Мы должны были "знать место", "ждать очереди" и "не провоцировать сильных". Этот стол мы перевернули

Каждый наш День Независимости теперь – это напоминание о вторжении. 24 августа от 24 февраля отделяют шесть месяцев. Исполнилось ровно три с половиной года с начала полномасштабной войны.

Война неизбежно становится стресс-тестом для страны. Она проверяет государство на устойчивость. Институции – на эффективность. А граждан страны – на уровень солидарности. Наши союзники на западе и наши враги на востоке были убеждены, что мы не сдадим ни одного из трех экзаменов. Они ошиблись.

Россия могла считать, что мы не вытянем войну – потому что тремя годами раньше, с ее точки зрения, наша страна голосовала за мир. Результаты 2019 года в Москве могли воспринимать как электоральную капитуляцию – и в Кремле наверняка зрела уверенность в том, что население соседней страны устало как от войны, так и от "партии войны". А то, что президент Украины за довоенные три года прошел дистанцию от "договоримся посередине" до запрета пророссийских медиахолдингов, могли воспринимать как предательство политиком своих избирателей.

Этот разрыв между предвыборными лозунгами и реальной политикой мог создавать в Москве иллюзию, что украинские элиты нерелевантны населению страны. Что политики удерживают избирателей в заложниках. Что итоги голосования 2019 года могут позволить российской армии идти колоннами в украинскую столицу – даже не разворачиваясь в боевые порядки. Российский президент был в плену собственных иллюзий настолько, что в первые дни войны даже записывал обращение к украинским военным – предлагая брать власть в свои руки.

В результате готовившаяся к спецоперации российская армия обнаружила, что ей пришлось вести полномасштабную войну. В первые месяцы вторжения мы увидели митинги против оккупантов в Херсоне. Видеоролики с гражданскими, которые останавливали российские танки в Черниговской области. Стихийную партизанщину в тылу врага. Мы видели все то, чего так и не произошло в Курской области, когда туда зашла украинская армия. И если у Владимира Путина до начала войны еще были иллюзии о том, что есть какая-то "другая Украина", которая готова носить шаровары и танцевать для "старшего брата" гопак, то, вероятно, они остались в 2022 году.

Коллективный Запад мог считать, что мы не вытянем вторжения, потому что тоже находился в плену собственных иллюзий. Европа десятилетиями привыкла считать Россию – в ее "советском" и "постсоветском" вариантах – воплощением безжалостной силы, сдерживать которую способен разве что Вашингтон. Кремль долгое время успешно торговал фантомом собственного могущества – и он успешно продавался в странах Евросоюза.

Когда Европа смотрела на восток, она смотрела сквозь Киев сразу на Москву. Наша страна долгое время считалась еще одним приграничьем, которое никак не может определиться с собственной идентичностью. Мы были предметом переговоров, а не субъектом переговоров, и долгое время наша страна являлась поставщиком новостей о том, как активное меньшинство на улицах противостоит результатам общенациональных выборов.

Запад десятилетиями считал Россию too big to fail. В ее распоряжении был танковый кулак, способный дойти до Ла-Манша. Стратегическая авиация и ракетные крейсеры. Гиперзвуковые ракеты и профессиональная армия, на которой не экономили последние 20 лет. Все то, что потом научатся уничтожать Вооруженные силы Украины.

Мы были классическим андердогом, на которого никто не готов был делать ставки. В наше будущее никто не верил, а нашего прошлого никто не знал. Мы были страной, искусной в революции, боксе и "Евровидении". Разучившиеся в войну считали, что мы тоже не справимся. Нам пришлось удивить их. А заодно и самих себя.

Есть три реакции на угрозу – "бей", "замри", "беги". Три с половиной года назад первый вариант в Украине выбрали столько людей, что армия мгновенно выросла втрое. 30 лет независимости не прошли даром – и те, для кого Украина стала ценностью, а не данностью, были готовы давать взятки за право надеть форму.

Жизнеспособность страны определяется количеством людей, готовых за нее бороться. Миллионы атомизированных граждан не способны к коллективному действию. Нацию объединяет клей внутренней солидарности. Она проходит референдум в тот момент, когда ее участники готовы ставить общий интерес выше персонального. Мы начали проходить его три с половиной года назад – и до сих пор не прекращаем.

Неожиданность нашего сопротивления была так велика, что нас до сих пор регулярно пытаются обесценить. Ставят нам в вину коррупцию – как будто ее не было в других странах военного времени. Упрекают в принудительной мобилизации – будто феномен "Форреста Гампа" не был реакцией властей США на дефицит солдат во время войны во Вьетнаме (министр обороны страны снизил интеллектуальный ценз для призывников, когда их не хватало). Говорят о неэффективности наших институтов – будто до войны на их счет были заоблачные ожидания.

Мы превратились в живое упоминание о том, что субъектность страны измеряется не уровнем национального дохода. Что государства, привыкшие считать себя передовыми, могут не сдать экзамен в аналогичных условиях. Что былое разделение на субъектов и объектов геополитики дало трещину – и что главной страной планеты внезапно стала наша.

Оказалось, что от завершения нашей войны будут зависеть правила ближайших десятилетий. Наш успех или поражение определят для мира рамку доступного и допустимого. Учебники военных академий будут переписываться с учетом нашего опыта, а армии ведущих стран будут перевооружаться на основе наших изобретений. Мы напомнили миру о ценностях, а отношение к нашей стране превратилось в нравственный водораздел, безошибочно обнаруживающий циников. Наша неуступчивость злу не позволяет им считать себя порядочными людьми.

По всем расчетам мы должны были проиграть три с половиной года назад. Нам не должно было хватить воли, людей и ресурсов. Мы должны были стать очередным доказательством, что персы сильнее спартанцев, Давид слабее Голиафа, а республики обречены проигрывать империям. Мы должны были "знать свое место", "ждать своей очереди" и "не провоцировать сильных". Этот стол мы перевернули.

Война научила нас, что культура – это коллективная память о нации. Что злопамятность – это ее коллективный иммунитет. На четвертый год войны мы привыкли ругать себя за то, что плохо справляемся с вызовами вторжения. Но чтобы вынести нам вердикт, нужно найти тех, кто с аналогичным вызовом справился лучше нас. За последние 70 лет таких стран не было.

Этому миру выпало жить по правилам, которые пишет наша страна.

Сегодня ей 34.

Источник: Павло Казарін / Facebook