Перечитывая Пушкина. Как сегодня российские "клеветники Украины" спекульнули на имени поэта G

Среди других особо ценимых мною книг из сокровищницы мировой литературы стоит на книжных полках моей домашней библиотеки десятитомное "Собрание сочинений А. С. Пушкина". Приобрел я это издание по счастливому случаю много лет назад на одну из первых зарплат в самом начале моей послеуниверситетской трудовой жизни. Я говорю "по счастливому случаю", потому что это был период, когда книги были в большом дефиците…

Далее случалось много всяких поводов, по которым я вновь и вновь открывал тот или иной том пушкинских Сочинений. Но никогда раньше не мог бы предположить, что однажды я, этнический украинец, буду перечитывать эти тома для того, чтобы защитить любимого поэта от спекуляций на его имени со стороны людей, которые напыщенно и гордо называют себя "русскими патриотами". Но вот, случилось…

Поскольку нынешняя российская военная агрессия в Украине решительно осуждена европейским и всем мировым цивилизованным сообществом, шовинисты, в том числе и те, которые живут у нас в Украине, затеяли грязную возню вокруг имени поэта. Выдергивают для подтверждения якобы "правоты" военной агрессии и "обличения Европы" одно стихотворение, написанное Пушкиным в 1831 году по поводу трагических событий в Польше. Называется оно "Клеветникам России"…

Вспомним из истории тот период. Начиная с последней четверти XVIII века, значительная часть разделенной тогда Польши входила в состав российской империи. Однако в 1794 году на этих территориях вспыхнуло знаменитое национально-освободительные восстания под проводом Тадеуша Костюшко. Оно было подавлено русскими штыками. Но прошло три с половиной десятилетия, и началось восстание 1830–1831 годов. Справедливая борьба поляков за свободу получила большую моральную поддержку демократической общественности тогдашней Европы, которая осуждала русских оккупантов примерно так же, как сегодня европейцы осуждают российскую военную агрессию в Украине.

К большому сожалению, упомянутое стихотворение Пушкина действительно было написано в поддержку оккупационного режима и содержало критику европейских народов, заступившихся за Польшу. Скажем прямо: вряд ли этим далеко не лучшим эпизодом своей творческой биографии поэт гордился в дальнейшем. По крайней мере, никаких признаков этого в его дневниках и письмах мы не находим. Скорее наоборот: его уважительное отношение к великому польскому поэту, активному участнику национально-освободительного движения Адаму Мицкевичу, а также многолетняя переписка и тесная дружба с проевропейски настроенным Петром Чаадаевым свидетельствуют, что на самом деле антиевропейские мотивы стихотворения, написанного 16 августа 1831 года, ровно за 10 дней до трагического падения растерзанной русскими штыками Варшавы, были весьма прискорбной и драматичной ошибкой поэта.

Тем не менее, нынешние шовинисты вытащили этот давний эпизод и теперь его смакуют и им козыряют. Уж очень хочется им убедить всех нас, будто Пушкин, будь он сейчас жив, точно так же поддержал бы российскую военную агрессию и осудил современную Европу за неприятие этой преступной авантюры.

Сегодня шовинисты раболепно славят новоявленного кремлевского "собирателя русских земель", даже сравнивая его с Петром Великим. Хотя сравнение это весьма смехотворно, ибо на самом деле все выглядит с точностью до наоборот. Там, в петровской эпохе, – здоровенный почти двухметрового роста реально мыслящий царь, который понимал необходимость разворачивания дремучей отсталой России лицом к просвещенной и быстро развивающейся Европе. А здесь – явно страдающий комплексами неполноценности амбициозный недоцарек, который, по известному определению Ангелы Меркель, пребывает "в отрыве от реальности" и который, как это мы все видим, шаг за шагом загоняет Россию в международную изоляцию.

И если уж проводить какие-то параллели с пушкинской эпохой, то было бы очень актуально вспомнить ближайшего друга Пушкина по Царскосельскому лицею и по всей судьбе – Петра Чаадаева. Которому посвящено знаменитое пушкинское стихотворение, известное сегодня каждому: "…Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы…" и далее по тексту.

Чудны переплетения историй и судеб. Так уж совпало, что в том самом 1831 году, когда Пушкин написал свое стихотворение, казавшееся ему патриотичным, его ближайший друг Чаадаев завершил работу над главным произведением всей своей жизни – "Философическими письмами". Это глубокие размышления русского патриота, весьма встревоженного и огорченного тем, что Россия оторвалась и далеко отстала от гораздо более цивилизованной Европы. Именно этим обстоятельством объяснял Чаадаев дикую мрачную природу современного ему общества. В "Философических письмах" он высказывал горькое сожаление по поводу "отлученности России от всемирного воспитания человеческого рода". С глубокой болью в душе отмечал философ российское, как он пишет, "тусклое и мрачное существование, лишенное силы и энергии, которое ничто не оживляет, кроме злодеяний, ничто не отличает, кроме рабства"…

Когда перечитываешь Чаадаева, поражает, насколько его оценки актуальны и по отношению к нынешней путинской России. Которая сейчас, если процитировать известное определение Андрея Макаревича, "диким зверьком ощетинилась против всего цивилизованного мира" и возвращает из времен "холодной войны" антизападную истерию"… Почему это происходило тогда? Почему это происходит сегодня? У Чаадаева мы находим такую версию ответа: "В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу, ибо мы стоим в стороне от общего движения, где развивалась и формулировалась социальная идея". Чаадаев имел в виду "социальную идею" католической Европы, от которой политически, ментально и духовно было оторвано русское православие, что сказалось негативно на развитии России. "Великая мировая работа, за 18 веков проделанная умами Европы, не затронула Россию, которая была исключена из круга благодетельного действия", – сокрушался Чаадаев. Оторванность от Европы имела, по его оценке , "самые тягостные последствия для России".

Всею своею душою Чаадаев болел за отечество. Но, увы, отечество не оценило… Попытка публикации в журнале "Телескоп" лишь одного из его "Философических писем" завершилась тем, что журнал был немедленно закрыт, его издатель-редактор Николай Надеждин сослан. А сам Чаадаев "высочайшим императорским повелением" был объявлен сумасшедшим. Точно так же, как уже в советскую эпоху империя времен Брежнева и Андропова объявляла сумасшедшими и закрывала в психушки тысячи инакомыслящих. Политическая расправа над Чаадаевым случилась в 1836 году. А всего через несколько месяцев погиб Пушкин – 27 января 1837 года на окраине Петербурга над Черной речкой прогремел печально знаменитый роковой выстрел Дантеса…

В качестве духовного наследия для будущих поколений остались не только творчество, но и трогательная многолетняя переписка Пушкина и Чаадаева. Которая весьма убедительно свидетельствует, что на самом деле проявившиеся летом 1831 года разногласия двух близких по духу людей во взглядах на Европу – всего лишь огорчительный эпизод. На самом деле Пушкин хорошо понимал огромный потенциал цивилизационного значения Европы для России. И, конечно же, понимал проевропейские настроения Чаадаева. Ну вот хотя бы такая маленькая деталь. Одно из своих писем к Чаадаеву, написанное на французском, Пушкин начинает так: "Друг мой, я буду говорить с вами на языке Европы, он мне привычнее нашего, и мы продолжим беседы, начатые в свое время в Царском Селе и так часто с тех пор прерывавшиеся…".

Заметим кстати, что на "языке Европы", на французском, написана половина всех пушкинских писем, занявших два последних тома в 10-томном собрании сочинений. А в письме от 6 июля 1831 года, которое мы сейчас процитировали, Пушкин, оценивая только что прочитанную новую рукопись Чаадаева, пишет: "Все, что Вы говорите о Моисее, Риме, Аристотеле, об идее истинного Бога, о древнем искусстве, о протестантизме, изумительно по силе, истинности или красноречию. Все, что является портретом или картиной, сделано широко, блестяще, величественно. Ваше понимание истории для меня совершенно ново…". А чуть далее в этом письме еще и такая фраза: "Вы видите единство христианства в католицизме… Не заключается ли оно в идее Христа, которую мы находим также и в протестантизме?"…

Как известно, протестантские конфессии широко распространены в Европе. И духовное единение всех ветвей христианства – не только православия и католицизма, но и протестантизма, как отметил Пушкин – могло бы способствовать включению России в общеевропейский цивилизационный процесс. Вот это и есть истинное отношение Пушкина к Европе и ее цивилизации. И дальнейших подтверждений этой мировоззренческой позиции мы находим в творчестве Пушкина, в его дневниках и письмах немало.

Что же касается состояния России, то оценки великого поэта и его друга – бунтующего философа, совпадают. Например, в одном из своих писем, соглашаясь с Чаадаевым в том, что общественная жизнь в российской империи безрадостна и беспросветна, Пушкин писал: "Это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, к справедливости и правде, это циничное презрение к мысли, к человеческому достоинству поистине приводит в отчаяние…". В этом контексте также интересно одно из писем Пушкина к Вяземскому, где поэт высказал свое знаменитое признание "Я, конечно, презираю Отечество мое с головы до ног…". А далее в этом письме есть еще и такое: "Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я и месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры… – то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство...".

Так на чем же сыграли шовинисты, попытавшись с помощью стихотворения, выдернутого из всего контекста отношения Путина к современной ему Европе, кинуть тень на демократическую Европу нынешнюю, которая выступила в поддержку Украины? А вот на чем. Подавляющее большинство людей хоть и знакомы с творчеством Пушкина, но знакомы главным образом по школьной программе или в лучшем случае по очень укороченным изданиям избранных сочинений – в однотомниках или двухтомниках. С полным же "Собранием сочинений Пушкина" реально знаком далеко не каждый даже в среде преподавателей русского языка и литературы.

К сожалению, во всех массовых, но очень укороченных вариантах изданий поэт представал перед читателями слишком отлакированным и… слишком упрощенным. Никогда и ни в чем не ошибавшимся, никогда и ни в чем не сомневавшимся "невольником чести" и отчаянным борцом с режимом. Представал одним и тем же – неизменным как бронзовая статуя – во все периоды его жизни от Царскосельского лицея и до последних дней. Вот именно такого, не совсем настоящего, весьма отлакированного Пушкина, но зато широко известного и почитаемого, попытались использовать шовинисты в своих пропагандистских целях на злобу дня. В расчете на огромные массы тех читателей, которые, к сожалению, многими десятилетиями были приучаемы воспринимать все, что связано с его именем, лишь в двух тонах – черное и белое.

Как правило, среднестатистический читатель четко себе зарубил, усвоил и не сомневается: Пушкин – безупречный апостол вольномыслия и свободы, а вот, допустим, генерал Бенкендорф, главный цензор империи – жестокий царский сатрап, презренный душитель всяческих свобод. Мне кажется, такой читатель будет немало удивлен, если вдруг наткнется на милую великосветскую переписку Пушкина и Бенкендорфа. В том числе и на "европейском" французском языке, где речь идет не только о делах цензурных, и где оба "милостивых государя" уверяют друг друга в "искренних чувствах глубочайшего почтения и совершенной преданности"...

Кстати, одно из таких писем Пушкина к генералу Бенкендорфу недавно использовал с той же целью "осуждения" ныне заступившейся за Украину Европы некий давно и близко мне знакомый киевский сочинитель ленинградского происхождения. Которого я искренне воспринимал лет 20 до нынешней войны как человека интеллигентного, весьма образованного. Я даже замечательно дружил с ним все эти два десятилетия. А сейчас вдруг с болью в душе и большим разочарованием обнаружил, что в связи с известными событиями последнего времени под этой его образованностью явственно очертился омерзительный лик типичного путиноидного примата.

Всегда раньше причислял он всяческих бенкендорфов к героям однозначно отрицательным. А теперь во взглядах вдруг переменился, и в состряпанной "антиевропейской" публикации назидательно процитировал как пример "патриотизма" упомянутое пушкинское стихотворение. А еще – и тоже, представьте себе, как пример "патриотизма"! – процитировал письмо Пушкина к Бенкендорфу. Ибо в том письме блистательный поэт-патриот выражал сиятельному генералу-сатрапу… свою обеспокоенность настроениями, которые в связи с польскими событиями проявляют "молодые поколения, волнуемые журналами"… Мол, поприжать бы эти журнальчики надобно…

Как-то так весьма прискорбно получилось, что поэт озаботился "волнуемыми журналами" даже резвее самого генерала-цензора, душителя, как мы помним из школьных учебников, всяческих свобод.

Означает ли это, что такая весьма неприглядная история ставит под сомнение великое творческое наследие Пушкина? Нет, конечно! На самом деле это означает лишь то, что Пушкина необходимо воспринимать не как святого идола, неизменного во все его годы жизни, а как живого человека своего мрачного, тягостного, крепостнического времени. Где всяческие удивительнейшие и даже, казалось бы, совершенно несопоставимые коллизии, перипетии, парадоксы, несуразности, нередко просто потрясающи по своей несовместимости и абсурдности, преспокойно уживались в том времени и вполне нормально воспринимались обществом. Всю ту историю сегодня конечно же можно и нужно осознавать по критериям нашего времени. Однако ее нельзя судить и осуждать по нынешним критериям…

А иначе ведь невозможно ни объяснить, ни понять: ну как же так? "Апостол свободы", "невольник чести", а сообщает друзьям в своих письмах о том, как излишне покутил и неосторожно поиздержался в Петербурге. А теперь вот проблемы финансовые... И в письме от 6 ноября 1836 года обращается он к графу Е.Ф. Канкрину, в министерстве которого на государственной службе тогда состоял, с такой вот "нижайшей просьбой": "Не согласитесь ли Вы, милостивый государь граф Егор Францевич, в счет погашения премного накопившихся долгов моих перед министерством (45 000 руб. уже набежало) выкупить за счет министерства 200 душ крепостных из моего Нижегородского имения?"... И понимая, что царь, коль узнает, будет весьма недоволен таким "гешефтом" с попыткой облегчить государственную казну (или, как теперь сказали бы, "попыткой коррупционного деяния"), Пушкин считает необходимым приписать: "Убедительнейше прошу Ваше сиятельство не доводить оного до сведения Государя Императора"…

Ну как к этому относиться? И к самой попытке такого "гешефта"… И к совершенно пренебрежительному отношению "апостола свободы" к этим двум сотням несчастных крепостных душ, ничего не стоившим в его глазах кроме как суммы возможного выкупа... Видимо, к этому нужно относиться с пониманием того, что такое считалось вполне нормальным по нравственным критериям того общества, в котором, в отличие от всех европейских государств, на всей протяженности ХIХ века аж до 1861 года сохранялся рабовладельческий строй в виде крепостного права. Такое было время огромной империи с немалыми политическими амбициями, но чрезвычайно отсталым от европейского укладом жизни. Достаточно четкое отражение этого просматривается и в современных реалиях…

Часть вторая: Перечитывая Пушкина. Почему сегодняшняя Россия так и не "воспряла"

Источник: "ГОРДОН"