Полякова: Мне негде жить в Киеве, поэтому живу в отеле. Как тревога – иду в коридор, кладу на пол подушку, одеяло и там сплю G

 

К россиянам испытываю страшную ненависть. Ярость, ненависть и невозможность никогда этого простить. Я понимаю, что эта вражда – на века

– Оля, добрый день! Сниму очки, чтобы хоть рассмотреть эту красоту.  

– Добрый день, зятек!  

– Да, зять.  

– Поцелуемся?  

– Зять – что с него взять?  

– Это зять знаменитый. И говорят, много квартир у вас, Дима.  

– Говорят, было.  

– Было?  

– Я думаю, что Олеся будет против, чтобы я стал твоим зятем. Не потому, что плохо к тебе относится – просто хорошо ко мне относится.  

– А мы ей не скажем.  

– А, не скажем?  

– Не скажем.  

– Все, пошли.  

– Тем более, что Алисе еще есть куда расти. Пусть подрастает.  

– Сколько Алисе сейчас лет?  

– Будет 12 через две недели.  

– Красивая девочка, в маму.  

– Да. Видишь, какой хороший вкус...  

– Да, вкус безупречный.  

– Нравятся ей такие красивые голомозые мужчины.  

– Голомозые! Во-первых, рад тебя видеть.  

– Я тоже очень рада тебя видеть.  

– Видишь, какое место прекрасное?  

– Вижу. Зачем я каблуки надела, не знаешь?  

– Если что, я подхвачу. Хорошо?  

– Хорошо.  

– Начать хотел бы наш разговор, наверное, с грустных вещей, а именно с войны. Мы все не представляли, что может начаться полномасштабная, страшная война. Первый день войны ты помнишь?  

– Я очень хорошо помню первый день… Потому что, не договариваясь, все стало на стоп. У меня в этот день были съемки.  

– Какие? Ты помнишь?  

– Фотосессия и что-то связанное с "Голосом страны". Было задействовано очень много людей. И когда весть пришла, я помню, что никто никому не позвонил, не сказал, что все отменяется, не спросил, будут ли съемки или не будут. Как-то так – раз! – и все отменилось. Только прикол был в том, что в восемь утра ко мне в квартиру позвонил курьер и привез корсет на съемку. Я когда его увидела, была в шоке.

– Ты в нем сейчас?  

– Нет, я сейчас не в нем. Но он все равно продолжал работать. Я думаю, это единственный человек в Украине, который тогда продолжал свою работу. А можем поменяться местами?  

– Можем. Мы все можем.  

– А то я надела каблуки, потому что знаю, что ты высокий.  

– Я уже не высокий – я уже маленький.  

– Что, уже немного стерся?  

– Немножко, да. Осторожно.  

– Потому это, конечно, был шок. Невозможно было поверить. И это был стоп для нас всех, потому что мы не понимали, что будет, то ли бежать, то ли просто скрываться в городе, то ли за город ехать, то ли бежать куда-то в Западную Украину, то ли выезжать за границу? У меня не было ни тревожного чемоданчика... Я никак не собиралась...

– Тревога была, а чемодана не было?  

– Тревога была, а чемодана не было, да. Я не верила.  

– Я не верил тоже. Я знал, но не верил.  

– И я не верила. Я думала, что это какой-то...  

– Бред просто.  

– Бред, да.  

– XXI век – какая война?  

– Для меня это абсолютное непонимание, что нас ждет дальше. Более того, я сейчас остаюсь в этом состоянии. Конечно, уже немножко появляется и работа... Не немножко – ее очень много. И она связана не только с концертной деятельностью, но и благотворительной. Много-много мы всего делаем. Но все равно мы не можем планировать больше, чем на неделю. Я как раз перед войной начала делать ремонт в своей киевской квартире.

– Которую заливало?  

– Которую заливало. Я сделала всем в своем доме крышу. Уже не заливает в нашем доме никого. И сделала себе уже ремонт какой-то. Только заплатила за окна какие-то дикие деньги…

– И началось?  

– И на следующий день бомбы полетели на Киев и началось вторжение. И сейчас, поскольку это правительственный квартал, туда никто не может проехать.

– В твоей квартире сейчас заседает правительство?  

– Нет, в моей квартире нет ни пола, ни потолка – ничего нет. И мне негде жить в Киеве. Вот к чему я.

– Страх был в первый день?  

– Страх был такой… Был страх, отчаяние, абсолютное непонимание. И когда у тебя двое детей… Они в этот момент находились в квартире. И мы стали собираться. И я помню, что хожу по дому и не понимаю, что мне брать. Куда я уезжаю? Мы подумали, что центр города – это очень опасное место. Мы решили ехать к себе на дачу. Потом мы поняли, что на даче тоже не очень, потому что там свои истории. Я совсем не понимала, что должна взять. Мы взяли спортивные костюмы, какую-то теплую одежду – и уехали в Западную Украину. Находились там, может, недели три.

– В отчаянии?  

– И потом я повезла детей за границу. Это, мне кажется, самое страшное: когда тебе уже 40 лет и ты достиг чего-то, какого-то статуса, ты уже заработал какие-то деньги. И думаешь, что, в принципе, твоя жизнь хуже, чем сейчас, уже не будет. Может быть лучше, может быть как-то... Но оно уже произошло, и ты уже можешь как-то расслабиться. И это известие, и этот кошмар, который случился...  

– И не так, как предполагалось, кстати.  

– Он дает понимание, что все в этом мире не постоянно и очень хрупко.  

– У меня такое чувство ненависти к Путину, к России, к этим фашистам вообще... Я с ним ничего не могу поделать и не хочу ничего с ним делать. У тебя есть ненависть?  

– Страшная ненависть. Ярость. Ярость, ненависть и невозможность никогда этого простить. Я понимаю, что это на века. Эта вражда – на века. Как бы все это ни закончилось, как бы они потом ни просили прощения... Хотя я не верю, что русские когда-нибудь попросят прощения...  

– У них выхода нет другого.  

– А ты знаешь, что они будут делать? Они будут нам рассказывать, что это их обманули.  

– "Мы не знали".  

– Они не знали, они ни в чем не виноваты, они ничего не могли поделать.  

– Немцы тоже об этом рассказывали, но просили прощения.  

– Ну, это немцы. Это все-таки сознательная нация. А это придурки. Я думаю, что прощения и раскаяния настоящего у россиян не будет. Потому и прощать их не надо. И нужно знать, что россияне нам враги. Навсегда.

– Я смотрю, как себя ведут российские артисты, которые начали сознательно подпевать Путину, сознательно оскорблять украинцев, Украину. Как ты к ним относишься? Ты ведь многих знаешь лично.  

– Как к мусору абсолютному. Это мусор. Я хотела сказать "биомусор", но они даже не биомусор. Мусор. Нелюди.  

– Почему они такие? Ведь можно было промолчать. Почему они так активны?  

– Мне кажется, что люди, которые попадают в ту среду и, не дай бог, смотрят телевизор, даже самые сознательные, самые умные попадают под пропаганду. Я просто расскажу историю. Когда в 2014 году началась война, они оккупировали Крым и часть Донбасса. Моя мама жила тогда в Москве. И моя же мама – нормальный человек, умный, прекрасный… И муж у нее был нормальный. Но она мне иногда по телефону говорила такие вещи, что мы с ней начали ссориться. Даже не общались какое-то время. А потом решили, что просто не будем…

– Будем обходить эти темы?  

– Обходить эти темы. И только когда умер ее муж, она стала больше ездить в Украину и понимать, что на самом деле происходит. И мы с ней договорились об одном. Я попросила: "Мама, выключи телевизор. Ты не должна смотреть каналы совсем. Никаких новостей..." Я не оправдываю этих придурков, просто говорю, что люди нормальные, которые попадают в ту среду, что-то с ними происходит. И после этого у нас проблемы исчезли...

– Мама сейчас все понимает?  

– Мама не просто понимает. Моя мама в марте того года уехала из Москвы и больше туда не вернулась. Хотя жила там больше 20 лет. Оставила там своего тогдашнего мужа… Это была личная драма. Потому что им невозможно видеться. У меня был дом в Москве.  

– Свой?  

– Да, у меня была хорошая очень недвижимость. И я просто продала ее по дешевке. За два дня до того, как переводы денег из России в мир заблокировали. За два дня я успела свои несчастные 15% за этот дом вырвать и забыть. Поэтому даже после того, как моя мама жила там много лет, мы полностью порвали все отношения и сожгли все мосты.

– Мама замуж не вышла?  

– Мама замуж не вышла.  

– Надо выдать маму замуж!  

– Обязательно. И наказать ей и всем женщинам: "Кохайтеся, чорноброві, та не з москалями"!  

Если после нашей победы Филипп Киркоров позвонит и скажет: "Оля, я не понимал, прости меня, пожалуйста", – я с большим удовольствием скажу: "Пошел ты на х…й!"

– Уважаемые друзья! У Оли Поляковой есть мама, такая же красивая, как она. Незамужняя. Если есть предложения, мы их принимаем в письменном виде.

– Письменно, да.  

– Куда писать?  

– На деревню к дедушке!  

– К дедушке Панасу. Оля, с кем-то из русских артистов, с которыми ты была знакома до войны, были контакты? Кто-то позвонил тебе, сказал: "Оля, я тебе сочувствую, Украине сочувствую"? Нет? Никакой?  

– Ни один. Я уже рассказывала: мы немного дружили с Филиппом Киркоровым. И после того, как он ничего не писал месяцами о войне, но начал писать какие-то обеляющие посты о куме Медведчука, я написала большой разгромный пост о том, что мне стыдно, что я имела с ним отношения. И что мне стыдно, что я желала этой дружбы.  

– Это же о нем Вилли Токарев когда-то писал: "Наш Филя был на все гаразд: он пианист и педагог".  

– Да, это точно. В плохом смысле этого слова, скажем так.  

– Мы о слове "пианист". Если после нашей победы Филипп Киркоров тебе позвонит и скажет: "Оля, я не понимал, прости меня, пожалуйста. Я не думал, что все так", – что ты ему скажешь?

– Боже, я с большим удовольствием скажу ему: "Пошел ты на х…й!" Можно так говорить?

– Да, можно. Слово "х…й" мы запикаем.  

– Хорошо.  

– Или не надо?  

– Я думаю, что пора уже запикивать имена этих подонков, потому что они звучат как мат.  

– Есть украинские артисты, которые во время войны оказались в России. Они там гастролировали, жили. И они поют на концертах, посвященных русской армии, ФСБ и тому подобное. Это и Таисия Повалий, и Ани Лорак. Что ты о них думаешь?

– Я думаю, что такая тупость не налезает ни на какую голову. Взять Таисию Повалий. Она была здесь богиней. Она была здесь самая крутая, самая пафосная.

– А Лихута был богом?  

– А Лихута был... Он ее обслуживал, был ее пажем. Но дело не в этом. У нее была большая народная любовь, ей здесь не грозило никогда забвение. И она это променяла, чтобы бегать за пид…расом Басковым, подбирать за ним остатки!

– А он пид…рас?  

– И по жизни, и по сути. Это тупость какая! Я не понимаю этих поступков. На что они надеются, когда продолжают подпевать этой истории? Они ведь понимают, что в этом нет будущего никакого? Нет!  

– А с Ани Лорак ты была знакома?  

– А как же! Я со всеми была знакома.  

– Она просто курица?  

– Просто курица. Если Таисия Повалий… Ну, тоже просто курица. Потому что поступки... Такие поступки совершают очень тупые люди, которые не видят дальше своего носа и кошелька.  

– Кошелька, во-первых, я думаю. Носа, во-вторых.

– Ты думаешь, что им классно там живется и поется?

– Я думаю, в плане денег – да. Им Россия дает деньги за то, чтобы они предавали Украину.  

– Я не знаю, чем это закончится. Но так опозорить себя… Об Ани Лорак даже говорить не хочется. Она такой мелкий человек.  

– Тупая.  

– Тупой мелкий человек.  

– Светлана Лобода была тоже в России, но вернулась в Украину. Что ты о ней думаешь?

– Я думаю, Светланка очень много совершила ошибок. Первое – это все, что она говорила до этого. Все эти "какая разница" и "все не так". Во-вторых, когда она решила говорить о войне. Она же выжидала. Этого же не было 24 февраля. Света ждала три-четыре дня, чем это закончится. И только после того, как она поняла, что...

– Не так сталося, як гадалося.  

– … она решила быть с Украиной. Хорошо, что хоть решила. Хотя у меня к ней отношение, как говорится, двоякое. С одной стороны, я за тех людей, которые помогают, которые все делают для того, чтобы помочь своей стране. Она чем-то помогает, но… Когда она говорит о том, что кто-то ее заказал, сделал ей зло, – она столько сама делает глупостей, что ее никому не нужно закапывать. Она с этим справляется идеально. Говоря ребенку в Харькове: "Кто тебя, деточка, подкупил?" – и т.д, и т.п. Так что, Света, тебя никто не заказывает. Ты сама справляешься.  

– Почему был хейт Потапа в начале войны?

– Потому что он большой. И я это Леше говорила при личной встрече, еще когда он был за границей... Я не имею в виду его вес, рост. Большой, сильный мужик, большой артист, о котором много говорили. Не какой-нибудь. И тут люди немножечко ему не простили.

– Не простили чего?  

– Того, что он очень долго был за границей. Хотя у него с первых дней войны был самый информационный блог в Instagram. Это были крутые ролики, речи. А потом что-то случилось. У меня есть подозрение, что его испугали. Некоторым артистам – многим – звонили Тимати вместе с Кадыровым.  

– Да ладно!  

– Да. И угрожали так, как они умеют угрожать.  

– Артистам Тимати с Кадыровым звонили?  

– Да. Они звонили и угрожали смертью, угрожали убийством родных. "Мы тебя найдем в любой точке мира и порежем на меха". Они это делали. Я знаю двух артистов, которым звонили.  

– Кто это?  

– Я не могу сказать. Но эти артисты не скурвились и продолжили делать свою работу. А некоторые почему-то замолчали.  

– Потапу звонил Кадыров?  

– Я не знаю. Я абсолютно уверена, что у любого человека есть право на страх. Люди разные, у людей разное чувство самосохранения. Одни прыгают на амбразуру, другие размышляют, третьи затаиваются. Их в этом винить, конечно, можно, но… Я сейчас не хочу никого оправдывать. Я просто хочу сказать, что люди имеют право на страх. А ты что думаешь о Потапе?  

– А я о Потапе вообще не думаю. Даже о Насте Каменских не думаю.  

– Боже! А чего ты не думаешь о Насте Каменских? Она ведь очень красивая женщина.  

– Даже не знаю. Еще один артист, который перестал быть артистом и стал президентом. Это Владимир Зеленский. Что ты думаешь о нем во время войны? Он ведь твой коллега по цеху, вы много общались до того, как он стал президентом. Наверное, и после?  

– То, что я вижу сейчас – то, что война раскрыла всех совершенно с неожиданных сторон. Одни стали героями, другие – изгоями. То, что сделала война с Владимиром Александровичем... Я после этого говорю: героями не рождаются – героями становятся, потому что он включил в себе лидера, не обоссался, не сбежал, остался с народом – стал абсолютным лидером, героем. И он взял на себя ответственность. Блин, взять на себя ответственность за кучу народа в такое страшное время... Я уверена, что когда он шел в президентство, он совсем этого не хотел. Поэтому такая судьба выпала. И он держится, мне кажется, очень круто и достойно. Вот в чем-чем, а в трусости я его никогда не подозревала. Он всегда был конкретный, он всегда за словом в карман не лез...

– Но то сцена. А это совсем другое.

– Это совсем другое. И в нем включился криворожский пацанчик: "Кто здесь? Это вы на нас наезжаете? Сейчас я вам покажу". Он включил маскулинного криворожского пацана, который не отдаст своего. Для меня это выглядит так. Я понимаю, что сейчас общество очень качает, очень много недовольных, многие ищут врагов, в основном среди своих. Но я считаю, что не сдать страну, не обосраться, остаться со своим народом и уже полтора года бороться – для этого нужны серьезные нервы и внутренние силы.

– Вы встречались с ним уже во время войны?

– Нет. Но мне снился сон... Где-то прошло, может, три месяца войны. Как раз весь этот кошмар, и я каждый день смотрю обращение президента, вижу, как он чахнет, вижу, как он стареет, вижу, как с каждым днем он выглядит все более старшим и уставшим. И мне его так жалко по-человечески... Целый день он что-то делает, решает серьезные проблемы, от которых зависят человеческие жизни. Это самое сложное. Это то, чего я никогда не хотела бы в своей жизни. Я этого насмотрелась – и ложусь спать. И мне снится, что встречаю Володю где-то на "Лиге смеха" за кулисами. И он стоит в этом сегодняшнем образе – осунувшийся. И он поднимает на меня глаза, полные усталости, тоски, напряжения. И знаешь, что я делаю? Я обнимаю его, и он кладет мне голову на грудь. И я просто стою и глажу его. Вот такой сон.

– Сон в руку.

– Все, чего мне захотелось в тот момент, когда я увидела его лицо – это просто прижать… Ну, нельзя говорить, что я его жалею. Он человек, не заслуживающий жалости, – он крутой. Но мне захотелось его поддержать, что ли, по-женски.

– С Еленой Зеленской ты была знакома?

– Да, конечно.

– Достойная женщина, правда?

– Очень достойная. И самая красивая первая леди эвер, которая когда-либо была у нас в стране.

– Да. И как ведет себя.

– Да. Она несравненна, реально одна из лучших первых леди в мире. Так она выглядит, так она себя ведет. А ведь мы не избалованы нормальными первыми леди. Какие-то были тетки, которые говорили: "Батя, я стараюсь" и выглядели как хрен знает что.

Сейчас время такое, что люди хватаются за каждую возможность устроить срач. Я считаю, что это очень плохо. Столько вокруг есть врагов, что если мы будем жрать друг друга внутри страны, мы съедим друг друга

– Но хорошая женщина, говорят, была жена Януковича.

– Но ведь это не профессия, хорошая женщина.

– Не профессия. "Дорослі дівчата" – мне очень нравится эта программа.

– Спасибо.

– Это высший пилотаж. Когда две такие уважаемые девушки садятся и начинают говорить о сокровенном – ну, я не могу оторваться. Думаю: "Неужели они и об этом скажут?" Говорят. "Неужели и об этом?" И об этом. Обо всем.

– Обо всем.

– Такой душевный стриптиз тяжело дается или нет?

– Он тяжело дается только в начале. Но потом входишь в раж и, как на сеансе у психолога, начинаешь выворачивать все. А когда ты это выворачиваешь и потом читаешь отзывы, что людям этого не хватало всю жизнь: чтобы звезды, на которых они равняются, которых они привыкли видеть вылизанными, уважаемыми, "надо тренироваться, не пить, не курить"... А они в жизни не такие. И мы в этом проекте рассказали, какие мы на самом деле. И люди в нас увидели себя. И именно поэтому этот проект так крут. Потому что мы такие же женщины: с проблемами, с комплексами, с кризисами в семейной жизни, с расстройствами нервной системы. Со всем гамузом, который есть у всех людей.

– У кого родилась идея записывать "Дорослих дівчат"?

– У Миши Ясинского. Он подговорил меня. Я загорелась и принялась уговаривать Машу. А она ни в какую.

– Почему?

– "Где мы возьмем столько тем?" Я говорю: "Маша, боже, нам по 100 лет – нам есть что рассказать". – "Они закончатся". – "Ничего страшного. Будем переговаривать и придумывать другие окончания". Как я в последней передаче рассказывала историю о летучей мыши. Выдумала другое окончание – и она зашла как новая история. Она очень сомневалась. Она хотела каких-то гостей к нам звать, еще кого-то. Она боялась, что мы не справимся. Но Миша – гениальный человек… Он сказал мне одну вещь: "Оля, нам нужны деньги. Иди делай кейс".

– (смеется)...

– Нет, не о деньгах было, а о...

– А о кейсе.

– К нам реклама не сразу зашла.

– А есть реклама?

– Сейчас уже есть, слава богу. Когда началась война, конечно, ничего не было. Но мы снимали "Дорослих дівчат" – и через полгода к нам уже пришла реклама, и мы стали отбиваться и даже немножко зарабатывать. И Миша мне сказал: "У вас такая синергия... Вы должны делать шоу". А ведь мне два раза повторять... У меня если отзывается, – я уже поверила и побежала. Машу нужно было уламывать полгода. Маша – она очень осторожная. "А как отнесется аудитория?" А как то, а как другое... И мы сняли первую программу, и я предложила: "Это должен быть долгий брак". 20 лет она замужем, 19 лет замужем я, – и нам точно есть что рассказать. Все проблемы, все смешные истории, все несмешные истории.

– Так выворачивать душу на миллионную аудиторию – ну, большинство не решится...

– Я думаю, что мы этим шоу задали тренд на откровенность. После нас появилось множество шоу, где люди откровенны, где они рассказывают и о сексе, и об анальном сексе – и о чем они там только не рассказывают... Но до нас этого не делал никто.  

– А вы и об анальном сексе рассказываете?

– Нет, ну нам просто нечего рассказать. Если бы было, то я бы рассказала, конечно...

– (Смеются). Кто нашел название "Дорослі дівчата"?

– Ой, это очень круто вышло. Гениальное название, потому что до этого была гениальная песня. Я вошла в возраст 40 лет и поняла, что я девочка взрослая. И заказала своему автору песню о взрослой девочке. Это Сысоев написал. Я хотела взрослеть громко, как говорится. Я выпустила песню "Взрослая девочка" и написала книгу, которая называется "неВредные советы взрослой девочки".

– Сама ручонкой писала?

– Нет, у меня был райтер, но мы садились… Она онлайн сидела в Турции. Это была Татьяна Витязь, журналист журнала Viva!.

– Знаю.  

– Мы с ней дружили и просто сидели, открывали пиво или вино – и я ей вываливала... Это было еще перед "Дорослими дівчатами". И я ей под винцо вываливала все, что хотела. Я написала книгу, она получилась довольно классная: и юморная, и мотивирующая, и очень женская, и с советами, и обо мне, о том, как я смотрю на те или иные вещи в жизни.

– И оттуда название "Дорослі дівчата"?

– Да. И когда появилась программа, мы решили, что это, конечно, будут "Дорослі дівчата". Проект, который мы очень любим. И в этом году проект пережил кризис, потому что…

– Война.

– Маша, как всегда, начала жаловаться, что, видимо, мы выдохлись и что у нас больше нет тем. Хотя одна-две программы не очень удачные – не показатель того, что мы выдохлись. Мы тоже люди, тоже устаем. Мы живем в Киеве, мы сегодня не выспались, потому что не спали...

– Взрослые уставшие девочки.

– Взрослые уставшие девочки. Тогда мы не спали из-за ракетной опасности, тогда я приехала как-то к ней на съемку и спала в коридоре в отеле, потому что была сильная ракетная атака. Я уже тебе говорила: мне негде жить в Киеве, и я живу в отеле. Как тревога, так я иду в коридор, кладу на пол подушку, одеяло – и там сплю... Ну, это такой сон, условный очень. И когда в этом состоянии, невыспавшейся, приходишь на программу, не всегда получается феерить.

– Энергия нужна.

– И вот она какую-то программу увидела: "Ой, мы выдыхаемся". И в этом сезоне она предложила нововведение – тройнички. Я ей говорю: "Ты знаешь, дорогая моя, тройничок в семейной жизни приводит к одному: двое остаются, а третий лишний?" Но этот тройничок у нас будет эпизодический. Мы будем приглашать гостью, которая будет что-то рассказывать по теме, которая ей близка. Мы хотим снять программу о мужчине, который на 15–20 лет младше женщины. Но ведь мы с Машкой не имеем такого опыта. А поговорить об этом очень хочется. Поэтому мы пригласим какую-нибудь такую девочку...

– Хочется не поговорить, а хочется иметь уже парня, который на 15–20 лет младше. Скажи, как есть.

– Подожди. Я не могу это сказать прямо на камеру, потому что твое шоу очень любит мой муж. Хотя о том, что я хочу мальчика, он знает...

– (Смеются)...

– Только он думает, что я этого хочу. Он не знает, что я хочу 30-летнего...

– Кому мешает в супружеской жизни 30-летний мальчик?

– Слышал, Вадик? Дима говорит, что не мешает. А ты позволил бы своей жене завести любовника 30-летнего?

– Я – нет.

– А почему он тогда должен?

– Я не сказал, что он должен.

– Так что я говорю: у нас будет немного измененный формат. Но я говорю: "Маша, плохая идея. Потому что в групповухе всегда есть шанс сачконуть".

– Да.

– "Поэтому кто-то будет недорабатывать". Я так и сказала. "Девочкам надо уступать, Маша. И я тебе уступаю".

– Оля, снова возвращаюсь к первому вопросу: откуда взять внутренние силы, чтобы вывернуть душу, говорить на огромную аудиторию те вещи, которые обычно нельзя говорить? Потому что тебя смотрит и муж, и дети твои смотрят.

– Я думаю, что сегодня, особенно после начала войны, да и до этого – время откровенности и честности. Большими артистами становятся люди абсолютно честные. И если ты выходишь что-то п…здеть, то ты не можешь просто говорить об абстрактных вещах. Ты должен говорить о конкретных вещах. А эти вещи не всегда приятные и не всегда смешные, хоть мы их и высмеиваем, не всегда тебя рисуют идеальной. Потому что никто не идеален.

– А хочется быть идеальной?

– Нет, мне не хочется. Уже не хочется. Но доверие сегодня – это самая важная вещь. Потому что иметь голос и иметь право говорить правду – это огромная роскошь. И когда ты себе это позволяешь, оно потом льется из тебя. И ты знаешь, сколько бы я ни рассказывала, может, и не очень приличных вещей, меня не осудили ни разу.

– А ты просто рассказываешь все естественно.

– Ну вот.

– Честная.

– Знаешь, наши кусочки разбирают в Tik-Tok. И кто не знает этого проекта, конечно, пишут, что мы конченые, что мы такие вещи говорим... Но люди, которые наш проект смотрят... У нас, если почитать комментарии, вообще нет плохих комментариев.

– Вы сначала выходили на русском языке.

– Да.

– Потом перешли на украинский. Почему?

– Потому что запрос такой у людей. Если какие-то недоблогеры думают, что это они нас заставили своими черными ртами – нет. Мы приехали с Машей из-за границы... Вот почему живущие за рубежом артисты абсолютно не способны уловить, что здесь творится, о чем им петь, о чем им говорить и какие интервью давать. Они как с другой планеты. Здесь нужно находиться, чтобы улавливать каждый нюанс. А сейчас время такое, что люди хватаются за каждую возможность устроить срач. Я это не оправдываю. Я считаю, что это очень плохо. Когда мы набрасываемся на своих... Столько вокруг есть врагов, что если мы будем жрать друг друга внутри страны, мы съедим друг друга. Так вот, мы приехали с Машей – она из Германии, я из Франции – и начали писать. Мы в Германии писали первые выпуски. И нам было сложно перейти на украинский. И мы решили, что обязательно будем снимать на украинском языке, но нам нужно на это время. И потом хейт…

Боже, мне так обидно, что Ефросининой дали семь лет в России, а мне нет. Мы же с ней на пару видео делали. Мы же плевали в камеру и называли бункерскую залупу бункерской залупой. Чего ей дали семь лет, а мне – нет?

– А ты даже не знаешь о нем?

– Боже, какой ты молодец… И я не знаю.

– Я хейт люблю вообще.  

– Я тоже такая, как ты. Она мне рассказывает: "Тот на нас говорил, этот на нас говорил, еще кто-то". Я этого не смотрела.

– А она уязвимая?

– Она очень уязвимая. Она все это увидела, и у нее была дикая депрессуха.

– А из-за чего был хейт?

– Что мы эту программу еще записываем на русском.

– То есть хейт из-за языка?

– Да. Это был серьезный языковой скандал, в который мы попали с Машей. И я его, если честно, пережила легко. Потому что привыкла к хейту. А во-вторых, я плохого не смотрю. Я не видела ни одного видео... Кто-то о челюстях что-то говорил, кто-то говорил еще о чем-то – я всего этого не смотрела, поэтому меня оно не ранило. Я просто приехала сюда и поняла запрос, посмотрела комментарии под нашей программой, где люди просили, что они хотят украинский язык. И мы прислушались не к скандалистам, которые до этого делали контент на русском, тянули в инфопространство российское говно.

– Сейчас все в вышиванках.

– Все в вышиванках и готовы наброситься на людей, которые что-то делают. А Маша в тот момент делала очень многое. У нее фонд был, она помогала, я ездила бесплатно по всему миру, собирала деньги, покупали автомобили, турникеты... Так много делали, и нас так засрали, что в какой-то момент мы сидели и говорили: "Хочется на зло этого не делать". Но мы своевременно почитали комментарии под нашими видео. Мы прислушались. И не прогадали. Потому что я считаю, что на украинском "Дорослі дівчата" шарма прибавили. Когда я говорила фривольности на русском, звучало немного хабально, а на украинском оно звучит шармово. Я начала звучать более интеллигентно. Не знаю, как это работает, но это работает.

– За изысканность в искусстве.

– Давай. Кстати, о бухле. Когда я призналась в "Дорослих дівчатах", что во времена большой войны я начала подбухивать каждый день, меня тоже возненавидели люди. Начали писать, что у них то же самое.

– Да, конечно.

– Что они тоже находятся в стрессе и тоже полтора года подбухивают.

– А что ты подбухивала?

– Вот так винца подбухивала, но каждый день...

– На ночь?

– На ночь, бокал-два вина.  

– Три...

– И мама мне говорила: "Оля, ты сопьешься". – "Мама, в таком возрасте уже не спиваются". Но она говорит, что женщины спиваются. Что мужчины в таком возрасте не спиваются, а у женщин бывает. Поэтому думайте сами.

– Насчет языка. Ты же дома общаешься по-русски до сих пор?

– Нет.

– Нет?

– Теперь – нет. Расскажу почему. Моя Алиса попала за границу. Она попала в английскую школу, что-то вроде интерната... Когда она, домашняя девочка, которая спит со мной до 11 лет, попала в этот интернат – попала из-за этих проклятых ублюдков, которые пришли на ее землю и выгнали ребенка из своего дома – у нее появилась такая сильная ненависть к ним и к их языку, что ребенок, который до этого никогда не говорил по-украински – раз! – и заговорила по-украински. Чисто, красиво. Откуда она вытащила эти слова? Когда я к ней обращаюсь на русском, она меня не понимает. И когда я с ней говорю на суржике, она исправляет каждое слово. Меня сначала это бесило страшно, но потом я поняла, что это ее выбор, это как будто ее связывает со страной, с домом. И сейчас она приехала домой – общается с нами только на украинском. Мы ей должны отвечать на украинском. И мы перешли на украинский. И мы теперь дома общаемся на украинском всегда.  

– И Маша, старшая дочь, тоже?

– Маша – вообще. Она единственная, кто использует русский язык. Домработница давно говорила, няня моя всегда была украиноязычная. Мы даже не поняли, как это произошло. Очень естественно. Мне просто стало проще говорить по-украински, делать "Дорослих дівчат", давать интервью. Я поняла, что это было в пласте, мы просто это подняли – и вот язык у нас есть. Нам даже не нужно было его учить, он у нас всегда был.

– Насчет Маши Ефросининой. Она столько сделала для Украины...

– Да.

– Ее объявила в розыск Россия, ей срок дали даже заочно.

– Боже, мне так обидно! А я?

– Семь лет дали?

– А я? Слушай, мы...  

– Еще дадут.

– Мы же с ней на пару видео делали. Мы же плевали в камеру и называли бункерскую залупу бункерской залупой. Чего ей дали семь лет, а мне – нет?

– Еще дадут, причем восемь. Я хочу понять природу этого хейта против девушки, которая столько делает для Украины и которую осудила заочно фашистская Россия. Почему находятся люди в Украине, которые ее хейтят?

– Совершенно для меня непонятная ситуация. Я вообще хочу сейчас обратиться к украинцам: если мы будем жрать друг друга, мы очень поможем нашим врагам. Нельзя этого делать. Это работа на врага. Я не могу это доказать, объяснить. Она с первого дня кричала о войне, сделала волонтерский центр, делает столько больших благотворительных проектов... Она никогда в жизни не подставляла, не продавала свою страну. Она не ездила в Москву, не трясла там задницей, она всегда была с Украиной. Отстаньте от человека. От тех, кто был с вами столько лет. Вы побуждаете этим только одно: плюнуть и ничего не делать. Но хрен вам! Мы все равно будем делать.

– Вы с Машей – подруги?

– Да.

– Вы много общаетесь?

– Мы редко общаемся, но когда общаемся, то очень-очень откровенно.

– Она счастливая женщина, по твоему мнению?

– Она счастливая женщина, но сейчас она находится в сложных условиях.

– Почему?

– Потому что Тимур принял одностороннее решение идти на войну. Она посмотрела мой клип на песню "У твоїх обіймах"...

– Красивый клип.

– Который снял Алан Бадоев. И там сначала женщина сидит в пустыне. Постель ее, кровать, но она – как пустыня. И она одинокая сидит в этой постели. Вот она проснулась сначала в своей постели, а потом мысли возвращают ее в реальную жизнь. И она вместе с постелью проваливается в воронку от авиабомбы, в бездну своих переживаний, страхов за своего мужа. И только сама себя она может из этой ямы достать. Когда она посмотрела этот клип, сказала: "Боже, это же обо мне. Когда мне сейчас пишут: "Как ты?" – я пишу одно: "Я в яме". И это переживают сейчас тысячи женщин. И именно об этих женщинах эта песня, которые ждут, которые в пропасти, но должны ради детей, ради семей вытаскивать себя, молиться, верить и ждать.

– Я хотел бы о возрасте поговорить немного. Ты сама сказала, 44 года. Я, может, и не спросил об этом, но я спрошу. А 44 года для девушки, привыкшей быть молодой, красивой, секси... Что такое 44 года?

– А ничего. Я очень долго свой возраст скрывала.

– Да. Уменьшала.

– Только в "Дорослих дівчатах" я сказала, уже когда война началась, что я на пять лет обманывала...  

– Ну, может, тебе сейчас 49.

– Уже видно, что не 49.

– Да.

– Моя карьера началась очень… не только поздно – я ее просто долго делала. И я очень много лет была в статусе начинающей певицы. И когда я сделала проект "Супербілявка", где я бегала в бантике, мне уже было 30 лет. Я была начинающая певица с бантиком на голове. И мне казалось, что это очень стыдно. И я себе отсобачила пять лет. А когда я уже не сильно переживала, думала: "Блин, ну так неудобно… Оманывала – как сейчас в этом признаться?" Думаю: "Ну, пусть будет на пять лет меньше". А когда пришла война, стало...  

– Все потеряло смысл.

– Смысл потеряли все глупости, маски, которыми люди защищают себя от реальной жизни. И я поняла, что возраст – наименьшая вещь, которая меня должна беспокоить. О молодости... Думаю, что я очень энергичная, не чувствую возраста совсем. У меня много энергии, я хочу многое делать, я хочу много любить, у меня неуемный темперамент. Я открыта, я ничего не скрываю, иду по своим желаниям. Я знаю, что мне нравится, знаю, что мне доставляет удовольствие. И я от этого не отказываюсь. Потому я чувствую себя прекрасно.

– Ты что-то с собой делала? Я имею в виду внешность.

– Я очень многое с собой делаю, но это не хирургическое вмешательство. Это серьезный, тщательный косметологический уход. Я перед тем как к тебе прийти, пошла в клинику, сделала микротоки. Я сделала пептидную маску и сделала дорогущий коллаген. Не буду говорить, сколько сотен долларов сейчас на моей роже. Потому она и выглядит очень неплохо. И да, дорогие мои, когда вы пишете в комментах: "Было бы у меня столько денег – я бы так выглядела", – скажу: да, но нет. Еще для этого нужно иметь 90/60/90, как в 16. А мои параметры не менялись уже 40... Ну не 40, а сколько там? 35 лет я в одном весе, я поддерживаю физическую форму, собой занимаюсь. Еще бы только пить бросить – так была бы вообще идеальная. Но тогда бы я превратилась в Машу Ефросинину. Это хорошо, но это не...  

– А насчет 90/60/90, насчет первых 90. Я вижу, ты даже без бюстгальтера сегодня.  

– Это я взяла пример с Рамины. Она светила своей прекрасной грудью… И людям же было о чем говорить. Поэтому зацените и пишите что-нибудь.

Мне кажется, что браки 20-, 30-, 40-летние уже не будут иметь смысла. Когда ты 20 лет прожил с одним человеком, вырастил детей, они тебе внуков принесли, вы еще пять-шесть лет погреблись в огороде – да и умерли. Такова была жизнь. А когда ты, елки-палки, до 60 лет можешь иметь хороший пресс с помощью гормончиков...

– Сбрасывай пиджак.

– Нет, не могу. Я подумала, что я очень трансформируюсь в творчестве. И не потому, что меняюсь, а потому, что мир вокруг меня изменился. Мы уже не такие, как раньше. И я, конечно, иду за своей аудиторией, которая тоже поменялась. Раньше она слушала "Шлепки", а сегодня она не хочет "Шлепки".

– А сегодня – "Ушлепки".

– Она хочет шлепать этих ушлепков. Потому и музыка моя меняется. И конечно, я меняюсь...

– Ну, музыка глубже у тебя стала.

– Глубже.

– Песни глубже.

– И я глубже и старше. Поэтому останусь в пиджачке.

– Мы сейчас будем есть. Ты умеешь и любишь готовить. Я вижу это в Instagram. У тебя очень развитый Instagram, где ты показываешь, как готовишь. Ты много ешь?

– Очень. Я очень много ем. Но я уже говорила: у меня много энергии – и она горит. Я не сижу на месте. Просто полежать – это нереальная штука. Есть люди, которые приходят с работы, ложатся и отдыхают. А я прихожу с работы и начинаю печь хлеб или делать мороженое, или иду в баню, или делаю упражнения. Я не отдыхаю. 

– А что ты любишь готовить прежде всего?

– Я очень люблю готовить необычные блюда. Я не готовлю котлеты никогда. Если с мяса, то это либо стейк, либо чебуреки, либо хинкали. Если морепродукты, то это паста, которую я сама верчу. Вымешиваю тесто, раскатываю на машинке, делаю к ней соус. Я люблю заморочиться. Для меня котлеты – это неинтересно. Для котлет есть тетя, которая их накрутит. А мне нужно, чтобы мной восхищались и хвалили. Я уже сейчас понимаю, немного начитавшись психологической литературы, свои проблемы поняла, но удовлетворять их все равно люблю.

– Как ты форму держишь?

– Я много работаю, не сижу. Бегаю. Я спортом занимаюсь, тренируюсь, не лежу и не сижу.

– Сколько часов в день ты спишь?

– Мне нужно спать больше. Сплю до семи часов. Пять-шесть. Мне не нужно спать. Я не люблю спать, очень тяжело засыпаю. Есть люди, любящие спать днем. Ты можешь поспать днем?  

– Очень хочется, но не могу.

– Мой Вадик каждый день ложится спать где-нибудь после завтрака. Он встает в 4.30, скачет на конях, потом у него растяжка, потом у него заплыв в Днепре, потом он бреется и приходит такой красивый, свеженький на завтрак. Мы с ним завтракаем – и потом он ложится спать. У него уже целый день прошел с 4.30. Для меня идея лечь днем поспать – из разряда совершенно...

– К ужину он просыпается?

– К ужину просыпается. Иногда нет. Смотря сколько выкурит.

– Что он курит?

– Такое курит, что давно пора легализовать.

– Если бы мы с тобой курили, мы бы тоже к ужину просыпались или после.

– Ну да.

– А насчет твоего мужа. Говорят, что вы развелись. Это так или нет?

– Не знаю, кто это говорит, но мои интервью перекручиваются, додумываются. Я знаю после чего это пошло. Я интервью давала, когда только-только вернулась, и меня спросили: "Как ваши отношения с мужем?" И я взяла и откровенно сказала, что когда ты пять месяцев находишься не в семейных отношениях...  

– Чего-то хочется.

– Берешь на себя полную ответственность. Ты становишься независимым полностью, у тебя появляются новые привычки. Когда ты ни с кем не советуешься, когда решаешь, что будут делать твои дети. И ты привыкаешь к этому состоянию. И когда ты возвращаешься домой, ты уже другой, и он другой человек, потому что он тоже привык жить один. Нам было сложно первое время...

– И что?

– Я об этом рассказала в интервью. Очень откровенно сказала, что нам сложно, нам нужно сейчас снова привыкать к супружеской жизни. И снова возвращаться в конструкцию, которая уже не работает. Потому что мы жили семьей, у нас было двое детей. В школу, на секции, туда-сюда, ужины, вместе что-нибудь делаем. А тут Маша в Лондоне учится, Алиса – на бординге. И я возвращаюсь домой одна. Пустой дом, света нет, интернета нет, зима, холодно. Я вернулась в такой ужас! У меня было чувство... Просто предыстория. Я очень люблю свой дом. Я его сама построила. Я так любовно лепила конструкцию! Здесь я построила баньку, а тут у меня пристроечка, а тут у меня огородик, а тут я еще фермочку... Я очень любила это место. Я вернулась и с ужасом поняла, что больше не люблю это место. Оно меня пугает. Я вернулась в январе. Оттанцевала в "Танцах со звездами" в Грузии, вернулась домой. И я вернулась в…

– Самый ужасный период.

– Самый депрессивный период. Дети здесь не бегают, это уже не тот дом, к которому я привыкла. У меня нет работы, я должна сидеть дома. С Вадиком у нас начались стычки, потому что приехал человек, привыкший жить один, у которого уже сформировались новые привычки, а у него – свои. И это уже не тот дом, в котором мы жили. Это уже не то гнездышко. И я впала в такую депрессуху, Дима! Не понимала, что мне делать, как жить, хочу ли я так жить. Мы с ним не находили общий язык. И я об этом откровенно сказала в интервью, и из этого сделали вывод, что мы расстаемся. Нет, мы пережили кризис. Я начала готовиться к концерту 8 марта, вошла в рабочий график. Вышло солнце, я снова полюбила свой дом. И вчера я плаваю в своем бассейне, смотрю на закат и говорю: "Господи, какое счастье, что я дома!" 

– Оля, а вообще тяжело жить с мужчиной 20 лет? С одним мужчиной.

– Трудно и легко одновременно. Легко в том, что этот человек тебя знает как никто. Он полностью знает меня лучше, чем моя мама. Он полностью хочет со мной жить, поэтому позволяет мне быть той, какой я есть. Он меня не долбит, не контролирует, не унижает, он мне помогает, он меня любит. И это единственный человек в мире, который меня любит безусловно.

– А ты его любишь?

– Я люблю… Это нужно знать Козерогов. Если ты любишь меня, я буду тебя любить. Только ты меня перестаешь любить – я тебя тоже не люблю. Поэтому у Вадика нет шанса, чтобы я его разлюбила. Он ко мне выражает такую любовь, что я... А с другой стороны, 20 лет – это сложно. Когда тебе 23, а ему 40 – это очень весело. Когда ему пятьдесят, а тебе тридцать пять, это тоже весело.

– Но уже не так, как было?

– Нет, тоже еще нормально. Я тебе могу сказать, что, с одной стороны, это человек, который знает тебя на сто процентов. С другой стороны, у нас есть уже такая тема: он взрослый, он уже немного хочет другой жизни, а я еще лошадь педальная. Я еще хочу куда-то носиться, делать, у меня шило в жопе, а он уже хочет поспать. С другой стороны, это не мешает, поэтому, пока он спит, я с шилом в жопе что-то делаю. Это тоже очень хорошо. Я вообще считаю, что институт брака не будет таким, как сегодня. Мы очень долго остаемся молодыми, энергичными. И мне кажется, что браки 20-, 30-, 40-летние уже не будут иметь смысла. Потому что, когда ты 20 лет прожил с одним человеком, вырастил детей, они тебе внуков принесли, вы еще пять-шесть лет погреблись в огороде – и умерли. В принципе такая была жизнь. А когда ты, елки-палки, до 60 лет можешь иметь хороший пресс с помощью гормонов... Вы же знаете, что все люди, которые занимаются своим здоровьем, выравнивают себе гормоны. Если у тебя не хватает тестостерончика, ты его – ляп! – на жопку намазала. Если у тебя нет эстрогенчика, ты его – раз! – намазала на плечо. И у тебя совсем молодая энергия. Поэтому я думаю, что длительные браки не будут себя... Люди будут жить, растить детей и дальше уходить...  

– Своим путем.

– Своим путем. Мне так кажется.

– Михаил Дианов, защитник Мариуполя. Я вижу в Instagram, что он постоянно у тебя дома.

– Боже, мы сдружились!

– У вас что-то есть?

– Нет, у него роман с моим Вадиком. Они созрели с первой чарки. Миша Дианов… Я познакомилась с ним… Это Фонд Рината Ахметова, когда они помогали моему фонду "Незламні". Это бионические протезы для военных и гражданских, потерявших конечности. Это серьезный проект, которым я занимаюсь уже полтора года. У нас был большой сбор, и нам не хватало денег, и Михаил Дианов вместе с Фондом Ахметова нам дали два миллиона гривен – и мы поставили протезы прекрасным ребятам. Очень крутой был парень, которому поставили протез. Его на фронте нашла невеста, он не давал о себе знать, потому что не хотел, чтобы невеста жила с калекой. И он подумал: раз мне руку оторвало, я тогда не буду с ней... Пусть она найдет себе, как говорится, целого. Но девушка оказалась любящей, она его отыскала на фронте, она с ним была во время реабилитации, и вот ему установили бионический протез. Что такое бионический протез? Это протезы, которые могут двигаться. И это такое было щемящее видео, когда он взял обручальное кольцо этой рукой, надел ей на палец! Боже, мы рыдали все! Это очень круто – иметь возможность совершать такие чудеса. И мы познакомились как раз с Мишей Диановым, когда они для нас совершили это чудо и дополнили нам сбор. Мы с ним пообщались очень круто. Мы сидели в ресторане, и у нас сразу завязалась дружба. Я его сразу потащила домой, познакомила с мужем – они тут же напились. И Миша тогда шутил, что он из одного плена попал в другой, потому что он у нас был две недели. И теперь, когда он приезжает, он едет к нам, он уже купил себе крутые снасти... У меня было озеро, там всегда полно рыбы. Но поймать ту рыбу невозможно, потому что нужно, чтобы кто-то правильно ее подкормил. И Миша через неделю так мне подкормил рыбу, что теперь туда можно засунуть ноги и поймать рыбу. Он мне сделал прекрасный рыболовный пруд.

– Я хотел у тебя спросить о ЛГБТ.

– Да.

– Почему о ЛГБТ? Потому что в Лондоне, когда там был прайд, ты возглавила колонну.

– Украинскую колонну.

– На прайде.

– Да.

– Где ты, а где ЛГБТ?

– Как это? Во-первых, у меня очень много друзей из ЛГБТ-сообщества. Мой лучший, ближайший друг – из ЛГБТ-сообщества. И все, что он мне рассказывал о жизни, о восприятии себя, о неприятии социумом, о том, как он не мог маме об этом рассказать, и когда мама об этом узнала, какая это для нее была трагедия. И вообще как много проблем у человека с тем, что он не мог открыто сказать, кто он есть. Зная все эти истории, связанные с неприятием социумом огромной группы людей, для меня поддержка этих людей абсолютно естественна. Потому что я за то, чтобы люди были собой. Если я могу быть тем, кто я есть, честной и открытой, почему они не могут? Надо рассказать людям, что наше постсоветское, зашоренное, необразованное, неопытное общество не понимает, что это. Они думают, что это какое-то извращение. Нет, дорогие мои. Есть такие люди, и они имеют право жить, любить и говорить откровенно, кто они есть.  

Когда мне пишут под постами какую-то чепуху, я вообще не реагирую. Но когда трогают моего ребенка, во мне просыпается пантера, которая хочет загрызть каждую суку, которая это написала.

– Да, как им хочется.

– И выбирать того партнера, кого они хотят. Это взрослые люди. Это очень важно. Потому что некоторые говорят: "Что вы защищаете пидарасов и педофилов?" Минуточку... Педофилия – это надругательство над ребенком. А ЛГБТ-сообщество – это взрослые люди, выбирающие себе партнера такого, как им природа надиктовала. Поэтому я за то, чтобы у людей был свободный выбор. Особенно сейчас, когда мы с вами боремся за свободу самоидентификации, самовыражения, свободу слова, свободу быть собой... Этот пункт – абсолютно сюда ложится, потому что эти люди тоже хотят быть теми, кто они есть.

– Ну, это клево было по Лондону так идти?

– Очень. Во-первых, это невероятно крутая атмосфера радости, мира, праздника и свободы, счастья. Там это не воспринимается с негативной точки зрения. Это просто праздник. Люди просто выходят и просто уходят. И радуются. И я очень хотела бы, чтобы в Киеве в такой атмосфере шли парады.

– Как говорят российские фашисты, Гейропа.

– Гейропа. Я за свободу. Я за свободу выбора.

– О девочках твоих хочу поговорить.

– Да, давай.

– У тебя две девочки.

– Да.

– Старшая Маша...

– Пока две.

– Что, Оля может пойти еще на третий шаг?

– Ты знаешь, жизнь непредсказуема.

– Еще какая непредсказуемая!

– Я никогда не говорю "нет". Потому что пару раз в своей жизни я говорила "нет"...

– И было "да".

– И было "да". Вот если о ЛГБТ, до появления моего близкого друга, о котором я рассказывала, я думала, что геев не существует. Что это что-то придуманное. И у меня самый лучший друг – гей. Потом я ненавидела собак и кошек. У меня теперь три собаки и...

– И пять кошек.  

– И пять кошек. Нет, вообще у меня четыре собаки и три кота. Что еще я там ненавидела? А, я ненавидела детей (смеются)… У меня двое детей. Поэтому я теперь никогда не говорю "нет".

– Да. Маша...

– Маша.

– Она училась в Англии?

– Да. Она поступила в очень крутой вуз.

– Да.

– Кстати, моя Маша подала документы в пять английских вузов и один очень крутой шотландский. И во все поступила.  

– Класс. Умная. В отца.

– Ой, она умная! И она очень энергичная и изобретательная. Она очень классно сдает экзамены. Она очень классно собеседования проходит. Потому что она открыта, и это очень подкупает вступительную комиссию. И она выбирает лучший вуз, Goldsmiths...

– В каком городе?

– В Лондоне. И идет на перформера. Это певица, музыкант, и еще им давали такую профессию, как пиротехник. Кстати, этот факультет окончил Тилль Линдеманн.

– Rammstein.

– Почему у них такие крутые шоу? Потому что он пиротехник по образованию. И она там проучилась целый год, но до этого она очень хотела поступить в другой вуз, но это было невозможно, потому что ей было всего 17 лет, и в Англии можно было учиться только в преер.

– Да.

– А в тот вуз в Америке, который она хотела, она поступить не могла, но очень мечтала. И проучившись полгода в Англии, она подает документы в Беркли.

– Ого!

– И поступает.

– В Бостоне.

– Да.

– Классно. А какой факультет?

– Перформер. То же самое. Музыкант, певец.

– Класс. Это самый лучший музыкальный университет мира, я хочу сказать.  

– Мира. Да.  

– Почему я знаю? Потому что у меня сын окончил его.

– Я знаю, я тебе чего это и рассказываю.  

– Да.

– Потому что я о твоем сыне знаю. И поскольку она вступает на зимнюю сессию, у нее полгода... Она говорит мне: "Мама, что я буду здесь полгода делать?" – "Иди в консерваторию". – "А что, можно?" – "Ну, конечно, можно. Сдай экзамены – и иди". И она уходит в консерваторию на композиторское отделение.

– В Киеве.

– В Киеве. Сейчас она учится в консерватории на композиторском отделении.

– Вот это карьера! Потрясающая. А кто учителя у нее?

– Я еще не знаю. Она ведь только пошла. Она хочет подготовиться к Беркли и будет продолжать учиться здесь. Окончит и консерваторию, и Беркли.

– Такая классная девочка она! Я видел, как вы занимались с ней физическими упражнениями. И возник скандал...

– А, да.

– Через бодишейминг. Ее назвали толстой, целлюлитной. И ты подала в суд.

– Ну, вы знаете, жаль, что нельзя на тех людей, которые под видео это писали, подать в суд.

– А они под видео это писали?

– Многое писали. Украинцы всегда были не очень толерантны друг к другу, но сейчас под влиянием войны и агрессии они не выбирают, кого булить. Они видят и пишут какую-нибудь фигню. И это очень некрасиво нас описывает, дорогие мои...

– Маша обиделась?

– Она же блогер у меня. У нее 200 тыс. подписчиков в Instagram, 500 тыс. – в TikTok.

– Серьезный блогер, я бы сказал.

– Она привыкла к хейту. Я не могу привыкнуть. Она мне говорит: "Мама, ну что ты обращаешь внимание?" А я не могу этого выдерживать. Когда мне пишут под постами какую-то чепуху, я вообще не реагирую. Но когда трогают моего ребенка, во мне просыпается пантера, которая хочет загрызть каждую написавшую суку. И поэтому, когда издание устами какой-то конченой журналистки, у которой, кстати, тоже есть дети, пишет подобные вещи, – я решила, что притащу их в суд. Я думаю, что это будет хороший кейс журналистам на будущее. Потому что нельзя писать все, что в твою тупую голову влезет. Мало того, что журналистика вообще в стране очень на низком уровне...

– Это так.

– Профессионалов нет.

– Это так.

– Как и не только в журналистике, а во всех жанрах, как говорится. Вот я сняла клип с Аланом Бадоевым. Это ведь очень глубокое, драматическое видео. Я прихожу на радио – встречает меня девочка-ведущая… Она известна, не буду называть ее имя. "Такой Photoshop у тебя в клипе..." И я понимаю, что она клип не смотрела. Она увидела фотографию. Я к тебе на интервью пришла презентовать клип, а ты его даже не смотрела? Что ты меня спрашивать будешь?". Я просто в шоке. Это все равно, что я бы вышла на сцену и не знала ни музыки, ни слов. И когда я ее уже заставила посмотреть клип, говорю: "Ну теперь что ты скажешь?" Естественно, ей стало очень неловко. Но я говорю о том, что очень часто мы страдаем от того, что люди непрофессионально занимаются своим делом. Они не должны там находиться. Это тоже проблемка.

– Алиса кем мечтает стать?

– Президентом. Правда. Уже года три.

– (смеется).

– Говорит, что хочет быть президентом, потому что хочет навести порядок, хочет, чтобы не уничтожались леса. Она очень любит лес.

– Алиса – от слова лес.

– И она видит, что вырубаются леса – а мы живем в лесу, – у нее такое чувство несправедливости... И она хочет, чтобы не убивали животных. И хочет, чтобы не было войн. Говорит: "Я приду и наведу порядок". Говорю: "Ну что, доченька? Учись..." Я никогда своим детям не говорю, что это невозможно. Я говорю, что это возможно. Главное – мечтать, учиться и работать. И все получится.

– Будет президент Алиса у нас.

– А прикинь, если да!

– А почему нет?

– Представляешь? И мы с тобой это интервью откроем и скажем: "А она мечтала об этом еще с девяти лет".  

– Чем дети тебя удивляют? Чем они тебя вдохновляют?

– Алиса меня очень удивила сумасшедшим патриотизмом, которым она не болела вообще. Она не была патриоткой, она была просто ребенком, который играл, называл себя Валерой...

– А почему Валерой?

– А ты не знаешь эту историю?

– Нет.

– Боже, я тебе сейчас расскажу. Это очень интересный кейс для родителей, которые переживают, когда дети ведут себя не так, как принято. Где-то два года назад Алиса сказала, что "я теперь Валера, хочу носить мужскую одежду"...

– Валера, причем Меладзе.

– Нет. Она была бомж Валера. Когда у нас были какие-то гулянья, у нее был день рождения – она попросила сделать ей свалку. И на этой свалке она со своими подружками праздновала день рождения. Не спрашивай, почему. Я не знаю. Ну потом я поняла. Попросила папу купить ей мужские плавочки, чтобы купаться в бассейне, и ходила в мужском наряде, и говорила, что она Валера. И все: "Что это такое? Она у вас гендерно нейтральная?"

– Это наш следующий президент Валера.

– Это Валерий Вадимович.

– Да.

– А я, посмотрев на это, сделала неприсущую себе вещь, потому что привыкла все контролировать и исправлять. Я ей сказала: "Хорошо, ты Валера". Позвонила в школу, сказала: "Запишите ее как Валера, называйте ее Валера". – "О′кей, Валера – да Валера". Потом я поняла: у нее был протест…

Я делаю то, что желает видеть и слышать от меня моя аудитория. Когда мне говорят: "Ты так изменилась..." Это не я изменилась – мир вокруг меня изменился. И сейчас мои песни пронизаны темой войны.

– Протест, конечно.

– ...против гендерных установок. Она задолбалась слушать: "Не делай этого, потому что ты девочка. Ты же девочка – ты не можешь так делать. А девочки так не делают. А девочки не то, а девочки не это..." Она сказала: "Девочки так не делают ? Тогда я не девочка. Я бомж Валера. Для меня правил не существует". Она побыла Валерой полтора года – и все, она уже не Валера.

– Стала Петром. Нет?

– Нет, она уже Алиса. Она уже покупает платьица. Просто это нужно было пережить. Дать своему ребенку время на понимание, кто он. Не давить, не рассказывать, что ты не такая, что так не делают, что это неправильно, что подумают соседи или что-то еще. Валера – так Валера.

– Ну, я должен сказать, что у Алисы настоящий изысканный вкус.

– О да!

– Чем еще можно объяснить, что она носит футболки с моим изображением?

– Она так тебя любит!

– Хоть кто-то...

– Она так вот берет футболку и говорит: "Гордон – мой краш".

– Алисе привет.  

– Передам обязательно.

– Все, что от меня зависит, – только скажите.

– Скажи Алисе, что ты к ней тоже классно относишься.

– Алиса, я к тебе очень классно отношусь. Если бы у меня была футболка сейчас с твоим изображением, я сделал бы то же, что ты сделала с моим.

– А мы передадим тебе.

– Спасибо. Я это сделаю, Алиса. Дважды. Ты однажды сделала, а я дважды сделаю.

– Она не раз сделала. Она ее не снимает. Ты что? (смеются) Там уже лицо протерлось. От поцелуев.

– Что касается творчества. Мы уже говорили о том, что у тебя много новых песен, ты уже не поешь на русском. И песни, которые ты поешь на украинском, – другие, более глубокие. Как ты выбираешь репертуар? Подавляющее большинство певцов не умеют выбирать себе песни. Не понимают, что такое хит, какие песни нравятся людям. У тебя с этим все четко. Как ты это делаешь?

– Я очень хорошо знаю свою аудиторию. Я знаю, кто слушает меня.

– Кто это?

– Преимущественно взрослые люди, это 30+. Это люди, преимущественно у которых есть семьи, у которых есть дети. Дети тоже фанатеют от Оли Поляковой вместе с мамами. Поэтому я всегда спрашиваю себя: чего хочет моя слушательница? Слушателей у меня тоже много, но это в основном... Очень была смешная история, когда раньше на мои концерты ходили представители ЛГБТ и женщины. И дети. А мужиков в зале не было. И тут пришло, может, пять. Прошло пять лет – и я вижу, в зале стали появляться мужики. И много. И я задаю, значит, вопрос: "Дорогие мои, а есть мужчины в зале?" Они – раз! – ручки подняли. И я говорю: "А кто здесь по своей воле?" Ни одного. И я понимаю, что это женщины привели ко мне своих мужчин, и им тоже понравилось. Потому я точно знаю, что волнует мою аудиторию. До большой, масштабной войны, что они хотели? Они хотели развлекаться...

– Эге-эй!

– Они хотели "эге-гей", они хотели песни о любви, о расставании, о бывшем, о нынешнем...

– "Я королева ночи…".

– Напиться и стать королевой ночи. Это и одинокие женщины, которые хотят быть королевами ночи. Я понимала, что им тогда было нужно. Но когда началась война, все эти люди поменялись. Их проблемы изменились, а особенно, учитывая, что это семейные люди, у них совершенно изменилось мировоззрение. И у меня поменялось. Потому я делаю то, что хочет видеть и слышать от меня моя аудитория. Я всегда иду только за ней. Когда мне говорят: "Ты так изменилась..." Это не я изменилась – мир вокруг меня изменился.

– Время изменилось.

– Время изменилось. И поэтому мне хочется быть во времени. И сейчас мои песни пронизаны темой войны. Это и песня "Дякую", где я поблагодарила всех людей, кто сегодня приближает нашу победу. Это песня "У твоїх обіймах". О женщине, которая ждет своего возлюбленного в пустой кровати. И я хочу сказать, что нельзя сегодня петь о каком-то параллельном мире. "Мы танцуем на вечеринке, мы приехали на джипах"... Как можно об этом петь? Мы об этом не можем... Мы будем об этом петь, когда перестанем думать каждый день о том, что происходит здесь. Поэтому все мои песни – об этом. Потому что я живу здесь. Не просто приезжаю сюда поснимать клипы, пофоткаться на улицах и потом в Лондон свалить или куда-нибудь. Я живу здесь. И я знаю, чем живет моя аудитория.

– Ты сейчас сказала о том, что будет после войны. Мы сейчас ходим, гуляем по прекрасному Киеву. Смотри, какая красота. И как эти бешеные свиньи захотели нас избавить от этой красоты...

– Да.

– Представить невозможно, правда?

– Да. Я помню, когда Миша мне говорил, когда была война в Сирии, и Алеппо… Одна часть города полностью разбита, а во второй работают кафе, люди ходят в ночные клубы, открытые магазины. И это было так…

– Диссонанс.

– Диссонансно. А сегодня мы живем в этом.

– А люди так созданы.

– Мы так созданы, чтобы жить. И очень классно Мишка Дианов сказал, когда пришел 8 марта ко мне на концерт… Все начали ему аплодировать, говорить "спасибо". А он всех остановил и говорит: "А я хочу сказать спасибо вам". И люди, знаешь, притихли... За что? Ну за что нас благодарить? А он говорит: "Если бы не вы, каждый здесь, на своем месте, просто ходя на работу и делая свое дело... если бы не вы, нам некуда было бы вернуться". Так что я хочу сказать, что каждый человек очень ценен тем, что мы остаемся в стране, что мы работаем и каждый приближает нашу победу.

– Продолжая о репертуаре… Что за скандал возник с "Колыбельной" Мирослава Скорика?

– Это была третья неделя войны. Я только уехала за границу. Была в яме. Мне казалось, что моя жизнь кончилась, карьеры больше не будет. Ну какие "шлепки"? Кому это нужно? Я сидела на своем шоу "Королева ночи" из Дворца спорта и рыдала. Когда мне поступило предложение петь гимн на матчах "Шахтера", я просто как из гроба встала, они меня оживили. Хочу сказать огромное спасибо "Шахтеру" за то, что они именно меня выбрали петь гимн. С этого началась моя песня. Ибо до этого я думала, что все. И тут я слушаю мелодию Мирослава Скорика и у меня возникает дикое желание спеть песню о том, что я чувствую сейчас: о детях, которых я тоже прятала в бомбоубежищах, с которыми пряталась, с которыми тяжело выезжала из Украины... Это же все мы пережили. Это я не то что послушала где-то – мы три недели сидели в бомбоубежищах. Я позвонила Александру Вратареву. Это мой близкий друг, написавший песню "Шлепки".

– Да, он прекрасный поэт.

– Ему уже очень много лет, но он совершенно в здравом уме и работает, работает, работает.

– Он мог быть моим папой. Он когда-то ухаживал за матерью.

– Да?!

– Да.

– Так вот... Я ему звоню: "Пожалуйста, напишите все, что чувствуете. О детях, о том, что "наш батько обов'язково повернеться і буде з нами", и что "вишня вітами гойдає, добрий ранок нас стрічає край рідного дому", и "воїни вертаються, боями обпалені, і наш тато знову з нами", и "все буде добре". Попросила: "Сначала опишите все, что с нами сейчас происходит, о молнии, "засинай, моя донечко, це ворожа бомба, але ти не бійся: я тебе прикрию". И потом о том, что все обязательно будет хорошо". И он просто за одни сутки присылает мне гениальный текст. Но ведь я нахожусь бог знает где. Я тогда была в деревне в Провансе, во Франции. Там ничего нет. Я начинаю искать студию. Нахожу студию, которой лет 50. Мы когда зашли в эту студию, она вся была покрыта пылью. Дед старик, который меня записывал, француз, вообще ни бельмеса на английском... Я где-то три дня сидела на студии. И мы записали эту песню.

– Ты можешь напомнить нашим зрителям сейчас, как эта песня?..

– Да. Эта песня называется "Колискова". Когда я это делала, у меня не было ни одной мысли о какой-либо карьере или о каких-то заработках или еще о чем-то. Я просто хотела записать песню о происходящем. Потому что это была первая песня.

– Как она звучала? Хоть куплет.

– (поет) "Засинай, моя донечко, моє рідне сонечко. Чуєш, грім гуркоче? З неба не гроза – громовиця люта і страшна..."

– Красивая очень.

– Забыла слово. Потому что не пою эту песню на концертах, потому что не имею права. Наследники в какой-то момент сказали: "Или дайте нам большие деньги, или не пойте эту песню". Когда прошло четыре-пять месяцев после войны, о каких больших деньгах могла идти речь? Я вообще не знала, я когда-нибудь еще буду что-то зарабатывать, или нет. Или те деньги, которые я вывезла в трусах в маленькой пачке...

– В трусах вывозила?

– Я вывозила деньги в трусах... Я одна ехала с детьми. Можно было вывезти только $10 тыс., а у меня там было немного больше. И я остальные спрятала в трусы. Ну, это был не миллион долларов. 25 тыс. или 30 тыс. было. И я думаю: "Эти деньги на сколько? На месяц? Ок. На год? Не очень. На всю жизнь?" У тебя есть только эти деньги – и больше ничего. И тут они мне говорят: "Платите нам деньги или..." Мы сказали: "Давайте договариваться. Давайте, может, дешевле?" Они стали рогом. Ну, что делать? Я могу сказать только одно: если бы Мирослав Скорик услышал мое исполнение этой песни... Потому что тогда плакала моя душа. Она исполнена настолько честно, настолько пронзительно, что он дал бы согласие этой песне жить.

– Я был знаком с Мирославом. Он действительно умнейший композитор. Я обращаюсь к его наследникам. Я думаю, что нужно найти общий язык с Олей, потому что эта песня – это действительно ее душа и гениальная музыка Мирослава Скорика. Я думаю, нужно найти компромисс. Правда?

– Да. Я готова идти на компромиссы.

Я не ездила в Москву с конца 2014-го – начала 2015-го. Я всегда поддерживала Украину, я всегда говорила, что Крым – украинский, признавала войну с 2014 года. Я всегда была с Украиной. Почему я не имею права из-за этого конченого правила поехать на "Евровидение"? Мне кажется, что это несправедливо.

– Оля, когда ты была за границей, ты же у Ники Белоцерковской останавливалась?

– Да. Ника – это вообще...

– Прекрасная женщина, да?

– Это моя любовь. Это человек, который меня просто ошарашил. Потому что быть патриотом своей страны и идти на риски – это одна история, а помогать... Нет, ну, это не чужая страна, потому что Ника родилась в Одессе, она украинка наполовину. Но она очень долго жила в России. И уже 20 лет живет во Франции.

– Она была топ-блогером русским.

– Да. Она уже 20 лет живет во Франции. И когда все это произошло, она с первых дней начала антивоенную... Не пропаганду, а информирование. У нее очень крутые пронзительные тексты, у нее очень крутые мозги, она очень классно излагает...

– Она настоящая, правда?

– Очень настоящая. Она договорилась, что первая получила срок в России. Она пострадала имущественно.

– Да, я знаю.

– Но ее это не остановило. Я познакомила ее с моей прекрасной подругой Светланой Легкой. Я сейчас расскажу и об этой девочке, и о той. Ника каждый день на фонд деньги отсылает, покупает постоянно еду, теплое белье, носки... Трусики выбирает, лифчики для девочек на фронт. Баулы присылает сюда, а Светуличка моя садится в джип, надевает каску, бронежилет – и на Бахмут. И два раза в неделю возит, возит, возит...  

– Мы им приветствие передаем. Да?

– Привет обязательно и Никусе, и Светухе.

– Света же преподает еще в Университете культуры?

– Да, преподает.

– Прекрасная девушка тоже. Когда ты жила у Ники Белоцерковской, когда душа рвалась в Украину, были отчаянные мысли? Было такое, что "зачем мне такая жизнь? Я не знаю, что будет дальше"?

– Как у всех... Это все пережили. Но я тебе хочу сказать, что нет такого, что оставшимся в Украине было хуже или лучше, чем уехавшим. Выехавшие – у них еще добавляется чувство вины. Тебе кажется, что ты мало делаешь, что бы ты ни делал. Мы купили внедорожник. "Да что этот джип? Это мало". Собрали деньги – передали. Мало. Я помню, что не могла ходить в рестораны, не могла ничего делать. Мне казалось, что я на это все права не имею. Там война, а я уехала. Мне нужно только одно делать: помогать, помогать. Или ты чувствуешь себя как дерьмо. И только когда я вернулась, поняла, что у себя дома я имею право на все. И когда мне какая-то тетя написала недавно... У нас с Машей Ефросининой был банный день, она ко мне приехала, и мы там чайочки гоняем, снимаем себя... И она пишет: "Как вам не стыдно показывать свою роскошную жизнь, когда в стране война?" Я к ней захожу на страницу, а она из Португалии, сука. Я у себя дома. Я хочу здесь жить! Я хочу здесь иметь возможность на радость, на счастье. И никакие бл...дские орки у меня этого права не отнимут".  

– Да. В Швеции ты записала альбом.

– О да!

– И с кем-то дуэт. С кем?

– Army of Lovers.

– Да?

– Ю-ху! Да! Как это вышло?

– Не хило...

– Это получилось случайно. Потому что мы начали сотрудничество с музыкальным продюсером Army of Lovers Андерсом Хадсоном еще до войны. Мы ему заказали шведский суперблокбастер на "Евровидение". И он написал такую крутую песню, которая взяла первое место на "Евровидении" с ходу. Он писал уже песни на "Евровидение", и его песни уже выигрывали "Евровидение". Мы записали песню и собирались ехать на "Евровидение". Но ты знаешь, какие правила у нас.

– Ну там есть моменты, да.

– Есть там моменты, по которым... Но, если честно, я хочу на "Евровидение" поехать. Если эти правила будут изменены, то я обязательно уеду. Так вот, мы записали. И потом решили еще записывать песни. И когда началась война, мы приехали туда такие несчастные... У нас на лицах было написано, что мы несчастны, что у нас забрали жизнь, забрали мечту, забрали все. И то ли они нас пожалели (смеются)… Мы познакомились с Александром Бардом, классно с ними посидели, он говорит: "А давайте сделаем дуэт". Я чуть не уссалась от радости. Потому что для меня "Абсешн"... Эта телка с этими губами, с этой розой...

– Да.

– Это все, чем я вдохновлялась, делая свой клип "Люли", все свои клипы. Это такой красивый гротеск, которым я вдохновлялась все свое сначала детство, а потом уже взрослую жизнь, когда я все это немного подлизывала, вдохновлялась и снимала себе. Потому что для меня это очень-очень близкий жанр. И вот эти люди, на песнях которых я выросла…

– Теперь растут на твоих.

– Они мне предлагают сделать дуэт. И Андерс написал прекрасную песню, суперхит. И вот я уже еду ее презентовать в Швецию...

– Так она записана уже?

– Уже записана.

– А клип будет?

– Будет обязательно. Теперь будет очень красивая видеосъемка. Мы едем на самое популярное шоу в Швеции, где мы будем ее презентовать. И 6 октября – мировая премьера. Я хочу вам сказать, дорогие мои, что это первая коллаборация со звездами такого уровня в нашем шоу-бизнесе. Миша мне говорит: "Не хвастайся". А чего "не хвастайся", если могу?

– Army of Lovers – это мощно.

– Крутые. Правда?

– Да, это мощно. Наш шоу-бизнес будет очень счастлив от того, я думаю.

– Я думаю, все будут радоваться. У нас такой "хороший" шоу-бизнес...

– (Смеется).

– Я поняла, какая сила в европейцах в смысле того, что они никуда не спешат, живут в свое удовольствие. И потому в 60 лет они не зай...банные, не страшные, пожилые, задолбанные жизнью люди, а офигезные, расслабленные, веселые, энергичные... Боже, этот Александр Бард... Он как мальчишка. А ему 60 лет. Ты знаешь, что он еще и министр финансов Швеции (Бард никогда не занимал должности министра финансов Швеции. – "ГОРДОН")?

– Будь я министром финансов в Швеции, я бы тоже был как мальчик (смеются).

– Ты подожди. Они не п...здят ничего.

– А, ну тогда другое дело. Мы увидим Олю Полякову на "Евровидении"?

– Я очень хочу поехать на "Евровидение", как абсолютно любой артист, которому есть что там сказать. Мне есть что сказать.

– И показать.

– У меня реально очень крутая песня. Это еврохит, написанный лучшим шведским автором, который писал очень многое для "Евровидения". Просто в Украине, когда неслось с Maruv, внесли правила, по которым люди, которые ездили в Москву после 2014 года, не могут участвовать в "Евровидении". Я не ездила в Москву с конца 2014-го – начала 2015-го. Даже к маме не ездила. Я всегда поддерживала Украину, я всегда говорила, что Крым украинский, признавала войну с 2014 года. Я всегда была с Украиной. Почему я не имею права из-за этого конченого [правила] поехать на "Евровидение"? Мне кажется, что это несправедливо.

– Сейчас будет генеральная репетиция. В Киеве 26 октября пройдет твой большой сольный концерт во дворце "Украина", пострадавшем от российского ракетного налета 31 декабря 2022 года. Такой подарок перед Новым годом рашисты нам сделали.

– Слава Богу, его отремонтировали. Кстати, это Фонд Рината Ахметова сделал, если я не ошибаюсь.

– И 26 октября...

– Там будет у меня концерт. И ты знаешь о 26 октября?

– Нет.

– Ты еще не знаешь, что это международный день Оли Поляковой?

– Да?  

– С 2016 года я делаю сольный концерт 26 октября. Сначала он был во дворце "Украина", потом мы переместились во Дворец спорта... И каждый год 26 октября на всех шоу по всем каналам Полякова выскакивала, как перо из задницы, и кричала: "26 октября я вас жду". И это просто растащили на мемы. И только в прошлом году этого не произошло из-за войны, а в этом году я снова хочу 26 октября всех пригласить. Тем более что это немножко будет не такой концерт, как обычно. Он будет с симфоническим оркестром в сопровождении хора! Не смотри на меня, как на сумасшедшую.

– В сопровождении хора. Кто не придет 26 октября, я даже не хочу говорить, что будет.

– А ты придешь?

– Я приду.

– Обязательно приходи. И еще я тебя знаешь, куда хочу пригласить?

– Нет.

– Я там на большой сцене пою, а потом тебя за руку возьму – и в подсобку затащу.

– Там малая сцена.

– На малой сцене у меня будет еще один очень крутой проект. Это будет моноспектакль. Это будут украинские народные песни, все, которые мы знаем и любим с детства, в современных обработках. Там можно будет и поплакать, и посмеяться. Очень крутой спектакль сделали, щемящий, пронзительный и вместе с тем жизнеутверждающий.

– Я напоследок спрошу: все будет хорошо, Оля?

– Все будет обязательно хорошо. По-другому быть не может. Короче, все будет хорошо. Так называется моя программа, если ты знаешь. Это не просто фраза для меня, потому что я этой фразой успокаиваю всех всю свою жизнь. "Все будет хорошо". Я когда начинаю анализировать жизнь: каждые 5–10 лет последующих лучше, чем предыдущие. Правда?

– Да.

– Что бы ни случалось: какой бы ни был коронавирус, какие бы ни были дефолты или еще что-то, все равно через 10 лет люди живут лучше, чем 10 лет перед этим. Да, у нас сейчас очень тяжелый период, нам всем тяжело...

– Но впереди...

– Но впереди гораздо лучше.

– Друзья, мы сейчас стоим в центре Киева. Стоим и будем стоять. И точно уже напоследок я хочу сказать, что Оля Полякова едва ли не единственная украинская певица, которая поет без фонограммы. И сейчас она это подтвердит, я надеюсь. Я ее попрошу спеть в конце нашей программы, чтобы все услышали прекрасный голос Оли Поляковой.

– А что петь?

– А что угодно.

– (Поет) "Ой у вишневому саду – там соловейко щебетав…"

– И на этом мы заканчиваем. Спасибо вам. Слава Украине!

– Героям слава! А мы все сказали? Я же забыла сказать еще об одном своем проекте. Это очень важно для меня. Я занимаюсь уже полтора года эвакуацией детей-сирот из прифронтовых зон. Мы вывозим детей в Турцию. Там они живут в отелях. Специальные отели, которые турецкая сторона нам любезно предложила. Они там учатся, едят. Я к ним езжу. Я просто хочу об этом сказать, потому что мы очень много собираем денег. Там больше 2 тыс. детей. И каждую неделю мы отправляем туда 100–200 детей. Потому что сирот в Украине очень много. И кроме нас с вами о них некому позаботиться. Если можно, QR-код...

– QR-код. Посмотрите на него внимательно.

– Обязательно. Давайте донатить. Дети – наше будущее. Спасибо.