"Карантинные" стихи Рыбчинского: И женщина, как ведьма от креста, вдоль улиц босоногая бежала и, хохоча: "А я предупреждала!", кричала громко с пеною у рта G

Июль

У звезд июльских на виду,
Назад откидывая голову,
Купалась женщина в пруду,
Как Ева, совершенно голая.

Ее нисколько не смущал
Тот факт, что на нее глядели
С восторгом юный краснотал
И с завистью три старых ели.

А пруд туманом исходил
В ночи магической купальской,
Ее лица, ее груди
Касаясь тысячами пальцев.

Она выныривала из
Его объятий, чтобы рыбкой
Нырнуть опять поглубже вниз
И снова вынырнуть с улыбкой.

И это было во плоти
Триумфом обнаженной плоти,
Что может лилией цвести
В пруду и даже на болоте.

Шел по воде за кругом круг.
И чувствуя в душе истому,
Не понимал июльский пруд,
Что сам к себе попал он в омут,

Что дни и месяцы пройдут
И зелень превратится в охру,
А он, старинный графский пруд,.
По ней, ушедшей, будет сохнуть.

А месяц слеп от лепоты
И умирал, изнемогая.
И выходила из воды
На берег женщина нагая.

Ее соитие с прудом
Потом, как истинный художник,
Напишет на окне моем
Пролившийся из тучи дождик.

Кобылица

На небе Млечный Путь пылится.
И, красотой луну дразня,
В степи гуляет кобылица
И ждет буланого коня.

И он приходит ровно в полночь
Высокий, статный, молодой,
И дикий нравом, то есть вольный
И не ходивший под уздой.

И кобылица громким ржаньем
Коня приветствует, дрожа
От нетерпенья, обожанья.
Как господина госпожа.

И он, почуяв запах терпкий
Кобыльей крови с молоком,
Овладевает ею дерзко,
Как Троею троянский конь.

И празднуя в душе победу,
Вдруг оглянувшись на восток
Конь видит в небесах комету
С кобыльим огненным хвостом.

И в страхе замирает ветер
В предчувствии грядущих бед.
Но конь беспечен. Он не верит
Предначертаниям примет.

Стоит он, в травы пот роняя,
Откуда знать ему, коню,
Что кобылица – подсадная
И его воля на кону,

Что за собою утром ранним,
Увидев солнечный восход,
Его, не первого, к цыганам
Та кобылица уведет.

Кассандра

Весь город был в объятьях сладких снов.
И видел только месяц белобрысый,
Как город ночью покидают крысы –
Сейсмографы грядущих катастроф.

Не слыша, как скрипит земная ось,
Не зная, что им жизнь дана в рассрочку,
Все спали – кто вдвоем, кто – в одиночку,
Когда вдруг наводненье началось.

И, разорвав смирительной рубахи
Тугую ткань, безумная река,
С неистовством ломая берега,
Ворвалась в город с прытью росомахи.

И все, что на пути встречалось ей,
Она сметала моментально, сходу.
И многие дома, уйдя под воду,
Казались кладбищем погибших кораблей.

И всем казалось, что исчезла вдруг
Земля, рекой затянутая в омут,
И в небе, как евреи от погрома,
Бежали тучи с севера на юг.

И женщина, как ведьма от креста,
Вдоль улиц босоногая бежала
И, хохоча: "А я предупреждала!",
Кричала громко с пеною у рта.

Качели

За городом, недалеко,
Где липы, ели,
Как-будто маятник Фуко,
В саду – качели.

На тех качелях ты и я,
Одним недугом
Болеем оба, не тая
Любви друг к другу.

Над нами майский небосвод,
Шмелей гуденье,
Паденье – взлет,
Паденье – взлет,
И вновь – паденье.

То ты, то я,
То я, то ты,
Поочередно
Глядим на мир
То с высоты,
То с преисподней.

Себя с безумной высоты,
Как с трона свергнув,
То сверху – ты,
То снизу – ты,
То снова – сверху.

И среди лип
Качелей скрип
Похож на женский
Безумный стон,
Надрывный всхлип,
На крик вселенский.

То в небеса,
То вдруг с небес –
Без парашюта,
Как будто нас
Качает бес –
Любитель шуток.

Незримый бес
Качает нас
Справа налево,
Как будто мы
С тобой сейчас
Адам и Ева.

И этот лес,
И этот сад
Не что иное
Как адский рай,
Как райский ад
В цвету весною.

И ясно нам.
Что код небес,
Яд наслажденья
Нам не постичь
С тобой без
Грехопаденья.

То ты, то я,
То я, то ты
Поочередно
Глядим на мир
То с высоты,
То с преисподней.

Над нами майский небосвод,
Шмелей гуденье,
Паденье – взлет,
Паденье – взлет,
И вновь – паденье.

То явь, то сон
То плач, то смех,
То быль, то небыль,
То вниз, то вверх,
То вниз, то вверх –
Без визы –
В небо.

Гейша

Три сотни лет тому назад
Я был безумно юн.
Для друга – друг, для брата – брат,
Для подданных – сегун.

Они "банзай" кричали мне
При встрече невпопад.
И жил я словно в сладком сне
Три сотни лет назад.

Я был восточный феодал.
Мне было 20 лет.
Ни в чем отказа я не знал,
Не слышал слова "нет".

Я весел и беспечен был
Три сотни лет назад.
И гейшу нежную любил,
Чья красота, как яд.

Она, как сакура, была
Красивей женщин всех,
Сладка как сахар и бела
Лицом как первый снег.

Я как богатый господин,
Как щедрый меценат,
К ней в чайный домик приходил
Три сотни лет назад.

Мы уходили в сад камней
Три сотни лет назад
И ночью слушали там с ней
Стрекочущих цикад.

От глаз лукавых вдалеке
В предчувствии услад
Мы пили крепкое сакэ
Три сотни лет назад.

Она снимала кимоно –
И я на время слеп.
Как это было все давно –
Назад три сотни лет.

И вот однажды в летний зной,
В обнимку лежа с ней,
Я предложил ей стать женой
Законною моей.

Я ждал, дрожа весь как струна,
Уверенный вполне,
Что в знак согласия она
Кивнет с улыбкой мне.

Она ж под сенью опахал
В слезах сказала "нет".
Я это слово не слыхал
Ни разу с детских лет.

И гейшу я поцеловал
В последний раз: "прощай!"
И в грудь вонзившийся кинжал
Ее отправил в рай.

А я попал, конечно, в ад,
Где ровно триста лет
В меня глаза ее глядят
И повторяют: "нет!".

Саксофон в ночи

Я проснулся в ночи.
Разбудил меня звук саксофона,
Что кристально был чист
И божественен, словно икона.

Я его пять минут
Слушал молча, как музыку свыше.
И не в силах уснуть,
Встал с кровати, оделся и вышел.

Шесть кварталов на юг,
Семь кварталов на северо-запад
Шел я долго на звук,
Как собака-ищейка на запах.

Звук тот рвался, как шелк,
То стеклом разбивался богемским.
Я за ним шел и шел,
Как волхвы за звездой Вифлеемской.

Город спал. Ни огня
В темных, напрочь зашторенных окнах,
Словно, кроме меня,
В эту полночь все люди оглохли.

Город пуст был и наг,
И травы отуманенной тише:
Ни рояля в кустах,
Ни еврея со скрипкой на крыше.

Я, не чувствуя ног,
Шел, надеясь узреть на балконе,
Чудака, что всю ночь
Чародействует на саксофоне.

Но незрим был, как Бог,
Тот, кто сон мой игрою нарушил.
И нигде я не мог
Музыканта того обнаружить.

И в ночной тишине
Вдруг я понял, от счастья сгорая,
Что сидит он во мне –
И играет, играет, играет.

Скрипы

Как скрипела дверь, когда ты,
Словно грешная душа,
Улыбаясь виновато,
В дом входила неспеша.

И, распахивая шубки
Темно-рыжее зверье,
Превращала смехом в шутку
Предложенье снять ее.

И когда потом, как птица,
Шла в объятия ко мне,
Как скрипели половицы –
Как в мороз январский снег.

И был сказочно похожим
Поцелуй твой на ожог.
И скрипел на твоей ножке
Итальянский сапожок.

И скрипела в окнах дачных
Корабельная сосна,
Словно парусника мачтой
С детских лет была она.

И всю ночь в сугробах белых
Простыней и одеял
Вновь и вновь кровать скрипела,
словно пела мадригал.

Бессонница

В июньскую полночь
Все окна распахнуты.
Не спите! Скорее идите сюда.
Взгляните на небо.
Клянусь, все вы ахнете:
Такого не видели вы
Никогда.
Идите скорее!
Ведь это ненадолго.
Какая краса!
Я сражен наповал.
Смотрите! Вы видите –
Лунная радуга.
Не знаете, кто ее нарисовал?
Не знаете, кто этот дивный художник –
Мольберта и кисти волшебник и маг?
Ну как вам не стыдно?
Да это же дождик.
Его мастерская
Вон в тех облаках.
Я с ним на короткой ноге.
Мы приятели.
Когда он, чудак,
Снизойдет с высоты,
Я с ним познакомлю
Вас всех обязательно
И вы перейдете
С ним тоже на "ты".
Я вас разбудил?
Не сердитесь. Возрадуйтесь.
Бог знает, когда
В этой жизни опять
Вы ночью увидите
Лунную радугу,
Которая стоит того,
Чтоб не спать.

Благодарю

Я помню красный твой платок
И бирюзовых глаз караты.
Благодарю тебя за то,
Что я любил тебя когда-то.

Благодарю тебя за то,
Что мы с тобой, как на рояле,
Как в домино иль спортлото,
В любовь ни разу не играли.

Благодарю за то тебя,
Что ты, краснея у вокзала,
Меня нисколько не любя,
Об этом честно мне сказала.

Благодарю, что для меня
Ты недотрогою осталась,
За то, что на закате дня
Не мне, влюбленному, досталась.

Остыл чувств прежних кипяток,
Что не давал мне спать когда-то.
Благодарю тебя за то,
Что от себя меня спасла ты.

Благодарю тебя во сне
И наяву без предисловья,
Что жизнь другому, а не мне
Ты исковеркала любовью.

Ты для меня, как странный сон,
В котором я, как рыба в неводе.
Благодарю тебя за все
Чего у нас с тобою не было.

Осень

В небе месяц висит подковою.
По земле и по небесам,
Красным солнышком коронована
Едет Осень в Успенский храм.

Едет Осень грехи замаливать,
Свечи ставить, поклоны бить,
Ведь осталось три дня без малого
Ей на грешной земле царить.

Исповедуйся же, бесстыжая,
С кем хмельные меды пила,
Перед кем, сбросив листья рыжие,
Раздевалась ты догола?

Расскажи, как с похмелья, поутру,
От туманов устав и интриг,
Лебедей ты пускала по ветру
И лишала гражданства их,

Как закатом ты щеки румянила,
И в монетном дворе Сентября
Золотые червонцы чеканила,
Им надменный свой профиль даря.

Расскажи, как в ярах и урочищах
Пировала ты, пьяная в дым,
И дождя проливного пощечины
Раздавала придворным своим.

Расскажи, как три месяца правила
На посконной сермяжной Руси
И за что без суда обезглавила
Столько вязов, дубов и осин.

Исповедуйся Всемогущему.
Только всуе ему не лги.
И да будут тебе отпущены
Все былые твои грехи.

Скрипнут ржаво ворота чугунные,
И в последней ноябрьской ночи
На год злая зима-игуменья
В монастырь тебя заточит.