Я не был дома 11 лет. И ни разу не был на могиле отца

"Русский", "Москва", "Россия" превратились в мишень.

Где-то в начале 2000-х годов во время одного из моих приездов домой мы с отцом не спеша пили "hoş keldiñiz qave" (крымскотатарский обычай, дословно означает "кофе по поводу возвращения"), сваренный мамой. Стоял тихий летний день. Мы сидели в тени винограда, который обвивал наш дом в селе, где я вырос.

И вдруг отец сказал:

- Иншаллах, сынок, ваше поколение проживет без войны.

Я хорошо помню, как он это произнес, с надеждой в голосе. Как бы прося у Всевышнего, чтобы сбылось.

Отец был ребенком во время Второй мировой войны. Он пережил нацистскую оккупацию Крыма, депортацию вместе с народом, каторжный труд в изгнании, годы безумной тоски и отчаяния вдали от родных мест…

А в 1968 году отец смог прорваться в Крым – уже с четырьмя сыновьями.

Мы не знали тогда, сидя рядом в тени виноградника, что пройдет 10 с лишним лет, как в Крым снова ворвутся русские солдаты. Внуки варваров, которые выселяли моих родителей, крымскотатарский народ в мае 1944 года.

Тем более я не мог представить, что в марте 2014 года буду хоронить отца под пристальным наблюдением ФСБ. А еще через несколько месяцев мне запретят жить на родной земле, осудят заочно и вынесут приговор: шесть лет лишения свободы.

Я не был дома уже 11 лет. И ни разу не был на могиле отца.

И знаете, что больше всего невыносимо?

Я не могу найти слова, чтобы полностью выразить свою ненависть ко всему, что носит или связано с "русский", "Москва", "Россия".

Эти слова стали синонимом боли, потери, унижения и безнаказанности.

Но в то же время эти слова превратились в мишень, олицетворение врагов, которые должны быть убиты, полностью разрушены, снесены.

В том числе и за то, что разрушили мечту моего отца – о жизни без войны для детей и внуков.

Источник: Рефат Чубаров / Facebook

Опубликовано с личного разрешения автора