Рубина: Мне омерзительно насилие и нападение на соседнее государство, омерзительна любая аннексия чужой территории
Несмотря на то что Израиль – извечно "горячая" точка, за последние шесть месяцев иммиграция из Украины в эту страну выросла более чем в два раза. На ПМЖ спешно выезжают евреи, в том числе из Донбасса. Помимо того, что умещается в чемодане, каждый везет свою, личную историю, наполненную досадой, болью, страхом, разочарованием и новыми надеждами. Где-то там, в Луганске, Шахтерске или городке под названием Счастье в прошлой жизни навсегда остаются соседи, машущие на прощанье из проемов окон, выбитых взрывом, семейные реликвии, банки с так и не съеденным клубничным вареньем... И могилы родных – у кого давние, а у кого и свежие, где на табличке конечная дата: май, июнь, а может, июль 2014-го. В наспех перебранных шкафах брошены любимые книги, всего ведь не увезешь. Наверняка найдется и обложка с именем Дины Рубиной.
О событиях в Украине писательница знает из рассказов друзей мужа, с которыми он, коренной винничанин, часто общается по телефону, а вот телевизор в семье не смотрят принципиально. И на темы политики Дина Ильинична говорить не любит: мол, не писательское это дело.
По-человечески я сочувствую Украине как государству, которое ни на кого не нападало
– Дина Ильинична, вам политика неприятна? Но ведь она вершит судьбы, а это как раз ваш материал…
– У нас только что прекратилась эта кошмарная операция в секторе Газа, и я наслушалась такого! Все знают, как и что делать. Сказала себе: все, на эту тему больше не рассуждаю. Я профессиональный человек, и мне, прежде всего, неприятен любой непрофессионализм. Не люблю, когда кто-то судит о музыке, живописи, литературе, считая себя в этих сферах абсолютными экспертами. То же самое политика. Это очень тонкое дело, и ни один писатель, если он человек острожный и ответственный, не будет о ней говорить однозначно. Я знаю ровно столько, сколько знает человек, читающий то или это, у меня есть личные симпатии, но я не политолог и не человек, который живет, прижавшись мордой к компьютеру.
Мне омерзительно, конечно, насилие и нападение на соседнее государство, омерзительна любая аннексия чужой территории. Но я могу сказать это только как частное лицо, а частное лицо всегда выглядит очень по-домашнему. Слишком часто сталкиваюсь с безответственными заявлениями по поводу того, что происходит в секторе Газа. Люди, которые ничего в этом не понимают, своими глазами ничего не видели, не владеют информацией, говорят что вздумается, подписывают любые письма. Я не могу вести себя подобным образом.
– События в Украине, как и любая война, если отбросить политическую составляющую, по сути, война добра со злом…
– ...я вас поправлю. Любая война – это не черно-белое явление, а калейдоскоп самых разных причин. Вы же понимаете, как я, будучи еврейкой, отношусь к Германии и немецкому народу? Тем не менее, по данным Яд ва-Шем, Мемориального института Катастрофы и Героизма европейского еврейства, самое большое количество праведников, которые спасали евреев, насчитывается среди немцев. Были обычные солдаты Вермахта, которых против их воли погнали на фронт, но были и эсесовцы, гестаповцы. В то же время кто-то из немецких офицеров подкармливал заключенных в концлагерях, с которыми они, к примеру, играли в шахматы…
Все очень и очень сложно. И сегодня для того, чтобы точно сказать: это - добро, а это – зло, нужно быть не писателем, а чиновником, имеющим доступ к разной статистике и информации. Я знаю, что на войне убивают с двух сторон. В конфликте сербов и боснийцев, к примеру, я на стороне сербов. Просто не люблю ислам – сейчас это очень агрессивная религия. Но ведь и сербы вырезали боснийских детей. Поэтому я не согласна с тем, что добро и зло можно так легко разделить. Да, случилось так, что Россия взяла и оттяпала Крым, например. По мне, это плохо, зато найдется огромное количество людей, которые кричат: "Крым наш!" – мол, эта земля всегда была российской, и мало ли что там Никита подписал. Но чтобы точно выразиться по этому поводу, нужно много всего знать. По-человечески я сочувствую Украине как государству, которое ни на кого не нападало. Украина мне ближе, чем Россия - имперская страна с огромной армией.
95% времени в новостях российских телеканалов посвящено конфликту России с Украиной, - такое впечатление, что у России нет своих проблем
– Ваши родители и муж, художник Борис Карафелов, родом из Украины. В Израиле живет немало бывших украинских граждан, со многими из них вы наверняка знакомы. Уверена, вам известны случаи, когда разные взгляды на отношения Украины с Россией приводят к тому, что люди вычеркивают друг друга из жизни. Как считаете, это навсегда?
– Разрушить легче, чем восстановить. Эти глубокие раны заживут только в следующем поколении. Но отношения между украинцами и русскими никогда не были идеальными - вспомните хотя бы анекдоты о хохлах и москалях. Я думаю, каждая семья будет преодолевать эту боль по-своему. Мы недавно вернулись из Литвы, где отдыхали в Друскининкае, так вот, у нас в номере оказался телевизор (дома-то его нет, и мне он вообще не нужен), и муж включил новости. Знаете, мы были потрясены тем, что 95% времени в новостях российских телеканалов посвящено конфликту России с Украиной, они бесконечно перемалывают украинские проблемы – такое впечатление, что у России нет своих. И я поняла, что ситуация в России очень нездоровая.
– Вы, как и положено писателю, собиратель житейских историй. В Украине их, подходящих для большой литературы, сегодня немало...
– Я планировала поездку в Украину, но меня остановили не военные действия, а другая причина – мы ждем рождения внука. А еще я заканчиваю работу над очень сложным романом, где, кстати, действие происходит и в Одессе, и в Алма-Ате – это трилогия "Русская канарейка". Что меня увлечет дальше, не знаю. Писательский интерес отличается от человеческого. Я могу выслушать какую-то необыкновенную историю, но не взяться за нее по самым разным соображениям. Моя приемная дочь Карина работает в институте Яд ва-Шем, о котором я уже говорила, и время от времени приносит истории из архивов – ведь у каждого третьего израильтянина, прошедшего концлагеря, своя потрясающая история. Я читаю их и понимаю: нет, пожалуй, за это не возьмусь. Потому что концентрация боли на квадратный сантиметр литературного текста тоже должна быть дозирована.
Литература, как и искусство, очень сильная вещь. Писательские рецепторы выхватывают из воздуха возможность создания мира через конфликт, характер, судьбы – они работают по-своему. Поэтому планировать ничего не могу. Вдруг встречается человек, рассказывает свою историю, я вижу тень на его лице, вижу движение его бровей, и мне хочется об этом написать. Так что все возможно.
– Для того, чтобы каждый день погружаться в работу, вам приходится отгораживаться от внешнего мира, от быта, который вдохновения, наверное, не прибавляет?
– Многие думают, что писатели сидят в башне из слоновой кости. Но я человек абсолютно домашний, мать, жена, дочь, бабушка, поэтому отвлечься от быта никак не могу. В квартире есть, конечно, уголок, где я пишу. Но, кстати, долгие годы кабинета у меня вообще не было, и очень многие свои вещи я писала в блокнотике на коленке, когда выходила с детьми в парк. Сейчас я уже в другом статусе, материальном и жилищном, и у меня есть кабинетик. Просыпаюсь утром и сажусь за работу. Это моя профессия, и никуда мне от работы не деться. Потом куда-то еду и возвращаюсь, опять работаю. Очень надеюсь, что еще приеду в Украину, которая будет мирной и исполненной надежд.