Волонтер Жилкин: За семь месяцев работы в АТО мы вывезли больше 450 мешков с телами и фрагментами тел украинских военных

44-летний киевский бизнесмен, уроженец Кривого Рога Ярослав Жилкин возглавляет Всеукраинскую общественную организацию "Союз "Народная память". До сентября 2014 года волонтеры организации занимались поиском останков солдат, погибших в годы Первой и Второй мировых войн. Семь месяцев назад Министерство обороны Украины обратилось в "Союз" с просьбой помочь с вывозом тел украинских военных, оставшихся на территории, контролируемой боевиками "ДНР" и "ЛНР". Так внутри волонтерской организации появилось движение "Черный тюльпан", регулярно выезжающее в зону антитеррористической операции (АТО).

Общее число волонтеров проекта – около 100–120 человек. Основная работа – сбор информации о погибших и без вести пропавших, переговоры с представителями боевиков по обеспечению зеленого коридора и поиск тел на месте недавних боев. В интервью изданию "ГОРДОН" Жилкин и волонтеры организации рассказали об экспедициях в зону АТО, о том, как сантиметр за сантиметром приходится добираться до тел, лежащих на заминированных полях, о переговорах с представителями боевиков. Кстати, в разговоре мои собеседники старательно избегают слов "боевики", "террористы", "сепаратисты", называют их "той стороной" или "они". Осторожность вполне понятна: работа миссии держится только на словесной договоренности между волонтерами и представителями "ДНР" и "ЛНР".

– Сколько тел или фрагментов тел вы забрали из зоны АТО?

– Вы правильно сказали "фрагментов тел". Последний раз мы были в селе Логвиново Донецкой области. Это под Дебальцево. Вывезли оттуда восемь мешков, но это не значит, что восемь убитых. Каждый фрагмент тела, который находим, упаковываем в специальный отдельный пакет, составляем протокол и присваиваем уникальный номер. Всего за семь месяцев работы миссии в зоне АТО мы вывезли больше 450 мешков с телами или фрагментами тел украинских военных. Вывозим тела в тыл, например в Днепропетровск, там передаем их органам внутренних дел, которые открывают уголовное дело по факту гибели каждого военнослужащего, устанавливают личность погибшего, ищут родственников и так далее.

– Простите за прямолинейность, но как конкретно ищете? Надеваете перчатки, маску и исследуете уничтоженную технику в поисках хотя бы фрагментов тел?

– Легче всего работать по свежим событиям, когда закончился бой, прошел один-два дня, все успокоилось и можно подойти к технике. Как правило, тела и фрагменты тел лежат либо на поверхности, либо в стороне чуть прикопаны. Гораздо сложнее работать спустя месяцы после боя, потому что технику уже кто-то порезал и растащил на металлолом. Следы недавних захоронений труднее найти, особенно если выпал снег.

Фото:  Ярослав Жилкин / Facebook

К нам обращаются либо родственники погибших, либо военные, вышедшие из боя, говорят: "Там-то и там-то не успели вывезти 200-го". Мы составляем базу, разрабатываем маршрут, договариваемся с той стороной и едем по "зеленому коридору" на место. Наша задача – безопасно добраться и осмотреть территорию. На машине не всегда можно проехать, дороги и поля часто заминированы. Недавний случай под Горловкой, когда маршрутка решила объехать блокпост по полю и подорвалась, это подтверждает. В зоне АТО осталось много заминированных территорий. Добрались до места, надели перчатки, начали работу. Если видим свежее захоронение недалеко от места боя, понимаем, что, скорее всего, это украинский военный, потому что та стороны чаще всего тела своих забирает.

– Вы разрываете могилу и забираете останки?

– Конечно, почему украинский военный должен лежать в поле или при дороге? Группа эксгуматоров вскрывает могилу, извлекает тело. Мы осматриваем, фотографируем, составляем протокол, в общем, фиксируем все детали, которые помогут в дальнейшей идентификации. Нумеруем, грузим тело в машину и едем в следующее место.

– Глава Службы безопасности Украины Валентин Наливайченко недавно заявил, что по приказу Генерального штаба Вооруженных сил РФ на подконтрольных боевикам территориях Донбасса ездят специальные мобильные крематории…

– Глупости! На той стороне полно таких же мифов: мол, Украина закупила кучу мобильных крематориев, сжигает тела на месте, чтобы скрыть реальное количество погибших. Я столько с обеих сторон наслушался бреда, включая якобы тела без органов.

– Что значит "без органов"?

– На той стороне ходит слух, что за украинскими войсками идут иностранные бригады "черных" медиков-трансплантологов, которые из только что убитых извлекают органы и продают их за хорошие деньги. Полно сплетен, будто "укропы" бульдозерами закапывают тела сотен жертв, поджигают их или взрывают, чтобы не оставить следов. В общем, бред и пропаганда. Мы, на всякий случай, проверяем такую "информацию", но еще ни разу она не подтвердилась. Единственная братская могила, которую нашли, была на 12 человек. Мы всех забрали.

– Знаю, вы неохотно комментируете, с кем и как договариваетесь в "ДНР" и "ЛНР" о вывозе тел, чтобы не было проблем в работе вашей миссии. Но объясните, какой смысл боевикам пускать на свою территорию украинских волонтеров?

– Простите за избитую фразу, но с мертвыми не воюют. На той стороне тоже понимают, что у погибшего хлопца есть мама, жена, близкие, родные, которые ни при чем. Там есть организация, подобная нашей, называется Центр освобождения военнопленных и розыска без вести пропавших. Этот центр при так называемом министерстве обороны "ДНР". К ним многие обращаются, в том числе родственники или главы сельсоветов, которые хотят вернуть своего погибшего или пленного.

Мы сверяем свои данные с их Центром освобождения и розыска, сотрудничаем в обе стороны, то есть если у них есть запрос по возвращению тела погибшего "ДНРовца" на территории, контролируемой Украиной, я готов выполнить эту задачу, потому что они нам тоже помогают.

– С кем-то из руководителей "ДНР" и "ЛНР" встречались?

– Нет, но знаю, что с ними ведутся переговоры на высоком уровне по вопросу освобождения военнопленных и розыску тел.

– Приходилось платить за допуск на территорию сепаратистов и вывоз тел?

– Ни разу.

Олег Портнов, волонтер организации "Союз "Народная память"

– Я пришел как журналист, а когда началась заварушка – остался в организации как волонтер. В зоне АТО с той стороной по-панибратски не пообщаешься. Это люди с оружием, выполняют надзорную функцию, следят, чтобы мы не пошли туда, куда не стоит, чтобы не сфотографировали лишнего. К нам приставляют сопровождающих, которые нас контролируют. На той стороне люди разные: есть идейные, есть маргиналы, есть помешанные на войне, им полевая жизнь и бои в кайф.

Был случай, мы никак не могли найти одно место, заехали в небольшое село. С нами был сопровождающий с той стороны, он пошел в комендатуру уточнять дорогу у местных. Какой-то пацан, лет 18 на вид, боец, с оружием, вызвался нас проводить. Пока ехали к точке, где должны были быть тела наших военных, зашел разговор. Этот пацан вдруг нам крикнул: "Я вас всех сейчас положил бы". Оказалось, его брату оторвало ноги, он умер в госпитале. Мать тоже погибла, отец калекой остался. Это был артиллерийский удар с украинской стороны, мирных задело... "И что мне оставалось делать? – спрашивал меня этот пацан. – Я взял автомат и пошел мстить, а ты как бы поступил?". Честно говоря, я себе до сих пор на этот вопрос не ответил...

– Вы непосредственно общаетесь с теми, кто представляет воюющих боевиков. Чего здесь, в тылу, мы о них не понимаем?

– Я вернулся оттуда 26 марта. Нашу группу сопровождал представитель "минобороны "ДНР", может, поэтому, несмотря на киевские и днепропетровские номера авто, нас приняли за своих. Им показалось, что я сам из Донецка и разыскиваю кого-то из своих. Я не переубеждал, в конце концов, так даже легче работать. Мы разговорились, я для себя отметил, что с той стороны отношение к погибшим украинским военным резко изменилось. По сравнению с сентябрем прошлого года – просто небо и земля!

– Что значит "изменилось"?

– Улучшилось. Даже не понимаю, почему. Может, им война тоже надоела. Не знаю, как точнее сформулировать, но на человеческом уровне стало гораздо легче работать. Раньше как было? Они пренебрежительно отмахивались, тяжело шли на контакт: мол, да черт с ними, дохлыми украми! То ли наши поездки повлияли, то ли люди там поумнели и успокоились, но уважения стало больше: они сами стали нам показывать, где лежат тела, присутствуют при эксгумации, даже снимки передают.

– Какие снимки?

– Сами фотографируют убитых украинских военных, чтобы легче было их опознать. Ведь чем больше времени проходит, тем сложнее опознать по лицу. Один парень с той стороны специально дождался нашего приезда, скинул мне фотографии тела, за которым мы приехали.

"Почему украинский военный должен лежать в поле или при дороге? Группа эксгуматоров вскрывает могилу, извлекает тело. Мы осматриваем, фотографируем, составляем протокол, в общем, фиксируем все детали, которые помогут в дальнейшей идентификации". Волонтеры в АТО работают в ярко-оранжевых жилетах, камуфляж надевать нельзя, чтобы ни одна из сторон не приняла их за противников. Фото:  Ярослав Жилкин / Facebook

Мне кажется, началась какая-то гуманизация. На той стороне нас все чаще спрашивают: "Когда закончится война?". Чувствуется усталость с обеих сторон. Всех деталей разговоров не передам, но у меня усилилось впечатление, что война нужна кому-то наверху, внизу все давно измотаны и ждут мирной жизни. А наверху как с нашей, так и с другой стороны нынешняя ситуация на Донбассе многим выгодна. Во-первых, на войну многое списать можно, во-вторых, заработать себе политический или бизнес-капитал.

– Согласно последним официальным данным, в зоне АТО погибли 1549, а пропали без вести – 1494 военных…

– Это примерные данные, единой базы данных нет. Я не защитник президента, но когда цепляются: мол, почему Порошенко заявил о стольких-то погибших в Дебальцево, если их гораздо больше? – это неправильно. Какая информация поступила снизу в президентскую пресс-службу, то и озвучивают. Окончательные потери можно будет подсчитать только спустя долгое время после окончания боевых действий.

По нашим, уже проверенным, данным в зоне АТО около 200 без вести пропавших военнослужащих. Есть какие-то сведения о могилах при дороге или в поле, но надо выезжать на место и искать. Это трудно, нужны люди, средства, время. В конце концов, это опасно, потому что в зоне конфликта все заминировано, не говоря уже об "отношениях" двух воюющих сторон, о том, сколько и как идут переговоры. Это титаническая ежедневная работа.