Сын Параджанова: Мне сказали: "Твое дело закроют, если дашь показания, что к тебе приезжал уколоться Гонгадзе"
Сурен Параджанов рассказал в интервью интернет-изданию "ГОРДОН" о том, почему его выпустили из тюрьмы раньше срока, как получил за коньяк "Параджанов" €9 тыс., о своем желании пойти в АТО. А еще – о гомосексуальных связях отца по согласию, о том, как перед смертью тот просил у него ртуть, о тайной любовнице Маяковского, о том, как Путин хотел дать ему $300 "на блатную жизнь" и как выиграл в казино за 40 минут двухкомнатную квартиру на Крещатике.
Единственный сын режиссера Сергея Параджанова Сурен в чем-то повторил непростую судьбу своего знаменитого отца. Про таких, как он, говорят: "Жизнь не удалась", но Сурен никогда не считал себя неудачником. Его биография – это хороший сценарий для детектива. Тюрьма, наркотики, инсульт и потеря памяти… Он никогда ни дня нигде не работал, но при этом менял машины и выигрывал в казино сумасшедшие даже по нынешним меркам суммы.
О встрече с 57-летним Суреном мы договаривались долго. Сначала он просто отказывался, потом просил за интервью деньги. "Ну как же так! – возмущалась я. – Сделайте это хотя бы ради памяти своего отца, ведь вам есть что рассказать!" "Ладно, – без особого энтузиазма сказал Параджанов, – приезжай". Когда мы встретились в центре Киева у одного из кафе, он сразу предупредил: "Только за кофе платишь ты. У меня денег нет". Денег не было у Сурена и на сигареты: во время нашей беседы он "стрелял" их у всех посетителей, но не знал отказа. В своем районе Параджанов-младший – местная знаменитость, его знают все официанты близлежащих заведений.
Живет Сурен вместе с матерью, бывшей женой Параджанова, недалеко от метро "Университет", на улице Пирогова, в квартире бабушки и дедушки по материнской линии. "Когда Киев освободили, дед получил эту квартиру по партийной линии, в этот дом во время войны привозили немецких солдат после ранения, где они приходили в себя несколько недель перед фронтом, – говорит Сурен. – У нас был такой красивый двор, пока его не захватили оккупанты... Одна строительная фирма выстроила рядом большое здание и превратила наш двор в парковку".
Вышло так, что наше общение с Суреном проходило в два этапа. Я попросила его найти фотографии из семейного архива для публикации, он не захотел: "Ой, не буду я искать – приходи и выбирай". Так я оказалась в квартире, где десятки раз бывал и сам Параджанов. Стены двухкомнатной хрущевки, которые еще помнят дух режиссера, не знали ремонта десятки лет. Старая мебель и творческий беспорядок. Из вещей отца в комнате – две фарфоровые вазы, картина и его фотографии в пыльных рамках… Рядом мурлычет дворовая кошка Марта. Сурен идет на балкон, смачно закуривает и рассказывает о своей и отцовской жизни…
Обо мне вспоминают, когда нужна моя подпись. У меня от папы остались авторские права, и люди, которые хотят получить деньги с какого-то события, дают мне задаток, я подписываю, а они исчезают
– Сурен, фильм вашего отца "Тени забытых предков" недавно отметил полувековой юбилей. Вам эта картина нравится?
– Да. Это единственный папин фильм, который я понимаю. Все остальные понимаю частично.
– Вы снимались в этой ленте в небольшом эпизоде. Отец с детства хотел сделать из сына звезду?
– Да нет. Все дети, которые там снимались, – дети папиных друзей. Кто чуть младше, кто старше. Бюджет картины был ограниченный, и папа решил: зачем кого-то искать? И снял всех на память. Нас привели на киностудию, загримировали и сняли. Кадр, в котором мы были задействованы, символизировал, что, хоть все и погибли, жизнь продолжается. После этого больше меня отец не снимал, не фотогеничный я.
– К круглой дате этого фильма в Киеве недавно устраивали выставку, чтобы показать, как эта картина повлияла на европейский кинематограф. Кроме этого, презентовали просмотр знаменитых сцен этого фильма, переснятых современными режиссерами. Как прямого потомка вас вспоминают на таких мероприятиях?
– Нет, я нужен только тогда, когда нужно мою подпись поставить. У меня от папы остались авторские права, и люди, которые хотят получить деньги с какого-то события, появляются только тогда, когда необходимо, чтобы я подписал бумаги. Дают мне что-то типа задатка, я подписываю, а они исчезают.
Фильм "Тени забытых предков" снимали у нас, но права продали в Москву за копейки без моего участия, и теперь никому до этого дела нет. Зачем так поступать, непонятно. На этом можно было бы здесь зарабатывать. Пускай небольшие деньги, $20-30 тысяч, они не решат всех проблем, но кому-то могли бы помочь.
Новая власть Украины говорит, что идет в Европу, а как она может туда идти, если они не уважают своих героев? Папа говорил, что снял лучший фильм для Украины и об Украине, а его за это опустили ниже плинтуса.
Когда я начинал в профессии, не было ни архитектуры, ни денег. А потом пошли компьютеры, и я как архитектор дисквалифицировался. Теперь даже сторожем никто на работу не берет– Получаете ли вы вообще какой-то доход от творческого наследия отца?
– В связи с войной уже несколько лет ничего не получаю, а раньше каждый год платили по $4-5 тысяч. Есть такая фирма "Русико" – она зарегистрирована в Бельгии, но ее директор живет в Москве, они владеют правами на весь пакет наследия Параджанова. Недавно позвонил к ним, говорят, что денег нет, на телевидении никто фильм не берет. Продают только лицензионные диски, но и на них поднять цены не могут, потому что их перестанут покупать. Проверить я не могу. Теперь следующая большая получка от них будет только в 2017 году, но до нее еще дожить надо.
Два года назад, перед тем как начались события на Майдане, армяне выпустили коньяк "Параджанов", но разливали его в Москве. Фирма, которая это организовала, заплатила мне за авторские права €9 тысяч. Мама сразу вцепилась ремонт в квартире делать, но строители проходимцы попались. В итоге мы только окна поменяли, холодильник новый купили, долги раздали – и деньги закончились.
– Вы интерпретировали известную всем фразу о том, что природа отдыхает на детях известных родителей, сказав: "И я тоже отдыхаю". А если серьезно, чем занимаетесь?
– Да, я отдыхаю, как в фильме "Алиса в стране чудес". "На свете много есть путей, чтоб как-нибудь прожить, и мне позвольте в вашу честь стаканчик пропустить". Я инвалид, у меня был инсульт. На озерах получил травму головы, которая спровоцировала внутреннее кровоизлияние. Слава Богу, обошлось, но в себя приходил еще месяца два, память пропала. Врачи прописали препарат для восстановления памяти, так я стал вспоминать то, что со мной в детстве было, но полностью память так и не восстановилась. Мне раньше записная книжка в телефоне не нужна была, я мог на память запомнить 150 номеров, а сейчас помню от силы 5-6.
А занимаюсь чем? Папа меня чему-то научил, заработать на сигареты и кофе могу, но чтобы больше – нет. По профессии я архитектор, но ушел из этой сферы. Когда начинал, время такое наступило, что не было ни архитектуры, ни денег. А потом пошли компьютеры, и я как архитектор дисквалифицировался. Теперь даже сторожем никто на работу не берет. Единственный человек, который хотел меня трудоустроить, был друг моего детства Руслан Кухаренко, у него был свой отдел по надзору за архитектурой и строительством. Мою кандидатуру нужно было утвердить в высших инстанциях, но когда узнали, что я сын Параджанова, там категорически отказались от моих услуг.
– За инвалидность получаете?
– Нет, ничего не получаю. Мне ее даже не присваивали. Этим надо заниматься, а я не люблю этой волокиты. Так и живу. Бывает, когда хватает на все, а бывает, что нет ничего. По ситуации.
– А когда нет ничего, как выкручиваетесь?
– Я тогда в гости иду. В троллейбусе покупаю талончик, но компостирую его только в следующую поездку.
Каждое воскресенье в Киеве на метро "Нивки" собирается общество коллекционеров. Продают значки, фигурки, раритетные вещи. Я собираю марки, поэтому тоже туда хожу. Но чтобы даром не ходить, придумал себе небольшой заработок. В последнее время там появилось много людей, которые продают разные вещи очень дешево. Приблизительно знаю, что могут купить, в комиссионном магазине недалеко от моего дома покупаю, потом сдаю в тот магазин, и они уходят. Деньги небольшие, но на марки хватает. Или, например, прохожу по рынку, вижу – утюг дореволюционный продают, который еще на углях грели. "Сколько хотите?" "Ну, как для вас, уступлю за 30 грн". Нормальная цена, покупаю, потом прохожу метров 20, а там ко мне подходит человек: "Уступите утюг". "Почему сам не купил? – спрашиваю. – Ты же подходил к точке." "Так мне называли сумму в 50 грн, а вы за 30 купили». "Хорошо, но давай за 35". Так легко еще никогда деньги не зарабатывал.
Живу еще за счет того, что делаю ставки в лотерее на спортивные события, выигрываю постоянно. Я считаю, что хорошо разбираюсь в большом женском теннисе. А если разбираешься, то 100-200 грн в день можно выиграть без проблем, бывает, что и 400-500 грн. Когда деньги есть, люблю поехать на Бессарабку и купить у бабы Гали (у нее Иосиф Кобзон любил отовариваться) кусочек хорошего сала или помазухи. Намазал на хлеб – и прекрасная еда. Или домашнюю колбаску…
– А как живет ваша мама, вдова Сергея Иосифовича Светлана?
– У нее есть льготы, она дитя войны. Так что как-то просуществовать можно. Конечно, хотелось бы, чтобы было более свободно в материальном плане. Когда у меня деньги появляются, я ей помогаю, покупаю лекарства. У меня тоже не всегда бывает. В основном, когда мама получает пенсию, раздает долги. К нам под дом, где мы живем, приезжают торговцы из сел, продают домашние продукты и часто дают нам в долг. С ними расплатишься, за квартиру заплатишь – на жизнь мало что остается.
– Известная фамилия вам в чем-то еще помогает?
– Если надо билет на поезд купить, вообще не вопрос. Подхожу на вокзале к окошку для депутатов и Героев труда, показываю документ, они фамилию видят – и сразу: "Давай паспорт". Поскольку я – единственный законный сын Параджанова, с 1971 года нахожусь в книге "Кто есть кто", куда входят известные актеры, режиссеры, спортсмены, художники и их дети. Но своей фамилией не козыряю. А вот мой двоюродный брат Георгий это любит. По фамилии он Хачатуров. Его мама – это моя тетя. Но он для карьеры поменял фамилию и теперь в Москве выдает себя за Параджанова.
Мы иногда общаемся. Когда начались политические события, он выставил в доказательство своих слов в интернете фотографию, что он поддерживает политику России насчет Крыма, и папин коллаж. Я ему позвонил: "Идиот, – говорю, – что ты делаешь? Я же расскажу, об этом узнают в широких кругах". В результате теперь в Грузию его не пускают, в Украину тоже. Спрашиваю его: "Что тебе Украина плохого сделала? Сколько раз ты сюда приезжал, с нашими красавицами встречался. А сейчас таким занимаешься…" Для чего он это сделал, я догадываюсь. Думал, что ему Путин под это дело денег подкинет, и он снимет полноценный фильм и станет великим режиссером. Ради Бога, пускай пытается, но в России тоже нет сейчас свободных денег, чтобы вкладывать их в сомнительные мероприятия. Ведь никто не знает, какой фильм он снимет. Если полнометражный, то это может быть сплошной убыток. А то, что ему запретили въезд в Украину и еще много куда, это точно.
Хотел пойти воевать в АТО, но кум остановил. Сказал, мол, вряд ли ты чем-то поможешь, а хлопот с тобой много, лучше сиди у себя на Пирогова и руководи движухой
– Следите за политической ситуацией?
– Конечно! Я считаю, что экономические санкции должны сработать. Если Барак Обама снимет санкции с Ирана и они выйдут на рынок со своей дешевой нефтью, им будет выгодно продавать по $30 за баррель. Это доконает Россию, и у короля, который является спонсором войны, не будет денег, чтобы ее продолжать. Хотелось бы, чтобы так оно и было.
Честно говоря, я даже хотел пойти воевать в АТО, но меня кум остановил. Сказал, мол, вряд ли ты чем-то поможешь – разве что рассказывать свои байки из склепа будешь. А хлопот с тобой много. Узнают, что такой человек находится, – за тобой придется все время следить. Лучше сиди у себя на Пирогова и руководи движухой (смеется). А я ведь лейтенант запаса инженерно-саперных войск. После института меня хотели забрать на службу в Афганистан. Но я не сильно рвался, хотя нас предупредили: вы прошли медицинскую комиссию, и, если кто-то будет спрашивать, хотите ли вы идти служить, говорите, что готовы. Помню, ко мне подошел генерал, спрашивает, хочу ли я в армию. "Если надо Родине, готов хоть сейчас". Он заглянул в мое досье, а там у папы три судимости, у дедушки – пять, мама работает с иностранцами… В итоге посмотрел он на меня внимательно и сказал: "Спасибо, пока не надо". Но его тоже можно понять. Ему не нужны неприятности, никто не знал, что у меня в голове.
– В прошлом году отмечали серьезную дату – 90-летие со дня рождения Сергея Параджанова. У вас в семье принято отмечать его дни рождения?
– Мама отмечает, но без изысков, готовит хачапури по папиному рецепту. Кто вспомнит, приходит. Рома Балаян приносит продукты. Звонит накануне: "Так, я привезу вот это и вот то". Папа так завещал еще при жизни, на словах озвучил и четко распределил обязанности. Все помнят: мне должен помогать этот папин друг и тот. А маме – Рома Балаян. Если будет совсем тяжело, я знаю, какому человеку в Москву позвонить и попросить $200-300, и он пришлет.
– А наследство от папы осталось?
– У меня от него всего несколько вещей – две вазы и картина. Армяне еще при его жизни делали ему в Ереване дом-музей. Он должен был снять фильм "Исповедь", но у него здоровье уже тогда было плохое, и он успел снять только 100 метров. В доме, где он прожил всего неделю или две, они и открыли музей. Приехали в Тбилиси, забрали все вещи и увезли в Ереван, они и сейчас там находятся. Похоронили папу тоже там, в пантеоне, рядом с актером Фрунзиком Мкртчяном (они с папой дружили), а между ними лежит композитор Арам Хачатурян.
Я видел отца за месяц до смерти. В память он приходил лишь на время. Некоторые функции у него отказывали, и, чтобы не мучиться, он просил: "Дай мне ртуть!"
– На могилу отца часто удается съездить?
– Билет до Еревана, если заранее покупать туда и обратно, стоит $350. Когда армяне меня приглашают, я еду, но они это делают, когда им надо, а сейчас я им не очень-то нужен. Они хотят так: чтобы меня поселили в гостинице, я утром позавтракал и шел в музей на весь день, был под их присмотром, а я хочу проводить время по-другому, и их это не устраивает.
– В последние годы вы жили в Киеве, отец – в Тбилиси. Когда вы с отцом виделись в последний раз?
– За месяц до его смерти. Мне тогда было уже около тридцати лет. Я приехал к нему в Ереван – его тогда армяне забрали к себе, ухаживали, лечили по возможности. Но у него уже такая стадия рака была, что все это только оттягивало уход. Папа лежал в больнице, я жил там же, с ним. В память он приходил лишь на время. Некоторые функции у него отказывали, он не хотел мучиться, поэтому когда приходил в себя и меня узнавал, просил: "Дай мне ртуть!" Ну что я, дам своему отцу ртуть?
Еще при жизни папа любил устраивать сценарий своих похорон. Знал, кто будет нести гроб, кто венок... Он такие вещи любил.
Помню, у меня был сосед, он выступал в шоу-балете на льду. Был на гастролях в Греции и привез оттуда одноразовые шприцы, у нас они были дефицитом. И я у него в нарды выиграл все шприцы и повез их папе в Тбилиси. У него уже тогда был диабет, он колол себе инсулин, шприцы ему были очень нужны. Там было около 350 штук. У нас их тогда вообще не было, про СПИД еще никто не знал. Я привез, говорю: "Возьми, сколько надо". А он: "Это я тебе деньги за них должен отдать?" "Ну ты, папа, даешь!" – говорю. В итоге он взял 50 штук, остальные мы отдали соседям. За десять минут все разобрали. Сосед еще спрашивал, сколько он должен. Я говорю: десять бесплатно, а за остальные пусть платит деньги.
– Отец назвал вас редким армянским именем Сурен, которое не так часто используется даже среди местного населения. Правда, что он хотел дать вам женское имя?
– Насчет женского не знаю, но папа все время шутил над моим именем. Когда я родился, он хотел назвать меня Давидом. Теща, когда узнала, сказала, что Давидом он станет только через ее труп. Она побежала к соседке Фаине Сидоровне, которая жила напротив нашего дома. "Фаня, как по-вашему будет Давид?" "Додик". Тогда вступилась уже бабушка: "С таким именем он не поступит в институт! Только через мой труп!" Папа махнул рукой и назвал меня в честь своего друга, оператора Сурена Шахвазяна. Правда, Фаина Сидоровна потом и тут нашла что ответить, сказала, что Сурен по-ихнему Сруль. Бабушка снова пришла в ужас: "Ну, теперь он точно никуда не поступит…" (смеется).
Меня кормили мамины родители, дедушка с бабушкой, папа что-то подкидывал. Но у него были свои расходы
– Вы как-то признавались, что отец не особо выбирал выражения и частенько называл вас идиотом. А руку не поднимал?
– Еще чего не хватало! Он водил меня в детский сад и в первый класс. Помню, после похода в школу даже сочинил историю о том, что, когда приходил, дети кричали: "Суренчик, дедушка пришел!» Мои одноклассники папу знали. В те годы практиковали детей отправлять на хозяйственные работы в села, и я поехал с классом под Киев собирать клубнику. Папа приехал на джипе со своим другом, скульптором Анатолием Фуженко, увидел, что мы едим, и говорит: "Что-то мало мяса у вас в борще". Воспитатели стали оправдываться, мол, сколько нам денег на это выделяют, столько и кладем. Папа тут же поехал в магазин, купил мяса домой и огромную тушу для всего класса, принес ее со словами: "Дети должны хорошо питаться". Учителя тут же залепетали: "Ой, Сергей Иосифович, оставайтесь у нас, тут воздух хороший!" А до этого, когда папа спрашивал, как дети себя ведут, они говорили: "Хорошо! Только вчера в сельском туалете мы обнаружили три пустые бутылки от "Крымской фетяски". Тогда папа сказал: "Нет, я не могу остаться – тогда в туалете обнаружат три ящика "Фетяски".
– А кто обеспечивал семью?
– Меня кормили мамины родители, дедушка с бабушкой, папа что-то подкидывал. Но у него были свои расходы.
– Отец хотел еще детей?
– Меня ему вполне хватало! Я был проблемным ребенком и часто попадал в больницу, причем заболевания у меня были очень серьезные. В два месяца со мной случился заворот кишок, потом брюшной тиф. Однажды отравился в Каневе рыбой. Папа поехал туда сценарий писать, а в это время там отдыхал Юрий Никулин. Так Никулин меня на машине отвозил в больницу.
– Хотела расспросить вас о знаменитой киевской квартире Параджанова на площади Победы, в которой он жил. О ней до сих пор ходит много легенд.
– Да, умные люди говорят: "Такой хаты в Киеве не будет больше никогда". У отца был очень большой круг общения людей с разными интересами. В этой квартире собирались профессора, спортсмены, актеры, скульпторы и даже криминалитет. Владимир Высоцкий приезжал, Майя Плисецкая, бывал и первый секретарь ЦК КП Украины Петр Шелест. Когда он приходил, первой заходила охрана, смотрела, нет ли посторонних, и только потом уже шел Шелест. Я тогда до конца не понимал, что это за люди, какой они величины. Но я их видел, общался, хоть и маленьким был.
Отец всегда любил создавать режиссуру даже дома. Например, мог сказать: "Ты неправильно наливаешь вино, давай покажу, как надо". Брал бутылку и показывал. Когда приходили, никто не разувался, никаких тапочек, квартирка маленькая.
Мама до сих пор очень жалеет, что, когда приехал к папе Владимир Высоцкий (а он выступал у своего друга на улице Пирогова), она не поехала, осталась у родителей. Папа звонит: "Света, сейчас тебе один друг песню споет". Трубку передали Высоцкому, и он спел: "Тучи над городом встали, немцы в атаку пошли…" Папа все просил: "Приезжай, тут Володя, хорошие люди собрались…" Но был уже час ночи, и мама не рискнула.
А меня с Высоцким папа впервые познакомил на латвийском курорте в Яункемери. Я поехал туда с отцом после спортивного лагеря в Новой Каховке, а он отдыхал там с Мариной Влади и одновременно снимался в каком-то фильме. Мы пошли к ним в гости. Дверь открыла Марина. Папа меня представил. "Ну как ты отдохнул, мальчик?" – поинтересовалась у меня Влади. "Нормально", – говорю. "Это советское слово – "нормально". Хочешь чешского пива? Иди за стол, пей", – разочарованно сказала она. И тут же потеряла ко мне интерес. С тех пор, когда у меня спрашивают, как дела, никогда не говорю: "Нормально". Дела могут быть только хорошо или плохо.
В Тбилиси мне запомнилось, как в гости к папе приехал Андрей Тарковский, мы вместе встречали Новый год. Жена Тарковского Лариса мне говорила: "Суренчик, приезжай к нам в Москву, я женю тебя на своей дочке, она у меня такая красавица!" Тосты грузинские рассказывали. В Тбилиси была традиция: считалось, что Новый год нужно встречать на трезвую голову, а уже после этого можно было позволить себе выпить. Поскольку я сидел рядом с Тарковским, решил спросить его о фильме "Сталкер". "Мне один момент не понятен, хотел у вас поинтересоваться, что он обозначает". "Слушай, я сам не понимаю. Ты – нормальный парень, давай лучше сидеть и пить вино", – ответил мне Тарковский.
На похоронах Лилии Брик папа увидел даму с большим бриллиантом. "Кто эта женщина?» – спросил он у Шкловского. "Любовница Маяковского, она сделала от него три аборта"
– А с Лилей Брик общались?
– Да, но коротко. Когда я приезжал с папой к ней в Переделкино, Брик хотела подарить мне книгу с автографом Владимира Маяковского. Мне тогда было 17 лет. Она спросила: "Мальчик, тебе нравится поэзия?" Я был молодой, многого не понимал и честно признался: "Не очень". Конечно, книжка с автографом поэта после таких слов мне не досталась. Больше мы не общались. Папа часто Лилю многими подарками одаривал. А на ее похоронах, как он рассказывал, когда приехал, увидел женщину с большим бриллиантом на шее, которая сказала: "Лиля, мы не позволим, чтобы твою память отделили от памяти великого поэта". Папа увидел бриллиант, заинтересовался. Рядом стоял писатель Виктор Шкловский, и он у него спросил: "Кто эта женщина? Откуда у нее такой бриллиант? "А он говорит: "Это любовница Маяковского, она сделала от него три аборта".
– Давайте вернемся к знаменитой киевской недвижимости Параджанова. Несколько раз я заходила в подъезд, пыталась узнать, кто же теперь там живет, но дверь никто не открыл. Вы знаете судьбу этой квартиры сейчас?
– А зачем? Я там бывал, когда еще с папой все было в порядке. Были времена, когда ее можно было выкупить или предложить обмен на квартиру побольше, но я к этому тогда не пришел. А сейчас меня это не интересует. Чтобы получить эту двухкомнатную квартиру, отец прописал меня, но в тот момент, когда его арестовали и посадили в следственный изолятор, я учился в 8 классе и серьезно заболел, меня отправили к бабушке. А согласно положению, которое действовало при Союзе, если в квартире никто не проживает три месяца, она переходит в собственность жэка. Когда я из больницы выписался, теоретически можно было эту квартиру удержать – надо было меня с кем-то из родственников в ней поселить, но на это не пошли. Определенные люди сделали все, чтобы отец не вернулся в Киев. Папа что-то сказал про Владимира Щербицкого, это дошло до ЦК в Москве. И они решили, что какой-то режиссер позволяет такие вещи говорить про их друга и соратника. А папа, если о чем-то думал, озвучивал все вслух. Кончилось все тем, что его посадили. Но по каким статьям его можно посадить? Предоставили двенадцать статей, из них выбрали самую плохую, сидеть с которой тяжелее всего. Но статья, по большому счету, была сфабрикована.
Отца обвиняли в гомосексуализме. По согласию у него, может, и было. Очень многие мужчины и женщины, которые хотят сняться у великого режиссера, готовы на все
– Его обвинили в мужеложстве с применением насилия. Статья, может, и была сфабрикована, но люди в окружении Сергея Иосифовича открыто говорили, что у него были отношения с мужчинами.
– Ну, если по согласию, то это не преступление. Вот если насильно, то да, но отец мой не обладал такой физической силой, чтобы делать это без согласия.
– А по согласию, значит, было?
– По согласию, может, и было. Очень многие мужчины и женщины, которые хотят сняться у великого режиссера, готовы на все. К папе столько таких желающих приходило! Даже ко мне с такими просьбами обращались.
Когда я в Тбилиси жил, у папы был друг Джамал Гегучадзе, он работал на металлобазе. Еще в 70-х у него была иномарка, магнитофон в машине, и я его как-то спросил: "Джамал, а что, вы сегодня не работаете?" А он мне: "Я буду сидеть на работе, когда буду знать, что нужно будет что-то подписать и мне за это дадут пять тысяч, а так – зачем идти на работу?" Так вот, у него была жена – модель, копия знаменитой Твигги, звали ее Лали, она хотела сняться в кино. Джамал – человек не бедный, договорился, ее должны были снять в фильме "Овод" в роли подруги главного героя. Он ездил на съемки с поросятами, канистрами вина, вся группа была сытая и пьяная. В итоге ее сняли, но, когда состоялась премьера, оказалось, что в кадре она появилась всего на две минуты.
– Про сам допрос отец вам многое рассказывал?
– Да, вспоминал, как на допросе судья спросил: "Расскажите, как было дело. Потерпевший рассказывает, что вы его изнасиловали". А тот говорит: "Я шел в полвторого ночи по площади Победы, увидел, что на пятом этаже горит свет, я знал, что там живет Параджанов, и решил к нему зайти". Судья спрашивает: "А вы были знакомы с подсудимым? Нет? А чего решили зайти в такое время к незнакомому человеку?" "Ну как, он – человек искусства и я – человек искусства". "А дальше что было?" "Я представился, он сказал: "Заходи", налил мне коньяка, потом я уснул и проснулся, когда подсудимый имел меня и просил дать ему закончить процесс. Он закончил, и я его сбросил". Судья говорит: "Понятно". Это же явно комитетская подстава. Если бы у нормального человека так получилось, то, наверное, сбросил бы он его сразу.
Сейчас папу реабилитировали, но что это за реабилитация, если его квартиру мне никто не вернул, компенсацию не выплатил? Это по мне тоже рикошетом ударило. Когда я поступил в институт, все студенты приглашали друг друга на дни рождения, а меня первый год боялись приглашать. Это потом, когда уже разобрались, все изменилось.
Между прочим, я папиному освобождению тоже посодействовал.
– Каким образом? Говорили же, что в этом Лиля Брик участвовала…
– Как-то я шел по Крещатику с товарищами, мы зашли в вареничную, выпили водки, и по дороге я встретил своего знакомого. Он уже давно жил в Америке, мы с ним много лет не общались. Он шел с каким-то иностранцем и сказал: "С тобой хочет встретиться француз из международной организации Аmnesty International". Мы пересеклись в парке Шевченко. Я ему передал папино письмо с коллажем Деда Мороза на зоне, который он смастерил из опилок, чтобы он понял, что я не какой-то там лжесын Параджанова. Отдал и копию приговора – тогда такую копию давали всем родственникам. И он меня спрашивает: "А ты посылки получал? Мы тебе послали восемь посылок". Я в те годы учился, жил на стипендию, которой ни на что не хватало. Как он мне объяснил, посылки были с вещами: хочу – себе оставлю, хочу – продам. Потом оказалось, что эти посылки распределили между собой люди, которые папу посадили. Этот человек мне говорит: "Я уже отдал многое детям диссидентов, у меня остались одни джинсы, могу тебе их отдать и 200 франков подарить". А на черном рынке за франк тогда давали 2 рубля 60 копеек – нормальные деньги, можно было на две недели в Ялту поехать и девушку с собой взять. Но я боялся, что меня на месте с поличным арестуют, и тогда прощай, институт, и здравствуй, армейская служба в Афганистане. И я сказал, что если это дело касается моего папы, то я деньги брать не буду.
А потом папин приговор попал к международным юристам – им передал его представитель этой организации. Юристы ознакомились и сделали выводы, что дело сфабриковано на 70%. После этого стали говорить, мол, что вы делаете, за что сажаете талантливых людей, которые могли бы зарабатывать стране хорошие деньги? Интернета тогда не было, и статья была опубликована в одной из французских газет.
В итоге мной серьезно заинтересовался Комитет госбезопасности. Они должны были выяснить, откуда им попал этот приговор. Меня вызвал на разговор какой-то генерал и предложил сотрудничать: я им буду все рассказывать, на всех докладывать, а они дают мне вольную, как они говорили: "Захочешь – можешь с иностранкой в номер пойти переночевать. Даже больше: если тебя кто-то обидит, можешь ножом попугать, только ты обо всем будешь нас предупреждать заранее". Я посоветовался (слава Богу, было с кем), и умные люди сказали мне: "Выстави свои условия. Подумай, какие требования ты можешь выставить, чтобы они головой кивнули, но отказались". Вызвали меня повторно, на встречу пришел уже какой-то майор. И я сказал, что хочу, чтобы квартиру, которую у меня забрали незаконно, вернули, дали разрешение на ношение валюты и маме дали разрешение на поездки за границу. Ее подруги спокойно ездили, а мама хотела в Югославию поехать (она там должна была иностранцам русский язык преподавать), так ее на границе не пропустили.
Конечно, на мои условия никто не пошел, значит, не так уж я был им нужен. Но квартиру вернуть – это значило, что папа вернется в Киев, а это их не устраивало. Помню, когда папа узнал об этом, сказал мне: "А я думаю, кто это им рассказал? Но 200 франков надо было взять, погулял бы с девочками".
– А каким вы помните отца после освобождения?
– Без бороды. Это был единственный раз, когда я видел папу без нее. Было очень необычно его таким видеть. Тогда в местах лишения свободы не разрешали носить бороду.
Когда люди узнавали, что в Тбилиси приезжает Театр на Таганке, вся улица выносила столы, такая гулянка начиналась...
– Поскольку к папе часто приходило много гостей, расскажите, что подавали на стол, что он сам любил из еды?
– В основном ему соседи приносили все готовое. Когда узнавали, что в Тбилиси приезжает, к примеру, Театр на Таганке, вся улица выносила столы, такая гулянка начиналась... Папа выходил на третий этаж и с балкона разливал из графина гостям чачу в стаканы.
Он и сам любил готовить, когда на него находило вдохновение. Как он говорил, "режиссер должен уметь все, и воровать тоже". Если режиссер снимает фильм про криминал, то он тоже должен уметь это делать. Он мне на конкретных примерах это показывал. Идем на базар. Стоит азербайджанец, продает виноград, папа спрашивает: "Сколько стоит эта гроздь винограда? 25 за эту гроздь? 20 сказал! Да за 25 тебя мулла проклянет!" – стал кричать он на весь базар. Торговец не выдерживал: "Слушай, за 15 забирай и уходи". Идем дальше, гранаты продают. А папа очень любил, когда они на столе в вазах стояли. Торговец – молодой мужчина с восточной внешностью. "Какой гранат хороший! А это мой сын. Он в Киеве живет. Знаешь, какие красивые девочки?" – начал беседу отец. Торговец: "Нет, не знаю". В это время папин троюродный брат ставит сумку на землю, и папа с его пирамиды гранатов сбрасывал по одному в эту распахнутую сумку. Тот только склониться хочет – папа опять за свое: "А хочешь, приедешь в Киев, мой сын тебя с такими девочками познакомит?" В итоге, мы за два граната расплатились, а полсумки набрали бесплатно.
Что только отец ни делал! И у церкви милостыню просил. К нему журналисты с камерой пришли, а он: "Я тридцать лет без работы и без пенсии". "А как вы будете жить, если друзья вам не помогут?" "Сейчас я вам покажу". Они с камерой с ним идут, а он встал около церкви в Тбилиси милостыню просить. Некоторые его узнавали, давали по 10 и 25 рублей. Нищие были недовольны, что он отбивал у них заработок. А папа за полчаса собрал 150 рублей. "Неплохие деньги – если каждый день по столько, то жить можно", – удивлялся он. Но потом нищим эти деньги и раздал.
– Ваш отец, как сейчас бы сказали, был большим пиарщиком, который придумывал о себе много небылиц.
– Да, папа очень любил такое делать, даже свои истории проверял на гостях. Приходим с ним, например, в комиссионку, у папы рубашка навыворот, на шее платок, продавцы думают: цыган какой-то. А он разворачивает перед ними два своих перстня и говорит: "Покажите мне вон ту тарелочку". А они уже на перстни смотрят, в голове караты и чистоту считают. А отец за свое: "И вот то блюдо, пожалуйста. Я все покупаю, заверните». Они: "Извините, а можно поинтересоваться… Мы чувствуем, что вы неординарный человек, кто вы такой?" "Я – всемирно известный, у меня тридцать премий за красоту. Моя фамилия Параджанов". "О, а вас интересует ...?" – спрашивают они и достают из-под полы французские и голландские сервизы. "Пока нет, но от меня будут к вам приходить люди из Грузии, можете иметь с ними дело".
Так он вел себя в магазинах, где его не знали. А там, где его проделки хорошо были известны, он устраивал настоящие шоу. Было даже такое, что, приходя в магазин, он говорил: "Я же просил, нужно поставить вещь за столько-то, быстро поменяйте ценник". Он мог эмоционально, гипнотически на человека действовать, и тот попадал под его влияние.
– А когда отец с матерью развелись, у мамы не было мысли устроить свою личную жизнь?
– Папа во всех отношениях был интересным человеком. Но у него своя программа, у мамы – своя. С моим отцом далеко не каждая женщина смогла бы жить, а если какое-то время прожила, то с другим ей будет очень тяжело и неинтересно. Хотя они общались и до последнего сохраняли дружеские отношения.
Мама вышла замуж за папу, когда ей было 16 лет. Познакомились они в киевском оперном театре. Мамины родители работали в Канаде по посольской линии. Мама была по тем временам очень хорошо одета, со вкусом. Конечно, они экономили, но если что-то покупали, то старались только все самое хорошее. И папа обратил на нее внимание.
Маме нравится, когда ее называют вдовой Параджанова, но, когда мы ссоримся, я ей говорю: "Ты не тянешь на декабристку". После развода папа предлагал ей снова пожениться, но она испугалась
– И она не жалела никогда о расставании с Параджановым?
– Нет, но бывает, что, когда я сейчас иногда получаю какие-то деньги с папиных программ, она говорит: "Это я должна получать". "Мама, – говорю, – посмотри в свой паспорт, там написано, что ты Щербатюк, а не Параджанова".
Когда у нас во дворе шло незаконное строительство, все бабушки, которые были решительно против этого беспредела, говорили, что вдова Параджанова тоже их поддерживает. Ей нравится, когда ее называют вдовой Параджанова, но, когда мы ссоримся, я ей говорю: "Ты не тянешь на декабристку". Когда она приезжала к папе на зону, он предлагал: "Давай снова поженимся". Такое ведь бывает, когда люди через время снова сходятся. Но она испугалась. Так о чем сейчас говорить? Не надо качать права насчет авторских прав. Она знает, что это правда.
Сейчас мама – одинокая женщина-инвалид. У нее была тяжелая операция на позвоночнике. Неудачно упала, начались сильные боли, которые с годами усиливались. Она стала принимать обезболивающее. Но потом мы поняли, что это бесполезно, нужно делать операцию. Мама – переводчик, преподавала русский язык иностранцам. При Союзе иностранцы, прежде чем идти в вузы, должны были выучить язык. Учили тогда русский, все преподавание шло на этом языке. У мамы была группа киприотов. Она своих студентов любила, помогала им, чем могла, принимала участие в их жизни. Один из ее учеников на Кипре стал премьер-министром. И они маму отблагодарили. На Кипре работает самый лучший хирург, который специализируется на операциях по позвоночнику, он киприот, хотя работает в Германии, но, как патриот своей страны, приезжает раз в месяц на Кипр оперировать своих. Так ученики маму вызвали, она приехала, и этот врач сделал ей операцию. Таким образом они ее отблагодарили. Но части позвоночника у нее нет, и она передвигается на палочках.
– А ваша жизнь как сложилась?
– Живу с мамой, так получилось. Один раз был женат, хватило меня на год. Захотела жена поехать в Югославию. Спрашиваю: "Хорошо, а на сколько едешь?" "Через неделю буду", – говорит. Приехала она через два месяца. С вечера деньги, которые она там якобы заработала, я у нее забрал, виски выпил, а утром говорю: "Все, дорогая, твое присутствие в этой квартире отменяется. Забирай вещички – и до свидания". Ну а как можно было иначе, если человек обещает через две недели, а приезжает через два месяца?
Когда вышел из тюрьмы, заказал в гастрономе пятьдесят грамм и вареное яичко
– Вы сидели в тюрьме за наркотики. Творческие люди не могут без ярких эмоций. Как думаете, а ваш отец пробовал это смертоносное зелье?
– Нет, он даже не курил. В отличие от меня. Многие мне говорят: "Бросай курить". Но со мной однажды произошел случай, после которого я понял, что бросать нельзя. Выхожу я из дома мусор вынести, иду обратно. Остановился, думаю, закурить или нет, очень хочется. Сигареты подорожали – может, не курить, думаю, еще и на сигаретах экономить? Остановился закурить – вдруг прямо передо мной падает с крыши мощная глыба со льдом. Очень может быть, что она упала бы мне на голову, если бы я в тот миг не остановился. А поскольку у меня был инсульт, я мог бы и не выдержать этого.
– А как вы угодили за решетку?
– Я сидел по делу, как мне написала судья, за сбыт наркотиков. Но по сбыту считается в том случае, если есть контрольная закупка, а если кто-то сказал, это не считается доказательством. А они во время обыска подкинули в мою квартиру героин с какой-то пылью, я такого в жизни в руки не брал.
Две недели провел в изоляторе, а потом меня отпустили под подписку о невыезде, следствие продолжалось. Вдруг ко мне заезжает мой друг. Непонятно как, но он очень быстро стал богатым человеком, работал в техуправлении связи. Как я потом понял, его послали ко мне со спецзаданием. Он приехал и говорит: "Твое дело закроют, если ты дашь показания, что к тебе приезжал уколоться журналист Георгий Гонгадзе". А тогда его дело еще не озвучивали, было неизвестно, жив он или нет. Все эти факты должны были всплыть.
Если моя фамилия благодаря папе известна и я даю показания, что он у меня укололся и поехал дальше неизвестно с кем, то его дело приобрело бы совсем иной смысл. Я тогда даже не знал его в лицо, прошу этого товарища: "Покажи мне его фотографию – может быть, я его знаю и он действительно употреблял, так я скажу". Моя судья Сапрыкина вымогала у меня $12 тыс. (столько стоила тогда моя квартира на Ванды Василевской). Я говорю: "Знаешь, лучше я посижу. Думаю, много мне не дадут". В итоге таких показаний я не дал и до сих пор не жалею об этом. Может быть, меня бы потом и не посадили, скажи я такое, но это могло закончиться гораздо хуже. Самое интересное, что этот, хоть и бывший, мой друг мне потом сказал: "Я бы тоже на твоем месте не пошел на это".
– Обычно наркоманы рассказывают, что начинали употреблять наркотики под влиянием окружения. Кто вас пристрастил к белой отраве?
– Системным наркоманом не был никогда – так, периодически употреблял. Сейчас не употребляю, два раза наступать на одни и те же грабли нельзя. А тогда пришла моя старая знакомая, дала попробовать, понравилось, новые ощущения... Но одно дело покурить каннабис, а другое дело – героин. Это совершенно разные вещи. Начинающий наркоман вряд ли начнет с этого. Я бы в жизни никогда не стал в вену колоться. А героин – новый наркотик для страны, его не обязательно колоть, можно нюхать, втирать в десны. Но и ощущения другие. И в приготовлении он прост: заправил дистиллированной водой – и все.
А как меня взяли? На улице стояла камера, а люди не знали об этом, встали, укололись, камера зафиксировала, их задержали, охрана приехала. Выбросить наркотик была возможность, но их жаба давила такой качественный героин выбрасывать. Смотрела фильм "Криминальное чтиво"? Тот героин был лучше, чем в фильме! Они не выбросили, у них нашли. У одного из этих парней папа был генералом, и он приехал выручать его. В милиции сказали: пусть признаются, где они это взяли, тогда мы их отпустим. Они подумали и решили сказать, что взяли у меня. А так это или нет, вопрос не доказан до сих пор. Но ко мне приехали, и, поскольку я отказался искомые деньги передавать судье, она решила дать мне срок побольше. Всех отпустили, а меня закрыли.
Сидел я в Житомире в четвертой зоне усиленного режима с иностранцами – арабы, африканцы, которые продавали наркотики. Сидят люди, которые первый раз попали в места лишения свободы. Каждый второй – убийца или насильник. В основном сидят за убийства, распитие спиртных напитков, а дальше – убил, расчленил, покушал или зацементировал. Это было время, когда от некачественной водки людей переклинивало, и они делали то, на что, в принципе, не способны. Во всяком случае из тех, кого я там видел.
– Мама к вам на зону приезжала?
– Да, но лучше бы не приезжала. Я ей говорил, что нужно сделать так и так, а она все по-своему, и ты нервничаешь. У меня не было психологической разгрузки, только нагрузка. Мы с мамой разговариваем на разных языках: она меня не понимает, я – ее.
В Балаклаве встретил Путина. Он меня увидел, стал в карманах что-то искать – наверное, хотел долларов триста на блатную жизнь мне дать, но ничего не нашел
– Вам дали срок пять лет, но просидели вы меньше. Как получилось, что вас досрочно выпустили?
– Папа с того света помог! Его международное сообщество за меня просило. У него до сих пор большое количество поклонников. Когда я вышел, мне дали заработанные в тюрьме 29 грн. За мной должны были приехать на машине, хотя я просил, чтобы мне не организовывали встреч. Стою и жду, чтобы сесть в машину и поехать домой. Все, что представляло какую-то ценность, раздарил людям, с кем поддерживал отношения. Вышел – никого. Закурил. А рядом гастрономчик, на розлив спиртное продают, и я заказал 50 грамм и вареное яичко. А продавец опытная, к ней многие заходят, и она меня спрашивает: "А сколько ты отсидел?" Я говорю: "Чуть больше двух лет". "Да что такое два года? Тут выходят после срока по десять-двенадцать лет". Но после тюрьмы я понял одно: кто не был в этих местах, тот не знает, что такое свобода.
Когда только освободился в 2003 году, товарищ предложил поехать в Севастополь. Но море там холодное было, и мы отправились в Балаклаву – там хороший пляж, вода чистая. Приехали, а нас не пускают. Оказалось, что как раз в это время Владимир Путин осматривал там красоты. Я стою, он идет (до этого он бывал в музее Параджанова в Ереване и наверняка зрительно меня запомнил). А у него после работы в органах память хорошая, и он на меня внимательно смотрит. "Здравствуйте! Я – Параджанов", – говорю. "Освободили, значит?" – спрашивает. Охрана напряглась. А он стал в карманах что-то искать – наверное, хотел долларов триста на блатную жизнь мне дать, как принято, но ничего не нашел. Сказал просто: "Ясно", – и пошел дальше.
– Несмотря на трагичность вашей жизни, вы очень азартный человек. Для меня загадка, как, не имея стабильного дохода, вы умудрялись играть в рулетку и на игровых автоматах, не оставаясь в проигрыше?
– Время такое было. Интернета и видеомагнитофонов не было. Хотелось адреналина, острых ощущений. Тогда модно было играть в карты на интерес. Выигрывая деньги в лотереях, я раньше менял разные машины, мало еще у кого были такие. У меня был даже автомобиль марки Saab. Играл я и на автоматах. Однажды сел за автомат, кинул 11 тыс. грн (это было, когда доллар стоил 4 грн 20 коп.), и мне выпал сумасшедший выигрыш – 75,5 тысячи!
Но есть негласные правила: если один автомат выиграл тысячу гривен, то другой заберет ее у другого. И если выиграл, то надо брать выигрыш и уходить.
Однажды зашел в казино возле Владимирского собора. У нас на двоих с другом было $120. У меня – 100, у него – 20. "Давай сразу договоримся, – предлагаю. – Если выиграем, то поделим так: две трети мне, остальное – тебе". "Давай, лишь бы выиграть". Пришли – казино пустое. За 40 минут мы выиграли $4700. В те годы на эти деньги можно было купить двухкомнатную квартиру на Крещатике.
– Так почему не купили?
– А как же погулять? У меня был один приятель, он "подшился" от алкоголизма, три года не пил, копил деньги, а когда узнал, что я так крупно выиграл, взял все свои накопления и пошел в автоматы играть. Все проиграл – и снова запил. А я купил машину Chevrolet, она внешне была похожа на американскую полицейскую, поездил на ней, погулял с красивыми девчатами. Но как-то поехали с приятелем на рыбалку, заехали в озеро, двигатель стал барахлить, и я вовремя проиграл ее в нарды – уж очень много денег тратил на ремонт. Потом я еще $7,5 тыс. выиграл. Больше проиграем – больше наживем.
– Сейчас, когда смотрите сквозь призму жизненного опыта, испытаний и трудностей, нет обиды на жизнь и окружающих?
– Нет. Я считаю себя счастливым человеком: много повидал в жизни хороших людей, со многими был лично знаком, с некоторыми известными людьми даже в хороших отношениях был, а это не каждому удается. Семейная жизнь не получилась – так, может быть, оно и к лучшему, а может, все еще и наладится. Чему быть, того не миновать. Форсировать события не стоит. Можно бросить курить и получить по голове ледяной глыбой. Если вернуться в прошлое, то, конечно, можно было бы стать миллионером, а с другой стороны, вдруг получилось бы так, что тебя не было бы в живых? А так – все нормально. За все нужно платить и расплачиваться в этой жизни.