"Киборг" Костенко: Моих знакомых пытали. Брали военные телефоны, которые выдают ток, надевали на уши, на половые органы и спрашивали о партизанах и АТОшниках
После поражения в Беларуси самолета А-50 нагоняй от Путина получат многие, вплоть до руководства ФСБ
– Добрый вечер, друзья. Спасибо, что смотрите. Меня зовут Алексей Гомон. Вы, как всегда, на официальном YouTube-канале "Дмитрий Гордон". Роман Костенко сегодня с нами – полковник Службы безопасности Украины, "киборг", член парламентского комитета по вопросам нацбезопасности, обороны и разведки, ныне воюющий в рядах Вооруженных сил. Роман, спасибо, что нашли время. Приветствую вас. Слава Украине!
– Героям слава! День добрый.
– Атака на российский военный самолет в Беларуси, полтора десятка взрывов в оккупированном Мариуполе. И, конечно, зачем Кремль сосредоточил штурмовую авиацию на нашей границе. Обо всем этом будем говорить уже через минуту. Прямо сейчас прошу вас подписаться на YouTube-каналы нашего медиасообщества "Дмитрий Гордон", "Алеся Бацман", "В гостях у Гордона", чтобы не пропустить новые интервью.
Роман, ну, конечно, топ-темой стали взрывы на белорусском аэродроме: пострадал российский военный самолет. Белорусские партизаны якобы уже взяли на себя ответственность. Однако есть версия о том, что причастны украинские спецслужбы. Можете нашим зрителям объяснить, что там произошло, по вашей информации?
– Ну, я думаю, что это могут конкретно объяснить только специальные службы или те, кто принимал непосредственное участие. Я думаю, что для нас важно то, что эта значимая для Украины цель, цель, корректирующая ракетные удары по Украине, цель, которая полностью может снимать информацию по расположению наших, в частности, средств ПВО, – она была уничтожена.
Это достаточно серьезная цель. Эту цель мы не можем в полной мере приравнять, к примеру, к крейсеру "Москва", она немного ниже, но тоже очень высока по своей значимости. Во-первых, то, что мы ее уничтожили именно там, где она есть. Мы ее достали. И во-вторых, что вообще мы ее уничтожили. Поэтому я скажу, что она важна. И я думаю, что официальные заявления должны делать те, кто был к этому причастен. Или снова: не нужно курить там, где не нужно.
– Ну хорошо. Давайте хотя бы гипотетически рассмотрим. Сейчас существует две версии, которые рассматривают аналитики и белорусские власти, насколько я понял. [Александр] Лукашенко, [считающий себя президентом Беларуси], собирал белорусских руководителей. То есть первая версия – это атака беспилотниками. Вторая версия – это диверсия. Если говорить об атаке беспилотниками, показывает ли это бессилие белорусской противовоздушной обороны? Или если это была диверсия, то это значит, что не так уж и сильна охрана таких серьезных военных объектов. Давайте просто попробуем рассмотреть эти два варианта.
– Ну, диверсия может быть дроном и с территории Беларуси. Мы понимаем, что дроны тоже бывают разные: с разной дальностью. Это могли сделать те же партизаны и дроном. Попасть на сам объект очень сложно. А вот сейчас возможности дронов дают возможность и того, и другого. Скажем, большой дрон, который может пролетать сотни километров, что может нам многое рассказать о средствах ПВО Беларуси. Так же, как и Российской Федерации, когда прилетали дроны и уничтожали их стратегические ракетоносцы. Так же и здесь. В частности, если это был небольшой дрон, который использовали партизаны, который смог залететь на стратегический объект, в места, где базируются такого типа самолеты.
Потому что если мы говорим о стратегических ракетоносцах, то их все равно много у Российской Федерации – десятки. А такие самолеты – они очень дорогие и их не так много. Их количество в штуках измеряется буквально. Потому они очень сильно охраняются. И то, что он был поражен, частично уничтожен, – это говорит, что у них есть проблемы. И им нужно задуматься.
– То есть это существенная потеря для оккупантов? Объясните простыми словами нашим зрителям.
– Да, это очень существенная потеря. Это те самолеты, которых немного, они достаточно дорогие, оборудование на них дорогое. И я думаю, что именно этот самолет уже не сможет быть сделан, отремонтирован. Потому что те системы, которые на нем стоят, – это системы, которые Россия вряд ли сможет сейчас сама изготовить.
– Собирал, как я уже сказал, военных руководителей Лукашенко после этого инцидента, выглядел озабоченным. Насколько я понимаю, здесь уже пахнет нагоняем от шефа – [президента РФ Владимира] Путина.
– Ну естественно. Я думаю, что тот аэродром, где базируется российская техника, – там, конечно, есть и россияне, которые ее охраняют. Я думаю, большинство. И ФСБ, которая должна этим заниматься, в частности осуществлять контрразведывательный режим. И нагоняй от Путина получат многие, вплоть до руководства Федеральной службы безопасности. Потому что это объекты, которые имеют стратегическое значение и которые должны охраняться на самом высоком уровне. Это еще раз показало уязвимость самой Беларуси, которая непосредственно рассказывает о том, что они будут защищаться и их армия способна чуть ли не вступить в войну с Украиной. И другое – это то, что действительно Российская Федерация сама не может защитить свои объекты.
Здесь мы понимаем, чтобы это не послужило причиной дальнейших попыток Российской Федерации, скажем, уничтожать... Я уже говорил неоднократно: если мы возьмем этот самолет, то некоторые эксперты говорили о том, что это может быть специально сделанная диверсия, чтобы обвинить Украину в том, что диверсия сделана на территории Беларуси, чтобы таким образом затянуть Беларусь в войну. Я скажу, что россияне могут это устроить. Мы помним, как они много делали подобного: в частности, взрывали дома со своими гражданами, чтобы как-то оправдать вторжение войск в Чечню – следующую операцию в Чечне проводить. Но это не та цель. Это очень важная цель. Они это сделали с гражданскими. Не факт, что они еще этого не сделают. Мы должны понимать, что они могут устроить такой повод на территории Беларуси. Граждане Беларуси, несмотря на то, что сейчас их руководство является врагами для Украины, – они должны это понимать. А такая цель – она очень важная военная цель. Они бы этого не делали для того, чтобы спровоцировать Беларусь на вступление в войну.
Россияне по пять снарядов в секунду выпускали, а после того как поработали HIMARS, один снаряд в несколько минут – иногда до получаса – прилетал
– Касательно взрывов, "курения" на территории военных объектов. Хочется еще обсудить серию взрывов в оккупированном Мариуполе. Возможно, здесь вы сможете разъяснить ситуацию. По данным нашей разведки, около полутора десятков взрывов раздалось в оккупированном городе. Зацепило и военные склады, и склады топливные. Насколько я понимаю, так размещая эти объекты, оккупанты не ожидали, что Украина сможет дотянуться до них через определенное расстояние. Как тогда можно объяснить, что объекты были размещены в области досягаемости наших средств поражения?
– Ну, смотрите. Это такая история с HIMARS была. Почему они стали так эффективны в начале? Потому что россияне тоже примерно измерили дальности нашего вооружения, которое у нас было до этого, и даже больше. Такое, что мы имели фугасное, – это, пожалуй, "Точка-У", которая по своим характеристикам... Скажем, мало их долетало до цели. Потому что противник умел их сбивать, в том числе средствами ПВО, в частности, крейсер "Москва" имел возможности, когда прикрывал, сбивать эти баллистические ракеты. Они от них имели прикрытие. Все, что дальше мы имели, – это, пожалуй, максимально 60 километров или меньше. И они примерно так свои склады разместили. Если брать юг напрямую, то это была Каховка, Новая Каховка, где были их склады. И они понимали, что им ничего не угрожает. Но ведь мы понимаем, что такое склады. Мы понимаем, что нельзя их в один день снести или перенести на другое направление. Это тысячи тонн боеприпасов. И они их таким образом размещали.
И когда у нас появились HIMARS, они просто не смогли... У нас уже была информация. Они просто не смогли, не успели их переместить в другое место. И, таким образом, вся логистика россиян была уничтожена. Мы увидели даже на поле боя, когда плотность огня была очень высокая, смертельная, а потом, в одно время, когда поработали HIMARS... Да, они обстреливали, не переставали этого делать, но плотность... Мы увидели, что если раньше по пять снарядов в секунду прилетало, то после этого уже один снаряд в несколько минут – иногда до получаса – прилетал. То есть мы увидели, что у них возникли проблемы.
Так же и сейчас. Были определены цели еще раньше, а когда появилось, чем туда достать, мы туда достали. Чем достали – не скажу.
– Понимаю, ладно. Давайте тогда в этом контексте обсудим, чего ждать оккупантам и вообще какие могут быть новости с фронта, когда наконец в Украину дойдут те же обещанные ракеты более дальнего действия. Если говорили об этих GLSDB, которые бьют на 150 километров... То есть надо оккупантам, насколько я понимаю, готовиться уже сейчас и оттягивать те же склады подальше?
– Да, склады, пункты управления. Конечно, чем больше у тебя есть такого оружия, которое может дотянуться на большое расстояние, тем проблемнее для противника вообще организовывать логистику, вести логистику, обеспечивать свои подразделения, размещать свои пункты управления, на которых фактически замыкается все управление войсками в том или ином направлении. И размещать дальше свою авиацию. Мы понимаем, что такое ракеты, что такое авиация. И возможность их поражения зависит от быстрого их обнаружения. Если у них есть, как говорится, возможность быстро подняться с аэродромов, через минуту долететь до цели, отстреляться – и вернуться назад, реагирование должно быть очень быстрым, но не всегда есть такая возможность. Конечно, когда мы их оттягиваем, когда они взлетают, мы их видим. И мы можем привести в боевую готовность средства ПВО. И таким образом, мы не просто делаем так, чтобы они были на безопасном расстоянии, а для себя повышаем свои боевые возможности по поражению вражеских, в частности, летательных, аппаратов.
Нельзя сказать, что мы победим только ракетами на 150 км. Все должно быть комплексно
– Ну а насколько эти ракеты помогут нам в контрнаступлении, которое сейчас планируется, насколько я понимаю, Генеральным штабом Вооруженных сил?
– Все говорят о контрнаступлении... Скажем так, если мы возьмем какие-либо абстрактные наступательные действия вообще, то там проходит комплекс действий по их обеспечению. Это перед началом контрнаступления, например, две армии по обороне пытаются, во-первых, вести разведку передних позиций, выявлять огневые средства на переднем крае, во втором эшелоне, в третьем эшелоне. Главное – это обнаружить. Потому что когда ты знаешь, где конкретно ты можешь спланировать свое огневое средство, где конкретно наступать, в каком направлении, чтобы уничтожить... Поэтому мы должны обнаружить. Затем свои силы и средства таким образом рассчитать. Затем бьет артиллерия на поражение этих огневых средств, идут танки также на прорыв по тем направлениям, идут саперы, разминируют. И, конечно, в это время работает ПВО, чтобы прикрывать войска во время наступления, и дальнобойные ракеты поражают обнаруженные цели, горюче-смазочные материалы, боеприпасы, пункты управления, чтобы дезориентировать противника, уничтожить его управление. Потому что войска без управления – это хаос. Ну и уничтожить его логистику. И чем дальше мы это будем делать – на 150 км, – тем больше будет шансов на успех этого контрнаступления.
Поэтому должно быть все комплексно. Нельзя сказать, что мы победим только ракетами на 150 км. Потому что если не будет танков, то не будет кем наступать. Ну уничтожим мы логистику, а наступать не сможем – и противник ее подтянет снова. Потому это должно быть все комплексно. Имея такое оружие, это еще один шанс, еще один инструмент у нас для того, чтобы мы могли успешно возвращать свои территории.
– Роман, вы сейчас описали необходимое количество средств для гипотетической атаки. Но обещанная техника от Запада, ее количество – когда она дойдет до Украины, ее будет достаточно для такой схемы, которую вы только что описали?
– Ну смотрите: война – это и математика. Нельзя сказать "достаточно" или "недостаточно". Это надо брать... Мы можем сказать: этого будет достаточно, например, на запорожском направлении при условиях, что у нас будет там 300 танков, которые зайдут, а у противника 150. А сейчас разведка нам скажет, что противник, понимая, что мы будем наступать на этом направлении, понимая, что у нас есть 300 танков, перегнал туда 300 танков тоже, которые будут действовать по обороне. А по обороне, мы понимаем, коэффициент боевой эффективности танков повышается, а наступающих – снижается. И здесь нельзя сказать, достаточно или мало. Нужно брать конкретное направление, нужно брать конкретные расчеты, брать военную эффективность каждого орудия. Танк даже прямо на земле – в обороне – и танк в окопе имеют разную боевую эффективность и разную эффективность для наступающего. Потому это все тоже высчитывается. Над этим трудятся наши военные. И когда сделаются эти расчеты, можно сказать.
Я скажу так: это достаточное количество, чтобы планировать какие-то наступательные действия по освобождению нашей территории. И, конечно, для этого нужно выбирать направления, где можно наступать с наименьшими потерями.
– Чтобы закрыть этот блок вопросов, возвращаясь к теме взрывов в оккупированном Мариуполе, а также взрывов на военном аэродроме в Беларуси, интересно было бы услышать ваше мнение как полковника СБУ, как члена комитета по разведке. Можете рассказать нашим зрителям о взаимодействии украинских спецслужб, сил обороны, если говорить в общем, с партизанами на оккупированных территориях или даже на территории соседней Беларуси или России?
– Сложный вопрос.
– Ну, то, что можете сказать. Насколько эта коммуникация существенна? Насколько действительно планируются какие-то общие спецоперации? Насколько они часто происходят? Возможно, мы не обо всем знаем из СМИ просто.
– Смотрите. Скажем так, есть понятие "партизан", есть понятие "агент". У нас в Силах специальных операций они работают с партизанами. У нас есть движение сопротивления, конкретно работающее с нашими. Все, что происходит за границей,– это в большинстве вопросы Главного управления разведки и Службы безопасности Украины. Это задача в первую очередь Главного управления разведки. Хотя право проводить разведывательные мероприятия мы предоставили своим законом о разведке и Службе безопасности Украины. Она может тоже проводить. У них есть такие возможности, они этим занимаются с людьми. Я не буду говорить... Мы можем сказать, что у нас воюют белорусы за нашу страну. Поэтому они приехали сюда, и мы понимаем... Глядя на это, мы также должны понимать, что и там есть люди, которые против режима и за Украину, которые понимают, что сейчас происходит в Беларуси. Поэтому это такие темы, знаете – о партизанах, об агентах, – о которых мы можем говорить только то, что они есть и наша разведка, наша Служба безопасности с ними работает. Любая конкретика, неправильно произнесенное слово – за этим стоят жизни людей. Поэтому мы можем говорить о том, что они есть, а они должны подтверждать, как мы видели сегодня, что они эффективны. И такое взаимодействие должно быть максимально.
У нас уже есть серьезные возможности ПВО против российских самолетов. Это может быть серьезное сражение, из которого Россия вряд ли выйдет победителем
– Соглашаюсь. Хотелось бы поговорить о заявлении Главного управления разведки о том, что Россия накопила штурмовую авиацию на границе с Украиной. Как вы думаете, для какой операции ее могут использовать? Но что мы можем противопоставить такой силе?
– Ну, я думаю, что они ее могут использовать в разных направлениях: как просто авиацию, которая совершает авиационный налет... Но с большей вероятностью они могут ее использовать для того, когда они рассчитывают начать широкомасштабное наступление. При этом залет на территорию Украины и поддержка своих войск при наступлении с уничтожением наших объектов критической инфраструктуры, военных объектов, пытаться создать хаос нанесением ударов по гражданским, по городам. Для чего еще Россия может использовать? Это как один из планов. Поэтому вот несколько направлений – я думаю, здесь больше и не придумаешь. И еще также для привлечения внимания, я думаю, нашей ПВО таким образом, не залетая на нашу территорию.
Что мы можем противопоставить? Свою противовоздушную оборону. Насколько я знаю, по поводу военных целей, военных самолетов мы уже имеем серьезные возможности по противовоздушной обороне. Мы это показываем в борьбе с крылатыми ракетами. А эффективность в борьбе с самолетами этих средств наших ПВО еще выше, чем по борьбе с крылатыми ракетами. Поэтому то количество, которое у нас есть и которое уже сейчас поступает для того, чтобы стать на вооружение, и даже элементарные Stinger, "Иглы" и "Стрелы", которые есть в войсках... Я не скажу, что мы собьем все самолеты, но мы можем нанести такое поражение их авиации, которое они больше никогда не восстановят. И они понимают это. Мы не будем просто мальчиками для битья. Это может быть серьезное сражение, из которого Россия вряд ли выйдет победителем.
– Вы сейчас сражаетесь на юге. И Главное управление разведки сообщает, что оккупанты оттягивают свои силы с левобережья Херсонской области ближе к Крыму. Там также сообщается, что строятся фортификационные сооружения, роются окопы. В оперативном командовании "Юг" даже пошутили, что "не знаем, насколько помогут эти окопы, но пусть уж правильно привыкают к земле". Можете ли вы подтвердить то, что усиливается оборона Крыма со стороны оккупантов, и то, что реально туда оттягиваются силы, словно готовясь к существенному прорыву Вооруженных сил Украины?
– Я выскажу свой взгляд на то, что вижу. Сегодня я вижу, что там происходит. Я думаю, они просто работают по схеме. Они видят, что мы наносим им поражения, что мы обнаруживаем по переднему краю реки Днепр их объекты и уничтожаем их. Они понимают, что они несут по факту потери, не находясь в боевых действиях, не имея прямого столкновения. Им это и не нужно. Просто ставить технику вдоль Днепра, чтобы ее поражали... У нас есть такие возможности: артиллерия, другие средства. Они уже поняли, они это уже прошли у нас здесь, в Николаевской области, когда мы их уничтожали десятками ежедневно, а то и больше. Они работают по тактике: вдоль реки ставят свои наблюдательные пункты, заминировали практически все побережье – как воду, так и выход из воды. И с помощью наблюдательных пунктов, с помощью артиллерийских корректировщиков… Стоит артиллерия, с которой они в любой момент готовы нанести удар.
А эти части и техника... Не вся, конечно. Мы видим, что техника есть. Но большая часть, которая есть, – она в любой момент готова к случаю, например, нашего продвижения – как они думают теоретически, подойти. Там есть капониры, нарытые для этой техники. Выйти на позиции и осуществлять оборону. Я думаю, для этого они больше отвели свою технику, а не для того, что они хотят уйти с левобережья. Для того, чтобы они ушли, мы должны им помочь.
– Вы сами родом из Херсона. Верно?
– Нет, из Херсонской области.
– По данным Генштаба, накануне почти 100 раз, если не ошибаюсь, обстреливали областной центр.
– Да. Я там каждый день. И вчера был. Там постоянно обстреливают.
Моих знакомых пытали. Брали телефоны военные, которые выдают электрический ток, надевали на уши, на половые органы и спрашивали о партизанах и АТОшниках
– Можете несколько предложений тогда нашим зрителям рассказать о том, действительно ли насколько интенсивность этих обстрелов постоянная? Или она там увеличивается, уменьшается? Это просто террористические удары или бьют по гражданской инфраструктуре, действительно ли целятся куда-то конкретно?
– Именно они не целятся. К примеру, "Градом" нельзя никуда конкретно попасть. "Град" – это установка, бьющая по площадям. Поэтому просто выбирают пакет "Градов" – и шесть гектаров, например, она земли накрывает. Вы не можете выбрать какую-либо цель. Это действительно идет по жилым кварталам. Так же и артиллерия. То, что мы видим: они просто выезжают на позицию, там, машиной "Град"... Это очень быстро делается, и не всегда можно ее поймать. Потому что есть нормативы наведения артиллерийских орудий для того, чтобы их уничтожить. Подъехали, просто навелись в сторону города, выпустили туда, там, 40, 10, 20 ракет, развернулись – и сразу уехали. И так поступают постоянно. Так же и авиация.
Просто так получилось, что они по Херсону достреливают практически из любого оружия. Поэтому могут из обычных минометов 120-х тоже попадать. Ну, можно и из стрелкового оружия через Днепр стрелять. Поэтому так сложились обстоятельства, что они довольно близко, и они просто уничтожают город, несмотря на то, что там гражданские, военных объектов там нет... И они просто терроризируют местное население, убивая, нанося ущерб их помещениям, нанося травмы… Это вот террористическая тактика Российской Федерации.
– Я прекрасно понимаю вас. Я родом из Харькова. И помню, как еще до контрнаступления Вооруженных сил достижимость была даже вражеской артиллерии в город и как это происходило целыми днями... Вероятно, у вас есть знакомые или родственники, пережившие российскую оккупацию в Херсонской области. Можете рассказать нашим зрителям, как оккупанты вели себя, когда они были в городе? Возможно, что-то особенно поразило в поведении или какой-нибудь случай сможете вспомнить.
– Да и в городе, и в селах. Знаете, что мне нравится? Что херсонцы не прогнулись под ними. Может быть, там были какие-то единицы. К примеру, я знаю некоторые деревни, где население 200–300 человек. Максимум могут показать пальцами на кого-нибудь одного. И то – когда ты начинаешь разбираться, там больше, пожалуй, выживание, чем какое-либо сотрудничество. А мы должны четко разделять вопросы выживания и вопросы коллаборационизма. Это очень важно сейчас. Здесь вопрос о том, что враг захватил эту территорию и люди там оставались без света, без воды, без связи, не понимая вообще, что будет дальше.
Но было по-разному. Моих знакомых пытали напрямую. И если говорить… Просто приезжали, забирали. Как говорили... Даже такие вещи не хочется рассказывать. Брали эти телефоны, если вы знаете, ТА-57, военные, – которые с помощью ручки накручивались, выдают электрический ток, надевали на уши, надевали на половые органы... И таким образом задавали вопросы партизанам. Некоторые вообще не знали, что это такое. Относительно находившихся там АТОшников. Просто вообще, чтобы на свою сторону... Одного знакомого так пытали, чтобы он позвонил по телефону своей жене, которая была на деоккупированной территории, чтобы она находила позиции военных и сдавала, потому что они его там замучают. Она сразу обратилась ко мне, обратилась в органы правоохранительные. И мы уже там этот вопрос... Нам нужно было спасти и парня, чтобы его там не пытали. И для этого нужно было проводить оперативную игру в том числе. Таких случаев было много. Их можно называть десятками.
– Удалось ли, если не секрет, помочь этому парню?
– Да, да, он жив, все хорошо, все нормально. Помогло. Была оперативная игра, делали все, что можно было.
– Об оперативной игре можно рассказать?
– Формы и методы – не могу. Просто там пытались давать какую-то другую информацию, что-то делали, чтобы они верили. Там был целый процесс.
– Понимаю. Вот, говоря еще о южном направлении... Под вниманием нескольких стран – граница с непризнанным Приднестровьем. Сегодня в оперативном командовании "Юг" заявили, что там сосредоточено достаточное количество украинских сил, чтобы предотвратить провокации со стороны России. Напомню нашим зрителям, что российское минобороны утверждало, что Украина вообще якобы планирует вторжение на эту территорию. Там заявили, что удар по Приднестровью будет ударом по Российской Федерации. Президент Владимир Зеленский со ссылкой на Главное управление разведки рассказал президенту Молдовы, что это Россия пытается сейчас захватить власть в этом регионе. Можете объяснить, зачем России это напряжение именно на этом участке? Это просто распыление внимания или действительно мы можем увидеть развертывание каких-то военных действий в этом направлении в ближайшее время при поддержке сил оккупантов?
– Смотрите. Россия говорит, что удар по Приднестровью – это удар по территории Российской Федерации. И что? Мы готовы сразиться с Российской Федерацией там, где мы сможем. Если это необходимо будет делать на территории Российской Федерации, мы будем это делать на территории Российской Федерации. Нам выбора не оставили.
Что касается Приднестровья… Не знаю. Может, что-то чувствуют, что-то знают. У них разведка тоже работает. Я вообще сторонник того, что если нас попросят наши партнеры, наши соседи разрушить этот анклав российский, я думаю, что пришло время уже вернуть все созданные Российской Федерацией образования, которые есть у многих: и на Кавказе, и в Приднестровье, и у нас на востоке. По возможности возвращать их обратно в их страны, делать целостный суверенитет и, скажем, показывать России ее место. Я считаю, еще раз говорю, что у нас есть... Если нас попросит Республика Молдова – наши соседи, – чтобы не иметь россиян у себя на западных границах, мы должны помочь Молдове вернуть [территории]. То ли дипломатическим способом, то ли военным способом вернуть власть Молдовы на эти земли.
Что делать с контингентом? Я не знаю. В плен их взять. Я бы даже коридор им на запад дал, сказал: "Можете через Молдову пройти в Румынию или еще куда-нибудь". Конечно, об этом уже нужно думать. А может, россияне что-то знают. У меня нет такой информации. Я поддерживаю это решение, если это будет.
Все думают, что контрнаступление равно победе. Нет. Его еще предстоит сделать успешным
– Хотелось бы еще поговорить о тех, кто воюет в рядах оккупантов. Среди сил, противостоящих силам обороны на юге. Можете так просто?.. Ну, не в процентах, понимаю, что это тяжело. В прицел снайпера не видно, это мобилизованный, кадыровец, вагнеровец. Впрочем, насколько я понимаю, мобилизованных россиян все еще очень много. И на южном направлении в частности. Верно?
– Я думаю, что на южном в том числе их больше, чем на восточном и где-то возле Запорожья. Потому что там, где идут активные боевые действия, они пытаются менять воинские части. То есть у России перед вторжением была миллионная армия. Мы уничтожили, по разным данным, пусть более 100 тыс. И они имеют возможность брать мобилизованных, отправлять их на Дальний Восток, на границу с Китаем или еще куда-то, а те части кадровые... Как бы мы ни хотели, а кадровые являются кадровыми: они лучше подготовлены, они больше служили в армии. Это не месяц подготовки или два. Это действительно какой-то промежуток времени, за который люди уже ментально становились военными. Поэтому туда как раз они пытаются... Там есть и мобилизованные. Потому что несут потери и их туда направляют. Но есть и кадровые...
Что касается южного направления – здесь есть и кадровые части: десантные, морская пехота есть – они ближе к Крыму стоят в резерве. Они понесли потери – и они на какой-то процент также мобилизованными укомплектованы. А также здесь части Росгвардии, мобилизованные, территориальная оборона... Они, понимая, что это сложное направление для возможных активных действий, для форсирования Днепра, здесь держат, скажем, не самые боеспособные свои войска.
Что касается артиллерии, танковых, механизированных [подразделений] – да, они здесь есть. Но все же самые боеспособные подразделения – десантные, морской пехоты – в большем количестве они пытаются перебрасывать на направления, где ведутся активные боевые действия. Потому что понимают, что за счет их они могут добиваться какого-то успеха.
– То есть, несмотря на планы, несмотря на заявления Главного управления разведки о том, что одним из вероятных сценариев контрнаступления, о котором все говорят, будет именно южное направление и попытка вбить клин между оккупированным полуостровом и материковой частью, сказать, что существенное наращивание сил на поэтому направлении идет, – вы такого не заметили?
– Нет, смотрите. Я просто вам говорил только по поводу именно херсонского направления. Сюда до Нововоронцовки, до Никополя. Что касается южного направления, именно левобережья... Это я о правобережье. По левобережью, где они... Здесь активных действий нет, потому что есть Днепр. А по левому берегу, где идет столкновение в районе Гуляйполя, Орехового, – там мы видим накопление. После того, как они вышли отсюда, туда пошло накопление. В том числе из кадровых войск. Все десантные части – они были кадровыми, они были регулярными, стоявшими здесь – на правобережье. Это более 30 тысяч войск, много техники. Когда они отсюда вышли, часть ушла на запорожское направление, а часть – на донецкое. Поэтому там накопления есть. Я говорю: от Крыма и левобережья, Кинбурнская коса – этот отрезок местности.
– То есть таки прислушиваются к интервью того же генерала [начальника ГУР Минобороны Кирилла] Буданова о вероятности прорыва на юге оккупанты?
– Я не думаю, что они там прислушиваются к Буданову. Просто любой военный, имеющий минимальное образование, – да, я думаю, и гражданский, понимающий вообще перспективы, – он должен видеть на карте, где наиболее вероятны... Противник тоже понимает, что если мы вобьем клин и разобьем их на две части, для них это будет очень плохо.
Потому что все думают: это контрнаступление – и все, победа, то есть что контрнаступление равно победе. Нет. Контрнаступление – во-первых, его еще предстоит сделать успешным. Во-вторых, это еще один шаг для создания условий дальнейшего уничтожения врага. Потому что если мы даже вобьем клин, у нас останется почти весь Донбасс оккупированный и левобережье с Крымом оккупировано. Мы составили условия для лучшего освобождения, но освобождение еще будет впереди.
– Роман, напоследок не могу не спросить. [Народный депутат от партии "Слуга народа", член парламентского комитета по вопросам национальной безопасности, обороны и разведки] Федор Вениславский заявил о том, что завершилось служебное расследование деятельности предыдущего главы СБУ Ивана Баканова. Можете рассказать вообще, о чем шла речь в расследовании? И, может, о каких-то результатах.
– Это когда к нам приходил Василий Васильевич Малюк – глава Службы безопасности... Он тогда еще не был главой, а был исполняющим обязанности. Мы ему поставили вопрос о том, где находится Иван Баканов и что вообще по расследованию. Это было на комитете по вопросам нацбезопасности, обороны и разведки. Он сказал нам. Я спросил: "Какое расследование проводили?" – "Да, проведено служебное расследование. Его результаты есть. Оно засекречено". А поскольку комитет был открытый, а не закрытый, мы больше вопросов задавать не могли. Я думаю, в перспективе... Там же какая процедура? Они провели расследование. Если там обнаружили какие-либо нарушения, должны его передать в ГБР. И ГБР должно это изучать. О чем идет речь в расследовании, у комитета данных нет.
– У вас есть информация о том, где находится бывший глава Службы безопасности? В Украине или?..
– В Украине. Ну, скажем так... Когда у нас назначение было Малюка? Где-то месяц назад. Вот когда было назначение в Раде, я думаю, каждый наш зритель может посмотреть примерно (Малюк был назначен главой СБУ 7 февраля. – "ГОРДОН" ), – вот в тот момент он был в Украине.
– Спасибо, Роман. Еще многие вопросы хотелось бы обсудить. Постараемся сделать это в следующий раз, если найдете для нас время. Спасибо.
– Спасибо.
– Роман Костенко – полковник Службы безопасности Украины, "киборг", член парламентского комитета по нацбезопасности, обороне и разведке – был сегодня с нами. Друзья, подпишитесь на YouTube-каналы "Дмитрий Гордон", "Алеся Бацман", "В гостях у Гордона", чтобы не пропустить новые интервью. Роман, спасибо вам. Слава Украине. Спасибо, что нашли время.
– Спасибо. Героям слава!