Генерал Марченко: РФ – это злая, голодная собака, которая уже отведала крови и мяса. И она не остановится. Ее нужно останавливать G

Во время российской оккупации Крыма на всю Украину было 6,5 тыс. человек, которые готовы были вступить немедленно в бой и выполнять боевые задания. Остальным требовалось время три – пять суток

– Господин генерал, приветствую вас.

– Да, добрый день. Слава Украине!

– Героям слава! Вы знаете, в начале нашего разговора я хотел бы банальный вопрос задать. Вас называют Марчелло. Почему?

– Ну, это позывной, который достался мне еще с 79-й бригады, когда я там проходил военную службу. Ну, и так 2014 год – вы же понимаете, что там немногие общались по именам, по фамилиям. То есть все знали друг друга по позывным. Ну, оттуда оно и пошло.

– 2014 год, аннексия Крыма. Вы были непосредственным свидетелем событий, происходивших тогда на полуострове. Какими они видятся, ну, уже спустя 10 лет?

– Вы понимаете, к тому времени 79-й бригаде была поставлена задача: выделить ротную тактическую группу, чтобы усилить джанкойский аэродром, чтобы туда могли приземляться самолеты для переброски туда сил и средств.

– А силы были, извините?

– К тому времени, насколько мне известно, на всю Украину было 6,5 тыс. человек, которые готовы были вступить немедленно в бой и выполнять боевые задания. Всем остальным требовалось время. Это три – пять суток для того, чтобы привести в боевую готовность свои части и провести боевое согласование.

– Да. И что тогда происходило?

– Вызвал меня командир бригады – полковник Шандер на тот момент – и сказал, что "нам поставлена задача: надо, чтобы ты поехал с разведкой в Крым, посмотрел, по каким дорогам мы можем туда двигаться, и сделал так, чтобы мы как можно меньше проезжали через города и села". Потому что все нас пугали, что татары будут останавливать наши колонны, будут провоцировать нас. Я сел в свой автомобиль, надел шашку, потому что в то время подтаксовывал, как и, пожалуй, 90% всех военных, которые хотели немного лучше жить, чем позволяла зарплата. И поехал.

Первое – это я помню... Ну, в первых числах марта я поехал. Заехал на аэродром, меня встретил командир. Ну, там все были шокированы происходящим. Мне показали дороги, по которым я мог заехать в Джанкой и меня никто бы и не увидел... Ну, нашу колонну никто бы и не увидел. Снял, посмотрел, на карте все заметил и передал эту информацию командиру части. Ну и потом пошла оттяжка.

И как бы я, понимая... Ну, так как я – человек, который уже побывал там и видел... То есть я, когда ехал, скажу честно, останавливался на этих, знаете... Есть такие там остановки большие: где кофе продают, сигареты. Ну и разговаривал там с местным населением. Скажу, что настроения у них были... действительно – пусть Россия придет. Я говорю: "Ну а чего Россия? Ну чем вам Украина не подходит?" Они говорят: "Да ну, вот мы видим, как отдыхают россияне и как отдыхают украинцы". И потому настроены были так. Потом пошла оттяжка, и эта оттяжка, в принципе, сыграла роковую роль, потому что нужно было заходить либо немедленно, либо… Ну, либо так, как оно уже потом получилось. То есть когда нам поставили команду 7-го, по-моему, мая, не помню, то я уже поехал. Я уже гнал колонну. То есть мы поехали с проблемами.

К тому времени там была организована акция: блокировали КПП воинской части. Мы въезжали через тыловые ворота, чтобы можно было проехать. Ну и потом уже началось с самого выезда. Чтобы вы понимали, до Джанкоя там 200, по-моему, с чем-то километров. И до границы Крыма мы шли пять часов. То есть горели колеса, стучали двигатели. Ну, у нас бойцы... Мы сажали сразу три комплекта водителей, чтобы они учились. Потому что эти все... мы знаем, что нашу страну готовили к войне. Здесь не выделяли топлива, чтобы мы могли нормально учить бойцов. И скажу, как оно потом, в принципе, вышло: у нас наводчики-операторы и механики-водители учились выполнять свою работу уже в боях. И когда мы дошли до Крыма, я зашел в Крым, увидели совсем другую картину. То есть Турецкий вал, через который мы должны были заходить, уже был полностью оккупирован российскими войсками, там были типа казахи и российские войска. Есть видео в интернете даже: то, где я еду и у меня как у военного трясутся руки. То есть я понимаю, что вижу, что они уже копают окопы. Они нас ждут.

И когда я вышел из Крыма... А, я же недосказал. То есть я дошел до джанкойского аэродрома. В 5.00 с товарищем я специально сел, потому что самому было, скажу вам, немножко очково ехать. Поехали мы вдвоем в 5.00 и, когда подъехали к воротам этого аэропорта, увидели: там стояли российские солдаты. Они стояли в такой амуниции... хорошей, которая нам в то время только снилась, должно быть, в сладких снах. То есть у них уже были эти каски, бронежилеты, налокотники, у них там АК-100: автоматы с коллиматорными прицелами. Я посмотрел и сначала немного расстроился. Но когда мы подошли к воротам, я попросил солдата старшего, я так понимаю... Там сержант был, говорю: "Дай сигарету. Откроется магазин – я тебе пачку куплю и отдам". Он дает команду солдату, я так понимаю, слону или кто он там ему... Так и говорит: "Слон, дай людям сигарету". Тот идет к нам давать, спотыкается за бордюр и падает. И катится каска, падает автомат, отщелкивается этот коллиматорный прицел. И я такой стою и думаю: "Фух, слава богу, нечего переживать, с кем воевать..."

Ну и потом, когда возвращался, я видел: колонны ехали по дорогам военные... Ну, все, шанс зайти по-тихому в Крым мы проворонили. И я вышел, доложил это старшему. Старший сразу доложил в Генеральный штаб. И мне сказали: "Давай быстренько вези это видео и передавай как-нибудь в Генеральный штаб". Потому что, по их разведданным, на Турецком валу стоит около 10 самозащитников. А это была информация, которую я видел в первых числах марта. А я еще заехал через Чонгар, а выехал через Турецкий вал. Вот на Чонгаре был такой небольшой блокпост, но если посмотрите по карте, то вы поймете, что от чонгарского блокпоста до армянского кольца где-то около 12 км, а от Турецкого вала – три с половиной километра. И если бы мы даже с боем зашли через Чонгар, то, пока дошли до армянского кольца, нас там уже ждали бы. Поэтому я сразу доложил, что мы не пройдем дальше этого кольца. И потом поступила команда окопаться вдоль админграницы с Крымом. В принципе, на этом все и кончилось уже.

– Дмитрий Александрович, уже 10 лет прошло. Вот оглядываясь назад, скажите, если бы был своевременный приказ выбросить россиян из Крыма, вы бы смогли это сделать? Или шансов не было?

– Ну, учитывая силы и средства, которые были готовы к тому времени у нас и которые были задействованы с той стороны, думаю, это была бы провальная операция. Потому что в то время физически мы бы не смогли этого сделать. Да, мы бы геройски вступили в бой, да, мы геройски бы там погибли, но эффекта это бы не дало, результата... Коэффициент полезного действия, как говорится, у этого был бы ноль.

Донецкий аэропорт был символом украинской борьбы против России

– Вы были среди защитников донецкого аэропорта – знаменитых "киборгов". Скажите: эти месяцы – что это было?

– Ну, скажу, есть много предположений. На то время это было очень нужно. Это был такой символ борьбы против России. То есть там уже были задействованы штатные подразделения российских войск. Вы же помните, Путин там по своим телеканалам говорил, мол, "день-два – и мы захватим этот аэродром". И это такое, знаете, было сопротивление украинцев против уже России. Уже тогда мы воевали там не с копателями, добывающими уголь... Мы уже понимали, работали. Мы общались... Ну, там, по радиосвязи с российскими и полковниками, и командирами, и генералами.

– Героические ребята рядом с вами были?

– Скажу, что в то время они проявляли сверхчеловеческие возможности. Нахождение там – оно было очень опасно. Но опаснее всего было зайти в донецкий аэропорт и выйти. Чтобы вы понимали, последний раз, когда я туда заходил, в моем БТР был один раненый, а при выходе уже двое. То есть, садясь в машину, ты понимал, что по тебе будут стрелять. И ты просто молился, чтобы машина доехала до какого-нибудь терминала, чтобы можно было выскочить и спрятаться.

– Страшно там было?

– Конечно, страшно. Ну, я же говорю, что не страшно – это или глупому человеку, или больному. Всем было страшно. Но именно там мы научились этот страх контролировать. То есть вы понимаете, что самое главное – это чтобы не было паники.

– Угу.

– И все ребята, что там были, привыкали к этому, понимали, что не так оно и страшно, как кажется со стороны. И там уже ты сам борешься со своим страхом. Ну а я скажу, что все очень просто. Когда ты слышишь первый выстрел, первый взрыв, разрыв, включается адреналин, включается система самозащиты человека, – и ты совсем по-другому воспринимаешь то, что рядом с тобой происходит. Поэтому там ты уже не думаешь ни о страхе, ни о чем. Там уже включаются другие вещи, и ты, в принципе, просто делаешь то, что ты должен делать.

– Через несколько лет – ваше задержание и арест. Что это было?

– Ой, ну, это такая для меня очень болезненная тема. Когда война закончится, думаю, это будет отдельный раздел для расследования наших спецслужб. Я думаю, что это была какая-то спецоперация спецслужб Российской Федерации. Что мы видим в итоге? Ну, доказать мою вину они не смогли и не могут, потому что ничего противоправного я не делал. Если умный человек почитает технические условия и инструкцию, которой я пользовался, то увидит, что все требования, которые можно было, – я все выполнил. То есть у нас какая процедура? Поставщик каждую тысячу бронежилетов заявляет, что она готова, выезжают мои специалисты, берут отбор и сдают в независимую лабораторию на баллистическую экспертизу. Если баллистическая экспертиза подтверждает, что они качественные, мы их принимаем. Если она не подтверждает, мы возвращаем партию, чтобы они доделывали. То есть в этих действиях никаких нарушений не было. Это была очень хорошо спланированная, организованная акция. Они понимали, что самостоятельно они этого сделать не могут, поэтому подлили туда такой политический подконтекст, чтобы как-то это занести президенту. То есть ввели в заблуждение высшее руководство страны.

И в итоге к чему мы пришли? Были заблокированы нами разработанные новые типы бронежилетов. Это был модульный бронежилет. Военный, если он стоит в обороне, на руки защиту надевает, на ноги, на шею. Если ему поступает команда идти в наступление, снимает то, что ему будет мешать, заходит на позиции – снова надевает. Чехи, когда приехали на одно из совещаний, посмотрели этот бронежилет и говорят: "Если вы его доведете до логического конца, то это будет бронежилет нашего, европейского, стандарта". Но в связи с этими делами заблокировали разработку нового, уже почти находившегося на выходе. И самое страшное – заблокировали вообще закупки бронежилетов. И к чему мы пришли? Когда началась большая война, вторжение, то у меня точно здесь, на юге, люди шли против танков без бронежилетов.

В начале февраля 2022 года я начал собирать свой рюкзак, бронежилет, почистил оружие и просто ждал, когда наступит этот день

– Большая война, полномасштабное вторжение. Верили ли вы накануне, что это произойдет? И как для вас начиналась большая война?

– Ну, я думаю, что со мной согласятся все, кто воевал с 2014 года. Все военные – они знали, что рано или поздно это начнется. Мы не знали когда, и мы не знали, в каких масштабах. Но когда вышли тыловые пункты к границам нашего государства, я как военный уже понимал, что... Ну, просто технику можно нагнать, чтобы побрякать оружием. Но когда туда, в тыловые пункты, передвигаются мобильные госпитали, это уже понятно, что будут совершаться какие-то действия. Ну, многие факторы говорили о том, что... В начале февраля я уже начал собирать свой рюкзак, бронежилет, почистил оружие. И я просто ждал, когда наступит этот день.

– Ну вот этот день настал. Каким он был для вас? Вы помните этот день?

– Да, я, как и миллионы киевлян и украинцев, очнулся от взрывов. Вышел на улицу, увидел эти разрывы, закурил сигарету.

– Это вы где были? В каком городе?

– Я был в Киеве. Я учусь в Национальном университете обороны на адъюнктуре. Территориально я находился в Киеве. И когда я вышел, я закурил сигарету, сказал жене: "Собирай вещи, потому что это война". Ну, в принципе, много говорить не нужно было. Я военный, она военная. И когда мне начали присылать видео... У меня очень много знакомых как в Херсоне, так и в Николаеве. Как колонны прут просто парадным маршем в сторону Николаева. Я просто был в шоке. Написал заместителю главка, генералу Мойсюку Евгению, мол, присылают видео, что Херсон уже не наш, уже практически окружен. Предложил свою кандидатуру, говорю: "Давай я поеду в Николаев. Это моя родная земля – я знаю там каждую утку. Знаю очень хорошо местность – помогу". Он ответил: "Согласую с главкомом". И в 12.00, ночью, написал мне: "Срочно выезжай, потому что ситуация там очень сложная". И в 4.30 я уже заезжал в Николаев. И, заехав в Николаев, я, конечно, был немного поражен. Эта тишина, ни одного блокпоста, ни патруля... Ну, то есть людей не было вообще. И дорогой в Николаев я видел эти блокпосты, эти колонны, я видел эти проверки. И мне было чудно, почему этого нет в Николаеве.

– А почему не было?

– Ну, когда я приехал, первое, что я... Я приехал к Виталию Киму, мы собрали такое мини-совещание, чтобы сосчитать силы и средства, которые у нас есть, чем воевать и как создавать систему обороны. То есть уже с 25-го мы потихоньку начали работать. Уже появились блокпосты, уже начали рыть. К сожалению, плана обороны города в то время не было, поэтому взяли карту автомобильных дорог, поделили ее на четыре части, распределили, какая бригада... Ну, у нас же, чтобы вы понимали, основная проблема Николаева – не было ни одной полноценной бригады здесь. Здесь были остатки охранявшей территорию 79-й  бригады, были остатки 36-й бригады морской пехоты. Ну, 406-я была, пара дивизионов. И была только комплектовавшаяся бригада ТрО. И вот этими остатками, моряки там были еще, мы смогли правильно построить оборону, занять выгодные высоты, рубежи и, в принципе, отстаивать Николаев, что в дальнейшем... Скажу так, тогда счет времени шел на часы. И мы уже знали, что из Херсона начали трогаться колонны на Николаев, их останавливали в каждом селе. И давали нам это драгоценное время для того, чтобы мы могли все же зарыться. Ведь вы понимаете: если нет окопов, нет фортификационных сооружений, то оборону ты не сможешь нормально выстроить.

Если бы мы своевременно не начали принимать меры, думаю, 97%, что Николаев ждала бы та же судьба, что и Херсон

– Ну, я спрошу у вас как у руководителя обороны Николаева: город был обречен на сдачу, как вы считаете? Если бы не было этих экстраординарных шагов.

– Если бы мы своевременно не начали это делать, думаю, 97%, что Николаев ждала бы та же судьба, что и Херсон. Скажу вам больше, к тому времени, когда я сюда приехал, 25 февраля, здесь уже были созданы "местные органы самоуправления". То есть уже был назначен глава облгосадминистрации...

– Российский.

– ...мэр города, начальник полиции, прокурор. Чтобы вы понимали, были даже некоторые депутаты, которые ходили успокаивали людей и говорили, мол, не нужно переживать, мы – гражданское население, нас никто не будет трогать. Просто зайдут в город, ничего не поменяется, "просто вот давайте мы примем уже тот факт, что это должно случиться". Но потом, когда мы собрались, город стал готовиться к этому. Скажу честно: были такие панические настроения, никто не знал, что делать и куда бежать. И надо было всех собрать вместе, объяснить.

Я скажу так: не я защитник Николаева. Защитники Николаева – обычные люди, обычные солдаты, их командиры. Моя функция была – это собрать всех в кучу, расставить приоритетные задачи, ну и просто прибить эти панические настроения, что мне, в принципе, хорошо удалось. И я работал здесь хорошим менеджером. Но всю тяжелую работу, все самые горячие моменты, которые сыграли ключевую роль в защите Николаева, – это работа обычного солдата, обычных волонтеров, обычных людей, врачей. Здесь настолько сплотились люди... Вот я сейчас говорю – у меня мурашки по телу. Я просто никогда не ожидал, что это возможно. То есть все встали в один строй, все сказали сами себе, что мы не хотим здесь никакого "русского мира", мы будем сопротивляться. И моя была задача – просто объяснить людям, что, если бояться и убегать, нас точно завоюют. Если сопротивляться, стрелять и бить их, то у нас есть очень много шансов. В принципе, это и сработало.

Они шли большими колоннами: по 80, по 90, по 120 машин. И они рассчитывали на то, что, когда мы увидим то количество, которое на нас прет, это соотношение сил и средств, 1:12... Ни одна книга, ни одна история войн – ну такого расчета не было. Но мы выстояли. Но мы не четко... Там артиллерия работала и днем и ночью. То есть мы применяли такие примитивные, но такие нестандартные вещи, которые и повлияли на то, что оно сработало. В связи с ограниченным количеством боеприпасов я артиллеристам ставил задачу, говорю: "Да, мы стреляем просто по машинам, стреляем по топливозаправщикам и по грузовикам с провизией". И вот целые сутки мы ловили... У нас Ким очень хорошо создал здесь систему оповещения. То есть у него в каждой ОТГ, в каждом селе были либо бывшие атошники, либо охотники, которые немного понимали и в местности, и в военном деле. Они смотрели, куда заходят колонны... Вот они подошли к селу, в село не зашли – стали в посадке. Они посчитали, сколько техники, сколько личного состава, дали нам точные координаты. Мы навели артиллерию, ударили – все. То есть они уже были вынуждены возвращаться, менять боевые порядки.

А вот когда мы начали бить по топливозаправщикам, это, ну... Это вообще. Это было так вовремя сделано! Вот ехали танки, они тупо останавливались в поле или на трассе, вылезали эти солдаты и, голодные и холодные, шли в деревню, чтобы попросить поесть, потому что провизию им тоже не довозили... И в принципе, терялись там. И потом вот, насколько мне известно, они чуть ли не генерала послали, чтобы он собирал эти потерянные танки. Мы таким образом забирали эти танки, к себе перетаскивали. И ставили их в строй. В принципе, этими же танками отражали их атаки.

– Дмитрий Александрович, ну, военные сказали мне, что, если бы не вы, если бы вы не приехали тогда в Николаев, сдали бы не только Николаев – открывался прямой путь на Одессу, и Одесса не устояла бы. То есть вы спасли и Одессу еще.

– Там – да. В принципе, так оно и есть, потому что в начале марта мы же сняли везде указатели, где какое село. И к нам на блокпост прямо заехал УАЗ российский. И в нем сидел начальник штаба парашютно-десантного полка. С картами на ближайшие пять дней. И ко мне когда попала карта, я просто был в шоке. Я вызвал этого Андрея, командира 406-й артиллерийской бригады, и говорю: "Быстро давай вперед, переставляй свои орудия. Вот у нас есть полностью данные, какими колоннами, откуда и когда они будут заходить". А он на меня смотрит и говорит тоже... Ну, мы сами оба понимаем: они сейчас недосчитаются начальника штаба с картами и перепланируют свои действия.

– Угу.

– Я говорю: "Слушай, они не могут спланировать то, что уже напланировали". Чтобы вы понимали, был день, когда мы не могли понять, что происходит. То есть большая колонна техники по обе стороны дороги. Красная ракета – они стоят. Зеленая ракета – они тронутся. Здесь же красная ракета – они останавливаются. Мы не могли понять. А там пошел один местный, типа принести им воды попить, – и звонит нам, говорит: "Я смеялся полдороги". Я говорю: "Что?" А это они тренируются по этим знакам. У них водители не понимают: если зеленая ракета – нужно двинуться вперед, если красная, то нужно остановиться, если желтая – сдавать назад. Вот они и тренируются. Я говорю: "Они не могут до нас дойти, а ты говоришь, что они будут что-то переформовывать". В принципе, так оно и вышло. Он мне звонит в 6.00 и говорит: "Слушайте, с ними приятно работать. Написано, что в 5.40 они отправляются на этот рубеж и разворачиваются в боевые порядки – все: время, минута в минуту – все, они выходят. Минута в минуту, секунда в секунду". И таким образом мы потом разбивали эту технику. Они убегали, оставляли очень много техники. В интернете тоже есть куча видео, где мы эту технику просто забираем. Вот у нас, чтобы вы понимали, в 79-й бригаде стояло 12 БМД заправленных, с боекомплектом. Ну вот просто садись и иди воюй. 18 гаубиц Д-30.

– Ох!

- Я уже не говорю, там, о четырех танках, четырех джипах "Тигр"... Просто за счет их сил и средств мы усилили свои возможности, чтобы сопротивляться. И я скажу, что был такой день, когда танки уже заходили в черту города. И я уже тогда пришел к Киму и говорю: "Надо готовить город для боев в городе". Они, конечно, сразу испугались. Я говорю: "Не надо пугаться. Это наш козырь. Потому что танк в поле и танк в городе – это совершенно разные вещи. Вы же понимаете, что если он заходит на узкую улицу... Перекрыть все широкие и заставить их заходить через узкие улицы – все, первый танк ударил – его другой не объедет, не проедет… То есть это их остановит… И тогда по своему Telegram-каналу Ким предложил всем людям на каждом перекрестке сложить кучу из колес, сделать бутылки с зажигательной... Я, в принципе, потом ездил, смотрел. Я был в шоке. Чтобы вы понимали: четыре часа – и весь город в резине... Весь. Каждый перекресток – была куча.

И я так ехал... Погода тогда была мерзкая, немного холодно было. Я доехал до одного перекрестка... Я уже рассказывал эту историю, но она мне прямо в душу запала. Я еду, перекресток, стоит маленький мальчик, по волосам течет у него вода, дождь капает. И он стоит, трясется весь. Я говорю: "Что ты трясешься? Что ты переживаешь?" Он говорит: "Товарищ генерал, пожалуйста... Вот мне это доверили... Я не уверен, что я смогу. Я никогда не видел танк. Если проедет танк, я вот думаю, успею ли я зажечь эту бутылку и смогу ли я докинуть до того танка..." Я говорю: "Тебе неправильно объяснили. Видишь, куча резины?" Он говорит: "Да". "Твоя задача – зажечь бутылку и зажечь эту кучу. Для чего это нужно? Ночью это свет, а днем – куча дыма. У нас есть противотанковые группы, у нас есть резервы. Просто их недостаточно, чтобы покрыть весь город. И нам просто нужно знать, куда доставить эту группу". Он такой: "Слава богу. А то я переживал так..." И настолько это, я вам скажу, ободрило все население... То есть весь Николаев показал, что он не будет сдаваться. Это и сыграло ключевую роль.

– Сейчас можно представить, что тогда могло произойти все иначе – и Николаев и Одесса были бы российскими?

– Не хочу это даже представлять. Потому что вы видели, что они творили в Буче, в Ирпене. Я скажу, что в Херсоне они творили такое же, но там они это скрывали. Потому что надеялись на то, что все-таки Херсон будет российским городом. Но я вам скажу, что не дай бог, чтобы это было в моем родном городе.

Нашему контрнаступлению помешала нехватка вооружения и боеприпасов, которые нам были нужны

– Как вы считаете, с точки зрения профессионала, что помешало в прошлом году нашему контрнаступлению?

– Как военный, могу сказать, что помешала нам именно нехватка того вооружения и боеприпасов, которые нам были нужны. То есть вы понимаете, что любая операция возможна и будет успешно проведена только при наличии сил и средств, которые необходимы для выполнения этой операции. И нам крайне не хватало тех сил и средств: именно артиллерии нам не хватало, не хватало поддержки с воздуха. Ну, то есть существуют очень важные факторы.

Если посмотреть на общую картину всего фронта, то, в принципе, задача была выполнена. Но я не понимаю тех людей, которые взяли какой-то участок фронта – и начинают его обсуждать, рассказывать, где хорошо, а где плохо... Чтобы понимать любой, даже маленький, участок фронта, что там происходит, надо понимать, что происходит по всей линии столкновения.

– Конечно.

– Есть такие вопросы, о которых спецы не очень-то говорят. Допустим, отвлечение, оттягивание на себя основных сил, то есть не допустить концентрации военных на отдельном участке местности.

– Тактика и стратегия.

– Да. Если вы посмотрите в принципе на весь фронт, то увидите, что 2023 год для нас точно не провальный. Мы не потеряли территории, мы при этом нанесли очень много потерь противнику. То есть задача минимальная – она была выполнена. Да, хотелось, чтобы оно шло лучше, но для того, чтобы оно шло лучше, нам нужно чем-то воевать. Дайте нам чем воевать – и будет лучше.

– Как вы сейчас оцениваете линию фронта? Вот что происходит на фронте сейчас?

– Ну, сейчас более позиционные бои идут. То есть нет, в принципе, удачных операций с той стороны и, к сожалению, нет удачных операций с нашей стороны. С нашей стороны – понятно. Потому что нам надо сейчас нарастить ресурс, нарастить вооружение... Ну, не будем им подсказывать. Но идут позиционные бои, и наша задача – не потерять то, что мы имеем.

От юга Украины российские лидеры не отказались. Это для них стратегическая задача

– Чего нам ожидать в этом году в ближайшее время? Наступления россиян или нашего контрнаступления?

– Ну, смотрите. Меня, как военного, всегда учили, что надо ожидать худшего, а рассчитывать на лучшее. Поэтому я скажу, что от юга Украины российские лидеры не отказались. Я думаю, что они попытаются все-таки воспроизвести тот план захвата и отрезать нас от Черного моря. Это для них стратегическая задача. И они понимают, что таким образом они не то что что-то завоюют, а они просто ослабят нашу страну и сделают ее не имеющей своего моря, своих портов. Это очень ударит по нашей экономике. Ну, вы понимаете, какие последствия.

Поэтому я все-таки думаю, нам нужно готовиться к тому, что они пойдут воспроизводить свой план по захвату юга. Поэтому, пока у нас есть время, наше военное руководство должно принять правильное решение и отстраивать сейчас три линии обороны, чтобы создать им такие условия, которые сделали бы невозможным их продвижение – даже на пару километров – вперед.

– Я совершенно с вами соглашаюсь, что они не отступились от своих планов. Им нужен не только юг, но вся Украина нужна. А допускаете ли вы, что россияне могут пойти на Киев снова?

– Я допускаю все. Для этого у них есть и силы, и средства, и количество. При этом для них потерять 30–40 тысяч человек – не проблема. Это для нас большая проблема. А для них это не проблема. Они же не считают людей. Им нужна какая-то победа: хотя бы маленькая. Они остановились, они потеряли много территории. И я скажу, что сейчас не нужно расслабляться, потому что они отошли не просто так назад. Просто так никто не отходит во время войны. Они отошли для того, чтобы переоценить обстановку, сделать какие-то выводы, перегруппировать войска – и снова пойти. Поэтому мы должны сделать все, чтобы к этому подготовиться.

– А наши позиции на левом берегу Днепра в Херсонской области – они оптимистичны или есть моменты?

– Ой, ну есть моменты. Вы же понимаете... Основная проблема: чтобы там развивать театр боевых действий, нужно перекидывать туда технику. Техники, к сожалению, пока там нет. Но, я думаю, у руководства Генерального штаба есть план. И я думаю, что в дальнейшем мы это будем наблюдать.

– Какие территории Украины, по вашему мнению, следует освобождать первыми? Кто-то говорит, что надо идти в Крым через Запорожскую область. Кто-то говорит, что надо сначала идти в Донбасс. Вы бы куда пошли?

– Однозначно надо идти в Крым. Для чего? Чтобы перерезать им ту основную артерию снабжения войск и человеческого ресурса, который идет трафиком через Крым. То есть если взять хотя бы под огневой контроль Турецкий перешеек – это уже было бы очень хорошо для нас.

– Вы представляете себе, как мы будем заходить в Крым? Военная операция.

– У меня есть некоторые мысли, но я, к сожалению, не могу о них рассказывать. Потому что, вы же понимаете, это мы им подскажем, к чему готовиться.

– Но представляете. План есть?

– Представляю, понимание есть. И оно есть у высшего военного руководства. И пан главком Валерий Залужный, я думаю, тоже это прорабатывает. Потому что он постоянно выходит на связь, постоянно уточняет информацию и состояние территории, состояние войск по ту сторону реки. То есть они все держат под контролем. И я знаю, что план есть.

– Пан генерал, а как вы оцениваете сейчас состояние вражеской – российской – армии?

– Она немного деморализована, но при этом остается мощной. Мощной она остается по одной простой причине: если мы минусуем, условно, 600 солдат с их стороны, то через два дня туда приходит 700. И они очень быстро пополняют потери.

Хотя я скажу, что на юге у них деморализация. Они даже пишут открытые обращения к президенту России и министру обороны, что они здесь живут в нечеловеческих условиях, что они даже для того, чтобы поесть, вынуждены идти где-то, там, за 11 км в магазин. И эта дорога нами простреливается. И во время добычи себе еды они теряют своих военных. Мне показывали их обращение к президенту. То есть они деморализованы, но мы должны понимать, что за этими деморализованными стоят их штатные войска, готовые выполнять любые боевые задачи.

Я наполовину русский. Но к россиянам чувствую лютую ненависть

– Какие у вас чувства к россиянам?

– Ненависть. Я вам скажу больше. У меня мать из Архангельска. То есть я наполовину русский. Но лютая ненависть. Потому что, как бы они себя ни успокаивали, что они здесь борются с какими-то режимами, с какими-то американцами, они зашли к нам в огород, они зашли к нам в дом, они насилуют и убивают наших женщин и детей. Ну как мы должны к ним относиться?

– Повоевав столько лет, как вы считаете, что сейчас крайне необходимо нашей армии, нашим Вооруженным силам? Ну, включая реформы, может, какие-то. Вот что нужно сейчас сделать в первую очередь?

– Самая главная проблема – это реформы Министерства обороны. У нас очень большая проблема: нам очень много с советских времен досталось бюрократии. Очень много. Списание боеприпасов, там, имущества... Говорят: "Вы не хотите брать себе БПЛА". Чтобы вы понимали: командиру, который берет на себя и официально ставит на учет БПЛА, нужно потратить кучу времени, кучу человеческого ресурса, чтобы поставить это на учет, чтобы правильно выдать... А жизнь этого БПЛА – один-два дня. Ему месяц нужен, чтобы его списать потом, а проживет он один день. Вот это крайне необходимо.

Вот у нас очень много таких, местных, точек, знаете ли, разработки новейших БПЛА, там, новейших систем РЭБ. Считаю, что на государственном уровне мы должны дать им поддержку. Даже профинансировать их, чтобы они могли развиваться. Я вот узнал, что у нас есть предприятия, которые, в принципе, могут делать те запчасти, которые поставляют нам из Китая. У нас есть такие предприятия, и они могут это делать. Но при общении с ними они говорят: "У нас нет финансирования – сами мы не вытягиваем". Поэтому я думаю, что надо сделать какие-то научно-исследовательские институты, которые соберут это все в кучу, как-то помогут им. В принципе, у нас очень много умных людей.

– Да.

– И вы же понимаете, что эта война – это уже не война солдата и танка, это война нанотехнологий. Здесь выиграет тот, кто скорее придумает что-то новое и что-то эффективное. Посмотрите, что сейчас творят эти БПЛА, FPV. Они же полностью изменили ход войны.

– Заменяют артиллерию. Правда?

– Ну, не могут они полностью заменить, к сожалению, артиллерию. Потому что у артиллерии совсем другие задачи. Не можем мы сделать FPVшками заградительный огонь или достать противника при сильном подавлении РЭБ, что может делать артиллерия. То есть это вспомогательный способ, который, в принципе, нам закрывает ту потребность, нехватку боеприпасов. Вот мы сейчас научились эту потребность закрывать этими FPV-дронами.

– Нехватку боеприпасов и бойцов. Я сейчас подхожу к законопроекту о мобилизации. Больной вопрос. Но что вы думаете о законопроекте о мобилизации? Каким он должен быть? И вообще, какие есть проблемы с мобилизацией?

– Я думаю, что он точно должен отвечать современным вызовам. И немножко его однозначно нужно было менять. Потому что вы же знаете, что закон о мобилизации был придуман еще при советской власти. Но тут должны к этому закону о мобилизации 100-процентно быть привлечены гражданские институты, которые должны проводить работу, которые должны объяснять людям, что, если ты будешь прятаться у себя дома или где-то в подвале, война все равно тебя коснется.

– Догонит.

– Но тогда ты уже точно ничего не сможешь сделать для того, чтобы ее остановить. Вот если у тебя есть шанс и ты сейчас можешь встать со своими побратимами и это остановить, потом этого шанса уже не будет. И это нужно доказывать. Ничего страшного нет. Не каждая пуля попадает в солдата. То есть все думают, что "я выйду на поле боя, первый выстрел – все, в меня влетает пуля – и я умираю". Это не так. Не каждая пуля попадает в солдата, не каждый бой фатальный.

То есть к этому нужно готовиться. Насколько я знаю, наши учебные центры сейчас готовят очень профессионально. Сейчас мы приобщили европейские учебные центры. У нас очень много людей обучается за границей. То есть не будет такого, что ты придешь, тебе ткнут автомат, как это было во Второй мировой войне, и скажут: "Все, давай. Все остальное по ходу боя получишь". Такого нет. Его должны одеть, его должны накормить, его должны обучить. В принципе, это очень большая работа, но ее нужно делать. Вы же понимаете, что мы воюем с врагом, который в несколько раз нас превышает именно человеческим ресурсом. Он нас и давит человеческим ресурсом.

К счастью, у нас очень много командиров с 2014 года. Мы с 2014 года научились ценить людей. Мы понимаем, что бойца нужно беречь, потому что мы не знаем, что будет дальше. Если терять каждый день бойца, то мы придем к тому, что некем будет защищать государство. Поэтому мы придумываем что-то новое. Вот сейчас с этими FPV-дронами – вы же понимаете, что мы выполняем задачу разведчиков, которые, рискуя жизнью, должны были перелезать на ту сторону реки, там что-то искать... То есть все: сейчас разведчик не рискует, а рискует дрон. Ну пусть, там, упал – обидно, жалко, но это же железяка, а не человеческая жизнь.

– Расходный материал.

– Так точно. Поэтому я же говорю: очень хорошо, что у нас... Там, где я нахожусь, – там ценят человеческую жизнь. Мы ставим это на первое место. Потому что мы не знаем, что будет дальше. И каждый боец для нас – это боевая единица. Это для России расходный материал. Положить три паромные переправы, при этом потеряв, там, 1,5 тыс. личного состава и две из них, – для них это статистика. Это для нас трагедия непоправимая. А для них обычное дело.

– Вы с 2014 года на войне. Какие самые ужасные воспоминания у вас о войне?

– Ой, самые ужасные воспоминания, наверное, у меня, как и у многих военных, особенно командиров, – это когда ты теряешь близких людей, это когда ты теряешь подчиненных. Самое ужасное – это извещать семью о потере ребенка, отца. Это для меня просто мегаболь, которую, к сожалению, я не могу перебороть.

– Виталий Ким говорит, что вы не знаете страха. Это так?

– Нет, это не так. Я же говорю: не боится только нездоровый человек. Все мы боимся, у всех присутствует страх. Он просто присутствует в другом формате. И что меня отличает от гражданского человека? То, что я не впадаю в панику. При страхе самое главное – это научиться не впадать в панику. То есть я не впадаю в панику, я понимаю и знаю, что делать, я расставляю приоритеты, думаю... Для меня страх присутствует. Вы же понимаете: когда на тебя прут три колонны с трех сторон в Николаевской области и докладывают: "Там 80 машин, там то..." Ну как может отсутствовать страх?! Вот ко мне когда 28-го числа приехал Роман Костенко – народный депутат, – он мне тут очень много помог. Человек просто... мог бы отсидеться в Киеве, но позвонил, узнал, что я на южном направлении, и сказал: "Давай я приеду". Он очень мне помог. Потому что, если посмотрите на карту, вы увидите, что между Николаевом и Херсоном есть большая сеть оросительных каналов. И это было ключевое, почему мы справились. То есть там было всего лишь три мостика, через которые могла переехать их техника. Два из них Рома подорвал, а третий заминировал. И мы просто ждали, когда они съедутся к этому мостику, – артиллерия их уничтожала. А когда они ночью хотели переехать, то Роман подорвал вместе с танком этот мостик.

– Ох, молодец.

– Да. И когда мы с ним встретились, для себя приняли решение, что остаемся тут навсегда. То есть мы понимали, вероятность того, что выйдем оттуда живыми, равнялась десяти процентам. И просто для себя приняли такое решение: остаемся здесь до последнего вздоха, до последней капли крови. И наша судьба, значит, распорядилась так, чтобы мы здесь героически умерли. Вот так мы воспринимали потом все, что происходило.

– Каждый из нас каждый день и говорит, и пьет за победу. А что такое победа для вас?

– Для меня победа – это когда мы вернем все наши территории, когда мы вернем Крым и когда наши дети будут спать спокойно и не пугаться от взрывов, от громких каких-то звуков. Вот это для меня будет победа. Потому что, вы же понимаете, даже если мы выйдем на границы нашего государства, война не закончится.

– Да.

– То есть мы можем забрать территорию, но мы не остановим при этом войну. То есть мы будем в постоянном напряжении, мы будем постоянно ждать, что сегодня, завтра, послезавтра враг может снова пойти.

РФ – это злая, голодная собака, которая уже отведала крови и мяса. И она не остановится. Ее нужно останавливать

– На днях очень важное американское агентство Bloomberg написало, что Путин через доверенных лиц передал в Соединенные Штаты свои желания: "Давайте те территории, где мы стоим, оставим за Россией. И у меня даже нет возражений, чтобы Украина вступала в НАТО". То есть часть Украины, которая не под россиянами, идет в НАТО, а другая часть идет в Россию. Как бы вы это восприняли?

– Это я воспринимаю как ловушку однозначно. Потому что не открою для вас тайну, что Путин не остановится на Украине. У него в амбициях страны Балтии, Польша однозначно. Они несут большие потери, и их нужно тоже восполнять.

– Им больно.

– Да. И им нужно взять паузу, чтобы восстановить усилия, провести вооружение, слаживание, и потом пойти новыми силами туда, куда они захотят. А они не остановятся на Украине. Если кто-то мечтает о том, что они встанут там, где они стоят, и наступит мир, то такого не будет. Я вам даю гарантию стопроцентную. Это злая, голодная собака, которая уже отведала крови и мяса. И она не остановится на этом – она будет дальше искать эту кровь и это мясо. Ее нужно останавливать. И у нас сейчас появился исторический шанс это сделать. Мы можем это сделать. Да, нам не хватает немного вооружения... Но если бы нам предоставили то вооружение, которое мы просим, поверьте, ход боевых действий выглядел бы совершенно иначе.

– Наш главком Залужный – историческая, я считаю, фигура, которая уже вошла в историю Украины – и мира, думаю, тоже, – человек, овеянный легендами. А скажите, что вы думаете о генерале Залужном?

– Я думаю, что это большое счастье, что президент Украины назначил такого главнокомандующего именно для начала полномасштабного вторжения. Не хочу ничего говорить, но он справился с этой задачей лучше, чем это могли сделать некоторые. Вы же понимаете, это новый генерал, нового формата.

– Да.

– Это человек, который прошел 2014 год, который воевал в АТО, который по-другому воспринимает отношение к войне, который бережет своих людей. Сколько я с ним общаюсь – он всегда мне в конце говорит: "Береги людей, Дима. У нас их немного". Каждое наше общение заканчивается именно этими словами. Это человек, который мыслит нестандартно: не так, как все к этому привыкли. Это и является, в принципе, приоритетом во время наших успешных боев. Я с ним очень много согласовывал операций и действий и скажу вам, что кое-что он подсказывал, кое-где он прислушивался и направлял. Скажу, что при этом он очень простой человек. Знает, где нужно гаркнуть и где нужно похвалить. Ну я же говорю: я не строю себе кумиров, но нам очень повезло, что именно он занимается войной.

– Перспективы войны. Что дальше будет, Дмитрий Александрович?

– Вы же понимаете, что перспективы войны очень зависят от многих факторов. И я не склонен к тому, чтобы строить какие-то прогнозы. Дадут нам вооружение – перспектива одна. Не дадут нам вооружения – перспектива другая. Дадут нам частично вооружение – перспектива совсем другая. Поэтому вы же понимаете... Мы готовы, мы воюем, мы будем до последнего воевать, но для того, чтобы мы качественно воевали, нам надо иметь чем воевать.

– Я хочу вас спросить и спрошу, но понимаю, что ответа вы, наверное, не дадите. Когда закончится война?

– Ой… Я думаю, что никто вам на этот вопрос ответа не даст, но я очень надеюсь, что она закончится до конца этого года.

– Да?

– Я думаю, что все-таки найдутся какие-то решения. Ну вы же понимаете: в XXI веке решать какие-то проблемы путем оружия – это недопустимо, глупо. При этом я скажу... Мы, военные, понятно, но когда при этом страдают гражданские люди, дети, женщины, старики – это просто бред. У нас очень много проблем: COVID, заболевания, еда… Очень много у нас сейчас проблем. Мы должны, наоборот, все встретиться, сесть и думать, как их решать. А мы вместо этого кидаемся оружием, кидаемся боеприпасами, чтобы что-то решить. Ну это бред. Я очень надеюсь на то, что Путин сдохнет и гражданское население России все-таки прозреет и поймет, что оно ничего не отстаивает, никого они не защищают, а просто теряют своих детей, при этом убивая наших людей.

– Война все равно закончится. Было бы хорошо, чтобы в этом году. И перед Украиной определенным образом встанут проблемы. Каких самых острых проблем нам ожидать после окончания войны?

– Я вам скажу, что после окончания войны будут наши самые трудные времена. Вы же понимаете, что уже столько помощи нам никто не будет давать. То есть нам придется самим закатывать рукава и отстраивать страну. Нам нужно будет очень сильно обратить внимание на раненых бойцов, на семьи, родственников погибших бойцов. То есть нам сейчас надо понимать, что нужно будет работать одному человеку за троих, чтобы обеспечить им достойное существование, чтобы они чувствовали, что государство о них заботится, что они нужны государству. И для этого, я же говорю, каждый человек должен понимать, что он должен работать за троих.

– Я напоследок не могу не спросить. Говорят, что один из самых популярных Telegram-каналов "Николаевский Ванек" принадлежит то ли вам, то ли Виталию Киму. Кому?

– Не принадлежит он ни мне, ни Виталию Киму. Это отдельный канал, который независим – ни от политики, ни от финансирования – ни от чего. Это канал, который помогает нашему гражданскому населению готовиться к обстрелам со стороны Российской Федерации. Это не мой и не канал Виталия.

– Ну хоть какое-то отношение вы к нему имеете?

– Да, мы общаемся, мы очень часто и плодотворно общаемся. Он помогает нам – мы помогаем ему. То есть у нас с 2022 года, я вам скажу, более дружеские отношения.

– Дмитрий Александрович, я вам хочу сказать огромное спасибо за интервью: откровенное и очень интересное. А еще больше я вас хочу поблагодарить за то, что вы сделали для Украины, за то, что вы есть, и за то, что вы еще сделаете, я уверен, многое. На таких, как вы, мы держимся. Благодарю вас. И слава Украине.

– Спасибо. Я просто делаю свою работу так, как должен делать. Спасибо. Слава Украине. Очень благодарен вам за правильные и очень интересные вопросы.