Корогодский: В 13–15 лет я играл в карты. Меня сажали с залетными, и мы катали, я чемпион мира по преферансу
Почему переименование Московского проспекта в Киеве в проспект Бандеры – "это не о сшивании" общества? Почему не стал баллотироваться в мэры Киева в 2019 году и почему считает, что в Украине очень много гетманщины? Об этом, а также о первом заработанном миллионе долларов, долгах в день свадьбы, о том, как возил валюту на заднем сиденье автомобиля, о бегстве в Израиль, об опыте инвестирования в криптовалюту, о политических амбициях, атеизме, российском гражданстве, о том, как "ужирался в хламину", о наркотиках, об участии в "Танцах со звездами", о родителях, жене и детях, о дружбе и совместном бизнесе с Александром Меламудом и Михаилом Шпильманом, а также о сценарии своих похорон украинский миллионер, один из крупнейших рантье в стране, писатель Гарик Корогодский рассказал в интервью основателю издания "ГОРДОН" Дмитрию Гордону.
У меня с собой всегда 70 оправ очков
– Гарик, добрый день.
– Здравствуйте, Дмитрий.
– Какой вы красивый…
– Дима, и вы красивый. Поцелуемся?
– Да. В конце, дважды. Я пытался соответствовать. Я надел все, что у меня было экстравагантного. Но я не угнался все равно, признаю поражение.
– Не, не, вы прекрасны.
– Хотя у нас кое-что в запасе есть. Давайте начнем, слушайте…
– Скажите, а мы будем все интервью в одном и том же или у нас будет пять минут переодеться?
– Нет, мы разденемся в конце вообще.
– Супер.
– Для тех, кто хочет закончить просмотр этого интервью сейчас, сообщаем: в конце мы разденемся.
– А у меня к вам сразу предложение.
– Не надо.
– Давайте фотку: мы раздетые, вы стоите, я сижу, как наездник… Мы голые, конечно.
– Конечно.
– Да?
– Да.
– И я вам отвечаю, что это фото наберет миллион лайков.
– Но вы без хлыста?
– Без хлыста.
– Хорошо.
– Есть. Пошло, да.
– Я начну… Хотел с верху начать – начну с низу.
– Да. Я, кстати, всегда так девушкам говорю.
– Вы в ботинках или в туфлях? Что это? Один желтый, один красный. Оба с незавязанными шнурками.
– Абсолютно.
– Почему у вас не завязаны шнурки?
– Вы знаете, хожу с незавязанными шнурками. Мне комфортно, я не падаю, не наступаю на них, не спотыкаюсь, но зато все говорят: "Гарик, шнурки". И так завязывается беседа.
– А если вы однажды упадете?
– Ну я же сильный. Ничего не будет.
– Хорошо. Носочки желтые – ок. Все хорошо.
– Трусики, если что, есть. Они в цвет носочков – желтые.
– Красиво. Что у вас за косичка на плече?
– Это эполет.
– Класс.
– Вообще это рабочая форма "Гара", о которой мы не рассказывали.
– Хорошо. Волосы у вас покрашены в вызывающе яркий красный цвет. Почему в такой цвет и почему они вообще покрашены?
– У меня сейчас компания – в ней есть разные цвета, разные периоды в жизни, когда я определенного цвета. У меня был желтый период, был розовый период. Сейчас красный. Возвращаю красное общество. Это миссия. Вот вы в красном.
– Голубого периода у вас не было?
– Нет. Но какие мои годы…
– (Смеется). Зачет. Хорошо. Очки у вас, конечно, очень красивые. В каком магазине вы их покупали?
– В своем. Записали мне на карточку, что должен деньги. Я пришел, их просто увидел и заболел.
– Сколько у вас в коллекции очков?
– С собой? Я вожу с собой в чемодане. Мои помощники Саша и Денис подарили мне на день рождения чемодан с ячейками. Там 70 ячеек. Они могут занести и показать – желтый чемодан.
– Вы с собой возите…
– 70 оправ у меня с собой. И сколько-то невлезших. Я не могу назвать это коллекцией. Это моя одежда, мой гардероб.
– Я хочу процитировать Михаила Михайловича Жванецкого. Помните? "Но у нас с собой было".
– Да.
– У нас "с собой" тоже было. Я же думал, чем вас удивить. Смотрите, какие у меня очки из вашего магазина.
– Да, я вижу, наш магазин…
– Надеваю.
– Вы знаете, что можно в этих очках приподнять одно очко, а второе – нет?
– Я знаю, что можно приподнять одно очко, но и второе тоже.
– И второе тоже?
– Тут приподнимается два очка. Смотрите: раз и два. Если я встану, приподнимется и третье очко.
– Да, кстати, это смешная очень шутка.
– Ну, это тонко.
– Смешная шутка, да.
– Закрываю пока. Я буду периодически открывать, закрывать и буду без очков. Смотрите. Вы себя ведете всегда ярко, открыто…
– Бл...дь, Дима, у меня взрыв мозга. Я извиняюсь. Но нормально, да?..
– Конечно. Мы же серьезные люди.
– Я буду трясти [головой] вот так – у вас тоже будет взрыв мозга.
Образ, в котором я был в 6-м классе, не соответствовал улице. Я переоделся в спокойное. Жил так до 39 лет
– Вы себя ведете всегда открыто, ярко, эпатируете публику. Вы всегда эпатировали?
– Нет.
– Когда это началось?
– У меня два периода, я бы разделил: класса до 6–7-го я одевался ярко. Потом пацаны…
– Стали дразнить.
– Ну не то чтобы дразнить, но как-то совсем не по форме я был для Отрадного.
– Ну да. На Отрадном так не все ходили, скажем так.
– Дело в том, что у нас с вами много общего. Я очень много о вас прочитал. Я теперь знаю вас, наверное, лучше, чем ваша супруга. Да, да, да, вы приподняли левое очко. Так вот у нас есть и различия. Вы, в моем понимании, бульвар. В смысле, не издание какое-то, а вы бульвар. Вы наверняка жили где-то в центре. Я не нашел информацию.
– Родился в центре, на площади Толстого.
– А переезжали на окраину?
– Переехал на Борщаговку.
– А…
– Мы жили неподалеку.
– Ох, бл...дь, да…
– Потом Оболонь.
– Соседи. Да.
– Два очка приподнялись синхронно?
– Да.
– Отлично.
– И баланс белого как раз, и баланс красного. Так вот вы, в моем понимании, бульвар, если по ассоциациям идти. А я – улица. И вот улице не соответствовал тот образ, в котором я был в 6–7-м классе. И я переоделся в спокойненькое. И жил так до 39 лет. А потом случилось щелчком – и переоделся.
– И вы стали таким красивым.
– Стал таким красивым, да.
– Вот знаете, я вспомню Евгения Александровича Евтушенко. Я буду иногда снимать очки, буду иногда надевать. Когда я познакомился с ним, это был 89-й год, он был одет невероятно.
– Он всегда ярко одевался.
– Кепки желтые, красные, клетка…
– Пиджаки у него были волшебные. Он всегда в пиджаке был, и пиджаки волшебные, да.
– Рубахи, туфли, брюки – все кричало: "Я здесь". Я ему говорю: "Евгений Александрович, а че вы так ярко одеваетесь?" И он в ответ сказал замечательно: "Я дитя тусклого времени и беру у него запоздалый реванш".
– Да, это красивая фраза. Он красиво сформулировал.
Я дважды падал в самолете. Полет на рейсе Тель-Авив – Киев полностью изменил мою жизнь
– В вашем случае почему вы так ярко одеваетесь?
– Мне комфортно в этом. Мне во всем этом комфортно. Мне комфортно с развязанными шнурками, с разными ботинками. В Милане ко мне подошла барышня и попросила примерить пиджак. Я был с супругой. И попросила примерить пиджак для ее мужа от покойника Версаче: он только умер, только его убили. Это какой год? 70…
– Нет, позже.
– 89-й.
– 90-й, наверное.
– Да, у меня с арифметикой всегда было плохо, с устным счетом. Это шутка. Так вот в 99-м году я примерил этот цветастый пиджак, и мне сказали: "Он так на вас сидит… Я не могу". Потом я узнал, что все это постановка, что это оба продавца – и эта волшебная синьора, и продавщица… Но я накупил цветного уже шмотья, рванья столько… Я потом падал с этим пиджаком в самолете.
– Как падали?
– Я дважды падал в самолете.
– Да вы что?
– Да нормально, все закончилось хорошо.
– А как это было?
– Один раз это рейс Тель-Авив – Киев. Я, кстати, пьесу написал, спектакль по этому поставил. Этот полет полностью изменил мою жизнь. Мы взлетели, и вдруг нам сказали пристегнуться. Нас ничего не трясет, мы в воздухе над Тель-Авивом, мы только взлетели, ночь. Сказали пристегнуться и сказали, что у нас неполадки с одним колесом и мы будем возвращаться.
Я спросил: "Что случилось?" Говорят: "Разорвалась шина при взлете". Говорю: "А как вы об этом узнали?" – "Не сработали датчики". – "А как же вы узнали об этом?"
Это я пассажир бизнес-класса, и со мной как-то разговаривают еще тихонечко. Говорю: "А как же вы об этом узнали?" – "Нам с земли сообщили, что там валяются куски резины на взлетной полосе". Я говорю: "А как же вы узнали, что одно колесо, а не два и не три?" – "Ну датчики сработали бы".
Говорю: "Бл...дь, но они же уже не сработали". Стало страшновато. А потом начали раздавать всем спиртное. Ну, не мне вам рассказывать, что если евреи что-то раздают, то продать это уже невозможно никогда. Я понял, что все: прилетели. Я написал завещание, написал главу в книгу.
– В воздухе?
– В воздухе. Мы кружились над Тель-Авивом. Внизу огни 50 машин – пожарные, "скорые". И мы кружились, вырабатывали топливо. Жесткая очень посадка. Нас посадили в такую позу (прикрыл голову руками). Оказалось, все-таки одно колесо, ничего страшного.
– А второй раз?
– А второй раз я летел к сыну моего товарища на свадьбу в Италию. Это был чартер на много человек. И отказали два двигателя из трех. Это очень неприятно. Самолет летит вот так. Тоже вернулся в Киев, тоже мы сели. Но это такие, судьбоносные, дни, когда ты задумываешься о многом, когда ты переосмысливаешь смерть. Кстати, еще одно такое [переосмысление] было у меня в COVID.
Я, когда болел COVID-19, почувствовал, что могу замедлять время. Потом прошло
Я прочитал, что мы тут воюем… Мы в одном окопе с вами – мы оба вакцинаторы. Мы очень жестко относимся к вакцинированию. Нас называют фашистами.
– Ну вы вылитый фашист.
– Что?
– Вы вылитый.
– Да, одного полка с вами.
– Да.
– Мы сказали, что мы не сможем работать с теми, кто против вакцины. Потому что у нас торговля, у нас общение с людьми, у нас офис открытого типа. Мы обязываем всех своих сотрудников и близких вакцинироваться. Мы сделали одними из первых пункт вакцинации в Dream Town для всех желающих. Я к чему вспомнил? Когда я болел COVID-19, я почувствовал, что я могу замедлять и ускорять время – прямо пальцами. Это страшное ощущение. Кстати, потом прошло.
– Прошло, но не у всех.
– Нет. Замедлять не получается – ускоряется оно само по себе. Но это страшное, неприятное ощущение.
– Вы не обижаетесь, когда вас называют фриком?
– Я сам позиционирую себя как фрик. Я фрик.
– Вы говорите, что вы фрик.
– Фрик, клоун. Там присутствует еще наркоман, но об этом позже, наверное.
– Да, безусловно.
– Я не сомневаюсь.
– Вы урожденный Григорий Давидович.
– Да. Но я сразу был Гариком, с дня рождения. То есть это не измененное имя.
– В паспорте вы сейчас как?
– Гарик.
– В паспорте тоже Гарик?
– В паспорте Гарик. Украинский паспорт: "Гарік Корогодський". Я поменял имя в паспорте году в 94-м в Израиле: на Гэри.
– Вы родились в Киеве. Где вы жили?
– Сколько-то времени я жил на Пушкинской. Очень недолго, где-то около месяца.
– Так мы где-то рядом сейчас.
– Да, да, да. В коммуналке. После этого переехали на Соломенку в коммуналку. Жил на Соломенке, на Максима Кривоноса.
– Тоже в коммуналке?
– Да, из коммуналки в коммуналку. Но улучшились условия. Потому что я родился – нас стало четверо (пятеро с бабушкой). И улучшились условия: нам дали большую комнату.
– Первую коммуналку на Пушкинской вы помните?
– Я оттуда уехал… Я туда даже не вернулся. 20 дней мне было, когда нам дали…
– Сколько там семей было?
– Мне говорили, семь-восемь. Порядок такой. Это была огромная квартира.
– Мои родители жили здесь на площади Толстого, на углу с Красноармейской. Там не было туалета даже в квартире, в коммуналке.
– Я не вспомню такого.
– На улицу приходилось. Но там были крысы, поэтому папа вообще бегал в зубную поликлинику. Вот жизнь была хорошая.
– А Соломенку я уже как-то помню. На Соломенке я жил до четырех-пяти лет.
– Там много было соседей?
– Нет. У нас были шикарные условия. Царские просто. У нас было всего три семьи.
– Чем занимались ваши родители?
– Папа – электрик. Он дослужился до начальника участка, прораба. У него была бригада из шести-семи человек и своя машина – вышка.
– Да, да, да.
– И я ездил в кабинке для монтеров и работал с ним. Мама – бухгалтер, дослужилась до замглавбуха завода стеклоизделий.
– Это правда, что вы выкупили квартиру родителей на Соломенке?
– Это правда. Более того, я вас туда приглашаю в свободное время. Вы увидите, как заморозился 75-й год. Я сделал, как будто это 75-й год. Там ни одного артефакта, кроме принтера. Я оттуда веду прямые трансляции.
– Это ностальгия? Почему вы ее выкупили?
– Лучше, наверное, спросить, почему я ее продал. Это мое детство. Я ее продал за 10 тысяч долларов, когда уезжали родители в Израиль. Выкупить ее мне обошлось, конечно, намного дороже. Потратил на нее приличные деньги. Но там можно писать. Там есть еще такой плюс: я заблокировал соцсети через роутер, и там нельзя войти в Facebook и Instagram. И там место для творчества прямо прекрасное.
– Впервые вам об этом скажу, никому не говорил. Просто чувствую родственную душу.
– Спасибо, Дима. Взаимно.
– У моей бабушки была квартира. Она жила в коммуналке. Там было две семьи: она и две сестры-соседки в одной комнате. На улице Воровского. Сейчас Бульварно-Кудрявская.
– Я знаю Воровского, да.
– Да. Воровского, 9.
– Как сейчас она называется?
– Бульварно-Кудрявская.
– Ну нормальное название.
– Я часто туда приходил…
– Кстати, когда меняют названия… Извините, я перебиваю иногда. Но и вы будете же. Когда меняют название на Бульварно-Кудрявская, нет изжоги?
– Нет. Ну Воровский – кто это? Революционер был.
– Я имею в виду даже не фигуру Воровского, а вообще когда любое название меняют на [такое, как] Бульварно-Кудрявская, ощущение, что возвращают историческую справедливость – восстанавливают.
– Я эту квартиру… Она же принадлежала государству. Бабушка умерла в 89-м году. И я эту квартиру спустя годы выкупил. Потратив на эти 60 метров несчастных на первом этаже с узакониванием всего, с переоформлением 900 тысяч долларов. Кому рассказать сейчас об этом? Расселять надо было соседей, лучшие условия им предоставлять. Это был пик цен, 2007 год. Вот вся круговая история с отдельным входом, с улицей – со всем обошлась в 900 тысяч.
– Вы кайфонули от этого?
– Да.
– И я кайфонул.
– Да.
– Очень много предметов нашел родных, которые там остались, в квартире. И проследил их путь. Как Бендер охотился за стульями, так я охотился за вещами своих родных.
– Сколько метров там?
– 60 с чем-то. 45 – жилая.
– Вы же родителям в парке "Орлятко" и памятник установили.
– Да. Он не совсем моим родителям. И он не сделан… Это скульптура. Он не сделан с фотографии моих родителей. Это просто семейная пара, вечер, смотрят телевизор. Памятник родителям. Там многие фотографируются. Я, кстати, предлагал городу… Я много чего предлагал городу, но он все как-то потихонечку… Все говорят: "Ох...енная идея, бомба. Но тонет". Есть у нас "спальники", и в них можно потеряться. Объяснять в "спальнике", как пройти к какому дому, очень тяжело.
– Памятнички.
– И сделать место встречи: городскую скульптуру в каждом районе. Я бы нашел спонсоров. Это большие компании. Нашел бы архитекторов со вкусом. Это было бы абсолютно не политизировано. То есть на 100%. Памятник родителям – какая тут политика?
– Класс.
– "Да, да… Но нет".
– С 1-го класса вы регулярно подрабатывали.
– Да.
В 13-15 лет я играл в карты. У меня была легенда: профессорский сынок, у которого деньги не считаны. Меня сажали с залетными, и мы катали
– Ну давайте перечислим, чем вы занимались.
– Электрик. Я крутил провода за деньги. Знаете три "свечки" напротив "Бермудского треугольника"?
– Да, конечно.
– Там есть подземный переход. Этот подземный переход я делал своими руками, с папой. Мне было 12–13 лет. Он меня взял на халтуру. Он брал халтуры, чтобы оплачивать лечение сестры. И он мне за два выходных дал 25 рублей из своей доли. Чтобы монтеры не страдали.
– Космос.
– Это космос, конечно. Но крутили мы на морозе эти проводки. Но папа не знал, что для меня это были уже не огромные деньги. Потому что я уже спекулировал, я уже…
– Вы в карты играли, я знаю.
– Я в карты играл. Я на Довбычке… Там были такие персонажи, как Папа Шея, Славик Седой, и всякие персонажи. А я очень хорошо играл в карты. И мне было, там, 14, 13 лет.
– Во что играли? В дурака?
– Нет.
– Преферанс?
– Я играю во все игры. Вообще любая игра в карты: бита, очко, бура, асека, деберц. Преферанс – тут я не могу не похвастаться – я чемпион мира. У меня кубок. Вижу, вы это не нашли.
– Вы серьезно?
– Да, я чемпион мира по преферансу. И гроссмейстер по преферансу. У меня кубок. В 2009 году я его выиграл. Или в 2011-м. Я хорошо играю, Дима. И у меня была легенда: профессорский сынок, у которого деньги не считаны. Меня сажали с залетными, и мы катали. Мне отдавали 25 рублей за день игры. Без несчастья, так называемые.
– И сколько вам было лет тогда?
– 13, 14, 15.
– Ничего себе…
– Я хорошо играл.
– Кроме того, вы потихоньку фарцевали. Да?
– Я фарцевал. Назовем это своим именем: я спекулировал.
– Джинсы? Что?
– Джинсы, жвачки, пакеты, часы, фломастеры – все. Шло все.
– Где вы это брали?
– У перекупщиков.
– У вас были каналы?
– Конечно, да. Я нашел все. Я был смышленый.
– И кому продавали?
– Продавал в школе своим одноклассникам.
– Так. Чтобы далеко не уходить.
– Ну да. Продавал… Потом я выехал, стал более центровым, у меня появились какие-то каналы сбыта. Я смог покупать задорого дефицитные продукты. А были люди, которые зарабатывали огромные деньги и не могли позволить себе тратить время на поиски этих продуктов. Например, билетные кассиры в железнодорожных кассах.
– Хорошо зарабатывали, да?
– Они очень хорошо зарабатывали. Они зарабатывали в 80-х годах… Кстати, оказался – я не знаю, как назвать: профессия, кластер, профсоюз – очень порядочный профсоюз. Они зарабатывали сумасшедшие деньги на билетах, на дефицитных рейсах: 3–5 рублей с билета. А билетов – полные же поезда едут.
– Конечно.
– И они отказались… А у меня там друг работал механиком по аппаратам в "Экспрессе". И они доставали билеты в Чернобыль, но они не брали за это деньги.
– Интересно.
– Вот такая история. То есть сама катастрофа… Несколько месяцев они делали билеты знакомым, но они не брали деньги.
– Вами милиция не интересовалась?
– У меня много приводов в милицию. У меня исключение из пионеров, из комсомола за спиной.
– В партию вы не вступили?
– Нет. Даже позывов не было.
– Поэтому она и развалилась.
– Я думаю, что все-таки вы больше сделали для ее развала. Потому что вы, я так понимаю, были кандидатом в партию.
– Да, да.
– Видите. Они расстроились – и умерли.
– Когда вас принимали в милиции, жестко обращались или ласково?
– Нет, никто не…
– Пыток не было еще?
– Нет. Смотрите: не было пыток, не было даже грубого отношения. Бросили в этот накопитель – и ждут, пока им денежки принесут. Нет, я не по той статье шел, чтобы со мной грубо обращались.
В Киеве не брали евреев ни в один институт. Думаю, что советская власть не смогла бы это объяснить даже себе
– Я хочу зачитать из вашего досье. Вы закончили Киевский электромеханический техникум железнодорожного транспорта по специальности "техник-электрик". Затем Московский институт инженеров железнодорожного транспорта. Почему так сложно? Надо было техникум закончить? А сразу в институт не брали?
– В 8-м классе родителям сказали: "Либо вы забираете своего ребенка в 8-м классе, либо мы его исключаем и не даем свидетельство об окончании 8-го класса". Мы выбрали первое.
– МИИТ – интересный институт был, кстати.
– Кстати, в техникум киевский папа дал взятку, чтобы на всякий случай я поступил. Взятка была – 10 мешков цемента руководителю… Я не помню, как называется… Не декан факультета, а как-то там называлось.
– Как все было просто – 10 мешков цемента.
– Да.
– МИИТ – непростой институт был.
– Очень.
– Его закончили многие артисты. И несколько олигархов.
– Да, я знаю всех.
– Фридман.
– Да.
– Хан.
– Да.
– Авен. Нет?
– Нет. Авен – нет.
– Фридман, Хан. Кто еще?
– Корчинский ("АйКи" – одна из самых больших компаний). Не помню.
– Так у вас олигархическая мафия?
– Олигархическая мафия.
– На теме МИИТ.
– МИИТ был один из трех институтов, куда брали евреев в Москве. В Киеве не брали никуда. Квоты: пять человек – в КПИ, пять человек – в КИСИ.
– Пять на факультет?
– Нет. Пять на пять тысяч приема.
– Да вы что?
– Пять тысяч принимают человек…
– Боже, как мне повезло: я в КИСИ поступил и закончил.
– А я не понимаю, как вы это сделали. Потому что там не было ни одного места по оценкам вообще.
– Да вы что!
– Да. Не брали ни с красным дипломом…
– Я аж снял очки. Значит, я вам расскажу. Мой папа поехал в Москву…
– Секунду. Я уже знаю ответ.
– Какой?
– В разные годы это делали.
– Я вам скажу. Вот мой папа поехал в Москву и закончил в Москве техникум строительный с красным дипломом. Приехал в Киев. А тогда правило было: красный диплом – без экзаменов.
– Да, были такие годы.
– Ему сказали: "Извините, мест нет". И он поехал в Новочеркасск и закончил новочеркасский институт. Я поступил очень интересно. Я хорошо был подготовлен по математике, хуже – по физике. А там было три экзамена: математика, физика и сочинение. И я математику сдал на четыре, физику – на три, а сочинение – на пять. И поступил. Конкурс был меньше тогда.
– А дело даже не в конкурсе. Люди же даже при отсутствии конкурса… В КИСИ было такое, что отрицательный конкурс, то есть недобор был.
– Да.
– Но все равно не брали. Кстати, по математике мы могли бы посоревноваться. Я выигрывал… При том, что я был двоечником, я выигрывал районные олимпиады.
– Ну, чемпион мира по преферансу, извините. Я же понимаю. А почему евреев не брали? Вот скажите. Сейчас это трудно кому-то объяснить, а почему так было?
– Я думаю, что советская власть не смогла бы это объяснить даже себе. То есть нет логического… Мы ищем логику в их действиях, а ее не было. Но мне для того, чтобы… Я в книге, которая только вышла, должен был делать главу. И я не взялся за нее: мне стало страшновато. Интервью Гарика сегодняшнего с Гариком тем.
– Ну круто.
– Да. И были написаны вопросы. И был написан вопрос, на котором я застрял: когда тот Гарик спрашивает меня сегодняшнего, что ему изменить в своей жизни. А я сегодня мечтаю о литературе, а [тогда] мечтал о кино. И папе для того, чтобы я поступил во ВГИК, нужно было просто позвонить в Ленинград художественному руководителю ленинградского ТЮЗа Зиновию Корогодскому.
– Да, я знал Зиновия Корогодского. Родственник?
– Троюродный дядя папин. Но звонить не стали.
– Ну выдающийся режиссер был.
– Выдающийся.
– Зиновий Яковлевич – да?
– Да. Еще выяснилось, что у нас седьмая вода на киселе… Не хочу называть имя. Это известнейший поэт. Я говорю: "Ну почему? Почему вы молчали?" У нас рабочая семья, мы растем в рабочих традициях. Рабочими мы стали ровно в 17-м году.
– Вам быть евреем тяжело было в то время?
– Вообще нет.
– Детство, юность.
– Нет. Если бы мне тогда дали выбор… Я думал об этом тогда. То есть задумывались же, когда гоняют: "Почему? Ты еврей, и тебя гоняют. За что тебе такое?" Я себе отвечал, что я находил больше плюсов, чем минусов. Во-первых, я очень люблю, когда меня гоняют, люблю против общества, люблю против общественного мнения. Тогда бы я это не сформулировал, конечно.
– В 72-м году евреи стали уезжать из Советского Союза. Вам хотелось последовать их примеру?
– Я последовал.
– Но позже.
– Да. Ни я не хотел ехать, ни родители не хотели категорически. У нас вообще не стоял такой вопрос. Мы не готовились, не задумывались, не обсуждали.
Я когда женился, у меня был долг порядка 5 тысяч рублей. Жене все время говорю, что я был активом
– Вы состоялись как серьезнейший бизнесмен. Каким был ваш первый взрослый бизнес?
– Смотря что считать взрослым.
– Давайте так: первый бизнес. Вот вы когда были студентом, уже чем-то занимались?
– Да, очень многим. И, будучи студентом, я зарабатывал большие деньги.
– Что такое "большие"?
– Уже не было разговоров о помощи со стороны родителей. У меня были приличные долги. В свадьбу я вступил с долгами. То есть я, когда женился, у меня был долг порядка 5 тысяч рублей.
– Немало.
– Это космос.
– Вы такую свадьбу делали – шикарную?
– Свадьба была в гостинице "Россия" на 100 с чем-то человек. Это достаточно дорого.
– Круто, в "России", да? Хорошо. Чем вы занимались?
– Всем: сапоги, обувь…
– Сапоги – что?
– Я покупал за счет… У меня были билеты театральные. Сейчас тяжело объяснить, что такое театральные билеты.
– В Москве.
– Тогда это было золото.
– Конечно.
– Была такая система театров, система студентов: каждый институт держал какой-то театр. Я возглавлял систему театра эстрады. Мы брали билеты в театр эстрады и в киноконцертный зал "Россия": на Аллу Пугачеву в том числе. Выходило по 250 студентов – и ломали очередь. Становились в начало очереди, скупали билеты. И эти билеты попадали по одному ко мне. Место было дефицитом. То есть туда попасть тоже было тяжело. Потом эти билеты я приносил в магазины. И мне давали обувь, одежду, продукты. И я тоже продавал.
– Класс.
– Если бы тогда была возможность платить 5%…
– Но сами-то вы ходили в театр эстрады?
– Я очень много ходил. Не в театр эстрады. Мы все не вылезали из театров. И чего мне сегодня не хватает? Я хожу в Киеве в театры. И хожу, и играю в театрах. Это театр.
– Будучи студентом, мы садились с друзьями – иногда сам – на поезд, иногда на третью полку, ехали в Москву и штурмом брали театры. Я обошел все.
– Вот вы нас штурмовали.
– Нет, мы без билетов ходили.
– А, вы без билетов, да?
– Я показывал студенческий билет КИСИ – типа театральный институт Московский – и проходил. А иногда ничего не показывал и просто проходил. Гипноз взглядом…
– Да.
– И уже там. Причем садился в первый ряд. И, как правило, не прогадывал. По центру в первом ряду садился. Я посмотрел все, кроме тех театров, которые приезжали сюда: МХАТ, Моссовета, Вахтангова, "Таганка", "Современник" "Ленком", театр эстрады…
– Я тоже все посмотрел.
– Все, что можно было, все концерты. Скажите, какое у вас самое яркое впечатление со студенческих лет от театра? Что заставило вас плакать или переосмыслить жизнь?
– Насчет плакать – либо мы позже поговорим, либо сейчас.
– Сейчас.
– Сейчас… У меня папа не умел плакать. И я не умею плакать. Иногда просто завидую, когда смотрю, как мужчина плачет. И не могу из себя выдавить слезы. Ни на похоронах, ни на чем-то таком, что меня сильно бьет, я не могу. Я надеялся, что с возрастом появится, как-то пробьет. Нет, не пробивает – не могу плакать. К сожалению.
Поэтому давайте я лучше скажу по театрам, что меня потрясло. Меня потрясло в театре… Я могу сейчас соврать. Название спектакля я помню точно. Помню точно, что играл Владимир Стеклов. "Сирано де Бержерак".
– "Ленком".
– Нет. Пушкиной или Ермоловой. Но я сейчас могу соврать. Может быть, был потом, позже, "Сирано" в "Ленкоме"…
– Но Стеклов в "Ленкоме" играл.
– Сергей Шакуров.
– Шакуров мог, да.
– Да, я ошибся. Шакуров. Память подводит на фамилии, но все равно всплывает. Я смотрел этот спектакль раз семь-восемь. Я водил туда девушку на первое свидание и смотрел на ее реакцию: мне было интересно, как она реагирует.
– Она была к вам после этого благосклонна?
– Ну, меня вообще девочки любят. Извините.
– "И до этого тоже" скажите.
– Да, да. Я переборчив.
– Так…
– Я не водил на пафосные спектакли. Более того, у нас в компании было принято: мы провожали… У нас уже были деньги, но когда ты с девушкой еще не близок, мы провожали девушку на метро, а обратно ехали на такси. Вот такая форма.
– Круто. Чтобы не привыкала к хорошему.
– Нет, не потому. А чтобы…
– Чтобы любила не за бабки.
– Чтобы не за бабки, да.
– Конечно.
– Чтобы не за бабки. Чтобы мы не за бабки. Ну вот жена вышла за меня замуж за минус пятерочку денег. То есть было минус 5 тысяч, активов никаких.
– Да актив были вы.
– Да. Я ей все время говорю, что актив был я.
– Хорошо. Первый свой миллион долларов вы помните?
– Нет, он проскочил. Он проскочил как-то незаметно. Миллион же в одиночестве хиреет, ему становится скучно, он тратится, его профукиваешь. Миллион уходит.
– Ну сколько вам было лет, когда он проскочил?
– Это я точно знаю, сколько лет мне было. Мне было 32 где-то. Да. 31.
– Вы помните свое ощущение от того, что вы – черт побери, киевский мальчик простой – имеете уже миллион долларов?
– Помню. Его не существовало. Я как тратил столько, сколько я хочу, так и трачу сколько я хочу. То есть у меня не пересекается, у меня не растут траты, у меня нет трат статусных, которые может себе позволить только [имеющий] миллион. И мне не нужно подтверждать статус сегодня. Это, я думаю, одно из основных достижений.
В 91-м году папа приехал ко мне в Москву. Это был, наверное, один из самых важных дней в моей жизни
– В 32 года вы папе с мамой сказали, что у вас уже есть миллион долларов?
– Я сказал, что у меня есть деньги, гораздо раньше. И начал их давать. У меня была такая история. Я маме давал деньги, чтобы папа не знал. И папа приехал ко мне в Москву. Он узнал, что я занимаюсь валютой. А валюта – это 88-я статья, "бабочка", расстрельная. Он приехал, провел со мной впервые в жизни… Он первый раз приехал в Москву. Он провел со мной день. Я описал подробно это в книге. Это был, наверное, один из самых важных дней в моей жизни. И он мне сунул скомканные 3 тысячи долларов.
– Какой это год был?
– 91-й.
– Еще была статья расстрельная за валюту?
– Была. Как раз же Рокотов и Файнберг… Правильно?
– Нет. Рокотов, и второй был такой…
– Файнберг, по-моему.
– Нет, другая фамилия.
– Если может кто-то – прогуглите. По-моему, Файнберг.
– Нет. Рокотов и… Давайте прогуглим прямо сейчас. Это 62-й или 61-й год, Хрущев был у власти…
– Нет. Это…
– Стопудово. Это было при Хрущеве. Их наказали так, чтобы все увидели и услышали. Файбышенко.
– Да.
– Без Google говорю. Рокотов и Файбышенко. 61-й или 62-й год.
– Не хочу искать. Файбышенко…
– Рокотов и Файбышенко. По-моему, так.
– Ладно. И папа на волне этого приехал и сунул мне скомканную трешку.
Я скупал доллары. Возил их на заднем сиденье под ковриком. Много ли? На расстрел как раз хватало
– Откуда он ее взял?
– Видимо, он ее копил годы. Годы. Не знаю… 3 тысячи долларов. Это космические деньги.
– Ну три квартиры в центре Киева на тот год.
– Я приехал и прямо конвертом отдал их маме. А мама меня позвала и сказала: "Вы два йолопа. Что старый, что молодой". Эти деньги я отдал маме. Мама отдала папе что-то купить капитальное в дом. Папа отдал мне. А у мамы переписаны купюры, потому что мама – бухгалтер. Говорит: "Два йолопа просто".
Мама накопила, кстати, к смерти больше 40 тысяч долларов. Они достались мне. Она копила мне на черный день. Она была уверена, что он наступит. Это были те деньги, которые я ей давал, чтобы они тратили в Израиле, не считая деньги. Мама брала вот столько. Потом я говорю: "Мама, а почему мы пьем такой х...евый кофе? Можно купить подороже кофе растворимый?" – "Ты не понимаешь. Мы пенсионеры". – "Мама, вы вдвоем. Ты берешь денег вот столько. Не тысяч, не на счет, а вот столько, сколько тебе надо". Нет. Они не смогли тратить вообще на себя.
– Что значит – вы занимались валютой? Что вы делали? Скупали?
– Я скупал доллары – я возил их на заднем сиденье под ковриком. На них не было моих отпечатков. Если что: "Я таксовал, их оставил пассажир".
– Много возили?
– На расстрел как раз и хватало.
– А вы понимали, что могут расстрелять?
– Я понимал, что это очень плохая статья. И я сделал все, чтобы мои дети уже под плохими статьями не ходили.
– Страха не было у вас тогда?
– Нет. Вообще нет. Дело в том, что тогда сколько-то раз… Это может высокопарно прозвучать, но тогда сколько-то раз на каждого из нас был направлен ствол. По сколько-то раз. После этого уже стало настолько легче…
– Вас не кидали на доллары?
– Кидали. Нас кидали вообще. И не на доллары, а на древесину, на еще что-то, на товар. Конечно, кидали.
– Обидно было?
– Ну да. Знаете, не так обидно, как купленные за день до падения на 90 тысяч долларов акции МММ. Это самое обидное, что есть в жизни. Это просто, как говорится, не из числа общих знакомых, потому что окажется, что лох – ты. Это страшно.
– Вы занимались компьютерами, торговали. Да?
– Компьютерами, компьютерной техникой.
– Торговали нефтью.
– Это вообще разные периоды. Компьютеры – в Москве, нефть – в Киеве.
– Компьютеры – конец 80-х – начало 90-х. Да?
– Начало 90-х.
– Хороший подъем был тогда?
– Очень хороший. Я с первого компьютера заработал 10 тысяч рублей. 5 тысяч я развез друзьям. И я стал богатым человеком.
– Откуда вы закупали компьютеры?
– У иностранцев. Опять же, я подробно описал это в книге: я познакомился с неким бомжом Тэо. Бомж через посольство… В посольстве мы покупали первый компьютер. 80 тысяч рублей он стоил.
– Невероятно.
– А покупатели привезли 200, но безналом.
– Невероятно.
– Тогда это были… То есть стоять рядом с этими деньгами – может ядерная бомба взорваться.
– Нефтью вы занимались в Киеве?
– В Киеве, да.
– В 90-х?
– С 95-го года.
– По…
– По 99-й.
– Стало опасно?
– Нет. У нас разошлись, наверное, взгляды на развитие компании. Мы были с "Альфа-групп".
Мы полностью взаимозаменяемые с Меламудом и Шпильманом. Ни разу не ссорились. И холодка не было
– МИИТ.
– МИИТ, да. Потом мы были с компанией АРЧ – это "Альфа-Нефтепродукт" которая сейчас. Мы достаточно быстро развили эту компанию: мы втроем с Александром Меламудом и Михаилом Шпильманом. Это мои ближайшие друзья по жизни. Вот сейчас я посмотрел, когда гуглил: и Миша, и Саша звонили. Они не знают, что я на интервью.
– Узнали бы – не звонили бы.
– Узнали бы – не звонили бы. Могли и забыть позвонить. Не суть важно. Мы всегда звоним друг другу. И за два года, наверное, компания стала номер один в Украине. При этом "Альфа" нам не помогала вообще ничем. Это их подход. Они сказали, что "вот вам название". Ни кредита, ни товарного кредита, ни оборотных денег – ничего не дали.
– Подъем на нефти большой был тогда, да?
– Конечно. Мы прилично очень заработали.
– Как вас не убили до сих пор? Вот тогда, в нефтяном бизнесе.
– Ну как-то так получилось. И я считаю, что… В нефтяном не многих убивали. Дело в том, что это Гайдар – я не помню… Вдруг вспомнилось: "Чтобы заставить…" Нет, это не Гайдар точно. "Чтобы заставить молчать барабан, нужно целую армию выстрелять".
– Гайдар, наверное.
– Нет. Это чуть ли не Окуджава. Но оставим авторство. Нас простят покойные. "А заставить умолкнуть орган можно, просто убив органиста". Нет смысла. Ну, не станет меня, Меламуда, Шпильмана – ничего не изменится. Мы только злее станем.
– На том свете.
– Нет. Кто-то же останется. И этот кто-то обязательно догонит. Мы злые вообще.
– Но убивали же тогда, слушайте…
– Убивали, когда в компании есть один человек, без которого компания не работает.
– Вы были равнозначные, да?
– Мы полностью взаимозаменяемые. И сегодня, и тогда. То есть ничего не даст, если не станет одного человека.
– Слушайте, вас три партнера. Пройти жизнь и не поссориться, не поругаться, не поделить имущество…
– И ни разу...
– Ни разу?
– Нет. И холодка не было.
– Уникальный случай.
– Уникальный, да. Я очень благодарен судьбе за своих друзей. Сейчас нас четверо партнеров – с Олегом Крапивиным – в Dream Town. И у нас взаимная любовь, полнейшее доверие. Мы ничего не делим. И уверен на 100%, что делить не будем.
– Удивительно. На чем это основано? Ребята хорошие просто?
– У нас базовые ценности полностью совпадают. То есть мы… Во-первых, мы не контролируем друг друга. То есть если кто-то ведет какой-то участок, он принимает на нем решения полностью. У нас есть право вето у любого акционера на любой вопрос. То есть он может сказать: "Я это не хочу". И он не должен объяснять, почему он этого не хочет.
– А что такое базовые ценности?
– Базовые ценности – это что такое "хорошо" и что такое "плохо". То есть то, с чего я начал: я позиционирую себя как улицу. И у улицы свои правила. Они часто не совпадают с законом. И они часто не совпадают с моралью. Но они, в моем понимании, в нашем, с партнерами совпадают. Это о справедливости. Зло должно быть покарано, добро должно восторжествовать. Оно должно быть оплачено. Всякий труд должен быть оплачен. Оплата должна быть достойная. И мы должны отвечать за каждое свое слово.
– Ну, красиво.
– У меня нет ни одного удаленного поста в Facebook. А пишу я достаточно резко. То есть я и тут чувствую, что я должен отвечать за… Не могу сказать, что Facebook – это высеченное в граните слово, но оно сказано. То есть если я сказал, что какой-то человек – представитель таких-то меньшинств, то так оно и есть. Это уже навсегда.
В 94-м я вывез семью из Москвы в Израиль. Это было бегство
– Почему в 90-е вы скрывались в Израиле?
– Я не скрывался. Я сразу вернулся. Я уехал из Москвы в 94-м. И сразу вернулся. Привез семью в Израиль, побыл месяц и вернулся один в Москву, работать. Это было бегство. Я вывез семью. Но сейчас я прямо рассказывать не буду. И это финал.
– То есть это было бегство?
– Да. Это было бегство. Потому что там случилось…
– Кое-что.
– Кое-что.
– Кое с кем.
– Да. Это было бегство.
– Сколько вы провели в Израиле?
– Бегство, потому что я не мог ответить за безопасность своей семьи.
– Сколько вы провели в Израиле?
– Восемь лет семья прожила в Израиле. А я говорил, что я буду две недели здесь – две недели там. Но жестко на...бал. Был четыре дня в Израиле и 26 – на работе, здесь.
– Израиль оказался мал для вашего таланта?
– Нет. Я очень люблю Израиль. Это великая, величайшая страна, я считаю. С кажущейся, но очень ограниченной демократией. Я знаю сразу две страны, которые всплывают с такой демократией: это Израиль и Сингапур. Где вроде как демократия, но есть главный демократизатор и у него сильная дубина.
– Но попробуй наехать на кого-то. Да.
– Я очень люблю Израиль, мне все хорошо в Израиле. Но сильнейший наркотик. Когда мы шли сюда, сколько раз вас попросили сфотографироваться?
– Много.
– Столько раз, сколько вас видели люди – сколько встретили людей. А в Израиле вы идете, заглядываете людям в глаза: "Слышишь, ты не хочешь со мной сфотографироваться?" – "Ты кто?" Узнаваемость – очень сильный наркотик. Очень. Лишиться узнаваемости – это караул.
– Как вы начали заниматься недвижимостью? С чего все началось?
– Мы вышли из нефтяного бизнеса, и у нас были деньги. Все знают термин "деньги ляжку жгут"? Или нужно его чуть-чуть объяснить? Когда есть деньги, их хочется куда-то вложить.
– Страшно держать. Правда?
– У нас такого нет. Говорят, деньги портятся. Нет, мы знаем, что деньги не портятся. Я имею в виду безнал, кеш, живые деньги – это валюта навсегда. И сегодня в том числе это валюта навсегда. И нам посыпались предложения. И мы не принимали их очень много. Предложения были совершенно из разных отраслей. И когда нам предложили "Глобус" на Майдане…
– Купить или построить?
– Участвовать в конкурсе на строительство. То мы… А мы были на Сейшелах все с женами, с детьми.
– Со своими женами?
– Да. Это дорого – летать на Сейшелы с чужими. Мы поближе.
– То есть вы еще и жадные.
– Я подъ...бистый. Мы были со своими женами. Хотя, кстати, это хороший вопрос. И я уже могу сослаться на память: и это не точно. Так вот когда нам поступило предложение, мы не колебались ни секунды. Мы мгновенно сказали: "Ок". И пошли в эту историю.
– Сколько вы вложили и сколько вытащили при продаже "Глобуса"? Вы помните?
– Помню, но говорить не буду.
– Но смутно.
– Нет. Нет. Я отлично помню. Я помню с точностью до третьего знака. Но говорить не буду.
– Но это хороший подъем был?
– Это хороший подъем был.
– Сколько процентов, тоже не можете сказать?
– Я могу сказать, что мы когда пришли в Оболонскую налоговую платить налоги с офшора… А офшор – это же не преступление.
– Конечно.
– Особенно когда есть на него разрешение Нацбанка и все совершенно по закону. И когда мы пришли платить налоги с офшора, это были миллионы долларов – налоги. В налоговой на нас посмотрели и говорят: "Во-первых, нет протокола, как взять налоги с офшора, во-вторых, – сказали, – вы не ох...ели? Давайте, может…" Мы говорим: "Нет, мы хотим налоги заплатить. Мы пришли отдать миллионы. Нам самим очень жалко. Мы евреи. Нам жалко отдавать деньги". Но мы заплатили тогда миллионы долларов налогов с офшоров, в 2005 году.
Я живу в съемном доме, дети – в съемных квартирах
– Вот почему Украина хорошо живет – это на ваши уплаченные налоги.
– Но я сейчас участвую… Как мне сказали: "Ты давай выключай эту х...йню – громадського діяча". А я что-то как-то увлекся и начал много этому времени отдавать. И действительно, хочу уменьшить. Я участвовал в разработке законов с юристами. В том числе мы разговариваем с авторами законопроекта №5600, с авторами налоговой амнистии. И даем какие-то рекомендации, которые зачастую учитывают. Юристы у нас очень сильные. Я думаю, не кривя душой, одни из самых сильных в городе. И… Забыл, о чем хотел сказать, но это пох...й. Извини.
– Какие у вас главные активы в недвижимости?
– У меня два актива в недвижимости: это Dream Town…
– На Оболони.
– Да. И квартира на Отрадном.
– Все?
– Да. Я живу в съемном доме. Мои дети живут все в съемных квартирах. Мы платим ежемесячно ренту. Тут мы в разных окопах.
– Интересная схема.
– Я не хочу привязываться. Мне очень нравится такой стиль жизни. Я считаю, что если сдавать в аренду кошерно… А я сдаю в аренду в основном. Я же весь Dream Town сдаю в аренду. То и снимать нормально.
– Сколько метров Dream Town?
– 165, по-моему, тысяч.
– Прилично.
– Да, большая бандура.
– Весь заполнен?
– Абсолютно: 100%.
– И люди хорошо ходят?
– Мы сейчас сделали ребрендинг. У нас уже нет Dream Town. У нас остался Dream. Все говорили: Dream, "идем в Dream. У нас Dream делала "Банда". У нас нет первого, второго Dream Town. У нас есть Dream yellow и Dream berry. Кстати, выяснилось по ходу, что Dream berry – это сорт травы. Ну мы это красиво обыграли, как будто мы так и хотели сортом травы назвать. И мы изменили полностью набор арендаторов.
– Вы выбираете, да?
– Арендаторов? Да, конечно. Мы выбираем концепцию – и под эту концепцию ищутся наиболее сильные операторы на рынке.
Мы не относимся к бизнесу как к ребенку. Все наши бизнесы готовы к продаже
– Вы богатый человек?
– Давайте разложим: количество денег в чьем понимании? В моем?
– Хороший вопрос. Ну давайте с вас начнем.
– В моем – нет. Обеспеченный.
– У вас сотни миллионов долларов? Ваш актив.
– Актив – да. Но у меня же партнеры. Хай їм грець.
– Нет. Ваш личный.
– Нет, меньше.
– Ну миллионов 100 есть у вас?
– Меньше. Извините.
– Жаль.
– Вы бы не позвали меня?
– Вы не оправдали моих надежд просто. (Смеются). Сколько в месяц вы зарабатываете примерно?
– У меня нет такого. У меня весь заработок будет… Я возвращаю кредит "Ощаду". У меня весь заработок будет от продажи Dream Town.
– Вы будете его продавать?
– Мы не относимся к бизнесу как к ребенку. Все наши бизнесы готовы к продаже: полностью проведена предпродажная подготовка. И в любой момент в любой из наших бизнесов можно зайти. Кроме "Гары".
– Магазина очков.
– Я сейчас говорю о прибыльных бизнесах. А у нас есть убыточные бизнесы. У каждого свои. Планово убыточные. Они продаются тоже, наверное, но намного дороже.
– К вам в Dream можно зайти?
– С арендой?
– Нет.
– В смысле?
– Купить часть Dream можно?
– Нет. Я вам объясню почему.
– Я уже так понадеялся…
– Нет. У нас практически никогда не было конфликтов с партнерами. У нас был один конфликт в Dream. Он закончился очень печально.
– Убили кого-то?
– Нет, жив человек.
– Ранили?
– Нет. В бегах. Богатый человек был. В 300 миллионов долларов оценивался наш партнер по Dream.
– Фамилию назовем?
– Исак Валентин Михайлович. Его имя не секретное. Это интернет подскажет. Корпорация "Столица". Наверное, слышали.
– Да, да, конечно.
– Да. Но это давно было – отгремело все. У нас зла на него вообще никакого. Он задним числом решением третейского суда города Полтавы – за год до того, как он его оформлял, датировано – с подчистками, как в школе подчищали лезвием "Нева", в журнале судебном с решением, утвержденным Октябрьским судом города Полтавы, переписал на себя собственность.
– Да вы что?
– Просто так. Да. Но он в бегах, в розыске. Судья в Полтаве нашими молитвами получил срок.
– А где Исак живет сейчас?
– Говорили, что он скрывается в Молдавии. Говорили, что он сменил фамилию. Его ищут.
– Он теперь Чаус?
– Да. Он в розыске Интерпола был.
– Он теперь Чаус?
– Ну, я не знаю. Может, он и Чаус. Я не слежу за Чаусом. Я помню, кто это.
– Чаус следит за вами.
– Да, да. Но мы злые. Мы догоняем своих обидчиков. Вот.
– Знаете, что мне сказал Валера Меладзе? "Мы, грузины, не злопамятные. Отомстим – и забудем".
– У меня есть блокнотик зла. И ведут его девочки в "Жизнелюбе". Там есть ряд фамилий. Обратной дороги оттуда нет. То есть список – вы поняли, как называется. Попал раз в список – все. И он приличный, этот списочек.
Ориентировочная цена Dream сейчас – под 200 миллионов долларов
– Dream готов к продаже?
– Абсолютно.
– Сколько он стоит сегодня, если покупать?
– Ориентировочная цифра – где-то миллионов… Если бы не было войны и мультипликатор был 10.5, то цена была бы где-то 250. А так она…
– Миллионов долларов.
– Да.
– А так 100, наверное?
– Нет. Нет, не 100. Так, я думаю, где-то под 200.
– То есть 1000 с чем-то за метр в среднем. Да?
– Так не считается. Считается доход… Там вообще метры не считаются.
– Ну понятно.
– Доходы, NOI, мультипликатор…
– Если сегодня вам кто-то даст эту сумму…
– Свалим.
– Сразу?
– Мгновенно.
– Куда денете деньги?
– Никуда. Тратить будем. Кто-то, может, начнет играть в акциях, кто-то еще что-то. Никогда не считали, сколько нужно денег до смерти?
– Считал.
– Сколько?
– Я вам скажу. Если вот так, как хорошо, с учетом детей многочисленных…
– Ну, у нас… Я почти с вами вровень по детям.
– Ну тысяч 100–150 долларов в месяц.
– 100–150 в месяц?
– Да.
– Я насчитал, что миллион в год.
– Ну, 150 в месяц умножить на 12 – больше чуть-чуть.
– Вы чуть больше насчитали, да. Ну где-то так. Согласен: может, чуть больше.
– Дни рождения…
– То есть мы сейчас говорим о миллионе или полутора. Не больше.
– Да.
– То есть у нас разница не космическая.
– Опять-таки: менять машины, то, се – ну два.
– Нет, сюда входит уже смена машин. У меня машина не космических денег стоит.
– У вас Lanos?
– Да, но есть Lanos эксклюзив. Он с четырьмя ведущими.
– Какая у вас машина?
– У меня после аварии… У меня же была еще сильная авария, где Mercedes S под списание ушел. На Одесской трассе.
– Кошмар.
– Там, кстати, сейчас в память об этой аварии – спасибо большое моим друзьям и Юре Голику – там сейчас стоит светофор. Потому что там п...здец, сколько на этом повороте венков.
– Это в районе Христиновки?
– Кривое Озеро.
– Да.
– Цыгане, которые в нас въехали, получили решение суда. Я довел до решения суда. Хотя там все друг друга знают, и это было очень тяжело. И после этого я езжу на тяжелой Toyota.
– Land Cruiser?
– Нет. Выскочило название из головы. Больше, чем Land Cruiser.
– Больше даже?
– Да.
– Бронированная?
– Нет. Я один год ездил на бронированном автомобиле, когда с Исаком у нас были проблемы. Мне не понравилось.
– И остальные годы он ездит на бронированном.
– Ну да. Пусть он думает, да.
– Хорошо. Допустим, миллион в год.
– То есть мы досчитали до миллиона в год. Предположим, полтора.
– Предположим, полтора. Предположим, жить нам до 120.
– Ну, до 120 уже миллион не потратишь.
– Значит, учитывая, что вам где-то 60…
– ... один.
– 61. То есть 60, грубо говоря, возьмем…
– Ну еще 40-50 миллионов.
– Ну, 90 миллионов вам хватит.
– Вот.
Детям не оставлю ни копейки. Я им дал образование и гены
– О детях не думаете?
– Думаю.
– Вы им что-то оставите?
– Нет, ни копейки. Они знают об этом.
– Ни копейки?
– Ни копейки, нет.
– Добрый папа.
– Я оставляю детям фонд, который за сыном, который он должен будет содержать – фонд "Жизнелюб". Я им дал образование.
– Хорошее?
– Очень, очень. Лучшее из того, которое можно было получить.
– За границей?
– Да.
– Так…
– Это те, кто хотел учиться.
– И вы им дали гены.
– И я им дал гены. Все: дальше мы друзья, мы тусим везде, мы ходим по клубам, мы очень спаяны, мы одно целое, но денег – нет. На учебу – да.
– То есть дети знают, что их богатый папа, который их наплодил в большом количестве, не оставит им после смерти ничего?
– Да. Сын уже зарабатывает. Дочь уже зарабатывает.
Я сейчас проектирую склеп. С танцевальной площадкой наверху
– Подождите. А кто будет ухаживать за могилой? Вы об этом подумали?
– Дети. За чьей могилой?
– За вашей.
– Смотрите. У меня выделены деньги… Я сейчас проектирую склеп. Купил место на Берковцах, чтобы недалеко от родителей. И там будет склеп. Склеп с танцевальной площадкой наверху, где можно будет покурить, потанцевать…
– Что покурить?
– Траву.
– Так…
– Я против никотина. Я считаю, что никотин – яд. Это не большие деньги. Я сейчас ухаживаю, кстати, за всеми могилами всех, кто попал в мою орбиту когда бы то ни было.
– Ха… Значит, я еще раз хочу акцентировать внимание: вы, богатейший человек, не оставите детям ни копейки.
– Деньги – да. Абсолютно. Ни копейки. То есть я надеюсь, что я проживу достаточно, чтобы обучить младшую дочь – отучить и поставить… Я неправильно сказал.
– Отучить от чего?
– Отучить там, где она захочет учиться. А она уже захотела учиться. У нас учиться невозможно. Это биотехнологии. Средняя окончила уже биотехнологии в Англии. И чуть-чуть денег – встать на ноги. Чуть-чуть. Мне дети защищают бюджет. То есть они не говорят, что "мне нужно столько-то и столько-то во время учебы". Они говорят: "Квартира стоит столько-то. Мы можем себе позволить?" – "Можем". "Мне нужно столько-то карманных денег. Ок или не ок? Или сколько ок?" Все.
Мне в наследство от родителей не осталось вообще ничего, кроме 40 тысяч долларов, которые мама насобирала из тех, которые я ей давал на жизнь, и она не тратила, а [копила] мне – на черный день. И я знаю, что если я не оставлю детям деньги, то я уберу зону риска. Я и так уверен, что мои дети воспитаны так, что они не посрутся никогда за деньги. Они – ближайшие друзья, все четверо. Но все равно деньги – это зона риска. И я ее просто убираю. Ее не будет.
– Хорошо. Останется после вас, предположим, какая-то сумма. И что с ней будет?
– Она на "Жизнелюба" пойдет, в фонды, будет потихонечку тратиться, люди потихонечку будут вспоминать меня.
– Хорошо. Допустим, вы продаете завтра…
– Скажите: а вы поверили в это?
– Я – да.
– Да, это правда.
– Смотрите: я снимаю очки и смотрю в глаза. Да, поверил.
– Может, это правда.
– Вы не первый, кто это делает.
– Не первый абсолютно.
– Не первый.
– Это не креативное решение. Я считаю, что так дети большего достигнут и, самое главное, они проживут более интересную жизнь.
– Я вас понимаю. Но я на такое не готов, скажу вам честно. Может, потому что я своих детей больше люблю. Нет?
– Или меньше. Но точно не так же.
– Хороший ответ. Допустим, завтра вы продаете Dream…
– Да.
– И у вас какая-то сумма большая.
– Да.
– Что вы с ней делаете? Вы ее положите куда-то?
– Да.
– А это не опасно – держать деньги в кеше или в банке?
– Нет.
– А вы были свидетелем, на вашей памяти много банков рушилось?
– Да, рушатся банки. Да, конечно, банки рушатся. Но те банки, о которых я говорю, не рушатся.
– Вы говорите об американских, швейцарских банках?
– Америка, Швейцария. Да.
– То есть вы положите деньги на счет в Америке или Швейцарии.
– Заплачу налоги, кстати.
– Понятно.
– В Украине заплачу налоги.
– Понятно. Следующий вопрос. Там же процент ничтожно маленький.
– Отрицательный.
– Скоро, говорят, да, минус.
– Недавно в Швейцарии был отрицательный интерес.
Я в месяц трачу под 100 тысяч долларов
– Вас это тоже не смущает?
– Не, ну заработают они за те годы, которые мне жить, там, 10%.
– Вкладывать в биткоины, например…
– Нет.
– А вы против этого?
– Нет. Почему я против? Я за то, чтобы быть профи в какой-то отрасли. То есть когда домохозяйка начинает вкладывать в биткоин, это чревато для домохозяйства. То есть если он вырастет, это все хорошо, но на эти же деньги нужно детям что-то купить.
– Детям – мороженое.
– Они купили, потому что не хватает этих денег, и решили купить биткоины. А деньги потом и кровью заработаны. У меня один опыт с криптовалютой. Мне посоветовал сын, а он в айтишном бизнесе. Говорит: "Мне кажется, что это неплохо бы купить". И я купил на 40 тысяч долларов, валюту. И она рухнула в три раза через три дня.
– Так… Но вы ее подержали…
– Сын ничего не говорил, но оба знали, что это неудобно. А потом, когда она стала в два раза дороже, чем я покупал, сын мне звонит: "Значит, так, бл...дь: или ты ее сегодня продаешь, или мне пох...й и мне не стыдно". Я говорю: "Данечка, продаю, конечно".
– И продали.
– То есть у меня с криптовалютой плюс 40 тысяч долларов. И все. На этом я завязал.
– С сыном вы поделились?
– Долю? Нет. Я уже его счета пооплачивал 27–28 лет. Хватит.
– Сколько вы зарабатываете в месяц, вы не сказали. А сколько в год?
– Вы хотите потом разделить на 12? Я понял ваш хитрый замысел.
– Я тоже математику изучал, да.
– Дима… Я как физлицо ничего не зарабатываю. Dream Town уменьшает свой долг перед банком. Соответственно, у него растет наша доля в Dream Town.
– Понятно.
– Сколько кешем? У меня нет такого, что у меня есть зарплата или еще что-то.
– А сколько вы в месяц тратите?
– Под сотку.
– Под сотку.
– Да. Под 100 тысяч долларов.
– И вам комфортно?
– Сюда входит обучение в Англии одного ребенка, содержание дома, аренда дома. Сюда входит порядка… Я думаю, сейчас уже меньше, а была где-то тридцатка в месяц на "Жизнелюб". Ну вот так набегает. Машины, зарплаты…
– Охрана у вас сегодня есть?
– Конечно.
– Много людей?
– Один. Это от хулиганки. Но это государственная охрана с оружием.
Я сексист. Все знают это
– Было время, когда у вас было много охраны?
– Нет. Я считаю, что это безыдейно. С большим количеством охраны можно только, извините за грубое слово, перед телкой вы...бнуться. Все. Больше ничего. Это сейчас не в обиду женщинам... Или в обиду.
– "Мне пох...й".
– Мне пох...й. Я сексист. Все знают, что я сексист.
– Возвращаясь к Dream. Мне приходилось слышать, что вы хотите продать вообще весь бизнес, вот вообще все…
– Да, абсолютно. А у нас еще есть торфяной завод в Ровно.
– Вот. И не заниматься никогда впредь бизнесом. Подтверждаете?
– 100%.
– Надоело?
– Скучно.
– "Скучно, девочки". Да?
– Я все знаю в бизнесе. Просто зарабатывание денег ради денег, чтобы потом больше осталось на момент смерти, – это еще то соревнование.
– Во власти друзья у вас есть?
– Есть. Ну смотрите. Друзья – это… Ближайшие друзья – это три-четыре человека. Чуть более дальний круг – это 15–20 человек. Таких у меня во власти нет. А приятельские, хорошие отношения у меня со многими.
Мне не нравится, что изменения, заявленные президентом, не произошли. Нам нужен свой Ататюрк, Черчилль, Ли Куан Ю. Но мы такого еще не вырастили
– Что вам сегодня нравится и что не нравится в Украине?
– Мне не нравится то, что изменения, которые произошли бы, если бы была выполнена программа, заявленная президентом, не произошли. Нет торжества закона, нет права на силу только у государства. Я идейный и последовательный противник демократии как таковой. То есть я за…
– Это я вскинул брови.
– Да, да, да. Я за сильную руку. Но эту руку нужно найти, и она должна быть положительной. То есть это должен быть наш Ататюрк, наш Черчилль, наш Ли Куан Ю. Но мы такого еще не вырастили.
– А чего не хватает Украине, чтобы осуществить прорыв какой-то?
– Мне кажется, что очень много… Вот сейчас я скажу, наверное, неправильное слово – гетманщины. В каждом из нас. То есть мы слишком вольные.
– А что вам нравится в Украине, вы не сказали.
– А я дома. У меня нет такого, что мне что-то нравится или не нравится. Я могу обсуждать с вами, потому что вы тоже дома. А с чужими, например, я не могу обсуждать, что плохо в Украине. Плохо то, что нет… Вы спросили, что нравится. Во-первых, это мой дом.
– Вы хорошо сказали: "Я дома". А что еще скажете?
– Сын девять лет учился в Лондоне. В последний месяц он окончил Cass Business School и – не помню сейчас название – университет. У него все было шикарно. И у него был на стене отрывной календарь – он себе сделал после окончания Cass Business School. До "дембеля" осталось 30 дней, 29 дней… И он вернулся в Киев: "Хух!" При этом его рабочее место – это компьютер и наушники. Он может работать из любой точки мира, где есть интернет. Но здесь мы дома. И все дети мои дома. Все дети здесь дома. Кроме тех, кто делегирован учиться.
– "Кроме тех, о ком я не знаю". Да?
– Да.
– Вы обо всех детях знаете?
– Думаю, что да.
– Сколько у вас их?
– Четверо.
Сейчас я бы смог попробовать баллотироваться в мэры Киева. В 2019-м перебить узнаваемость Кличко было невозможно
– Скажите, пожалуйста… Вы одно время хотели стать мэром Киева?
– Да.
– Вы до сих пор хотите?
– Нет.
– Почему перехотели?
– Мне показали… Не пошел я по двум причинам. Во-первых, мне тогда не хватало узнаваемости: в 19-м году. Мы сделали замеры – качественные, дорогие. Замеры показали, что много людей будут голосовать просто за боксера, "бо ми його знаєм". И перебить эту узнаваемость, стопроцентную, Кличко невозможно было. Никому невозможно было. Сейчас, я думаю, я бы смог попробовать.
Я смотрел, кстати, ваше интервью – очень хорошая работа – с Виталиком.
– Да это не работа – это жизнь.
– Ну, я считаю, что то, что вы делаете, – это работа. Мои эфиры – это работа, и "Гара"… Это жизнь, да.
– Жизнь.
– Но я называю это работой.
– Работа – это работа.
– Хорошо. Вы хорошо прожили пару часов. Хорошее интервью и хорошая подготовка. И есть места, где я с Виталиком был полностью согласен. Но с чем я не согласен – это принять такой образ жизни. То есть я не готов ехать встречать Меркель, я не готов к интригам. У нас нет на работе интриг вообще, у нас нет в семье интриг вообще, среди друзей. Не готов играть в какие-то политические игры.
– А что вам Меркель плохого сделала, что вы не готовы ее встречать?
– Оставьте Меркель.
– Я шучу.
– Да, да, да. Хорошо, я скажу, в чем дело. Это не моя возрастная группа, не мой вкус. Я не готов к тому графику, который у мэра. Я не готов ездить открывать детские садики. Не готов просто.
– Херня. Правда?
– Для меня?
– Да.
– Ну это не мое.
Переименование Московского проспекта в проспект Бандеры – это точно не про "сшить общество"
– Да, для любого нормального человека.
– Ну, будучи мэром, я бы не ездил открывать детские садики. Будучи мэром, я бы не дал… Кстати, мы рассыпаемся друг другу в комплиментах, но тем не менее я прочитал, что вы были против переименования Московского проспекта в проспект Бандеры.
– Один-единственный.
– Один, да, единственный.
– Кто-то, может, еще был против, но голосовали как стадо.
– Да. А я против переименований, которые разобщают общество. Я не хочу сейчас говорить о личности Бандеры вообще ничего. Но это точно не про "сшить общество". Это точно не про счастье, не про хеппинесс. Это о чем-то совершенно другом – как разобщить, как сделать нас еще дальше друг от друга.
Я бы многое делал иначе. У меня была команда идти на мэрские выборы. Это очень сильные менеджеры. При этом проговорена была иерархия и проговорено было, у кого какие полномочия. У нас каждый менеджер в компании, каждый партнер идет говорить от имени компании. То есть мы не говорим, что нам нужно посоветоваться, еще что-то. Каждый идет с полномочиями. И мы доверяем друг другу полностью. Так бы я и строил мэрскую работу. Но график, который есть: встречи, совещания, политические игры в Киевсовете…
– Общение с идиотами.
– Да. Ты проводишь время не с теми людьми, с кем хочешь, и занимаешься не тем, чем хочешь. Но я бы наладил. Если бы я был мэром, я бы работал четыре-пять часов в день. Все остальное… Довел бы этот график до всех. Кто позвонил после четырех часов, после рабочего времени – и все живы – в черный список.
– У вас есть политические амбиции сегодня?
– Вообще никаких.
– Вы счастливый человек, слушайте.
– Да, я отвечал себе на этот вопрос, кстати, много раз: чего мне не хватает, чем я хочу заниматься. Я, кстати, не договорил, не доответил на ваш вопрос: когда интервью Гарика с Гариком, что бы я сделал? Я бы попросил сегодня, чтобы я поступил в литературный институт. Но после этого я подумал, что тот Гарик не хочет в литературный институт, ему этого не хочется. И мне нечего ему сказать. Ничего не поменял.
Я уже, наверное, лет 10–15, когда приезжаю в Израиль, обязательно еду к Стене плача и вставляю записку с одним и тем же содержанием, что "спасибо, все за...бись, ничего менять не надо". Кстати, буквально два года назад я почувствовал впервые, что…
– Что, уже не все за...бись.
– Не, не, не. Это вы про себя, а я про себя. Я почувствовал, когда вставлял записку, что я втыкаю ее не просто между каменьями, а что есть какая-то связь. Я человек неверующий, атеист. Но есть какая-то связь. И мне показалось, что стена со мной заговорила. Я тогда не был накуренным. Я отвечаю на ваш следующий вопрос.
– Вы атеист?
– Я атеист.
– Убежденный?
– Ну… Я не воинствующий, но убежденный атеист. Я считаю, что мне очень повезло: повезло, что меня не убили, повезло с друзьями, с семьей, повезло, что я заработал деньги, и повезло, что я их не профукал, что я их сохранил. И это обязательство налагает на меня очень сильные обязательства… Бл...дь, я же писатель. Я не могу говорить "обязательства налагают обязательства"…
– Вы оригинальный писатель. Вы так можете говорить.
– Я должен этим деньгам, я должен этому везению.
– Ох, какая формулировка: "должен этим деньгам"…
– Да. Я должен их потратить так…
– "Чтобы им за меня не было стыдно".
– И им – родителям, и им – деньгам. Чтобы я получил удовольствие и люди вокруг стали счастливее. То есть как варится суп, кастрюля со злыми людьми… А у нас сегодня общество обозлено. А я хочу туда насыпать, сколько могу, счастья по ложечке.
– А родители в Израиле похоронены?
– Нет. Родители… Их последняя воля была – что они хотят быть похоронены рядом с сестрой, на Берковцах. И я тащил два гроба из Израиля в Киев. И мне все делали так (крутит пальцем у виска). Потому что у евреев же быть похороненным в Израиле, поближе к Горе, считается самым большим счастьем. А я тащил мертвых евреев из Израиля в Киев. И мне все говорили, что так не бывает.
– Сколько суммарно лет вы жили в России?
– С 79-го по 95-й. 16.
– Как вы относитесь к России?
– К стране, к государству или к руководству? Давайте разделим эти три понятия.
– Вы правильно говорите. К населению, к государству и к руководству.
– Давайте считать, что население – это страна.
– Давайте.
– К стране я отношусь и к населению очень хорошо. К государству… К государству – Путин... К государству я всегда отношусь плохо, независимо от того, какое это государство. Или государство Украина… Я считаю, что государство – это правительство. Я не очень хорошо отношусь – х...ево отношусь – к руководству.
– К Путину?
– К Путину?.. Он точно не мой герой. Я вышел из российского гражданства в 13-м году, до начала событий. Он…
– А вы были российским гражданином. Да?
– Я был ранее гражданином России – до 13-го года. Он очень сильный. Вообще ничего… Вот прямо сильный руководитель. И он хороший для своей страны. А для нас он враг. Но сильный враг.
То, что Крым отдали без единого выстрела, – для меня это боль
– Что вы думаете вообще о том, что произошло между Украиной и Россией? Вот вы – человек, рожденный в Украине, живущий в Украине, любящий Украину, вы – человек, который знает Россию и прожил там 16 лет. Вот как можно это одним словом назвать?
– Мы отдали… Для меня самое болезненное из того, что мы видели... Я вообще радикально настроенный человек по всем вопросам. И то, что Крым отдали без единого выстрела, – для меня это боль.
Конечно, Путин собирает земли для России. Конечно, он собирает в том числе украинские земли для России. Я родился здесь, здесь моя Родина, здесь я живу. Для меня это – у меня отнимают, это грабеж, это война, это грабеж. Я сейчас не подбираю слова – я сейчас говорю то, что чувствую.
Как я могу к этому относиться? Меня грабят.
– Болит у вас это?
– Больно очень, да. Это больно. Когда кто-то сводит эту боль к деньгам, это противно слушать. Когда кто-то этим спекулирует, это тоже противно слушать. Когда раздрачивают, когда ходят всякие – не скажу какие – люди и спрашивают: заглядывают снизу в глаза, ходят по всем эфирам и спрашивают, чей Крым… Ну как назвать этих людей?
– Чем это все закончится, на ваш взгляд?
– У меня не очень благоприятный прогноз.
История с Донбассом надолго. Войной нам Россию не победить
– Ну, какой есть.
– Я думаю, что [эта] история надолго. Например, в лайтовом виде такая история продолжается столетия уже в Испании – Каталония. Мы сейчас говорим о…
– Крыме, Донбассе.
– Нет. Я говорю только о Донбассе. Я считаю, что в ближайшее время Крым вернуть, к сожалению, нереально.
– Донбасс можно?
– Донбасс – да, но нужно с ними ра… Смотрите: я не политик. У меня нет рецептов. И я не могу сказать, что бы я делал, если бы я был политиком, потому что я не политик. Но то, что ключ к хорошей, спокойной жизни и к возвращению за стол переговоров… Как это? Военными силами, то есть войной, нам Россию не победить.
Я не знаю, убедились ли уже все, что мы не очень кому-то интересны. И мы интересны, только когда, как сказал, если я не ошибаюсь, Виталий Кличко: "Кому вы можете позвонить?" – "Да кому угодно, если он свободен". У вас же было интервью.
– Да, да.
– Была такая фраза?
– Да, да.
– Так вот они могут нами позаниматься, когда они свободны, когда у них не подкипело молоко или еще что-то. Мы не нужны в Евросоюзе. Мы не нужны в НАТО. Мы как чемодан без ручки, который может быть интересен только себе. И кто-то должен это коммуницировать. Должны говорить политики.
Но, к сожалению, мне кажется, больше голосов сегодня дают выкрики "Крым наш", выкрики в адрес Путина, еще что-то. Ну лает кто-то здесь – моська – на Путина. Ну скажет кто-то… Фанаты ЦСКА вот кричали, что Дасаев – вратарь "Спартака" – п...дарас. Дасаев стал хуже от этого? Нет.
– Про хуже или нет. Вы не только бизнесмен, но еще и писатель, блогер. Вы звезда Facebook. Я не сомневаюсь, что вам пишут много всякого, что вас не очень-то радует. Как вы относитесь к хейтерам?
– Если это маленькие хейтеры, если это ноунейм, без опознавательных знаков в Facebook, я научился блокировать. Я считаю, что это одно из моих сильнейших достижений.
– Блокировать.
– Мне пишут х...йню – я ее блокирую, и больше об этой х...йне я не вспоминаю. Если это большой по влиянию на общество человек, то я его не блокирую. Я с ним вступаю в переписку. Я ему пишу, кто он такой, а он потом пусть с этим живет со своими подписчиками и со своим влиянием.
– И не стремно вам тратить время?
– Это моя жизнь. Я жизнь живу, как вы сказали. Вам не стремно тратить время на то, чтобы знать, не стремно ли мне тратить время на комментарии в Facebook.
– Нет. Мне в кайф.
– И мне в кайф. Я кайфую.
– Вы написали бестселлер.
– Знаете, какой у нас в креативной команде "Жизнелюба" основной побудительный мотив всех хороших, а может быть, и не очень хороших с точки зрения морали, но с точки зрения справедливости поступков? Панда хочет играться. Панда хочет все время играться.
– Вы написали бестселлер "Как потратить миллион, которого нет?" И сейчас выходит третья часть этой трилогии. Да?
– Да, уже вышла.
– О чем эта книга? И почему "миллион, которого нет"? Как его потратить?
– Это так называемый байопик. Это автобиография, которая написана как художественная книга. Для меня было откровением узнать, что 90% в книге в той или иной степени автобиографичны. Представляете: 90%? То есть какие-то события кого-то где-то заставили написать это. Самый большой мой наркотик… Вы обещали, что вы меня спросите про наркотики. И я за вас.
– Чуть позже.
– Да?
– Да.
– Хорошо. Я позже отвечу. Ладно, сейчас не буду.
– Соберитесь с мыслями, а заодно и с силами.
– Да. Нет, мне легко очень. Два года я готовился к последней книге. Полтора года я ее писал. Я не помню.
– Ручечкой?
– Ну, в компьютере.
– Так…
– Я на постоянной связи с редакторами. Первые 260 тысяч знаков – это чуть больше, чем полромана, – у меня выкинули. Это п...здец как больно, Дима.
– Как? Кто выкинул?
– Редакторы. Я им за это очень благодарен. Они сказали: "Гарик…" Как бы это помягче сказать? В общем, было письмо на трех листах. Я читаю все письма всегда с конца. И там было, в общем: "Если вы сможете, то эту часть неплохо бы очень-очень сильно сократить". Я звоню: "Очень – это до скольких [сократить] 260 тысяч знаков?" – "Ну, до 10 сможете? Это выкинуть". И я выкинул этот текст. Два года писал его.
– Кошмар.
– И после этого… Крутые очки. Где взяли?
– В "Гаре".
– Мы потом еще про ваш мерч поговорим. Вся моя команда белой завистью, черной завистью завидует. Ох...енчик просто. Шикарно.
И после этого я полтора года с редакторами на постоянной связи. Я уезжал на три-четыре дня. Меня выталкивали из Киева. А я улетал и там писал. Я ездил в Харьков, во Львов просто без всякой цели на два дня. Потому что в поезде – хвала Аллаху, Яхве и всем богам – у нас в поезде х...евый интернет, и можно четыре с половиной часа писать книгу. Я много летал самолетами. Потому что самолетное время – это чистое время писания. Ты успеваешь, когда это перелет четыре-пять часов, писать в дороге прекрасно.
– Вы сказали, что вы неверующий. А суеверия у вас есть?
– Нет. Более того, я их умышленно нарушаю. Вы знаете, что нельзя ходить с развязанными шнурками?
– Нельзя?
– Это мой ответ суевериям. А носки наизнанку одевать… Левый с правым менять можно, а…
– У вас наизнанку?
– Нет. У этих носков нет изнанки. Кстати, это очень дорогие носки. Они, по-моему, дороже обуви.
– Как вы относитесь к алкоголю?
– В разные периоды в жизни я прилично, крепко выпивал. То есть я не был алкоголиком в классическом понимании: я пил достаточно редко, но я ужирался в хламину, лез в драки, попадал в непонятные ситуации…
– В хламину и в дымину?
– Палец – видите? – дрожит, не держится.
– О боже.
– Это охрана River Palace меня немного побуцькала.
– Чем вы напивались?
– Водка, виски. Nothing special. Упивался в жопу, в драбадан просто, когда гуляли. И лез драться. И был бит сколько-то раз.
– Сейчас нет ничего? Вообще не пьете?
– Практически. Я могу в удовольствие. Вчера ездили в гости со Шпильманом к Меламуду, и я выпил две рюмочки по 25 грамм портвейна. Это же не то, о чем мы говорим.
– Все.
– Да. Водичка, минералка, кофе.
Не могу сказать, что я не употребляю наркотики. Но есть много "но"
– Ну, звездный час ваш наступает: поговорим о наркотиках.
– Легко, Дима.
– Значит, ряд людей мне говорили, что так вот ходить и так эпатировать публику без того, чтобы сидеть на чем-то, невозможно. Вы на чем-то сидите?
– Да – на жопе, как и вы, Дима.
– Просто каждый на своей.
– Я не могу сказать, что я не употребляю наркотики. Не могу этого сказать.
– Так…
– Но после этого будет "но", "но", "но". Во-первых, это легкие наркотики. Это марихуана, трава.
– "Трава у дома".
– Курю, да. Курю я где-то раз в две-три недели. Как часто вы выпиваете алкоголь, Дима?
– Ну так: где-то через день, наверное, за ужином.
– Вы крепше намного наркоман, чем я. Вы знаете, что алкоголь – наркотик? Нет, не знаете?
– Не завишу от него.
– А теперь знаете? Не, не, он наркотик.
– Да?
– Да. Намного опаснее марихуаны. Откройте потом Google и посмотрите.
– Переходить на марихуану?
– Я – да. Во-первых, это очень полезно для здоровья. На чем я сижу, кроме жопы? У меня четыре тренировки в неделю – теннис по два часа с тренером. Две тренировки силовых в зале. И сейчас я попробовал одну тренировку и еще не принял решение – я хочу пробовать "Танцы со звездами", меня позвали.
На чем можно сидеть с таким количеством спорта? Но тем не менее есть очень сильный наркотик, который мне сегодня дает такой эффект, что на следующий день не помню, что было вчера. Это компьютер, это книга. И я реально не помню, что я написал, я не помню, где я был. Это может случиться в гостинице в любом городе, в поезде "Киев – Харьков", это может случиться дома.
Писать больше трех дней невозможно. За эти три дня я не помню, ел я или не ел. Я ем, но я не помню, ел ли я. То есть у меня не бывает чувства голода. Я знаю, что в какое-то время нужно пойти поесть. Пью я только чай, кофе, воду – никакого алкоголя, травы – ничего. Потому что это убьет все. И это очень сильный наркотик.
– Кроме марихуаны, чем-то еще вы баловались в жизни?
– Экстези, было такое.
– Все?
– Абсолютно.
– Не интересно?
– Вспомнить, пробовал ли я в студенчестве что-то более тяжелое, я не смог. Я пытался вспомнить, но не смог. Сейчас – точно нет.
– Вы как чемпион мира по преферансу часто играете?
– Да. Каждые выходные. Исключение, по-моему, первый раз в этом году – это эти выходные. Я не смог вчера и не смог сегодня из-за нашей встречи.
– Не смогли вчера, не смогли сегодня – сможете завтра.
– Да, да, да. Это можно сделать, кстати, девизом: "Не смог вчера и не смогу сегодня".
– У вас партнеры достойные?
– По преферансу?
– Да.
– Был еще один чемпион мира. Он, к сожалению, рано умер. Есть призеры. Все гроссмейстеры.
– Вы на деньги играете?
– Да.
– Сколько на кону?
– 2–3 доллара вист.
– Всего?
– Это за день можно проиграть 4–5 тысяч долларов. Или выиграть столько же.
– Но вы выигрываете в основном?
– Я больше проигрываю. Я вам объясню, почему.
– Гуманитарная миссия?
– Нет. Мне эти деньги… Я никогда не проиграю специально. Боже сохрани. Мне эти деньги не так нужны. Я могу отвлекаться, еще что-то. А ребята сконцентрированы. А это ничем не отличается от футбола: на минуту расслабился – пропустил, на минуту расслабился – пропустил.
– Концентрация.
– Да.
– Когда вы просыпаетесь и когда засыпаете?
– Просыпаюсь я в одно и то же время. Не так. У меня будильник стоит на одно и то же время. Завтракаю я в 9.30.
– Во сколько вы просыпаетесь?
– Это зависит от того, когда лег, писал, не писал…
– Но одно и то же время, вы говорите. Да?
– Да.
– Какое?
– Я стараюсь гасить свет где-то в 1.30.
– Ночи?
– Да.
– А просыпаетесь во сколько?
– Иногда в 9.30, к завтраку. Меня будят, потому что у меня завтрак.
– Иногда в 13.30, к обеду.
– Не, не, не. Позже 9.30 – никогда. Иногда могу проснуться раньше. У меня в 11.00 каждый день, кроме среды, тренировка. И мне нужно переехать весь город и быть свеженьким после завтрака и после всего.
– Что вы читаете и что смотрите – какое кино?
– Стараюсь смотреть хорошее. Читать… Нужно давать какие-то рекомендации?
– Да.
– Я могу дать потом под интервью несколько фильмов неожиданных, которые…
– А вот скажите, пожалуйста. Назовите их.
– Мне недавно редакторы посоветовали, и мне очень понравился "Человек с земли". Это американский фильм. Он не старый.
– Но и не молодой.
– Не, он, по-моему… Ну, две тысячи какого-то года. Действие происходит в одной комнате. Никто никого не убивает, никто никого не ...бет, не насилует – ничего не делает. То есть просто разговоры. Шикарное.
– Неинтересное кино.
– Не, не. Вот такое. Вы посмотрите. Шикарный фильм. Мне очень понравился фильм 19-го года "Пляжный бездельник". Не смотрели?
– Нет.
– Это вау. Но это серьезный гимн наркотикам. Мэттью Макконахи и Snoop Dogg в главных ролях. Очень красивое кино. Мне очень нравится режиссер… Мне кажется, что у каждого есть свой режиссер. Мой – Паоло Соррентино. Мой образ… Мне недавно пошили и подарили костюм [как у Папы римского в сериале] "Молодой папа". Я хожу на танцы, как молодой Папа. Отпускаю или не отпускаю грехи, там – зависит от грехов и от моего настроения. Ну так.
– Книжки посоветуете какие-нибудь?
– Художественные?
– Да. Книга книг для вас – это что?
– Книги книг для меня – это две.
– "12 стульев" и "Золотой теленок", небось?
– Это одна.
– Так…
– И "Мастер", которого я периодически… Я тут п...здонул, не подумавши, своим редакторам, когда мы редактировали с ними книгу: "Я почитал "Мастера". Мне его тоже хочется отредактировать". Они говорят: "Ну попробуй". Я попробовал. Нет, не редактируется. Не подумавши п...здонул.
– Почему никто не знает вашу жену? Вы ее что, скрываете?
– Нет. Мою жену можно увидеть в "Гаре", она хозяйка "Гары". Она не публичная, она не ведет соцсети, она мать моих детей, мы ближайшие люди, то есть ближе нет.
– Как вы познакомились?
– Дело в том, что Аня – младшая сестра, троюродная, жены Шпильмана, с которым мы партнеры и ближайшие друзья. Был Чернобыль. Она окончила школу тогда. И нужно было… В Чернобыле все пытались отправить детей куда угодно. То есть куда угодно из Киева. И это правильно. И Аню хотели отправить в Москву к родственникам. И ей как раз в этом году надо было поступать в институт. И не могли взять билеты. И вот я взял билет.
– Счастливый.
– Ну конечно.
– Как оказалось. На сколько она вас младше?
– На девять лет.
Я не помогаю сыну уже прилично лет. Он мне, сука, тоже не помогает
– Чем занимаются ваши дети?
– Старший – бизнес и автогонки (дрифт на "Чайке"). Бизнес – это IT. Он пытался мне объяснить, чем он занимается. Он выступал на самой большой IT-конференции. Она должна была быть, по-моему, в Хорватии, а потом ее перенесли в онлайн недавно. Спикером был. Там, где выступают СЕО Google, Amazon. Для меня это очень большой показатель. То есть он был там спикером, докладчиком. Там миллионные аудитории. Говорит, что он х...иллиардер. У него х...иллиард денег. Но…
– Сколько лет?
– 31. Но пока мы не можем обкешиться.
– Но деньги есть.
– Да, да. Я ему не помогаю уже прилично лет.
– А он вам?
– Он мне, сука, тоже не помогает. И гораздо больше лет, чем я ему.
– Зачем вам такой сын? Для чего вы его растили?
– Кто-то недавно подъ...бнул. Сейчас вспомню… По-моему, Лиза сказала или Саша. Ну, кто-то из дочек. Мне дают стаканчик воды в клубе, и кто-то говорит: "Тренируешься? Подать стакан воды некому". Не помню, кто пошутил. Но шутка была очень смешной. Даня – он полностью уже состоявшийся. У него все свое. Лиза замужем, двое детей.
– Муж – миллиардер.
– Муж – ее ровесник. Он такой же миллиардер, как я был миллиардер, когда за меня вышла замуж Аня. Потенциально…
– То есть перспективы хорошие, я понял.
– Да, перспективы хорошие. Вы знаете анекдот про разницу между "потенциально" и "реально"? Когда сын спросил у папы о разнице между "потенциально" и "реально". Он говорит: "Спроси у жены: "Ты бы переспала с незнакомым мужчиной за миллион долларов?" Жена говорит: "Ты же знаешь, какая у нас ситуация. Нам детей поднимать… Переспала бы". Дочь: "Тоже переспала бы. Потому что очень нужны деньги". Сына спрашивает: "А ты бы переспал с незнакомым мужчиной за миллион долларов?" – "Пап, смотри. Потенциально мы миллионеры, а реально у нас две бл...ди и п...дарас в доме". То есть потенциально они все миллионеры.
– А реально?
– Реально пока сражается, бьется, работает, пашет. Молодец. Дочь тоже работает, у нее бизнес. На этот бизнес я дал деньги – она мне их вернула: 30 тысяч долларов. Бизнес в Dream Town. И она платит одну из самых высоких аренд. Так получилось.
– Здорово, здорово. Дальше дети.
– Саша окончила биотехнологии в первом чейсе, то есть лучший выбор у нее был. Университетский колледж Лондона, UCL. Она по биотехнологиям. И ей сейчас уже предложили… Она участвует в конкурсе, где… Мне страшно называть эти имена. Стартап какой-то, который, там, огромнейшая компания. Она успешный будет биотехнолог. Она поступила на магистратуру. Ей еще год остался. Осталась младшая [Мария]. Она была много лет творчей п...здой такой. Это хорошее выражение: для творческого человека не обидное. Она выиграла… Не выиграла – она заняла второе место на украинском отборе на детское "Евровидение" [в 2015 году].
– Ого.
– По пению. Более того, мне позвонили и говорят: "Тут спорная ситуация между твоей дочерью и еще одной". И замолчали. Я говорю: "Я денег не дам". Она поет. У нее 3,5 октавы.
– Ничего себе!
– Это очень много. Но при этом она не хочет заниматься профессионально пением. Она занималась долго… Она косплеер, она анимэшник, она еще что-то. И я по всему этому нашел ей лучших преподавателей в Украине. Она понюхала этот хлеб. Он очень тяжелый. Он фантастически тяжелый.
Последний ее заезд – она была гримером, училась голливудскому гриму с Джулией Мельник, которая ездила в Голливуд по стипендии (наша, украинская). У нас, кстати, очень много выдающихся людей, которых знают в мире и не знают в Украине.
– Ну вот дочка поет. Она в вас? Вы тоже поете?
– Нет, у меня ни слуха, ни голоса вообще. И у жены нет. Я не знаю. Мне кажется…
– Может, это не ваша?
– Да, я так и сказал сначала. У нас еще такая х...йня – не за столом будет сказано, мне только сейчас это пришло в голову: у нас были соседние дома с Меламудом в Израиле. А у Меламуда абсолютный слух.
– Я бы на вашем месте…
– А ездили мы тогда по очереди. А, кстати, переехала семья из Израиля в Киев после того, как сын назвал Меламуда папой. Приехал. Меламуд – дежурный папа. И жена говорит: "Все, хватит. Мы в Киев возвращаемся". Так вот младшая вернулась из творческого отпуска. И теперь она тоже биотехнологии, тоже UCL. Но там очень тяжело поступить. Там пох...й, кто ты. У тебя должны быть знания, способности, должен быть английский не на уровне наших политиков.
– Вам 61 год…
– Вы думаете, если вы повторите это пять раз, то вам не станет ваши 50 с чем-то?
– Нет, я только второй повторяю. Какое ваше ощущение возраста? Вот вашего.
– В цифрах?
– И фактах.
– Наверное, последнее десятилетие, которое я провел, было лучшим в жизни.
– Обнадеживает.
– Да. Не так все х...ево. Физически я чувствую себя прекрасно. Два часа одиночки в теннисе выдерживаю.
– Жена не жалуется?
– На меня?
– Да.
– На меня некому жаловаться.
– Меламуду.
– Я человек неверующий. А больше никого нет. Не знаю. Нет таких вещей, которые я мог 10 лет назад и не могу сейчас.
– А в чем вообще кайф жизни на самом деле?
– Я не самурай. У меня нет такого, что для меня важен только путь и не важен результат. Я играю только в те игры, где успех может быть оцифрован. Это и книга, это и "Жизнелюб", это и бизнес, это и гуляния, отношения. То есть я все могу оценить по какой-то шкале.
Книга – это количество проданных экземпляров. Книга – это отзывы. Книга – это удовольствие, которое ты получаешь. Бизнес в долларах меряется. Хотя "гаровский" бизнес меряется в отрицательных долларах.
– Минус-долларах.
– Новая единица, да. Но, опять же, можно бороться, чтобы этот минус был меньше. И это тоже прикольно. Я хеппи, то есть я органичен, у меня все хорошо.
Я написал сценарий собственных похорон и уже потратил деньги на артистов
– Я знаю, что вы написали сценарий собственных похорон.
– Я не просто написал сценарий собственных похорон – я уже потратил деньги на артистов. У меня забронирована группа GusGus. И сейчас я буду договариваться с городом. Сначала я думал, что это будет ВДНХ: бесплатный концерт на мои похороны. Они должны прилететь за 48 часов. Это приличных денег, кстати, стоит.
– Вы заплатили уже?
– Да. Мы договорились, что у нас контракт. Цифры я называть не буду, но это приличная цифра.
– А если вы эту группу переживете?
– У нас проговорено в контракте, сколько должно остаться в живых членов группы GusGus, чтобы они обязаны были прилететь. У них контракт, что они должны прилететь за 48 часов. Потому что товар как бы скоропортящийся.
– Хорошее название: "Газ-газ". Почти что "Нефть-нефть".
– Оно через S. Как "Гус Гус" его читают часто. Они исландцы. Они, кстати, на днях выступали в Лондоне. А познакомился я с ними на "Казантипе" в 15-м году, по-моему. На последнем "Казантипе" они были хедлайнерами. Так вот они должны за 48 часов прилететь и выступить, и это будет бесплатный концерт для всех киевлян. У меня есть еще планы, кого позвать на этот концерт из украинцев.
– Кого?
– Это мои хорошие приятели, а я их фанат. Я никогда не говорил, что я хочу их позвать, но я выйду отсюда и им напишу. Это ARTBAT. Вы, наверное, можете не знать.
– Я не знаю.
– Нет? Это два украинца – Артур и Batish, – которые возглавляют мировой чарт электронной музыки. Они не в первой сотне, не в первой десятке – они номер один. Сегодня их трек – номер один в какой-то номинации.
– Хорошо. А как же будут происходить сами похороны?
– Это концерт. Будет ли кто-то подходить к телу или еще что-то…
– Да, да, да. Это вы расписывали?
– Нет. Я в стороночке. Я буду оттуда в стороночке смотреть. Этого не будет. Это будет концерт.
– Ваша жизнь, если оглянуться назад, – праздник?
– Да. И я много отдал для того, чтобы это стало праздником. Но сегодня я стараюсь, чтобы это был праздник не только для меня. Вы считали с этой стороны. Знаете как? "Жизнь разметала нас по разные стороны презерватива". Вы считали с этой стороны – чтобы хватило денег. А я считаю с этой – чтобы успеть их потратить. И я хочу их потратить так, чтобы общество стало счастливее, чтобы, там, я извинялся за ту х...йню, которую творил в юности, перед папой и мамой и меня вытягивали из всякого говна.
– Но говно не прилипло.
– Нет.
– Вы знаете, вот мы с вами провели два чудных часа…
– Два часа уже? Да?
– Да, я посмотрел на часы. Я для себя несколько выводов сделал, очень важных, благодаря вам. И я это использую. Я всегда учусь, и у вас сегодня тоже научился.
– Спасибо большое, Дима.
– Как вы считаете, люди – а их будет огромное количество, – которые посмотрят это интервью, что подумают о вас?
– Разное. Моя задача и ваша, я думаю, – чтобы люди досмотрели до конца. Как книга.
– До победного.
– Да, нужно дочитать. Кто-то подумает: "...бнутый фрик". Кто-то подумает, что "он вы...бывается, и все это неправда". Кто-то меня впервые увидит.
– Вы знаете, можно подумать "фрик" до тех пор, пока не посмотришь в ваши глаза. А поскольку у нас камеры показывают героев крупно, я думаю, что к концу программы слово "фрик" никто не подумает и не употребит.
– А "фрик" – это же не плохое слово. Самая престижная профессия в цирке – клоун. По сей день. Фрик, клоун… Фрик – это человек, эпатирующий общество. Мне это нравится.
– Напоследок как человека с незашнурованными ботинками, эпатирующего общество, я попрошу вас рассказать какой-нибудь анекдот.
– Мне вчера напомнили анекдот: Меламуд напомнил анекдот. Он ох...енно смешной.
– Меламуд?
– Меламуд тоже смешной. Анекдот. Я его вспомнил. И рассказал своим друзьям с потрясающим чувством юмора. И они не засмеялись. И я подумал: "Бл...дь, я завтра его расскажу. Если он будет несмешной…" Мне он… Человек пришел в цирк и говорит: "У меня невероятный номер: крокодил играет на фортепиано джаз, а бегемот поет". Попробовали – действительно. Оглушительный успех. Сколько-то лет выступает. Администратор подходит, когда делается номер, и говорит: "Должен быть какой-то секрет, бл...дь, – я не могу. Я уже каждый раз смотрю на эти битком забитые залы, аншлаги. Должен быть какой-то секрет". – "Вы знаете, я не хотел говорить, но это все фуфло. На самом деле крокодил и поет, и играет, а бегемот только раскрывает рот". Я так ржал… Я не могу. Мне кажется, что это очень смешно.
– Вот видите: говорили обо всем – и о грустном тоже, – а подарили в конце людям радость и эмоцию. И я вам за это благодарен.
– Спасибо, Дима. Спасибо вам огромное.
– Спасибо.