Успех фильма "Мої думки тихі" выглядит так, как если бы трехлетний ребенок в компании взрослых встал на стульчик и прочел с выражением стишок G

Чай, кофе, тирамису.

В украинский прокат вышла комедия Антонио Лукича "Мої думки тихі", вызвавшая бурный зрительский восторг.

Это первый полный метр нашего молодого режиссера, картина уже получила спецприз Международного жюри в Карловых Варах и несколько премий Одесского кинофестиваля. О ней много говорили до официальной отечественной премьеры как об одной из самых ожидаемых, и это редкий случай, когда зрительский успех на родине не заставил себя долго ждать. На следующий же день после презентации в "Киевской Руси" украинский сегмент Facebook превратился в сплошную рекламу фильма – дескать, смотреть немедленно и в обязательном порядке. Основные аргументы – очень смешно, великолепные актерские работы, классная история. В общем, жизненное кино. Наверное, то, по чему наш зритель действительно истосковался.

Современная украинская кинокомедия – жанр довольно специфический. Если в двух словах – ее нет. Есть фильмы, которые называются комедиями, но вспоминать о них не хочется – ничего, кроме досады, неловкости, недоумения и раздражения, они не вызывают. И во многом мгновенный ошеломительный успех фильма Лукича, конечно, обусловлен нашим комедийным кинобезрыбьем. Успех дебютанта выглядит так, как если бы трехлетний ребенок, находясь в компании взрослых, вдруг встал на стульчик и прочел с выражением в рамках обязательной культурной программы стишок. Но не Тараса Шевченко, а Юрка Позаяка. И вправду неожиданно. И бурную реакцию взрослых легко понять. Надо же, каков мальчик! Вот только нашему независимому кинематографу не три годика.

Почему за столько лет у нас хронически не складывается с комедиями – тема отдельная и многослойная, углубляться не буду, но восторженная зрительская реакция на "жизненное кино", где два инфантильных, одиноких и несчастных героя – мать и сын – скорее, бесцельно, нежели осмысленно, слоняются в поисках хоть какого-то смысла (это еще и роуд-муви), вполне объяснима и отражает всю эту концентрацию бессмысленности. Я прочла массу откликов, но так и не поняла, о чем кино, и чем оно так многих порадовало. В принципе, у героя Вадика цель есть (спойлерить не буду, вдруг вы захотите посмотреть), у мамы тоже – например, устроить личную жизнь, но, Господи, как же это скучно. Приблизительно два часа тебя пытаются натужно развлекать в худших традициях комедийных программ, и кино разваливается буквально сразу же на ряд скетчей и гэгов, и чем дальше, тем безысходнее.

Как бы так объяснить людям искусства, начинающим и не очень, что смешное и комичное – это не набор шуток, которые интенсивно выдавливают из персонажей все отпущенное время. Что природа смешного исходит из непостижимой гущи жизни, в которой боль соседствует с радостью, уродство – с красотой, страх и отчаяние – с обыденностью, и эта грань настолько неразличима, что не надо ее все время щупать – вот сейчас будет весело, внимание! А сейчас будет грустно – не пропустите! Именно ввиду сложности человеческой природы комедия, пожалуй, самый сложный жанр. И к ней нельзя подходить с кондачка. И худшее, что можно сделать, взявшись за комедию, – насобирав анекдотов, баек и шуток разного калибра, два часа давать артиста, испытывая зрителя на прочность. Чередовать выражения лиц, от перемены которых устаешь минут через 10, и с маниакальным упорством оправдывать зрительские ожидания. И когда героиня Витовской ложится на шоссе – пусть меня переедет иномарка, хоть умру красиво – это не современная комедия, а неизбывная традиция родного погорелого театра. Это очередной пас с экрана в зрительный зал, с нетерпением ждущий новую шутку. И на этих пасах сделано все кино.

Собственно, мое основное недоумение связано с полным отсутствием внутреннего развития героев, логики сюжета и, простите, хоть какой-то драматургии. Мать и сын движутся – роуд-муви же, – но с ними ничего не происходит. Мы про них как ничего не понимали, так и не понимаем. Они не очень отличаются от случайных попутчиков по купе, которые зачем-то решили вам кое-что рассказать о себе. Ну забавные люди, не без того. Кто ездил в купе, наверняка наслушался много увлекательного. Но кино – это же вид искусства, а не истории случайных знакомых. При этом я понимаю, почему из нехитрого, хотя несколько неожиданного набора, предложенного проводником в начале фильма: "Чай? Кофе? Тирамису?" – зритель выбрал приторный десерт и сжевал за милую душу. Говорю же – изголодались.

Не буду приводить примеры лучших современных европейских комедий, их немало, причем в странах, где киноиндустрия оставляет желать лучшего, – Румыния, Сербия, Болгария. После просмотра картины Лукича мне вспомнился сербский "Хаддерсфилд" 2007 года. Тоже снятый дебютантом Иваном Живковичем и даже получивший приз на нашей "Молодости". Там есть и деспотичная мама с нездоровым сыном, и сын без мамы, но с запойным отцом-алкоголиком, и трое бывших друзей, пытающихся определиться с идентичностью в разорванной войной отчизне. И кадр там равен смыслу, и грань, отделяющая комическое от трагического, неразличима, и каждый поворот сюжета открывает героев с неожиданной стороны, и тебе все время и смешно, и больно, и весело, и тоскливо, и финал вынимает душу. Последние минуты фильма – чистый катарсис. И это – таки да – комедия.

Один из героев, отсидевший в свое время на инъекциях "галоперидола", практически не выходит из квартиры, где живет с унылой мамой-конвоиром, читает Библию и лепит жуткие поделки. Единственная связь с реальностью – визиты к соседу-неудачнику, у которого с психикой более-менее, а со всем остальным – полный швах. Отец-алкаш, выносящий из дома все, включая дверь от сортира, отсутствие работы, молодая сексуальная подружка, с которой он читает "Гамлета" по-всякому, и женщина, которая ему иногда мерещится в толпе. Собственно, этот призрак – все, что держит его на плаву. Неудачник дружит с психом, но, однажды напившись, повел себя по-скотски. А псих все простил, пришел к другу на следующий же день и принес в подарок новую поделку. Он слепил свою маму. И она страшнее атомной войны. У нее месиво вместо лица и огромный разверстый рот. "Почему она такая страшная?" – "Понимаешь, ей очень больно, и она кричит. Поэтому я назвал ее "Мама-родина". Они сперва плакали, потом смеялись, а потом решили пить чай. А тирамису у них не было.

Источник: "ГОРДОН"