Новый закон о высшем образовании. Что изменится сегодня G

Закон о высшем образовании, впрочем, как любой другой украинский закон – это сто страниц плюс двести приложений на чиновничьем языке, усыпанные специальной терминологией. В общем, без ̶п̶о̶л̶-̶л̶и̶т̶р̶а̶̶ эксперта не разберешься. С просьбой перевести закон на обывательский и рассказать о плюсах и минусах новшества издание "ГОРДОН" обратилось к "физикам и лирикам". Они не то чтобы спорили, но в некотором смысле устроили дебаты. 

В гостях редакции сразу два эксперта:

Елена Горошко доктор социологических и филологических наук, заведующая кафедрой межкультурной коммуникации и иностранного языка Национального технического университета ХПИ

Эдуард Рубин директор Харьковского Компьютерно-технологического колледжа НТУ ХПИ, председатель совета директоров компании Telesens Int.

– Начнем с самого важного изменения в высшем образовании. Я так поняла, это некая автономия вузов. От чего и от кого высшие учебные заведения станут автономными?

Рубин:  Прежде всего, это автономия финансовая. Я пришел из бизнеса и смотрю на вуз, как на управление предприятием. Для меня самая важная вещь в новом законе – это возможность университету или институту иметь свой отдельный счет в государственном банке. Раньше все деньги вуза (поступления от контрактников, от научно-исследовательских работ и так далее) уходили в казначейство. Потом, по необходимости, из казначейства выцарапывались. Последние полтора года это был бич всех высших учебных заведений. Ремонт никто сделать не мог элементарный, потому что на все один ответ: "В казначействе денег нет". Теперь, по-новому закону, вуз может завести себе собственный счет в государственном банке и распоряжаться своими же деньгами. Это прекрасно.

Горошко: Согласна, финансовая ситуация в вузах более чем плачевная. Мы порой не можем купить даже бумагу для принтера. Но самостоятельность тут спорная. Я вчера говорила с ректором, он объясняет, что, как только выведет свой счет из казначейства, автоматически станет субъектом хозяйственной деятельности. И все налоги, например на землю, лягут на вуз. У нас громадные территории, корпуса. Если мы начнем сами платить за землю, электричество, тепло, то о какой финансовой независимости можно говорить? 

Рубин:  Я не вижу в этом большой беды. Пора включать бизнес-мозги. Если мне говорят, что я не могу сдать в аренду помещение, то не надо с меня и налоги требовать. Но если мне дали самостоятельность, и я на свое усмотрение могу, например, сдавать вечером или по выходным какие-то залы под мероприятия, если вы мне, как директору, дадите возможность таким образом зарабатывать – пожалуйста, я сам заплачу все налоги. Не вопрос. Сам думаю, как заработать, сам решаю, как потратить. Тут на ремонт аудитории, тут на премию преподавателю, тут на новую лабораторию. Независимо от казначейства.

Горошко: Да, и не будем забывать о целевых фондах. В новом законе они прописаны, это важно. Появилась возможность их создавать. Есть фирмы-спонсоры, которые хотят помогать вузу. Они не могли законно этого делать. Теперь могут.

– А что, много желающих помогать вузам?

Горошко: Американское образование на этом живет. Основные проекты делаются за счет фондов. Строятся лаборатории и библиотеки.

Рубин:  Очень часто эти фонды наполняют успешные выпускники. Там так принято. Но это не самый важный источник дохода. То, что фонды официально разрешили, меняет саму суть высшего образования. Вот смотрите, я говорю предприятиям: "Мы для вас готовим специалистов. Чтобы мы их выпускали профессионалами, нам нужен такой-то бюджет". Нам отвечают: "Хорошо, но мы хотим контролировать расходы наших денег". Без проблем. Создается наблюдательный совет, туда входят спонсоры и профессора.

Тут очень простая математика: хотите хороших специалистов – помогите их обучить. Сразу включится здоровая конкуренция, если вуз готовит плохих специалистов, ему никто не захочет помогать. 

Горошко: Все хорошо, если человек вышел из бизнеса. Тем более работает в сфере IT-технологий. У него есть связи, он эти модели может внедрить. В гуманитарной сфере так не будет. "Хотите получить хороших учителей?" К кому обращаться с этим? К школам? В этом смысле меня привлекает Казахская модель образования. У них бизнес, который помогает образованию, идет по льготной системе налогообложения. Спонсируешь вуз – меньше налогов платишь. 

Рубин:  Тоже хорошо. Я знаю очень много бизнесов, которые пытаются увернуться от налогов только потому, что не уверены в конечном пункте этих денег. Они говорят: "Целевым готовы платить по полной". То есть в больницу, школу, вуз, любую бюджетною организацию. Лишь бы знать, на что они идут.

Горошко: Все равно, я очень боюсь, новшество закончится тем, что государство скажет: "Вот вы сами заработали деньги, теперь от нас ничего не получите".

Рубин: Не бойтесь независимости от государства. Учебное заведение – это предприятие по производству квалифицированных специалистов. Там работают те же формулы, что и в бизнесе. Давайте будем честными, вузы и раньше пытались зарабатывать, те же помещения в аренду сдавать, но это было нелегально. Потому что провернуть трюк с арендой через Фонд госимущества – это месяцы головной боли. Теперь арендатор сможет платить на счет вуза или в целевой фонд.

– А если вуз не хочет жить по-новому и сам зарабатывать?

Рубин:  Тогда он никогда не станет конкурентоспособным и мы не сдвинемся с места. Поймите, с этой финансовой независимостью придет самое главное: вузы будут стремиться быть престижными. Отсюда вытекает вся система высшего образования.

Горошко: А если люди изучают Древнюю Грецию, пишут по ней диссертации, то есть занимаются наукой, не приносящей прибыли?

Рубин:  Ко всему можно относится как к бизнесу. Даже изучая Древнюю Грецию можно получать гранты. Пишешь научную работу, пиши ее так, чтобы ее купили. Зачем ее писать, если ее не купит ни одна библиотека в мире?

Проблемы будут, конечно. Потому что в управлениях вузами очень мало людей, которые знают законы маркетинга, экономику.  В Европе и в Америке есть ректор и  директор. Нужно приходить и нам к этому. Разделять управленцев и академиков.  Академик, который занимается ремонтом труб – это неправильно. Так же, как менеджер не должен двигать науку. Надо отделить эти вещи. Образование от управления.

– Хорошо, я поняла – финансовая независимость должна перевернуть систему образования с головы обратно на ноги. Что еще хорошего или плохого есть в новом законе? 

Горошко:  Появляется новый контролирующий орган – Национальное агентство по обеспечению качества высшего образования. А ВАК – Всеукраинская аттестационная комиссия – ликвидируется.

– Это принципиальная ротация? Или как всегда, тот же орган только в профиль?

Горошко:  Надеюсь, это будет принципиально новый орган. Туда войдут не только чиновники, но и деятели науки. Кстати, они будут обязаны обнародовать отчеты о своих проверках. Многое станет публичным. Диссертации, например. Если в опубликованной научной работе кто-то обнаружит плагиат, члены совета будут отстранены, уволены.

Липовые профессора и доктора наук начнут исчезать. Кто захочет публично позориться?

Рубин: Вуз, который стремится быть успешным, теперь подумает, брать ли на себя клеймо заведения, выдающего фейковые степени всяким чиновникам.

Горошко:  Еще ограничение вводится на пребывание на посту ректоров, деканов и заведующих кафедрами. Теперь это не пожизненные должности. Их можно будет занимать не более двух сроков по 5 лет.

– Это хорошо или плохо?

Горошко:  С одной стороны, неплохо, новые люди – свежие идеи. То есть какое-то движение. Не будет застоя. С другой стороны, странно, потому что, например, кафедрой может руководить только доктор наук, не меньше. А если он единственный доктор наук в вузе, то, простите, кто будет тогда другой кафедрой руководить?

Рубин: Будут идти люди из других вузов. Такая ротация хороша. Закон Лема – шесть лет на одном месте можно работать, потом нужно менять место и даже направление. Иначе не будешь расти.

Горошко:  Еще хорошее новшество – снижение преподавательской нагрузки с 900 часов до 600 часов в год. То есть у преподавателей будет время для самообразования, научной деятельности, нормально можно будет к лекциям готовиться, наконец. Без сумасшедшей гонки.

Рубин: Еще появляется понятие "мобильность". То есть студенты и преподаватели могут стажироваться, защищаться, преподавать в любом вузе Европы.

Горошко:  Только не понятно, за какие деньги мы будем ездить в Европу. У нас нищая страна, нищее общество. Но зато, я думаю, будет под этот пункт увеличены часы английского языка. И пересмотрено качество его преподавания.

Рубин: Это очень важно. Если хочешь быть в тренде, ты должен хорошо знать язык. Все, что выходит нового, выходит, к сожалению или к счастью, на английском языке. Студент должен это читать, анализировать сразу, а не ждать, пока ему переведут.

– А что хорошего, кстати, в новом законе для самих студентов? Чему они обрадуются 1-го сентября?

Горошко: Расширяются возможности студенческого самоуправления. Со студентами теперь будут согласовывать много вопросов, даже вопросы отчисления неуспевающих. Студенты будут участвовать в выборах руководителя вуза. Как минимум 15% ученого совета вуза должны составлять именно студенты.

Рубин: И в Украине больше не будет специалистов. Степень начинается теперь с бакалавра. Потом магистр, доктор философии и доктор наук. Все.

– А есть в новом законе что-то о принудительном выходе преподавателей на политические мероприятия? Митинги там, акции поддержки или протестов.

Горошко:  Да, это ужасно для общества. Я не представляю, чтобы американского профессора выгнали на митинг в поддержку Обамы. Или, наоборот, против Обамы. Это просто немыслимо в их системе координат. Я работала в нескольких университетах США и знаю, что говорю. У нас же все ректоры обязательно вступают в правящую партию. Это неправильно.

Рубин: Думаю, финансовая независимость вузов повлечет за собой и некую аполитичность. Вузы не должны быть полигоном для политических игр. Преподаватели не должны быть административным ресурсом. Сами по себе, по собственной воле, пожалуйста, выражайте свою позицию. Но не по приказу. 

– У нас уже были кардинальные изменения в системе образования. Некоторые из них, по-моему, получились. Тестирование выпускников школ помогло избежать коррупции в вузах?

Горошко: Да, конечно. Другое дело – качество самого внешнего независимого тестирования. Уровень его. Мне когда-то показали тест по английскому языку, полностью передранный с канадского теста. В ответе нужно было указать название каких-то пород оленей в Канаде. Сразу напрашивается вопрос: "Ребята, а что вы тестируете и зачем?"

Рубин: Вспомнил, в новом законе сняли ограничения профильного магистрата. То есть после получения бакалавра можно дальше идти на любую специальность. Раньше нельзя было. Допустим, если ты филолог, то раньше ты мог идти в магистратуру, лишь сопряженную с языками, сейчас можешь идти в историки. Ограничения только у медицинских факультетов. В общем, можно с машиностроения переходить в журналистику.

– Ужас. Тут после журфака студенты приходят в редакцию и к ним есть ровно один вопрос: "Чему вас пять лет учили?"

Горошко:  Преподавание не успевает за реалиями. Та же журналистика, там быстро и безнадежно устаревают предметы. Студентов бы учить отличать фейковую информацию от реальной. Но как? Если преподаватель даже слова такого не знает, он работал в ньюзрумах 70-х годов прошлого столетия.

Прежде чем готовить студента, приди на фабрику или в редакцию, спроси: "Какими навыками должен обладать специалист, который вам подойдет?" Послушай все, что тебе скажут. Не должно быть образование оторвано от практики. Но в законе ни слова об этом.

И, к сожалению, у нас очень много морально устаревших специальностей, которые вообще не нужны. Государство продолжает обучать заведомо безработных людей. Только потому, что эта специальность есть в квалификационном реестре.  

Рубин: А создать новую специальность? Нужны годы хождения по всем кругам ада госмашины. В Германии я специально спрашивал, сколько нужно времени, чтобы создать новую специальность. Три месяца! Максимум. Они изучают мехатронику. У нас нет такого еще. Кстати, в Европе кто следит за тенденциями? За тем, какие специальности необходимы на рынке сейчас? Торговая палата. А у нас чем занимается Торговая палата? Никто не знает.

– Как быть с этим: "Запихну ребенка в престижный вуз и неважно, есть ли у него способности"?

Горошко:  Да, это псевдопрестижность. В Харькове непременно ребенка нужно всунуть в медицинский или юридический. Самые коррумпированные вузы. А ведь обе профессии призваны лечить общество.

Рубин: А суют туда почему? Потому что дальше в этих профессиях, а точнее на местах и должностях, можно заработать. Взятками прежде всего. Особенно в юриспруденции. Но сейчас, я надеюсь, приоритеты будут меняться, ценности будут меняться, жизнь поменяется. Быть судьей перестанет означать – быть миллионером. Люди будут идти в профессию по призванию, а не по каким-то другим причинам. И все станет на свои места.

Горошко:  Отношение общества к образованию нужно лечить. Институт образования – этот один из ключевых институтов общества.  Изменится он – изменятся все остальные институты: семьи, политики, экономики.

– Давайте подведем итоги. Новый закон о высшем образовании – это?

Горошко:  Безусловно – это шаг вперед. Будет ли это бюрократический проект или европейская модель, покажет время. И люди. Многое зависит от людей. От студентов, родителей, преподавателей. Думаю, за последний год в сознании украинцев многое изменилось.  Я очень надеюсь, новый закон не получит статус хорошей идеи местного разлива, с традиционным колоритом в виде коррупции.  

Рубин: Хороший закон. Но не идеальный. Он является базисом того, что может дальше развиваться. Дальше будут, я надеюсь, всякие подзаконные акты, которые станут доводить новшества до ума. Это будут тяжелые роды нового образования. Главное – закон полностью меняет психологию управления учебным заведением. Если это сработает, все получится. Начнется здоровая конкуренция между высшими учебными заведениями. По принципу: учи хорошо, зарабатывай, инвестируй, стремись быть лучшим вузом в Европе.