Начальник штаба "Азова" Кротевич: Если мы когда-нибудь проиграем, следующая война будет в Европе. Россия не остановится G

Бои не прекращаются совсем. Даже когда в новостях есть какое-то затишье, бои идут, просто с разной интенсивностью

– Богдан, добрый вечер.

– Добрый вечер.

– Я рад вас приветствовать. Давно не виделись, не слышались, вот, видите ли, праздник у меня сегодня, и у наших зрителей тоже.

– Взаимно. Спасибо.

– Вы же сейчас исполняющий обязанности командира бригады "Азов"?

– Нет, я сейчас начальник штаба – с августа 2023 года. А командиром бригады является подполковник Денис Прокопенко, Редис. Он командир бригады.

– Да. Теперь я вас спрошу: где вы сейчас находитесь? Если можно об этом говорить.

– Уже можно рассказывать. Мы находимся на направлении Кременной, в лесах Кременной. Противник уже об этом знает. Мы здесь уже достаточно долго обмениваемся, так сказать, военными операциями. Ну и сейчас находимся в лесистой местности, ведем боевые действия.

– Что вообще сейчас происходит на фронте?

– Здесь нужно понимать, что на разных направлениях фронта по-разному бывает. У нас идут сражения постоянно, просто с разной интенсивностью. Сейчас оно немного притихло. До этого обычно противник нас штурмует, и мы проводим наступательные действия тоже. Я бы отметил, что бои не прекращаются совсем. То есть постоянно, даже когда в новостях идет какое-то затишье, нет супермясных штурмов Российской Федерации, – бои идут. На некоторых направлениях мы наступаем, на некоторых направлениях они наступают. Ну и там уже у кого получается, у кого нет. Приблизительно так.

– Бои идут и днем, и ночью?

– Да. В основном днем. Потому что противник сейчас истощен в плане подготовленного человеческого ресурса. Но у него людей – назовем это так – хватает. Мяса. Но именно спецподразделений мало стало. Они все свои спецподразделения в основном использовали во время полномасштабного вторжения. И сейчас идет переподготовка. То есть сейчас их армия тоже учится, спецподразделений становится все больше и больше. Опять же, по сравнению с нашей бригадой – у нас бригада специального назначения "Азов", мы укомплектованы в плане ночных средств видеонаблюдения: ПНВ, PVS и так далее – у нас больше. У нас и пехота, и группы спецназа укомплектованы. Поэтому мы можем себе позволить работать по большей части и ночью, и днем. Из-за того, что у них тактика такая, что они используют на штурмы, в основном мясные, зэков, они не могут позволить... Я просто приведу пример: PVS-14 стоит очень много: от 100 тыс. грн. Я не помню точную сумму. На 10 военнослужащих это уже более 1 млн грн. Это без креплений, это без специальных шлемов, без прицелов на винтовку и так далее. То есть, чтобы укомплектовать бойца, нужно много в него денег вложить. Для России их бойцы – это хлам. И они просто упаковывают два – три взвода, роту зэков – пускают на мясо. Если не выходит, пускают снова. Это все они подкрепляют артиллерийскими обстрелами, в чем они сейчас действительно превосходят нас. Это факт. То есть по артснарядам Россия в несколько раз сейчас преобладает.

– В несколько раз?

– Да, в несколько раз. Надо тоже понимать: Россия производит много снарядов и плюс она еще их берет... Мы недавно увидели, что она использует боеприпасы Северной Кореи. И я также уверен, что она берет боеприпасы у тех стран, которым она их продавала во времена довоенные – возможно, Сирии или других восточных стран. И она может себе позволить артиллерией нон-стоп бить.

Я сравниваю с нашей бригадой: наша бригада преобладает в плане технических средств разведки. Потому что у нас и БПЛА больше, и специалистов у нас больше. К сожалению, опять же у нас и в окопах сидят специалисты, у нас в окопах сидят люди с двумя-тремя высшими образованиями. И здесь это является проблемой для нас, к сожалению.

Очень украинской армии помогают кассетные боеприпасы калибра 155 мм. Они сверхэффективны

– Российские "мясные штурмы" – как это вообще происходит? Вот опишите, пожалуйста, что это, как это.

– Ну, если брать последний штурм – можно сказать, что у них тактика на нашем направлении постоянно одна и та же, уже понятная. Они вывозят две УРки: это машина разминирования. Это такой трос: там, кто знает, это как "Змей Горыныч". Выбрасывается трос, набитый пластидом. У него длина, например, 100 метров или 60. И он падает там, через один километр, например, подрывается и делает такую тропу, через которую могут пройти танк, пехота и так далее. Это ее предназначение, для которого она и создавалась. Они немного по-другому это употребляют. Я скажу, что это достаточно эффективно. Они становятся большей частью вдоль нашей траншеи: например, со своих тыловых позиций – выбрасывают эту УРку, и она ложится прямо на наш окоп, вдоль нашего окопа. И взрывается. Это очень мощный штурм, это много взрывчатки. И это в большинстве своем даже не на уничтожение, а на психологическое давление. То есть, когда такой взрыв происходит в окопе, люди могут быть ошарашены, может, где-то кого-то даже привалит... То есть это для дестабилизации.

После этого обычно это относительно... Если у них есть техника, если не происходят большие штурмы постоянно на Авдеевке или на Купянске, они могут применить на нашем направлении технику. Они выдвигаются танками. Залетают танки на траншейную линию – и пехота спешивается. Но опять же у нас лес, поэтому много техники, как на Авдеевке или Купянске, нельзя использовать. Пути сообщения – они одни и те же. То есть это узкие коридоры мобильности. Мы эти узкие коридоры мобильности держим под огневым контролем. Но надо понимать, что гаубица, артиллерия – ей сложно попасть по подвижной мишени. То есть мы берем огневые позиции их, где они выезжают, – и там пытаемся их поймать. Плюс FPVшки, которые сейчас вся украинская армия и, кстати, российская тоже, используют в войне. Их эффективно использовать в поле. В лесу – неэффективно, потому что, когда они залетают за кроны деревьев, теряется картинка и ты не можешь точно попасть. Таким образом, пехота, когда спешивается, по 30–50 человек штурмуют позицию отделения. И просто мясом уходят. Наши бойцы, конечно, встречают их. Недавно у нас был штурм: они пытались отбить у нас две позиции. У них это не вышло. Но тоже нужно понять, что и мы понесли потери как "300", так и погибшими. И противник... Вы знаете, я еще раз, так сказать, снимаю шляпу перед ними: они используют пропаганду очень эффективно. Они просто взяли видео, где их танк взрывается. То есть рядом с нами стоит еще одна бригада – "Буревій" Национальной гвардии. И они заехали нам встык. И когда они заезжали на наши позиции, наша пехота, первый батальон, – отражала штурм, и их пехота. И вот их пехотинцы – "Буревія" – подбили этот танк. Выстрелили из РПГ, забросили туда FPVшку – и танк взорвался. Это все снимал противник, они этот взрыв сняли – и просто выставили по всем своим каналам, что "танк ВСУ был уничтожен российскими пехотинцами". Вот я скажу, что еще очень эффективно украинской армии помогает: это кассетные боеприпасы 155-мм калибра. Это просто... Я скажу, что они сверхэффективны.

– Когда россияне, особенно зэки, так упорно идут вперед, мне ребята говорят, что им кажется, будто они под чем-то: или под наркотой, или под водкой – я не знаю. Что вы об этом думаете?

– Я скажу, что мы много пленных взяли. И это важно, кстати. Так как это малообразованные штурмовые подразделения, им не дают никакой информации. Мы, например, недавно взяли пленных. Мы узнавали, как они готовятся к наступательным действиям. В большинстве своем их привозят, говорят: "Завтра на штурм". Вечером привезли прямо на позиции и говорят: "Иди вперед. Километр пройдешь". Возможно, старший где-то из пехотных войск, то есть контрактник. Он их доведет, скажет: "Идите туда. Кого видите, тех и убивайте". И я еще хочу отметить, что они сейчас для штурмовых подразделений зэков используют форму мультиками. То есть их очень тяжело различить. И они сейчас начали вообще не идентифицировать некоторые штурмовые подразделения, то есть не давать им повязки. Когда были у них красные, а у нас – синие, желтые, зеленые… У них – красные или белые. Они перестали их давать. И иногда нам очень трудно идентифицировать их: это наш боец или их боец. Потому что мы работаем FPVшками, сбросами, артиллерией и так далее. И это делает для нас задержку в принятии некоторых решений. Вот когда их туда отправляют, довольно часто они, заблудившись, заходят на наши позиции. И таких мы тоже берем в плен. Когда мы их берем в плен, конечно, проводится работа. Мы общались со всеми. Я не помню, чтобы кто-нибудь из них был под жесткой наркотой именно на нашем направлении. Но есть, скажу, такие зэки, которых выпускать вообще нельзя. То есть там убийства, расчлененка, несколько пожизненных. И они просто идут в российскую армию, чтобы им скостили срок.

– Избежать наказания.

– Да, избежать наказания. Но я скажу, что они сейчас перестали говорить, что "я не хотел идти", "меня забрали" и так далее. Они в большинстве своем все говорят: "Да, я сам решил. Я пришел". Как есть. То есть это абсолютно люди не то что малообразованные, а у них вообще мозга нет. То есть они даже не понимают, куда попали.

– Где лично вам было, ну, может, не то что труднее, а где страшнее было: в "Азовстали", когда вы защищали Мариуполь, или здесь?

– Я не могу сказать, что было страшно: что в "Азовстали", что здесь. Я могу сказать, где труднее. Я лично считаю, что труднее там, где мы сейчас находимся. Потому что это лесистая местность. Она сверхсложная. Это просто очень много проблем, которые можно решить только так, как решает Российская Федерация: она решает их количеством боеприпасов и количеством жизней своих "мясных штурмов". А мы себе это позволить не можем. Опять же, по боеприпасам сейчас есть небольшая проблема. Я так понимаю, нам Запад начал меньше давать боеприпасов, или мы делаем стратегические запасы, я надеюсь. Но есть такая проблема. Каждая проблема – она опять же порождает какое-то решение. Сейчас армия в большинстве своем переходит на FPVшки, вы видите. И мы ими перекрываем многие направления, которые не можем перекрыть артиллерией. Но это не догма.

– Как сейчас воюют россияне по сравнению с тем, как они воевали полгода назад? Есть ли положительные сдвиги в их тактике, стратегии, в их боевой слаженности?

– Стопроцентно есть. Они учатся, они немного меняют иногда свою тактику. Мне нравится... Может быть, даже на каких-то маленьких тактических моментах, когда они идут, там, например, на Авдеевку или у нас на направлениях, они ничего не поменяли. То есть это "мясные штурмы", артиллерия и так далее. Если брать при выборе направлений удары – я бы сказал, что у них с этим довольно неплохо. Они ищут, где слабое место, там и бьют. Я скажу, что нам стоило бы поучиться в этом направлении. То есть бить не там, где, возможно, надо по каким-то причинам – мне неизвестным, – а бить там, где слабее. То есть там, где враг ломается, – там и бить. Они так и делают: они наступают на многих направлениях, смотрят, где слабее, – и туда засылают резервы. Опять же, остановились, начали искать слабые места. И нам тоже нужно искать слабые места.

Я хочу отметить, что если вы откроете Deep State и посмотрите, какая линия фронта была в 2021 году и какая стала в 2022-м – есть участки фронта, где никакого наступления как с нашей стороны не было, так и со стороны противника. Это участки фронта, где с 2021 года линия фронта не меняется. А значит, там наступательных действий противник не производил. А значит, у меня есть такое мнение: что там личный состав, стоящий со стороны противника, самый слабый. Потому что самых сильных и подготовленных всегда бросают...

– Опыта нет.

– Да, там нет опыта, они необстреляны. И если надавить там, то оно может и проломиться. А такие участки фронта, если что, находятся рядом с Донецком. И на это нужно обращать внимание.

– А вообще линия фронта, она двигается или стоит – и все?

– Она двигается.

– В какую сторону?

– В обе стороны. Но и у нас в том числе. Я бы сказал, на данном этапе в нашу сторону немного больше. Но опять же здесь нужно смотреть в масштабах страны. Это, может быть, не супертрагедия. В масштабах нескольких бригад или тактической группировки.

– Но не критическая?

– Смотря в каких масштабах. Знаете, возможно, и Мариуполь не был бы критичен. Этот город уже находился некоторое время в тылу, но в какой-то момент он стал очень критичен для России. Поэтому здесь, знаете ли, военное искусство – оно такое: какая-то маленькая высота или город, или река может быть судьбоносной в каком-то стратегическом плане.

– Чего, по вашему мнению, не хватает россиянам на фронте? И чего нам не хватает?

– Россиянам... Я бы не хотел говорить, что не хватает. Возможно, они обратят на это внимание.

– Не надо.

– Ошибки противника нужно умалчивать. А чего нам не хватает? Нам не хватает мотивации в обществе. Это большая проблема. Надо обращать на это внимание.

Недавно была ситуация в одной из бригад: один дезертир с нашей стороны скрылся в родном городе, где его убила российская ракета

– Вот о мотивации. Общество сейчас волнуют две вещи. Первая – демобилизация. Потому что многие ребята уже год и больше на фронте без замен. И мобилизация, собственно. Что вы думаете о демобилизации и мобилизации?

– Ну, смотрите. Я буду немного судить по себе и приведу, пожалуй, даже пример. В 2014 году я подошел к своим родителям и сказал, что вступаю на тот момент в батальон "Азов". Они где-то гордились мной, но не были в восторге от моего решения. Не были в восторге из-за того, что думали, что меня убьют, конечно, на войне. Я прошел путь от солдата до начальника штаба бригады, бывал в достаточно разных ситуациях и до сих пор жив. Если бы я тогда послушал родителей, меня, вероятно, могли убить в 2022 году в феврале где-то в Киеве. И я об этом довольно часто думаю: что из-за того, что я ушел тогда, у меня больше шансов выжить. Потому что я попал в подразделение, которое с 2014 года готовилось. А так как вокруг меня находятся подготовленные люди, то шансы выживания моего личного и нашего подразделения – они выше. Это первый пример.

Второй пример: я скажу, что мы общаемся со многими бригадами, и недавно была ситуация в одной из бригад: один дезертир с нашей стороны скрылся в родном городе, где его убила российская ракета. То есть он сбежал от фронта – и в него попала ракета, когда был как раз массированный ракетный обстрел. Поэтому важно понимать... Тезис первый: чем раньше вы подготовитесь и уйдете в войска, тем больше шансов у вас выжить. Это факт. Это просто я на своем опыте могу сказать, на опыте своих знакомых. Второе: то, что вы находитесь в любом городе Украины или даже Европы – это не гарантия того, что вы выживете. Ибо если, не дай бог... Я в это не верю, но опять же все варианты существуют. Если мы когда-то где-то проиграем, то следующая война будет в Европе. Это факт. Россия не остановится. Если мы ее не остановим, она не остановится, а пойдет дальше. Она пойдет на Польшу, она пойдет на другие страны.

– На Молдову?

– Да, да, конечно. Потому и в Польше, и в Молдове, и в других странах вы не будете чувствовать себя защищенными. Для этого нужно понять, что война коснется каждого. И нужно готовиться, нужно выбирать, пока есть шанс. Надо выбирать ту профессию в войсках, которую вы хотите занять, – и идти туда, и готовиться.

А относительно мобилизации тоже нужно определить, что многие говорят, что нужно принять закон, чтобы военнослужащие отдыхали и так далее. Здесь следует отметить личную ответственность всего украинского общества за то, что солдаты не отдыхают. Это факт. Бригады заходят на первую линию – и могут здесь находиться достаточно долго: кто-то и год, а кто-то даже больше. Некоторые люди ссылаются на закон... В отпуска отпускают, если что. То есть ты можешь уйти с передовой в отпуск, там, 15 дней отгулять – и прийти обратно. Но ротации подразделения не происходит. А подразделению нужно слаживание. И некоторые подразделения комплектуются, находясь прямо в зоне боевых действий. А это подготовка личного состава немного хуже, чем если они находились бы на полигоне. У нас, например, взвод солдат – там большинство получили ранения, вышли на лечение. Нам нужно восстановить этих людей. Мы забираем их из "Курса молодого бойца" – и они заходят на полигон здесь уже рядом, немного готовятся – и постепенно заходят на позиции. Это подготовленные бойцы, но не столь сильно. То есть они не проходили ротного слаживания, взводного слаживания – и они проходят это уже в бою. Почему ответственность общества? Потому что какой бы закон ни был, мы не можем сменить бригады на передовой, если у нас некем их заменить. И я скажу больше: у противника такая же проблема. А если у противника такая же проблема и у него, простите… сколько там? 120 млн? Я не помню...

– 140.

– 140. Так если они испытывают такую же проблему, то как нам с этим быть? Нам следует понимать, что мы на данном этапе, когда противостоим России, очень достойно сейчас выполняем свои задачи. Я говорю о всей Украине. То есть мы остановили врага. Если вы увидите наступательный потенциал противника, на данном этапе он тоже наступать не может. Кто-то берет в счет наше контрнаступление: как мы наступали, сколько километров выбрали и так далее. Но противник сейчас – Авдеевка, Угледар и так далее – забрасывает больше ресурсов, больше всего на эти направления и продвигается очень медленно. И теряет очень много техники. Если бы мы так теряли, как противник, нас бы не было вообще, но у нас просто нет столько техники и столько людей. И мы не используем ее так. А он может себе это позволить.

И поэтому по поводу демобилизации я считаю, это мое личное мнение – демобилизация может быть только после окончания войны, когда мы победим. Потому что мое устоявшееся ощущение – и здесь я бы не хотел, чтобы мои слова воспринимали как-то иначе, – я думаю, что если мы договоримся на каких-то условиях, остановится война, то мы перегрызем друг друга здесь за год. Потому что недавний обстрел, к сожалению, объединил украинцев, которые уже были близки к тому, чтобы перегрызть друг другу глотки. Начались политические игры, военно-политические игры, еще кто-то заявляет, что он в политику идет, кто-то заявляет, что у нас авторитарное государство, кто-то еще что-то заявляет... Ну нельзя такое говорить. Я понимаю, что все мы люди, мы ошибаемся. Это нормально. Но надо свои амбиции немного придержать. Потому что из-за наших амбиций может не существовать страны. И когда люди думают, что война будет выиграна без них, они ошибаются. Надо, чтобы все задействовали все свои силы, чтобы мы победили. Нужно хотеть выиграть эту войну. Не хотеть мира, не хотеть, чтобы она кончилась, ну типа "чтобы закончилась война" – это плохая риторика. Нужно хотеть изгнать противника полностью с наших территорий, закрыть полностью границы как минимум и чтобы России не существовало как государства. 

Я бы посоветовал того, кто отвечает за телемарафон, уволить нахрен – и еще выговор влепить и денежное взыскание

– А как поощрить людей идти в армию? Вот что бы вы посоветовали государству? "Если вы пойдете, то мы тогда..." Что?

– Я бы посоветовал для начала руководителю... Я не знаю, кто руководит и кто отвечает за это направление. Вы знаете меня, я прямой человек. Я бы посоветовал того, кто отвечает за телемарафон, уволить нахрен – и еще выговор влепить и денежное взыскание, если он получал зарплату за то, как идет телемарафон в Украине. То, что он нужен, – это факт, я считаю. А то, как он идет... Я считаю, что у нас внутренняя коммуникация с обществом на очень низком уровне, к сожалению. И эту коммуникацию приходится как-то делать и нам в том числе, военным. То есть объяснять: "Смотрите..." Вот мы с вами сидим и говорим, почему нужно вступать в армию. Не мы должны это говорить – это должно говорить государство. Это должна из каждого телеканала идти мотивирующая реклама, на это должны тратиться деньги. Пожалуй, надо и снимать кино, я скажу так, и сериалы тоже в этом направлении. Потому что это психология людей. И нужно объяснять, что, если мы не пойдем воевать, нас убьют, нас изнасилуют, отрежут руки и гениталии. То есть ты не защитишь себя в любой стране. Если ты убежишь, то убьют всю твою семью. Ты всю семью не вывезешь. А вспомни бабушку, которую ты оставил в Славянске или Краматорске. Вспомни... Мы тоже сейчас находимся в прифронтовом городе, и я вижу бабушек, дедушек, детей, которых оставили. Я не знаю, есть ли у них родные, семьи и так далее. Мы им покупаем... Бабушка считает какие-то деньги... Мы покупаем какие-то сосиски, хлеб и так далее. Она нас просто благословляет, потому что просто люди не живут – люди в прифронтовых городах существуют, они выживают. Я вижу видео противника, где к ним подходит, там, в Кременной ребенок и представляется гаишником, чтобы выпросить деньжат: типа проверка. И эти русские хвастаются, что они что-то ему дали. Говорят "слава России", а ребенок им ничего не отвечает. И это хорошо. То есть они довели наш народ до того, что он попрошайничает, просто существует и выживает. Есть ли у людей совесть? Или мне кто-то скажет: "Сначала иди воюй"? Друзья, я с 2014 года – и весь "Азов" почти – с 14-го года воюю. И не прекращал. И тоже было сложно, и тоже какие-то преграды, и тоже коррупция всегда была. И котлы были. Нам говорили, что нас бросят куда-то в котел, нас кто-то поубивает, нас всех бросят... Сколько раз в окружении были и так далее... Попадем ли еще раз? Не хотелось бы, но если так получится... Ну, это война. Если бы мы знали, где мы победим, а где проиграем, – наверное, уже давно бы победили. Надо относиться к этому критично.

Еще один момент важен: никто из нас не супергений войны. Все могут ошибаться. И тоже у нас бывает такое, что мы считаем, что завтра война победится, а послезавтра мы сидим и думаем, как, простите, не провтыкать страну. То есть если сейчас или завтра, через неделю, через месяц мы захватим – не знаю – Донецк или Луганск, у нас снова поднимется настроение, и мы такие: "Эге-гей! Сейчас мы рашку всю уничтожим!" А послезавтра они проведут наступательные действия по направлению Киева – и что тогда? Мы не забываем, что у нас фронт – это не только там, где войска стоят на линии столкновения. У нас фронт – это граница с Российской Федерацией, у нас фронт – это граница с Беларусью. Я напоминаю, что граница с Российской Федерацией – где она проходит, там сел просто не существует почти. Что их артиллерия просто уничтожает все наше, что наши уничтожают их военные объекты. Война – она такая.

– Вы сказали, Донецк, Луганск. А что, можем захватить, допустим, Донецк?

– Я вам скажу так. Я просто задолбался это повторять и скажу еще раз, потому что с меня не убудет. Когда вы, украинцы, дадите 12-й бригаде специального назначения "Азов" Leopard и Bradley, ночную технику, которая может работать ночью, – тогда мы сможем наступать более эффективно, чем наступаем сейчас в том числе без этого всего, – чем собираем средства на М113 и так далее. Если бы я понимал, почему нам не дают это, наверное, я владел бы миром. Но то, что оно есть в Украине, – это факт. То, что их получают определенные бригады, – факт. Почему мы не получаем? Наверное, еще не заслужили с 2014 года, мало показали свою боевую эффективность. Понимаете?

Просто я скажу: когда к нам начнут прислушиваться... Тоже никогда такого не было – и вот снова. Когда начнут прислушиваться к офицерскому составу бригад, батальонов... Сейчас комбатов очень много просто прекрасных. Когда эти комбаты станут командирами бригад, мы такую войну покажем всем... Когда их будут отправлять готовить личный состав, подготовку проводить, мы тоже очень хорошую войну будем выигрывать. И не забывайте, что война – это комплекс мер: и политических, и международно-политических в том числе. Я отмечу Службу безопасности Украины, Главное управление разведки: они просто прекрасно производят свои диверсионные действия на территории противника и на территории нашей оккупированной. И они в этом отношении молодцы. И когда мы делаем раздор в Украине – тоже надо понимать, что на это все смотрят западные партнеры. Для западных партнеров мы как бизнес, назовем это так. Я так полагаю. То есть это бизнес, в который ты или вкладываешь деньги, или нет. И если он неперспективен, ты задумаешься, вкладывать туда свой ресурс или нет. Если они видят, что мы не можем в состоянии войны разобраться здесь между собой – кто куда баллотироваться будет – "давайте посмотрим, как оно закончится, а потом примем решение". И солдаты, если что, испытывают нехватку боеприпасов во время этого. Это как сейчас выходит. Поэтому в следующий раз, когда мы заговорим за выборы, за какие-то другие правительства и так далее, подумайте, что таким образом мы можем просто...

– Потерять государство.

– Да.

– Недавно впервые за многие месяцы произошел мощный обмен пленными. Но среди украинцев, возвращенных в нашу страну, не было ни одного азовца. Сколько азовцев в плену? Есть ли у вас цифры? И почему их нет среди пленных, возвращаемых домой?

– Более 900 военнослужащих "Азова" находятся сейчас в плену. И это большая проблема. Скажу так: это сверхсложная операция, военной терминологией. Я тоже понимаю в какой-то момент, что россияне этим играются. Это тоже разменная карта, какие они условия ставят – наши спецслужбы, как я считаю, где-то парируют эти моменты. Я уверен, что спецслужбы, которые сейчас занимаются этим, делают много. Где-то максимум, где-то, возможно, недорабатывают, но не я их руководитель и не мне их судить. Я считаю, что с нашей стороны как общества... Опять же у нас сегодня будет много именно об обществе, о собственной ответственности. Потому что прекрасно сказал офицер по работе с личным составом нашего подразделения: что "депутаты во всем виноваты" – это как заменить слово "народные депутаты" словом "бояре": "Бояре во всем виноваты" – таков русский тезис. А я хотел бы сказать именно об ответственности общества. Смотрите: украинцы сейчас поразъезжались по всем странам. И я скажу так: я считаю, что наше влияние на международную политику – оно сейчас сверхбольшое. Просто некоторые люди, может быть, это не воспринимают, не понимают и так далее. То есть тот круг общения, который у украинцев есть за границей, – они могут продвигать свои тезисы. И один из этих тезисов должен быть всегда: это военнопленные. Я не хочу, чтобы нам сказали: "А чего вы за "Азов" только?" Потому что мы азовцы. Мы за всех. Мы воюем, если что, с 14-го до сих пор, и из войска не ушли. То есть нас за что-то разорять тоже неправильно. Но у нас есть ответственность перед своим личным составом. И потому мы всегда говорим об азовцах. Ни в коем случае никто из нас не позволит сказать, например, семье или военнослужащему морской пехоты, если он выступает за морскую пехоту: "А почему ты выступаешь за морскую пехоту?" Мы выступаем за азовцев, потому что мы являемся военнослужащими "Азова".

И поэтому в международном плане, я считаю, находящиеся за рубежом люди должны продвигать эти темы постоянно. Они должны еще добавить к тому давлению, которое оказывают войска на фронте, политики – в политике, спецслужбы – в своих переговорах, – еще добавить само давление международного сообщества: "А почему вы не отдаете? Мало санкций? Давайте еще". Любая маленькая история с санкциями со стороны западных стран в Российскую Федерацию – это нам плюс в копилку. То есть это вес. И когда наш вес усилят, когда мы будем в более сильной позиции, тогда они начнут нам отдавать больше наших военнослужащих.

Об азовцах нужно тоже напоминать. Знаете, у меня мысль недавно появилась. Я не знаю, так это или нет. Мне иногда кажется, что, возможно, действительно кто-то на Западе, в Соединенных Штатах или где-то, сказал: "Давайте мы вам дадим технику, но "Азову" ее не давайте. Но это не публично, потому что мы не хотим проблем с этим". Это мои догадки. Но если оно так и есть, то слово "Азов" должно звучать на каждом континенте, в каждой стране. Потому что мы защищаем свою Родину. Ну, блин, я не прошу себе Bradley, чтобы огород копать. Мне нужно это, чтобы освобождать Украину. И я азовцами считаю не только тех, кто принимал участие в боевых действиях в Мариуполе в составе бригады, но еще и тех, кто прилетел на вертолете. О них тоже не нужно забывать. Это люди, взявшие билет в один конец. Они выполнили свою задачу, которую могли просто отказаться выполнять. Они могли отказаться. Но они прилетели туда, и нужно им воздать должное. Надо воздать должное тем, кто дождался этого приказа, кто дождался приказа о прекращении обороны. Я понимаю, что это тяжело. То есть здесь нужно тоже понимать, что мы радуемся всем, кого выпускают. Это украинские военнослужащие. Я большей частью как военный радуюсь, когда они остаются в армии, а не уходят, не списываются. Но это их право. Но я знаю, что 90% азовцев любят свое государство, они надеются, что оно их не бросит. И я считаю, что оно их не бросит.

Но от государства мы возвращаемся к основной теме, я считаю: обществу. И когда вы находитесь где-то, то думайте, все ли вы сделали для того, чтобы Украина победила и мы вернули наших военнослужащих: наших военнопленных. Многие – я просто видел – многие даже из моих знакомых из Симферополя или Крыма просто обходят стороной войну. Вот они просто уехали за границу и живут спокойно свою жизнь. Для меня это недопустимо. Это на уровне измены.

– Я просто вспомнил о пленных... Вы ведь сами прошли плен: четыре месяца плена. И я только могу догадываться, через какие пытки, какие пытки вообще задействуют в отношении наших азовцев – особенно азовцев – россияне сейчас. Так что нужно действительно быстрее забирать азовцев из плена.

– Вы правильно сказали, действительно. Надо тоже понимать, кто в каких условиях сидит и к кому более предвзятое отношение. Я тоже хочу отметить, что все, кто совершает пытки, – они у нас в списке. Тоже нужно понимать: мы обладаем информацией. У нас есть своя агентурная сетка, и мы просто имеем список всех, кто делал ту или иную пытку в какой-то момент. И будут некоторые действия когда-то против них. Но сейчас, к сожалению, это может усугубить ситуацию.

– Вы лично тех, кто издевался над вами в плену, хорошо запомнили?

– К сожалению, нет. Во-первых, надо мной не издевались так, как над ребятами. Тоже нужно понимать. И я вообще жаловаться не хочу. По сравнению с некоторыми я сидел вообще в непроблемных условиях. Но я очень хотел бы найти тех эфэсбэшников, которые нас переправляли в Москву. И я думаю, что со временем я найду их, если они не погибнут, если они не на фронте.

– Которые избивали вас в самолете?

– Да. Но это из области тех, кто много говорит, а сам на войне никогда не был. Что-то такое.

Меня волнует вопрос о вступлении в войну белорусских военнослужащих. Возможно ли это? Я считаю, что да

– Богдан, вы знаете, о чем я думаю в последнее время? Я думаю о том, что на фронте победить Россию очень тяжело. Может быть, и невозможно. Но возможно, по моему мнению, победить Россию, когда мы перенесем войну на территорию России, когда будут раздаваться мощные взрывы в российских городах. Я не говорю о расправах над простыми гражданами России – я говорю о том, что нужно наносить мощные удары по военной инфраструктуре, по другой инфраструктуре. То есть делать с Россией то, что она пытается делать с нами, с нашими городами. Как вы думаете, возможно ли победить Россию на поле боя? И стоит ли перенести войну на территорию России?

– Я считаю, что нужно делать превентивные удары. Если где-то... Опять же сейчас восстанавливается тема о том, что вагнеровцев отправили готовить белорусские войска. Меня это достаточно волнует. И оно в российских пабликах. Потому что мы многие российские паблики смотрим: это враг, его надо понимать и знать. И там эту тему достаточно много крутят. У нас в инфопространстве ее нет. Это меня волнует. Меня волнует вопрос о вступлении в войну белорусских военнослужащих.

– А это возможно?

– Я считаю, да, конечно. Меня волнует возможное повторное наступление Российской Федерации на направление Сум, направление Киева и, возможно, на другие направления с территории Беларуси, как это было. И на это нужно обращать внимание. Конечно, их военнослужащие не так подготовлены, как наши, но и у нас военнослужащих не так много подготовленных. Они все сейчас находятся на линии фронта.

Многие говорят: Путин, ядерное оружие и так далее. Ядерное оружие – возможно, будет последним аргументом. А может быть, его вообще не будет. Я вообще к ядерному оружию отношусь никак, потому что не считаю, что оно очень повлияет на войну в целом. Но как последний аргумент говорить о нем – это может быть. Я думаю, если Путин использует ядерное оружие, это будет последний гвоздь в его гроб. Потому что Украина так сплотится, что каждый возьмет купленный автомат и пойдет на Россию. Просто уничтожим ее нахрен полностью. Но еще какой-нибудь инструмент он может задействовать. Я говорю об увеличении фронта вдоль границ, где сейчас, условно говоря, серая зона. И увеличение фронта – это как раз границы с Беларусью. На это нужно обращать внимание. Поэтому нужно готовиться, поэтому нужно вступать в армию, поэтому нужно выбирать бригады, пока у вас есть шанс. Шанс сейчас прост: пойти в ту бригаду, в которой ты хочешь служить. Или написать в рекрутинговый центр, там, Гвардии наступления, Третьей штурмовой или 47-й бригады, "Азов"... У всех есть номера рекрутингового центра. Просто напишите, пройдите собеседование. Мы не ТЦК, мы не забираем, у нас нет такого права. Не бойтесь. Просто пришли, выбрали коллектив, где вы хотите служить, спросили условия – вам ответили.

– А выбрать "Азов" можно?

– Конечно. У нас есть рекрутинговый центр. Есть в разных городах: в Киеве, Днепре, Одессе, Львове. Можно прийти – и с тобой поговорят военнослужащие "Азова". Они тебе объяснят, и ты можешь задать любой интересующий тебя вопрос. Я говорю: сейчас профессий в армии множество. Ты можешь быть поваром, ты можешь быть оператором FPV, ты можешь быть солдатом… Если ты тигр… Ты можешь даже не понимать, что ты тигр. Ты поймешь это во время прохождения КМБ. Наши сержанты тебя так научат, что ты сам удивишься, насколько ты силен. Многие просто не понимают, насколько они сильны.

И вот я недавно смотрел отрезок интервью, где человек говорит: "Я не иду на войну, потому что очень боюсь". Я таких примеров тоже много видел: как люди боялись, но в окруженном Мариуполе они просто сжигали танки. Я вам об этом говорил. Они просто такие вещи делали… Потому что страх уходит, когда ты загнан в угол. Просто ужаса нет. Либо вперед, либо ты умрешь. И здесь у тебя есть выбор один: ты садишься, берешься за голову, плачешь и умираешь – или идешь вперед. Мы выбрали идти вперед. И потому мы до сих пор воюем.

Опять же приходите в рекрутинговый центр, записывайтесь. Мы научим вас, мы вам покажем. Я не говорю, что мы суперидеальны и у нас нельзя умереть. Тоже можно. У нас гибнут бойцы, получают ранения. Это факт. Но мы за них беспокоимся. Именно "Азов" за них беспокоится. У нас нет такого, что все: ты поехал лечиться – и о тебе забыли, пока ты не стал в строй. Нужна психологическая помощь, больничная помощь или еще что-то, можешь позвонить, бляха, командиру бригады лично, будучи солдатом. Покажите мне такую бригаду. Я вам говорю: каждый командир... Вот командир бригады – Денис Прокопенко – сейчас просто пересматривает список всех раненых, находясь в зоне боевых действий, и смотрит, у кого есть проблемы. Ставит задачу, там, заместителю по РЛС Калине прозвонить всех, пообщаться. Если у нас человек хочет, там, уволиться или перейти в другое подразделение, с ним общаются, проводят беседы, спрашивают. Потому что многие просто ошибочно могут не понять какую-то ситуацию, просто могут поссориться со своими командирами. Но мы о своих людях волнуемся, мы делаем очную ставку, разбираемся. Если есть какой-нибудь конфликт с командиром, возможно, где-то в другом подразделении, у нас же, этот человек принесет больше пользы: в артиллерии, в тылу, в танкистах... И вот такими перестановками мы тоже оставляем личный состав. Я вам скажу, множество таких людей действительно осталось у нас в бригаде, не перевелось и выполняет свои боевые задачи более эффективно. Но из-за любой такой проблемі командир бригады лично едет и разбирается. Вот когда все бригады так будут делать, когда командиру бригады и управлению бригады не будет стыдно пообщаться с солдатом, когда у них перестанет быть, что звание... Но пофиг на звание, я вам так скажу: абсолютно плевать просто.

– Это же "Азов".

– Вы знаете, когда-то все бригады... Я не хочу на себя тянуть одеяло и говорить, что мы, там, супер, самые лучшие и так далее. Конечно, я так считаю, но я не находился бы в этой бригаде, если бы так не считал. Здесь тоже есть проблема. Конечно, нам есть чему учиться. И мы учимся у других бригад. В некоторых бригадах есть просто специальные люди. И у меня просто душа горит, что они не у нас. Но они не желают переходить. Они хотят остаться в этих бригадах, и я уважаю их выбор. Это их такое, внутреннее братство, ответственность за подразделение. Я когда-то еще командиром взвода, мне тогда 22–23 года было, говорил своим, что семья – это не там, где тебе плохо, поэтому ты хочешь оттуда уйти. Семья – это там, где плохо, но ты хочешь это исправить. Ты хочешь остаться и исправить, сделать лучше. Ведь проблемы – они всегда будут: это армия. То есть просто фраза: "Это армия..." (Смеется.) И она все объясняет. Но их нужно решать. И это тяжело. Мы не все преподаватели, не все умеем суперклассно работать с личным составом. Но мы стараемся это делать. Мы признаем свои ошибки. Нам не стыдно извиниться, если мы это сделали. Главное – сделать работу над ошибками: особенно в управлении личным составом. Потому что я могу там – не знаю – где-то повысить голос, где-то на кого-то накричать, какую-то неправильную команду дать – и за это люди на меня обидятся. Это одно. А когда я неправильно дам приказ и управление разработает план, а в результате погибнут наши военнослужащие, это проблема. И нужно тоже расставлять приоритеты.

– Богдан, прогнозы – дело неблагодарное. Впрочем, я напоследок прошу вас сделать ваш прогноз на 2024 год. Закончится ли в этом году война? Продолжится ли она еще и сколько: долго или недолго? Какие перспективы у войны? Начнем с 2024 года.

– Я считаю, что обществу нужно… Как бы я хотел? Я бы хотел, чтобы общество было более осознанным и понимало, что война – это деньги, к сожалению. Вот сейчас мы 2023 год проводили донатами на армию, и все к этому приобщались. Это очень круто, это реально важно. Это было более такое, эмоциональное решение многих людей. Сейчас это нужно переформатировать как большую ответственность: постоянную ответственность. То есть – не знаю – как там, каждую неделю вы ходите в магазин и закупаете на следующую неделю еду, так и возможность ваших донатов нужно распределять и становиться на более стабильные, постоянные донаты на те бригады, которые вы сами считаете, ну, правильными.

Закончится ли война? Ни один человек в мире не знает, когда она закончится. Это просто невозможно. Я не возьмусь говорить, когда она закончится. Я надеюсь, что завтра. Но, знаете ли, уже готов стоять на избранном пути столько, сколько нужно. Вот. Какой еще вопрос задавали?

– Да вы уже ответили.

– Она закончится тогда, когда мы захотим ее закончить по-серьезному. Не просто болтовней, а по-серьезному: все сделаем свой максимум, пожертвуем тем, чем, возможно, не хочется, но ради будущего страны надо.

Марьинка – прекрасный город: зеленый, цветущий, с каштанами... Его не существует. Они так "освобождают"

– 24-й год прорывом может стать?

– Военным прорывом?

– Да.

– Я не вижу пока к этому предпосылок, к сожалению. Я не вижу ни со стороны России, ни со стороны Украины чего-то такого, на что можно опереться. Например, у нас там 10 корпусов в Британии учится – и вот они вернутся... Того не вижу. То, что я вижу, – что Российская Федерация может сделать повторное наступление по направлению границы России: там, в Черниговской, Сумской и так далее – и по направлению территории Беларуси. Это вступление белорусской армии в эту войну. Вот такие, не очень хорошие, предпосылки я вижу.

С нашей стороны... Дайте еще два месяца – и посмотрим, сделало ли украинское общество работу над ошибками или нет. То есть от нас зависит больше. Вообще эта война зависит больше от нас, чем от России. Я так полагаю. Не знаю, правда это или нет, но я слышал, что Российская Федерация готова была отвести войска с территории оккупированной Украины в обмен на Крым. В какой-то момент, когда было харьковское наступление, когда от Херсона они отводили войска. Я это слышал. Я не знаю, это правда или нет, но для меня она выглядит возможной. И тогда украинское политическое решение все равно было продолжить войну. И я считаю это тоже правильным. Если это так было. Потому что это просто слухи, вы понимаете. Потому что когда мы остановимся, просто такой раздор будет в Украине... Пусть он и будет. Это называется "демократия". Пусть он будет. Каждый человек заслуживает своего мнения, если он не пророссийский: особенно в состоянии войны. Но нужно понимать, что демократия в войсках, демократия в воюющей стране – это плохо. Нравится вам это или нет – это плохо. Потому что мы просто не выживем. А говорить, что, ну, значит, мы не заслуживаем жизни как государство, не может никто, кроме тех – не знаю, – кто находился в тех ужасах, как в Мариуполе, там, Авдеевке сейчас, Марьинке... Марьинка – прекрасный город: зеленый, цветущий, с каштанами... Его не существует. Они так "освобождают", поймите это. И если вы думаете, что если мы договоримся… Например, условно, делаем так, что Россия захватывает Украину – и все: война заканчивается… Нет, сюда загонят всех бурятов – не знаю, – кадыровцев, еще кого-то. И просто представьте, что они будут делать. А вообще вспомните, что советские войска делали в Берлине, когда выиграли Вторую мировую. Можно прочесть мемуары.

– Да.

– Вообще-то Министерству образования считаю целесообразным некоторые вещи вводить в школьную программу, чтобы дети понимали, что такое российский менталитет. Потому что украинский менталитет – он совершенно отличается, он совершенно другой. Мы никогда не были страной, оккупирующей другие государства. Мы знаем, что такое свобода. И мы не можем себе позволить, мы не можем переломить себя, чтобы быть оккупантами. Поэтому мы настолько, я считаю, ценим свободу. Поэтому для нас просто мысль о том, что кто-то, кто не виноват, будет страдать – она недопустима. А для них это норма, для них это как... "Ну вот, мир такой – он должен таким и быть. Мы должны убивать детей, мы должны насиловать, чтобы другим неповадно было". Вот они такие – русские. И договоренности ничего не решат.

– Богдан, и вас, и Редиса, и Калину, и всех ваших собратьев с Новым годом. Благодарю вас от имени всех, кто сейчас нас смотрит, за то, что вы есть, за то, что вы защитили Украину и защищаете ее сегодня. И слава Украине.

– Героям слава. Благодарю вас, Дмитрий.