Киевлянка Хорошунова в дневнике 1941 года: Все ближе какой-то конец. Снова ощущение смерти делается реальным и близким
7 августа 1941 года, четверг
Мучительная была прошлая ночь. Безумная головная боль не давала уснуть. А в лунном сером свете ночи беспрестанно громыхали орудия. Они бьют, не переставая, всю ночь, утро, день. Ночью они все время на разном расстоянии, одинаково глухи и раскатисты. А мы ничего не знаем. Что это – десант или фронт уже возле нас?
В городе беженцы с Демиевки. Люди с Соломенки тоже перебираются в центр города. Выстрелы со всех сторон – со стороны Демиевки, Голосеева, Соломенки, Святошино. Разобрать нельзя. Днем они приближаются или удаляются, громыхают так, что звенят оконные стекла или приглушенно перекатываются, как далекий гром.
Владимирская улица. Фото: retrobazar.com
Все ближе какой-то конец. Снова ощущение смерти делается реальным и близким. Смятение растет, но смятение внутреннее. На лицах людей написано ожидание, и серьезно смотрят все глаза.
Очень близко где-то только что раздался выстрел. Затрещали двери и окна. Затряслись руки. Трудно привыкнуть к опасности, когда она совсем рядом.
Сегодня наши не достали хлеба. За ним очереди с вечера. В магазинах только варенье и фисташки.
Отослала паспорт матери Любы. Ценное письмо приняли. Принимают и заказные. Только авиапочты нет.
Военные действия на Днепре, зенитный расчет на Левом берегу напротив Киево-Печерской лавры. Фото: retrobazar.com
Началась сильная буря. Она подняла тучи сухой пыли. Она срывает с петель оконные рамы. И в черных тучах, в ветре, в пыльном вихре еще отчетливее слышны раскаты орудий. Толстой пишет, что в 1812 году летом были частые бури. Дождя нет, есть только сухой пыльный ветер.
У нас теперь все очень добрые. В учреждениях раздают сотрудникам пишущие машинки, арифмометры, всякий инвентарь. На фабриках – швейной и трикотажной – кое-что из продукции раздали рабочим.
Есть случай, когда предписывают выехать из Киева с учреждениями. Но это очень редкие случаи. Большинство же таких, как мы, – никому не нужные. И никто нами не интересуется.
Вчера был Степан. Он сдал батарею и ждет перевода куда-то. Говорит, что все время страшные бои под Дарницей и Броварами. Позавчера возле них упал наш самолет. Летчик хотел выброситься на парашюте, но у него обгорела рука и он не смог его открыть. Разбился насмерть. В кармане его нашли партбилет и письмо жены, которая вместе с двумя детьми ждет его домой. Сколько такого неизбывного горя приносит каждый день!
Настроение у Степана подавленное. Никогда еще он не был таким грустным.
Ничего нет о моих близких: ни от Нюси и Любы, ни от Эвы. Все разбрелись, и нет ни от кого известий.
Читаю "Войну и мир". Очень захотелось ее снова перечитать. Часто мне кажется, что читаю описание наших дней. У многих из нас и в мирной жизни было мало радости. Но она кажется прекрасной и недосягаемой, потому что мы ее потеряли.
1941 год. Замок Ричарда Львиное сердце на Андреевском спуске. Фото: retrobazar.com
Сейчас десять часов вечера. Мы недавно вернулись домой. Льет проливной дождь. Небо в тучах, и нет ненавистной теперь глазастой луны. На площади ни одной души, только чернеет неясно Богдан Хмельницкий. Стоят темные и пустые трамваи. И в этой темноте и тишине, наполненных только дождем, где нет никаких признаков людей, громко кричит радио. В нем поет колоратура. И дико, и неприятно слышать этот громкий голос в замершем, молчащем темном городе.
Нам немного нужно теперь, чтобы быть довольными. Льет дождь, ночь темна и ненастна. Но мы приветствуем ее в надежде, что она пройдет спокойно. И трудно поверить, что можно любить лунные ночи, что они могут быть мирными и красивыми, без угрозы смерти, бомб и безжалостного разрушения.
Предыдущая запись в дневнике – от 6 августа.
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.