Быков: А между тем благая весть – всегда в разгар триумфа ада, и это только так и есть, и только так всегда и надо!

…А между тем благая весть –

всегда в разгар триумфа ада,

и это только так и есть,

и только так всегда и надо!

Когда, казалось, нам велят –

а может, сами захотели, –

спускаться глубже, глубже в ад

по лестнице Страстной недели:

все силы тьмы сошлись на смотр,

стесняться некого – а че там;

бежал Фома, отрекся Петр,

Иуда занят пересчетом, –

но в мир бесцельного труда

и опротивевшего блуда

вступает чудо лишь тогда,

когда уже никак без чуда,

когда надежда ни одна

не намекает нам, что живы,

и перспектива есть одна –

отказ от всякой перспективы.

На всех углах твердят вопрос,

осклабясь радостно, как звери:

"Уроды, где же ваш Христос?"

А наш Христос пока в пещере,

в ночной тиши. От чуждых глаз

его скрывает плащаница.

Он там, пока любой из нас

не дрогнет и не усомнится

(не усомнится только тот

глядящий пристально и строго

неколебимый идиот,

что вообще не верит в Бога).

Земля безвидна и пуста.

Ни милосердия, ни смысла.

На ней не может быть Христа,

его и не было, приснился.

Сыскав сомнительный приют,

не ожидая утешенья,

сидят апостолы, и пьют,

и выясняют отношенья:

– Погибло все. Одни мечты.

Тут сеять – только тратить зерна.

– Предатель ты.

– Подослан ты.

– Он был неправ.

– Неправ?!

– Бесспорно.

Он был неправ, а правы те.

Не то, понятно и дитяти,

он вряд ли был бы на кресте,

что он и сам предвидел, кстати.

Нас, дураков, попутал бес…

Но тут приходит Магдалина

и говорит: "Воскрес! Воскрес!

Он говорил, я говорила!"

И этот звонкий женский крик

среди бессилия и злобы

раздастся в тот последний миг,

когда еще чуть-чуть – и все бы.

Глядишь кругом – земля черна.

Еще потерпим – и привыкнем.

И в воскресение зерна

никто не верит, как Уитмен.

Нас окружает только месть,

и празднословье, и опаска,

а если вдруг надежда есть –

то это все еще не Пасха.

Провал не так еще глубок.

Мы скатимся к осипшим песням

о том, что не воскреснет Бог,

а мы подавно не воскреснем.

Он нас презрел, забыл, отверг,

лишил и гнева, и заботы;

сперва прошел страстной четверг,

потом безвременье субботы, –

и лишь тогда ударит свет,

его увижу в этот день я:

не раньше, нет, не позже, нет, –

в час отреченья и паденья.

Когда не десять и не сто,

а миллион поверит бреду;

когда уже ничто, ничто

не намекает на победу, –

ударит свет и все сожжет,

и смерть отступится, оскалясь.

Вот Пасха. Вот ее сюжет.

Христос воскрес.

А вы боялись.