейчас доложу начальнику.

Через пару минут из палатки вышел приземистый старший лейтенант. Знакомимся и я передаю мое направление.

– Вы уже были в боях? – спросил начальник штаба.

– Нет, мы только отступали из Житомира.

– Как? Без боя?

– Да так, без боя. Какой же мог быть бой, если на целый полк было лишь девять с половиной пушек? – Только я успел объяснить начальнику штаба о половине пушки, как из палатки вышел капитан. Начальник штаба познакомил нас и я узнал, что это командир первого дивизиона. Ему как раз и нужен командир взвода для командования третьей батареей.

Далее шло знакомство с командиром батареи и моим взводом. Вскоре я получил карту с указанием наших передовых линий и задачу устроить передовой пункт наблюдения для батареи.

– Все эти отметки наших передовых линий и расположение врага схематичны. Мы теперь находимся в наступлении, а потому в деталях сориентируетесь на месте. Лошадей с собой не берите, оставьте в Жулянах. Местность, как видите, открытая, – объяснял командир батареи, водя пальцем по карте.

Я пошел занимать передовой пункт наблюдения. Впереди отдел разведки. Сзади связисты тянули телефон. А вокруг помидорное поле. Кое-где слышались одиночные выстрелы и пулеметные очереди. Иногда проходили мы возле тел убитых красноармейцев. Никто, очевидно, убитыми не интересовался, и они как бы отдыхали среди помидоров.

Миновав помидорное поле, мы поднимались на холм. Никаких признаков нашей пехоты не было. За бугром широкая лощина. За лощиной Васильковское шоссе, а там где-то немцы.

Через холм тянулся ров с достаточно большой насыпью, на противоположной стороне от нас. Я решил окопаться в этом рву. Натянули плащпалатки и прячемся от начавшегося дождя.

Как только наладили телефонную связь,  я сообщил командиру нашей батареи о своем местоположении. Получил приказ задержаться до дальнейшего распоряжения во рву и приготовить окоп для командира батареи.

Первая ночь прошла спокойно. Темноту ночи разрывали световые снаряды, которые выбрасывали на парашютах ярко горящие огни. Сбоку рвались немецкие мины и трещали пулеметы.

Утром командир батареи пришел к выводу, что это хорошее место для его пункта наблюдения. А передовой пункт наблюдения надо устроить на могиле, которая была в четырехста метрах от нас в направлении Васильковского шоссе.

Как только отдел разведки отправился на указанную могилу, нас стала обстреливать вражеская батарея. Когда стало ясно, что мы (как цель) уже пристреляны и вот-вот начнется огонь на поражение, мы залегли в уже вырытые окопы. На мое замечание, что можно было бы подавить эту батарею нашим огнем, мой комбат только махнул рукой и прошептал:

– Не спеши поперед батька в пекло. Что мы, одна батарея в полку? Пусть давят другие. – А потом подумал и добавил: – Мы еще не окопались как следует и не оборудовали передовой пункт наблюдения. Вот устроимся, тогда будем давить.

Между тем вражеские снаряды уже рвались вокруг. "Вот проклятые немцы, – думаю, – не успели мы прийти, а они уже спешат отправить на тот свет. Тут, пожалуй, и упадет тебе на голову снаряд. Не жалко, если бы было за что. А то "за родину и за Сталина". Я только подумал о такой досадной возможности, как очередной снаряд угодил в насыпь. Сразу же второй снаряд разорвался в самом рву, немного в стороне от нас. Я услышал, что меня ударило, и, невольно вскрикнув, схватился за бок.

– Что, ранило?

Командир батареи еще больше прижался к стенке окопа, а я ощупывал свои ребра. Место, куда меня ударило, болело, но тело не было ранено.

– Нет, пожалуй, только ударило комом, – ответил я командиру батареи, прислушиваясь к разрывам вокруг нас. Когда обстрел прекратился, он осмотрел меня.

– Ну, на этот раз повезло. Вот тебе, – и он протянул мне небольшой осколок снаряда, который даже не пробил мою шинель.

На телефонный запрос командира дивизиона, все ли в порядке, мы ответили, что да, но враг обстреливает нас довольно точно. Мы ответили также, что засекли местоположение вражеской батареи. В ответ получили распоряжение огонь не открывать, а окапываться глубже в землю.

– Вот видишь, а ты хотел давить. Не будь такой горячий, еще навоюешься, а разведку на могилу отправь, – с удовольствием произнес командир батареи.

– Да. Разведку на могилу поведу я.

– Если хочешь, иди. – Видимо, он подумал, что я спешу в бой. Мне же просто не сиделось на месте, которое уже пристреляно врагом.

Подробно осмотрев еще раз местность и карту, я пошел по рву влево с несколькими разведчиками. Ров вел в лощину вблизи могилы. Однако через сто метров он кончился. Между нами и могилой было люцерновое поле. Оно почти полностью закрыто от возможного наблюдения с Васильковского шоссе. Однако я решил действовать осторожно. Мы по-пластунски поползли через люцерну. Первое, что нас заинтересовало на могиле, – это были пустые бутылки и бумажки от конфет.

– Э... Да здесь были немцы. Они пили и шоколадом закусывали.

– Вино французское, а конфеты из Мюнхена, – объяснил кто-то, просматривая этикетки на бутылках и бумажки из-под конфет.

– Ишь, как! Из Франции сюда привезли. А нам хоть бы что-нибудь с фабрики Карла Маркса из Киева прислали.

– Пришлют и нам. Вот пойдем в наступление, так и нас конфетами кормить будут. А так за что? – Вставил и я свое слово в разговор.

– Разве я отступаю? – сказал кто-то из разведчиков. – Командиры дают команду, вот я и меняю позиции.

Оставив бутылки, бумажки и довольно скользкий разговор, я выполз на верхушку могилы. Она была покрыта кустами травы и какого-то сорняка, что давало возможность наблюдать врага без риска быть сразу же замеченным. С обеих сторон могила была изрыта немецкими окопами.

Набрасывая план будущего ППН (передовой пост наблюдения. – "ГОРДОН"), я приказал рыть глубокий блиндаж у подножия могилы и соединить его с уже вырытыми немцами окопами на могиле. Между тем время обеда уже давно прошло, и один из разведчиков напомнил, что не мешало бы поесть.

– Если хочешь есть, иди и принеси нам. Но туда и обратно ползком.

Не успел Василий проползти с десяток метров по люцерне, как снова начался обстрел пункта наблюдения нашей батареи. Видно, это Василию не понравилось, и он вернулся ругаясь. Я использовал повторный обстрел для окончательного уточнения места вражеской батареи, она била с того самого места, что и вчера. Пунктом их наблюдения могла быть, по моему мнению, только старая хатка по ту сторону шоссе.

– Ну как, пообедал? – спросил я у Василия, когда он подполз ко мне.

– Здесь тебя накормят, – пробормотал он.

– Ничего, потерпим сегодня без обеда, а ночью сделаем запас на целый день, – утешал я разведчиков, а у самого кишки играли марш.

В течение ночи мы рыли землю, как кроты. Мы носили подвезенные железнодорожные шпалы и покрывали ими блиндаж. Телефонная связь налажена еще вечером. Утром ППН уже действовал полностью.

Сооружая пункт, я принял суровые меры маскировки. Даже ночью, когда подносили шпалы, я приказал нести каждую другой дорогой, чтобы не протаптывать тропы в люцерне.

С рассветом вступил в действие мой очередной приказ. С передового пункта можно было уйти или прийти на него только с моего разрешения. Конечно, не все были довольны, но приказ выполнять пришлось.

Следя за выполнением земляных работ, я почти не покидал стереотрубу, не доверяя сноровке разведчиков. Вот почему, когда пришло распоряжение начальника штаба дивизиона подать схему расположения вражеских точек сопротивления, я выполнил этот приказ очень быстро. То есть я немедленно выслал в штаб то, что у меня уже было готово. Через полчаса после подачи моей схемы меня вызвали в штаб дивизиона. К моему удивлению, штаб дивизиона находился в пункте наблюдения нашей батареи. С начальником штаба дивизиона, в присутствии моего командира батареи, состоялся примерно такой разговор:

– Это вы составили схему расположения врага?

– Да, я.

– Сами?

– Нет, при помощи моих разведчиков, – соврал я.

Далее последовали вопросы на тему, кто я по специальности и чем занимался до начала войны. На все эти вопросы я давал по возможности короткие и нивелирующие ответы.

– Так вот, товарищ младший лейтенант, ваш пункт переименовывается в передовой пункт штаба дивизиона. – Я посмотрел на командира батареи и буркнул себе под нос:

– Ничего. Устроим второй.

– Ничего устраивать вам не придется. Вы остаетесь на этом же пункте в роли моего помощника начальника штаба дивизиона. Порядки, которые вы установили на вашем пункте, оставьте в силе. В случае необходимости я тоже поползу к вам по-пластунски.

– А вы, – обратился он к командиру батареи, – получите другого командира взвода, а передовой пункт у нас будет общий.

Возвращаюсь на свою могилу и ругаю себя: "Дурак! Кубики снял, а новую роль сыграть не сумел. И надо было вот показывать, что ты что-то знаешь?"– Так ругаясь и дополз я до своего пункта.

– Помощника начальника штаба к телефону! – крикнул телефонист и удивленно огляделся вокруг.

– Чего крутишь головой? Давай трубку!

– Это не вам.

– Я тоже хотел бы, чтобы это было не мне. Давай, говорю, трубку.

Я взял трубку и слышу:

– Товарищ лейтенант! – "Ну, уже ранг набавляет", – подумал я.

– Да, слушаю.

– Вы когда-нибудь стреляли?

– Да. Но это было очень давно, еще когда мы над Козакевичевым проливом стояли.

– А подготовку данных умеете делать?

– Да когда-то умел.

– Не играйте грека. Даю вам десять минут. Цель: пункт наблюдения вражеской батареи. Огонь силой третьей батареи. Ясно?

– Да. Подавить пункт наблюдения вражеской батареи. – Я посмотрел на копию моей схемы. – Цель очередь три.

– Значит, чтобы цель перестала существовать. Телефон переключаем на батарею.

Данные готовы. Чувствую себя как на полигоне в Хабаровске. Для меня всегда стрельба была исполнена спортивным запалом. Так и теперь. Начинаю пристреливать одной пушкой и в конце:

– Батарея, огонь!

Было ли там что-то в той хатке или нет, но от первого залпа она осела. Второй залп разбросал землю и обломки дерева. От хатки осталось лишь невнятное пятно и облако пыли и дыма.

Тотчас же враг открыл огонь по пункту наблюдения третьей батареи, силой трех своих. Я сразу же пометил их на моей карте. Одна из них мне уже была известной, а две других только тогда себя открыли. Отмеченные новые батареи врага я передал в штаб. Я получил приказ открыть огонь по цели очередь два, согласно моей схеме. Уже не пристреливаясь, переношу огонь. Вскоре весь дивизион открыл огонь. За ним второй, третий. А там и соседние полки. Каждый обстреливал свой сектор. Враг отвечал. В воздухе гул, а вокруг грохот сотен разрывов. Казалось, что небо не небо, а какая-то реальная материальная покрышка вибрирующих звуков. Огонь третьей батареи взял ее командир, а я вел непрерывное наблюдение и данные передавал в штаб. Мой пункт был вне обстрела. Ни один снаряд не упал ближе, чем за пятьдесят метров.

– Видите, как оно хорошо, что мы ползали по-пластунски? Теперь сидим, словно в театре, и наблюдаем. – Лица вокруг были веселые, настроение хорошее. Наблюдая за врагом, разведчики перебрасывались шутками. Даже телефонист выдвинулся из своей дыры и участвовал в шутках. Вечером меня вызвал к себе командир дивизиона.

– Женатый?

– Да.

– Жена где?

– В Киеве.

– Отпускаю на ночь. Перед рассветом чтобы был на месте. Возьми ординарца с собой.

Второй раз ему не пришлось повторять. Эту ночь я ночевал дома.

Понемногу мы обжились на позициях. Вкопались в землю и засыпали землей трупы неизвестных солдат из предыдущих боев. Никто не собирал эти трупы, никто ими не интересовался, поэтому мы присыпали их землей, чтобы обезопасить себя от зловония, которое все усиливалось.

Много было разговоров вполголоса по поводу этих неизвестных трупов. Но еще больше говорилось о том, что немецких трупов мы не видели. Видимо, немцы своих убитых забирали даже при отступлении.

– Хочешь прочитать, так прочитай. Лучший способ – садиться с ней до ветру. Сидишь и читаешь. А кончил, так и использовать можно, никто тебе этим не попеняет.

С тех пор я всегда в моих путешествиях в город брал Василия с собой как ординарца. Разговоров я избегал, но мы понимали друг друга без слов.

Так понемногу воевали мы, защищая Киев. Каждый устраивался как можно удобнее. На моей могиле было нарыто столько траншей, что можно было не бояться внезапного обстрела. Некоторые из наших траншей были даже покрыты шпалами и слоем земли. Жили мы, так сказать, как кроты. Вылезешь из-под земли на свет божий и греешься на солнышке. Ну а вечерком время от времени и чкурнеш на семейный фронт, как говорил Лившиц. Можно сказать, без особых хлопот шло время.

После нескольких неудачных попыток выслать артиллерийскую разведку в район расположения врага эти попытки были прекращены. Далее чем к передовой линии пехоты никого не посылали. Там у нас был свой пункт, и офицеры по очереди ходили на связь с пехотой.

Все уже знали, что Киев накануне сдачи. Все, конечно, интересовались, что будет с нами, когда Киев окружат. Одни пророчили оборону до последнего солдата, другие считали, что нас своевременно выведут, и почему-то обязательно на Воронеж.

Перспектива отступления совсем мне не улыбалась. Я твердо решил, что далеко за Днепр не пойду. Была даже мысль сделать так, как делала наша пехота. От этого меня удерживало наличие жены и детей в Киеве.

Чем тревожнее слухи поступали, тем спокойнее я себя чувствовал. Немцы меня не страшили, поэтому плена не боялся. Кончать же войну в Киеве казалось, будет легче.

Между тем артиллерийские обстрелы враг почти прекратил. Лишь иногда немцы прочесывали минометным огнем тылы нашей пехоты. Однажды, возвращаясь с позиций пехоты, я попал под такой обстрел, упал в какую-то яму и переждал, пока огневой вал перекатился через меня и обстрел прекратился.

В тот же день Василий показал мне немецкую листовку. В ней было обращение к солдатам РККА на русском языке. Текст листовки был настолько глуп, что я рассмеялся. Порвал ее и посоветовал Василию больше не поднимать.

Следующую и заключительную часть воспоминаний Гиммельрайха об отступлении частей РККА из Киева и последнем для него бое в рядах РККА читайте здесь.