Выступать до Магомаева было сложно, после него – бессмысленно. Люди шли не на концерт – шли на Магомаева
Композитор Игорь Поклад отметил, что азербайджанский певец Муслим Магомаев предлагал ему переехать в Москву.
История третья. Муслим Магомаев (упущенные возможности).
Пожалуй, одни из самых светлых и одновременно печальных воспоминаний.
Недавно я увидел по телевизору анонс фильма о Муслиме. И вспомнил нашу последнюю встречу во дворце "Украина" на одном из юбилеев газеты "Бульвар". Муслим, по обыкновению, заполнил собой и своим волшебным голосом весь огромный зал, подчинив каждого из сидящих и стоящих вдоль стен зрителей...
Как всегда, элегантный, спокойный, в белоснежном смокинге, он пел и весь зал подпевал ему. Незабываемое, чарующее зрелище. Через несколько минут мы встретились за кулисами, обнялись, посетовали на то, что давно не виделись и... не поработали. На прощание он протянул мне руку и сказал традиционную фразу: "Игорь, будешь в Москве, позвони, заходи, я буду ждать. Мы и так потеряли кучу времени, надо успеть поработать".
Я бывал в Москве не раз и не два с тех пор. Но не позвонил, не зашел... А теперь и звонить некуда, и зайти не к кому. Муслим слишком далеко, даст Бог, мы встретимся там...
А начиналось все в далеких 60-х. Меня вызвали в министерство культуры и поручили создать девичий вокальный ансамбль. И я его создал. Уже довольно скоро коллектив "Мрія" завоевал популярность, нам предоставилась возможность выступать на "первых" площадках страны.
Так мы оказались в Москве на фестивале. Кажется, назывался он "Московские зори". "Зеленый театр", который служил основной площадкой фестиваля, почувствовал на себе всю ту любовь и обожание, которые обрушились на молодого, но фантастически талантливого исполнителя Муслима Магомаева. Нет его в сетке вечернего концерта – зал полупустой, есть – по периметру конная милиция и толпа, которую еле сдерживали правоохранители. Выступать до него было сложно, после него – бессмысленно. Шли не на концерт – шли на Магомаева. Мы пересекались, даже здоровались, но близко не были знакомы.
Познакомились мы через несколько лет. После концерта в Колонном зале Дома союзов, который давал Иосиф Кобзон, нас – меня и Юру Рыбчинского – пригласили в гости к народной артистке Советского Союза Людмиле Зыкиной в ту знаменитую московскую высотку, которую потом мы видели в фильме "Москва слезам не верит". Компания была небольшая: хозяйка дома – Зыкина, Света Моргунова – известная советская телеведущая, сам Иосиф, мы с Юрой и Муслим. Мы посидели, выпили и Иосиф попросил: "Мусик! Сыграй нам что-нибудь, спой, если не трудно".
Никаких возражений, никаких "ломок", Муслим взял бокал с коньяком, отпил немного, поднялся и двинулся к пианино. Скажу честно, я, с ранней юности подрабатывавший аккомпаниатором, был просто сражен его техникой игры. Невероятно! Восхитительно! И вдруг он запел. Но не своим голосом, не тем, к которому привыкли сотни миллионов слушателей! Он стал подражать известнейшим зарубежным исполнителям того времени – Тому Джонсу, Френку Синатре, Иву Монтану! Вот закрой глаза, и ты не отличишь. Мы ахнули... А потом он стал петь джазовые композиции.
Но еще через несколько минут мы разинули рты – Муслим спел нам несколько партий из снимавшегося тогда мультика о Бременских музыкантах! Это было нечто! Мы смеялись и восхищались одновременно!
Сказать, что я был поражен, – не сказать ничего! Это было открытие, я увидел и услышал совершенно другого Магомаева – безгранично, божественно талантливого и неповторимого... Когда мы расходились поздно ночью, он протянул мне номер телефона и попросил: "Позвони. Мы поработаем. Я буду ждать".
И я позвонил. Мы встречались каждый раз, когда я бывал в Москве. Благодаря Муслиму у меня всегда был номер в самой современной по тем временам гостинице "Россия", мы обсуждали, строили планы, он разучивал что-то новое. А однажды он сказал мне: "Слушай. Ну сколько ты будешь мотаться из Киева в Москву? Может, давай сходим к мэру, я выбью тебе квартиру, переедешь сюда и мы, наконец, сможем поработать по-человечески, а не наскоками?" Но я отказался... Мой дом – Киев, а не суетливая и чванливая Москва.
Через год меня пригласили в Москву по важному делу. Нашу с Юрой Рыбчинским песню "Глаза на песке" выбрали для исполнения на международном фестивале в Чили. По тем временам неслыханное дело – советская песня на фестивале в стране, с которой, по-моему, у нас и дипломатических отношений не было. Но могу ошибаться...
Исполнять ее должен был Муслим. Я вернулся, занялся оркестровкой и через месяц привез в Минкульт Союза готовый вариант. Сижу в приемной министра, жду приглашения. И вдруг мимо пролетает какой-то маленький человечек с газетой в руках. Шепчет что-то на ухо секретарше и прошмыгивает в кабинет министра. Через полчаса выходит пунцовый и довольный собой. Без газеты.
"Игорь… Тут такое дело, – обращается ко мне министр, – вы с Юрой, конечно, молодцы и все такое, но..." Он протягивает свежую газету "Известия" со статьей, в пух и прах разносящей две песни – нашу и "Эти глаза напротив". Автором статьи была жена поэта Роберта Рождественского Алла Киреева. Естественно, о поездке с этой песней и говорить больше не приходилось. Все, точка. Зарубили. И нас с Юрой, и Муслима, который уже готовил ее.
Тем человечком был известный советский композитор, автор музыкальной "Ленинианы" Серафим Туликов. Больше мы его не видели. А вот Киреева через несколько лет подошла, повинилась, сказала, что совершила огромную ошибку, но… поздно, песня так и не прозвучала в исполнении Магомаева. Похоже, ему просто не дали ее спеть. Такое было время.
Через несколько лет Муслим позвонил мне: "Игорь. Привет. Я в Киеве – можешь подъехать? Я в гостинице "Украина".
А еще через час мы обнимались и радовались встрече. Одним из условий поселения Магомаева в гостиничный номер было наличие инструмента. Он сел за рояль и запел мою "Кохану". Сегодня это единственная сохранившаяся запись моей песни в его исполнении. Я очень дорожу ею.
Тот день, когда мы виделись в последний раз, я запомнил на всю жизнь. Нам ничего не мешало встретиться. Нам ничего не стоило работать все эти долгие десятилетия, но мы все время откладывали и встречу, и работу "на потом". А "потом" не случилось...
Муслим... Такой славы, такого обожания, такой всенародной любви, уверен, больше никто и никогда не добьется. Никто, кроме него, не уйдет со сцены в расцвете сил. Потому что будет жалеть себя и страдать без всего, что сопровождало его на протяжении долгих лет. Вряд ли кто из нынешних выглянет в окно ресторана в день своей свадьбы и будет петь для собравшихся под стенами поклонников – слишком гордые и самовлюбленные ныне "звезды". И, если уж совсем честно, он и был той самой единственной "звездой"! Такой уровень подвластен немногим. Сочетание всех лучших человеческих качеств, помноженных на безграничный талант, – это то, что не приобретается! Это то, чем может наградить Бог. Растерять все это – дело нехитрое. Взлелеять и приумножить – огромный труд. И Магомаеву это было под силу.
Уходит время. Настоящее уходит. На смену приходит эрзац, заполонивший сцену и души. Тем важнее не забыть светлое и чистое. Муслим такой – светлый и чистый. Всех забудут, а его помнить будут. Уверен.
Единственное, что мне остается сегодня, – поблагодарить судьбу за такой щедрый подарок – дружбу с гениальным человеком. Пусть там, наверху, ему будет так же светло и тепло, как на Земле, которую он украсил своим талантом. Светлая и вечная память тебе, Орфей ХХ века.
Источник: Незабутні - Незабываемые / Facebook
Опубликовано с личного разрешения автора