Миколайчук: Не считаю в нашем мире возможным показывать, что ты талантливый композитор и поэт. Нужно держаться в тени
Украинский певец, композитор и аранжировщик Андрей Миколайчук, который на пике популярности пропал из эфиров и с концернтых площадок, в интервью изданию "ГОРДОН" рассказал, что стало решающим аргументом в его уходе со сцены, почему, на его взгляд, в современной Украине мало хороших песен, по каким причинам он не продает свои песни и почему не ездит выступать на восток Украины. Издание "ГОРДОН" публикует интервью с Миколайчуком в день 60-летия певца.
6 декабря Андрею Миколайчуку исполняется 60 лет. Он родился в Умани в семье учителей физики. Окончил музыкальное училище и музыкально-педагогический институт. Восемь лет проработал музыкальным воспитателем в детском саду. Стал популярным после участия в фестивале "Червона рута" в 1989 году. С песнями "Піду втоплюся" и "Підпільник Кіндрат" стал лауреатом второй премии в жанре поп-музыки и получил приз зрительских симпатий. Выступал с концертами в городах Украины. В начале 2000-х годов музыкант принял решение завершить гастрольную деятельность.
Радость творчества – лучше, чем оргазм
– Андрей Михайлович, вы уже почти 20 лет не гастролируете. Вы говорили раньше, что в шоу-бизнесе разочаровались, поскольку там не оказалось места творчеству. А что стало последней каплей?
– До шоу-бизнеса мне дела нет. Я перестал выступать, потому что началась коммерциализация. Когда живешь в Киеве и нет денег платить за появление на телевидении, что остается делать? Например, мне говорят, что хотят $1 тыс. за эфир. Прихожу, а они уже выставляют счет $1,5 тыс. У меня нет таких денег.
При Советском Союзе была одна кнопка, и гарантированно вся Украина знала песню "Піду я втоплюся у річці глибокій". А потом пришло 20 программ. Ты платишь огромные деньги, а гарантий нет никаких. К тому же нет денег на студию. По инерции я еще катался, но что бы ты ни делал, ничего сделать нельзя. А идти работать за копейки я не могу. Меня приглашал тот же Поплавский. Но я знал, что работать на папу с утра до вечера не буду, плюс у него очень много шаровых концертов. Загонит музыкантов куда-то...
Мое решение об уходе со сцены зрело около пяти лет. А в 2000 году одна женщина обратила на меня внимание, и мы вместе с ней уехали на юг, в Николаевскую область, купили там дом и стали жить. Было покончено со всеми гастролями.
– То есть на покупку дома вы заработали?..
– Сейчас я вам скажу, за сколько его купил. Так мало, что не могу передать: то ли $500, то ли $800. Дом был в не очень хорошем состоянии. Я его достраивал. Там тоже были моменты. Строители, когда узнали, что я из Киева приехал, начали доить меня, в итоге я сам научился некоторым строительным работам. Вообще, я хотел построить над морем студию, чтобы люди приезжали и записывались. Но появилась цифра, и это стало никому не надо. Но мой уход был уходом не со сцены, а в студию над морем.
– Вы говорите, что невозможно было заработать в Киеве. А в Николаевской области вы за что жили?
– Я купил две квартиры, они мне приносили доход. Но в любом случае вариантов других не было. Из Киева уехать было необходимо. Я просто перестал писать хорошие песни – такого уровня, как "Піду втоплюся", "Отаман", "Агент Кольцов". Песни писать очень сложно. Нет во всем мире учебного заведения, окончив которое человек начинает уметь писать хорошие песни. Есть миллионы учреждений, в которых учат играть Баха или Моцарта, игре на трубе или скрипке. А композиторов мало – 1% к 99% выпускников музыкальных вузов. Но песня не преподается в консерватории вообще. Надо понимать при этом, что песня гораздо сложнее, чем симфония. Песня – это тайна, в которой нет места драматическим путешествиям по тональностям, как учат в консерватории. Может, поэтому композиторы – выпускники консерватории не умеют писать песни.
– А вы не думали, что, возможно, по-другому, более критично стали смотреть на творчество и сами решили, что песни плохие?
– У меня есть несколько ноу-хау в сфере создания песни и жесткая пропускная система. Если у меня запев не согласован с припевом, он безжалостно будет вычеркнут. Если в припеве нет ощущения настоящего времени – тоже. Я давно посвятил Диме Гордону песню "Коли ти йшла на тонких каблучках, то моє серце билось в ритмі ніг твоїх". Клип на эту песню был на протяжении трех месяцев на первых местах в хит-параде "Территория А". Но сейчас я бы написал так: "А ти ідеш на тонких каблучках, і моє серце б'ється в ритмі ніг твоїх". "Коли ти йшла" не бывает!
– А если речь идет о воспоминании?
– Нет, ничего нет! Нет воспоминаний!
– Так по этой логике половина романсов плохие!
– Да! Да, они плохие. Но в моем подходе бывают исключения. У меня есть песня про Тунис и Багамы: "Вітер з моря для нас про кохання співав і шептав про Туніс і Багами. Я тебе обіймав, я тебе цілував, і мені ти шептала: "Коханий". Я начал переделывать эту песню, потому что в ней слабое ощущение настоящего времени, а она сопротивляется, не дается!
– Песня укоренилась, вызрела, характер у нее есть – уже не переделать…
– Я согласен. Но я стал думать: "Интеллектуально я прав, а экзистенциально ничего не могу сделать и изменить ее". И тогда я сделал вывод: если материал сопротивляется, ты должен принять это, но расти дальше. Я понял, что в песне "Туніс і Багами" это я конкретно сейчас иду по берегу и вспоминаю в настоящем времени, именно сейчас.
Проблема в том, что в истории музыки отдельно истории песни вообще нет. Ее запихали в какое-то народное творчество. История украинской песни – это я, это мое бытие. Только при советской власти песня стала жанром. При царе-батюшке тупые были, а коммуняки подняли массовую военную, рабочую песню. То, что произошло при советской власти, это чудо. В 1945 году Леонид Утесов сказал: "Жалко, что война закончилась. Какие песни написаны!" А сейчас война, но ни одной песни не написали. Кадров нет, нет инфраструктуры. При Советском Союзе просто за деньги не могли поставить в эфир дребедень, а сейчас крутят с утра до вечера. Это привело к культурной катастрофе.
Мне никогда ни за что не платят. А когда я уйду из жизни, начнут говорить об украинском ренессансе
– По-вашему, есть ли сейчас хорошие авторы песен в Украине?
– Нельзя сказать, что их нет, но нет тенденции. Те единицы, которые пишут, не делают погоды.
– За последние пять лет какая-то песня вас впечатлила?
– Я живу в совершенно другом мире и считаю, что даже сталинские песни имеют недостатки. Я говорю о московском ренессансе 1920–1950-х годов. Тогда появились сотни песен высочайшего качества. Сейчас мне нравятся какие-то песни, но теоретически. Тот же Юра Рыбчинский пишет хорошие. Но эти песни в информационном поле на заднем плане находятся. Их никто не слышит, как и меня.
– А для кого из исполнителей вы пишете песни?
– Я пишу для вечности. У меня совершенно другие представления и ценности.
– А есть ли у вас реальные заказчики песен?
– Есть. Приходят. Я говорю: "Извините, я занят".
– Но почему?
– Вы хотите меня привязать к миру сиюминутного успеха, от которого я полгода не смогу отмыться? Одна из причин – что мне никогда ни за что не платят. А когда я уйду из жизни, начнут говорить об украинском ренессансе. Мне по приколу писать то, за что никто не платит деньги. Я не выхожу на связь, меня найти невозможно.
– Но вы же живете в мире материальном…
– Нужно сохранить чистый взгляд, душу. Нельзя размениваться. Вот как женщина не будет спать с каждым (мало ли там, кто этого хочет) – у нее есть гордость. Так и я. Ты хочешь с Богом разговаривать, так разговаривай с Богом. Из-за передачи прав на песни третьим лицам распался ансамбль ABBA. И это хваленый западный мир, где есть законы. У нас же нет законов. И нет понимания, что мои песни бесценны. Мне предлагают 200 грн за песню! Да я с голоду умирать буду, но не пойду на это. Люди хотят меня поиметь, как проститутку. Нельзя этого допустить. Ты один раз опустишься – и не отмоешься никогда. Один известный певец просил меня переделать ему песню. Я говорю: "Что-что?!" Мне уже 60 лет. Надо понимать, что, если до сих пор я не замарался ни обо что, делать это сейчас бессмысленно. Мне и пенсию скоро дадут. Я узнавал – 2 тыс. грн. 10 дней я проживу, а там и деньги от сдачи квартиры получу. От голода не умру.
Эмоционально я не привязан к СССР, но, в отличие от сегодняшнего грозного мира, который надвигается на нас, новой цивилизации, которой чихать на человека, те ребята брали на себя ответственность
– Вы однажды сказали, что мечтаете иметь несколько жен…
– У османов было по три или четыре жены. И я 10 лет назад хотел, чтобы Бог послал мне трех-четырех женщин. И вот прошло 10 лет. Бог через 10 лет послал мне моржих – там, где я живу в Николаевской области, есть любительницы плавать зимой. Только холодная морская вода не дает на них реагировать. В Facebook у меня есть поклонницы – 4 тыс. очаровательных женщин. (Я, кстати, к этому Facebook не имею никакого отношения). А мне 60 лет. Где вы раньше были, товарищ Бог? Не слали мне, одинокому мужчине, живущему в Киеве 1990-х годов, 4 тыс. женщин, любительниц моржевания из Николаевской области, где я живу, и даже саму Олю Полякову.
– Вы дружите с Олей Поляковой?
– Я с ней познакомился на дне рождения Дмитрия Гордона. Он пригласил итальянского певца Пупо, а я когда-то на свадьбе пел его песню Gelato Al Cioccolato. И вот на дне рождения Димы Пупо кричит: "Выходите ко мне!" Я вышел. И пою: "Дима, Дима, шоколад!" И смотрю, Полякова танцует. А потом я сам выступал на сцене. Перед исполнением песни "Піду я втоплюся" я сказал, что когда-то поехал в Винницкую область, встретил там Полякову и понял, что такое неразделенная любовь. В результате этого когнитивного диссонанса родилась эта песня. И тут ко мне выбежала Полякова. Мы вместе спели. Еще у Димы я пел "Підпільний Кіндрат", снял носки, хотел дальше раздеваться, но песня кончилась…
Видео: Дмитрий Гордон / YouTube
Вообще, в жизни случаются интересные встречи, и ответы на когда-то заданные вопросы часто приходят неожиданно. Мне сегодня по интернету пришла информация о судьбе Льва Толстого. Я неделю назад искал информацию о его поездке на станцию Астапово. А 30 лет назад я купил за три рубля портрет Льва Толстого и по приколу написал: "Андрею на память с наилучшими пожеланиями. Лев Толстой". Моя мама, учительница с 40-летним стажем, сразу стала снимать этот портрет. Я спросил: "Мама, ты против Толстого?" Она: "Я не против Толстого, но зачем ты пишешь "С наилучшими пожеланиями?". Где ты с ним встречался?"
– Ваши родители хотели, чтобы у вас более стандартная работа была – образно говоря, с 9.00 до 18.00?
– Я был абсолютный аутсайдер. Окончил школу, поступил в музучилище, но понял, что это мне не подходит. Стал ездить по институтам, не мог поступить лет пять никуда. Сейчас образование никому не надо. А тогда это было обязательное звено. Я, не имея образования, был вычеркнут из социума. Подрабатывал спекулянтом. Привозил из Москвы инструменты, продавал их в Умани. К моему счастью аутсайдера, в 1989 году я увидел объявление о конкурсе "Червона рута". Я в то время писал хорошие песни и обкатал их на свадьбе. А потом спел их и на фестивале.
– Есть ли у вас ностальгия по советским временам?
– Я Советский Союз не люблю, но с ним мы потеряли социальные гарантии, планирование, надежную финансовую систему. Эмоционально я не привязан к СССР, но, в отличие от сегодняшнего грозного мира, который надвигается на нас, новой цивилизации, которой чихать на человека, те ребята брали на себя ответственность. Была рождаемость. Но в Советском Союзе присутствовали четкая инфраструктура, кадровая политика, поэтому мне там ничего не светило. При этом коммунисты не все продумали: нам нужны были композиторы, а не столько пианистов, скрипачей и трубачей. Любят говорить: "Ах, Вагнер! Ах, Бах! Ах, Моцарт!" Но они умерли 200 лет назад! И никого нет. Последние 100 лет даже в Германии не рождаются композиторы – в Германии, в которой тот же Глинка изучал полифонию. И тут происходит то, что бывает раз в тысячу лет – я, человек без статуса, пронзаю всю инфраструктуру и попадаю в телевизор. Это чудеса, которые невозможно спланировать. Вывод: нужно делать свое дело, не ждать ни плюсов, ни минусов.
– Из коллег, друзей по "Червоній руті" с кем-то поддерживаете отношения?
– Общались с недавно умершим Васей Жданкиным – победителем "Червоної рути" 1989 года. Когда Вася ехал на мотоцикле, на него наехала машина... Передаю соболезнования семье и друзьям. В последнее время Вася искал себя в православии. Но он был теплый человек. Еще общался с Эдиком Драчом. Он раньше писал гениальные песни. Например, "Небо України", "Злітав чорний ворон", но позже написал несколько неубедительных песен. Мне, как человеку, выросшему на советских песнях, казалось, что их нельзя пропускать в эфир. Песни не гениальные. Но прямо сказать Драчу я не мог. Когда начал намекать, он закрылся, чувствуя агрессию…
– В начале 2000-х годов многие украинские исполнители, занимавшие лидирующие позиции в том же хит-параде "Территория А", завершили карьеру. В последние пять лет некоторые из них предпринимали попытки вернуться на большую сцену: "Аква Вита", Марина Одольская, Лина Скачко, Юрко Юрченко. Они принимали участие в талант-шоу…
– Да, и солист "Аква Виты" Игорь Балан, гениальный аранжировщик, попал на таком шоу в неприятную ситуацию, когда во время его выступления был ужасный звук. Балана подставили на "Х-факторе". Возможно, ему не дали монитор. Это отсутствие коммуникации между телережиссером и звукорежиссером, наплевательское отношение к своей работе. Мне жаль. И у меня никогда даже мысли не было идти на такие шоу!
Видео: Дмитрий Гордон / YouTube
– Во времена гастролей поклонницы донимали вас?
– В холодной гостинице, где ноги примерзают к полу, а половые органы – к ногам, это невозможно. Это у меня на юге сейчас моржихи. (Смеется). Теоретически они мне нравятся. Но зимой на море так холодно, что сложно говорить о практике.
Ко мне как-то пришел мужчина: "Ты приставал к моей жене!" Оказалось, 10 лет назад у меня в подтанцовке работала какая-то девочка. Я ее не помню. И я к девочкам никогда не приставал. Понимаю, что если один раз пристал, она выходит из своих обязанностей – сразу хочет замуж, рожать. Оказывается, та танцовщица мужу сказала, что я ее домогался, чтобы поднять женское обаяние, престиж. Я говорю этому мужчине: "Старик, посмотри на меня, эта история вообще ничего не стоит!"
– А он уже хотел вас бить?
– Да. И он засмеялся и ушел.
Гастрольная жизнь была тяжелой: нелегко давать по три концерта в день в холодных клубах. Мои половые органы покрывались инеем
– В селе в Николаевской области, где вы живете, как у вас построен день?
– В шесть часов я просыпаюсь. Сразу нужно записать на магнитофон песню новую. Одна-две новые пишутся и одна-две завершаются. Прекрасная мелодия – это та тайна, которую мы не можем сформулировать. Сейчас много разговоров про национальную культуру, что кто-то кого-то угнетал. А самое важное – когда ты проснулся, прикоснуться к тайне, найти гармонию коротких и длинных звуков, которые должны подружиться с темпом. Маяковский, кстати, возле моря ходил и орал свои стихи. А я, когда бегаю кросс, часов в 12, пишу стихи. Это очень радостно, похоже на оргазм. Ради этого стоит жить. Казалось бы, ничего прекраснее оргазма нет. Оказывается, есть. Это радость творчества. Чтобы написать хорошее произведение, нужно чувствовать детали, делать выводы. Лев Толстой за 30 лет до смерти сказал, что больше длинных романов писать не будет. А что в сравнении с романами Толстого хайку Басе? Всего три строчки. Басе пишет: правильный перевод не "Жабка прыгнула. Буль. Тишина", а "Жабка прыгает". В первом варианте есть завершенность, остановка "Жабка прыгнула", а во втором – процесс.
– Когда вы осознали, что вам комфортно жить не в большом городе, а в селе в Николаевской области?
– Это происходило на протяжении пяти лет. Гастрольная жизнь была тяжелой: нелегко давать по три концерта в день в холодных клубах. Мои половые органы покрывались инеем. Тотальный холод в машине, в клубе. Всюду. А я босой – в таком образе я выступал. Гастрольная жизнь начинается с обеда. А когда сочинять музыку? Когда становиться мастером? В 1990-х годах я приехал в Киев, принял горячую ванну и понял, что на гастроли больше не поеду. Утро для того, чтобы писать песни. Для этого нужно принять душ, не спешить на работу, походить по дому. "Жабка прыгнула. Буль. Тишина". Машина проехала. Буль. Тишина. Красивая женщина идет на работу… Какие гастроли? Ты кормишь миллион людей, они тебе спасибо никогда не скажут.
– В селе вы ведете хозяйство, у вас там огород?
– У меня есть рыбак. Он мне приносит рыбу, иногда берет с собой на рыбалку. Моржихи ждут меня на берегу. Я им машу. Иногда мы вместе пьем чай. Там есть женщина, которая мне симпатична.
– Вы всегда в интервью говорили, что у вас есть возлюбленная. А как же она?
– А она не допустит никакого финала, кроме того, что я ее люблю.
– Сколько лет вы вместе?
– Уже много. И нужно реально смотреть на вещи. Пожилой человек уже не будет допускать шатаний.
– Кто она по профессии?
– Я стараюсь о личной жизни ничего не рассказывать…
– А почему? Вы такой открытый человек, а эта тема – табу.
– Сейчас у нас кризис. Непонятно, чем все это кончится. И если я буду трындеть, неизвестно, к чему это приведет.
– С внуками и дочерью общаетесь?
– Они уехали полгода назад из страны. Куда – не хочу говорить. А до этого общались.
– А с матерью дочери почему вы расстались? И когда это произошло?
– В начале 2000-х… Я вам скажу, как все происходило. Мать моей дочери – очень талантливый музыкант, пианистка. Но она не понимала, что я человек судьбы. Для меня важно, чтобы женщина питала мое творчество. Бывшая жена имела статус хорошей пианистки, она очень одаренный человек. В 1980-х годах я был никто, а жена никогда не верила в меня. И она не любила Вагнера, который для меня фактически Бог, не хотела мне аккомпанировать, смеялась надо мной.
– Может, это была месть за что-то, что ее не устраивало в вас? Даже подсознательно...
– Может, она ревновала меня. Подружка жены сказала ей, что я спать с ней хотел. Сказала просто так, чтобы не скучно жилось.
Я нищий человек, но это мой выбор
– Вы говорили, что пишете песни в стол. А планируете вообще показывать их миру?
– Нет. Я уйду из жизни, а эти песни будут висеть на одном из облачных сайтов. Пока я их в общий доступ не выкладываю. Есть только на аналоговом носителе. Не считаю в нашем мире возможным показывать, что ты талантливый композитор и поэт. Нужно держаться в тени. Украинское искусство используют в борьбе с той же Россией. Спросите меня, готов ли я быть символом украинской культуры.
– Вы готовы быть символом украинской культуры?
– Нет. Я слишком занят для этого. На этом, кстати, Рихард Вагнер спалился. Я думаю, он просто выполнял социальный заказ от Виттельсбахов, а его позже сделали символом Третьего рейха.
– Имеют ли право украинские артисты, которые имя себе сделали в Украине, зарабатывать деньги в России?
– Я нищий человек, но это мой выбор. Я сотрудничаю с вечностью. Меня никто не заставлял. Хотя, если я даже сейчас поеду в Западную Украину, соберу там залы. Но жизнь такова, что рано или поздно надо делать выбор. Мне не приходит в голову спрашивать у артистов, почему ты там, а не тут. Мы делаем одно дело и знаем кухню. Мы знаем, сколько в Киеве что стоит, и понимаем, зачем они поехали на заработки. Потому что Украина – нищая страна. Они умрут с голоду. Это я такой умный – мне рыбаки рыбы наловили. Там, где я живу, даже Голодомора не было: рыба, хлеб...
– Многие вам пишут под видео на YouTube, чтобы вы поехали на передовую на восток Украины с концертами. Как относитесь к таким предложениям?
– Мой приятель Александр Егоров ездил. А сейчас у него проблемы со здоровьем. Как думаете, Министерство обороны ему поможет? Мы с Сашей в Киеве были соседями, и я несколько лет бегал за его женой. Она бегала по четвертой дорожке, а я – по второй. Иногда она махала Саше рукой, а я в это время замедлял или ускорял ход, чтобы он меня не видел на одной с ним дистанции. А потом она бросила и меня, и Сашу и вышла замуж за молодого человека, а Саша уехал на передовую.
Одно время выступить на востоке Украины меня звала одна женщина. Я говорю: "Ну поехали!" А она, судя по всему, хотела деньги от Министерства обороны получить. Думаете, чего они все туда ездят? Чтобы заработать. При этих коммунальных тарифах надо как-то кормить семьи и с голоду не умереть. Это я умный – с вечностью он, гад, беседует!