Сын Дмитрия Гнатюка: Мне говорили, отец хотел, чтобы я стал артистом, но лично от него я такого не слышал. Он дал мне полную свободу
29 апреля исполнится год со дня смерти легендарного оперного певца Дмитрия Гнатюка. Накануне этой даты сын артиста, Андрей Гнатюк, встретился с журналистом издания “ГОРДОН”, поделился воспоминаниями о родителях и показал ценные фотографии из семейного архива, которые прежде не публиковались.
Выдающийся украинский оперный певец Дмитрий Гнатюк запомнился многим как исполнитель хитов 1960-х "Два кольори" и "Як тебе не любити, Києве мій!". За свою долгую жизнь он записал более 15 пластинок и шесть компакт-дисков, дал множество концертов как певец, поставил более 20 спектаклей как режиссер. Работал главным режиссером Национальной оперы, преподавал в Национальной музыкальной академии Украины имени Петра Чайковского и Киевской консерватории, был депутатом Верховного Совета СССР и Верховной Рады Украины. Это, без сомнения, легендарная личность в истории украинского государства.
Год назад, 29 апреля, Гнатюка не стало. Его жена Галина не перенесла горечь утраты и умерла через 40 дней после похорон мужа. В квартире, где они вместе прожили 50 лет, практически ничего не изменилось, даже пальто висят на вешалке в прихожей так, словно хозяева вышли и вот-вот вернутся. В этой квартире сын артиста, Андрей Гнатюк, встретился с корреспондентом издания “ГОРДОН”, чтобы показать редкие книги, документы и фотографии из семейного архива и поделиться воспоминаниями о своих родителях.
Когда я услышал слова "выбросили архив", меня чуть удар не хватил: я побоялся, что из квартиры вынесли нечто особенное. Оказалось, ничего серьезного не потеряно
– В день рождения Дмитрия Гнатюка, 28 марта, на кладбище установили ему памятник. Говорят, это работа известного скульптора?
– Этот бюст из гипса в конце 1950-х годов изготовил украинский мастер Михаил Лысенко, когда отец был уже довольно знаменит. После смерти автора его родственники передали бюст отцу. Потом Дмитрий Михайлович заказал его отливку из бронзы. Гипсовая работа хранилась в квартире родителей, а ее бронзовая копия – в гараже. Отец поручил нам поставить бронзовый бюст на его могиле.
Я, конечно, отчитал его за инициативу, но, очевидно, он не хотел лишних забот для семьи. К слову, его отец тоже сам себе делал памятник. И, я так понимаю, это довольно распространенное явление в артистической среде. Например, актриса Валерия Заклунная задолго до своей смерти установила себе памятник на кладбище. Просто когда она умерла, открыли плиту, похоронили ее и нанесли дату смерти.
Отец любил искусство, собирал картины, любовался ими, ему часто дарили живопись и пластику. Кое-что из своей коллекции он продал и на вырученные деньги заказал еще несколько небольших бюстов по скульптуре Валентина Знобы. Он не хотел просить государство, не хотел кому-то быть обязанным, поэтому предпочел все сделать самостоятельно.
Один из этих бюстов мы уже отправили в село Мамаевцы Черновицкой области. Отец там родился и вырос. В местной школе несколько лет назад открыли музей его имени. Сам Дмитрий Михайлович любил это место и хотел поддержать музей. Поэтому мы передали туда также много личных вещей: часы, книги, записи, буклеты, афиши, фотографии.
– А что произошло с архивом вашего отца, что за документы нашли среди мусора и передали журналисту Вахтангу Кипиани?
– Заверяю, архивы Дмитрия Гнатюка в полной сохранности. Я хочу, чтобы эти разговоры прекратились. Большую часть библиотеки отца, которая касалась музыки, мы передали киевской консерватории. Это редкие издания, которые могут быть полезны молодым людям, – всего около ста книг.
Также приезжали к нам из Публичной библиотеки имени Леси Украинки. Ей переданы полные собрания сочинений Ивана Франка, Антона Чехова, Чарльза Диккенса, Ромена Ролана, Константина Станиславского, Николая Лескова, Виктора Гюго, Николая Гоголя, Оноре де Бальзака и другие.
Множество документов отдали в Центральный государственный архив-музей литературы и искусства Украины. Его сотрудники дважды приезжали за материалами, поскольку не смогли сразу забрать все, что хотели. Как мне сказали работники музея, систематизация архива, сортировка и оформление займут не менее двух лет. В целом они собрали около трех тысяч документов. В музеи и архивы мы передали более 20 кг разнообразных афиш. И много чего у нас осталось – можете сами посмотреть.
То, что привезли Кипиани – не архив. Было несколько старых, покрытых пылью картонных коробок на балконе, о которых все забыли. Перед смертью мама мне показала, где лежат важные документы, фотографии, письма. Она у папы была как секретарь и хранила связанные с творчеством отца материалы.
Галина Макаровна не успела систематизировать и подписать все фотографии, только самые важные, где отец запечатлен в молодые годы, в театре, с коллегами, тщательно подписала. Она никогда не говорила, что на балконе в старых ящиках есть что-то ценное. Поэтому даже и мысли не возникло их пересмотреть. На самом деле там были какие-то поздравительные открытки, письма, афиши и дубли старых фотографий. Я с детства увлекался фотографией, и в доме была масса плохих старых снимков, которые я сам делал.
Когда я услышал слова "выбросили архив", меня чуть удар не хватил: я побоялся, что из квартиры вынесли нечто особенное. Я потом к Кипиани пришел, посмотрел на находку – оказалось, ничего серьезного не потеряно. Он же был убежден, что мы умышленно все выбросили. Я пригласил его посмотреть на реальный отцовский архив, но он так и не приехал.
Конечно, моя вина есть в том, что часть фотографий выбросили. Надо было пересмотреть каждую коробку, а я поручил уборку посторонним людям – вот и результат.
Может быть, из меня вышел бы неплохой актер. Но я не публичный человек, мне не по нраву излишнее внимание. А отцу нравилось, когда вокруг него собиралось много людей
– А есть то, что вы захотели оставить исключительно для себя?
– Личные вещи. Очень трудно расставаться с тем, к чему прикасался отец. Мы ничего не переставляем в его кабинете. Все осталось на том же месте, что и при его жизни.
Дмитрий Михайлович очень любил произведения Тараса Шевченко и собрал небольшую коллекцию книг "Кобзаря", изданных в разное время. Есть старые издания, карманные, исторические и более современные. Друзья и знакомые отца знали о такой его страсти и часто дарили сборники. Например, у нас хранится "Кобзарь" с дарственной подписью писателя Олеся Гончара.
Мне же особенно дороги часы, которые получил от него в подарок, когда окончил четвертый класс. Они до сих пор у меня хранятся. Это знак его признания. Отец был требовательным. Любил, чтобы все было не просто хорошо, а идеально. Его похвалы были редкостью. И если он хвалил, значит, дело действительно сделано достойно.
Отец вообще очень чутко отзывался на мои увлечения. Когда заметил, что я интересуюсь фотографией, подарил мне мой первый фотоаппарат “Любитель”, затем – “Киев”. Я сам проявлял пленки, печатал снимки, поэтому в доме собралось много фотографий, не всегда удачных. Мне нравился сам процесс работы с пленкой, проявки и печати. Я на цифру перешел только лет десять назад, но все равно для меня пленочные фотоаппараты остаются самыми замечательными.
Еще помню, когда в школе начались занятия по труду, я загорелся рукоделием. Дома заниматься было невозможно – нужны инструменты, а у нас ничего не было. И я как-то сказал отцу: “Хорошо, чтобы у нас появились инструменты”. Он заинтересовался и спросил: “Что ты с ними будешь делать”. Я ответил, что собираюсь мастерить. Отец ничего больше не сказал, а потом подарил мне шикарный набор. Я был невероятно счастлив! Самая большая радость от этих отцовских подарков – часы и инструменты.
– Дмитрий Михайлович не пытался увлечь вас музыкой, не говорил, как многие современные родители: “Сын, послушай, я старший и знаю в жизни толк, делай так-то”?
– Часто родители ломают детей. Но мой папа ни разу так не сказал, ни разу не упрекнул за мой выбор. Он очень уважительно относился ко мне, давал полную свободу. Я пошел по маминому пути, стал филологом, защитил кандидатскую диссертацию, всего достиг своим трудом и сейчас делаю то, что мне действительно нравится. Может быть, из меня вышел бы неплохой актер. Но я не публичный человек, мне не по нраву излишнее внимание. А отцу нравилось, когда вокруг него собиралось много людей.
Мне говорили, он хотел, чтобы я тоже пошел в театр, стал музыкантом или артистом (я учился в музыкальной школе и неплохо пел), но от него лично я таких предложений не слышал. И очень благодарен отцу, что он не стал на меня давить.
Как-то отец рассказал о своем детстве. Во время войны их семью отправили за Урал, и он работал у мартена на сталелитейном заводе. Папа рассказывал, что дисциплина тогда была очень строгая. Если чуть опоздал на работу, можно было в тюрьму за саботаж угодить. Он тогда же и занимался художественной самодеятельностью. И хотел даже остаться там после войны, но его руководитель сказал: “Езжай, Дима, тебе надо учиться петь”. Так отец вернулся в Украину. Рассказ, как он был сталеваром, меня настолько впечатлил, что на летних каникулах в селе я решил сделать миниатюрную мартеновскую печь. Печушка, конечно, получилась, но кроме свинца мне в ней ничего расплавить не удалось.
Вообще, я вырос в селе, все каникулы проводил у маминой родни в Черкасской области. Родители понимали, что ребенку нужна такая умная свобода. Однажды, когда я стал постарше, отец предложил отправить меня на море, потому что тогда все стали отправлять своих детей на оздоровление в Крым. На мое возражение сказал: “Уже надо и на море поехать”. И отправил меня в пионерский лагерь в Евпатории. Но поездка оказалась неудачной. Море я видел всего пару раз – в лагере объявили карантин, потому что кто-то из детей заболел краснухой. И мы там почти месяц просидели в изоляции.
Тогда еще паровозы ходили в Киев. Дорога абсолютно не понравилась, еще и от копоти мне в глаз что-то попало. Приехал я очень недовольный. Меня встречали родители на вокзале и сразу отвезли в поликлинику промывать глаза. Больше я на море не ездил.
– А на родине отца вы бывали?
– Конечно. Правда, впервые я с Дмитрием Михайловичем отправился в Черновцы, когда уже был подростком. Мы полетели на самолете. Я с папиными родителями и раньше общался – они к нам в Киев приезжали, но тогда сам впервые побывал у бабушки и дедушки дома. Отец провел меня по всем местам, где прошло его детство: показал реку Прут, луг, где пас овечек. Бабушка угощала меня буковинскими блюдами. Мне запомнилось, как под вечер в доме собрались односельчане и стали расспрашивать отца, что происходит в Киеве, как он работает. Отец начал рассказывать, что поет. А ему в ответ: “Мы все поем, а что ты делаешь?” Он снова повторил: “Да пою я!” Они: “Да мы все тут поем, умеем и любим петь, а работаешь ты где?" И пришлось папе объяснять, что есть такая профессия – артист и что работает он в театре. Не знаю, переубедил ли он односельчан, но спорили тогда долго.
– Интересно, на каком языке говорили у вас дома?
– Всегда говорили по-украински. Но родители и русским хорошо владели. Папа искренне сожалел, что не выучил иностранный язык. Особенно сокрушался, когда ездил на гастроли за границу и приходилось пользоваться услугами переводчиков. Правда, он неплохо знал румынский, а хотел выучить английский, но не имел на это свободного времени.
Он много трудился и в студии, и в театре. Работа стала основным его увлечением. А второе увлечение – садоводство. Родители последние 20 лет летом ездили только в село. У них был дом в 150 км от Киева. Мама занималась огородом, а отец высадил множество деревьев – яблони, груши, сливы...
Интересная вышла ситуация. Было пять яблонь, две из которых не давали плодов. Тогда папа предложил: “Давай я их срублю, посадим другие деревья”. Мама попросила не торопиться и пошла к деревьям. Что она им говорила – не знаю, но на следующий год яблони уродили хорошо. Говорят, кто-то в селе ее научил шептать деревьям.
Когда уже не было никаких встреч, родители дни напролет проводили вместе, сидели и вспоминали свою жизнь, события, которые происходили, людей, которых встречали. И им не было скучно
– Какие отношения были у вас с родителями?
– Хотите верьте, хотите нет, мы с ними никогда не ругались. Когда я женился, первые четыре года жили все вместе в одной квартире и ни разу не поскандалили. Я вообще за всю свою жизнь не слышал, чтобы родители ссорились. Было ворчание, недовольство, но ссор никогда.
Между родителями сложились очень теплые отношения. Мама всецело помогала отцу, не могла допустить, чтобы он не поел или не отдохнул и пошел на спектакль. Она сама много работала в институте языкознания, но при этом за всем успевала следить, отвечала на его корреспонденцию, по сути, выполняла работу личного секретаря. И я уже сейчас могу сказать, что если бы не мама, отцу было бы очень непросто самому со всем справляться. Она сделала его жизнь комфортной.
Каждое утро папа спрашивал: “Что мы сегодня будем делать?”. Распорядок дня составляла мама, записывала, какие встречи должны быть, кому позвонить, куда сходить. Интересно, что когда уже не было никаких встреч, родители дни напролет проводили вместе, сидели и вспоминали свою жизнь, события, которые происходили, людей, которых встречали. И им не было скучно. Эти воспоминания, разговоры помогали им жить, как признавалась мама.
Незадолго до своей смерти она рассказала, как однажды папа пытался меня воспитывать. Дмитрий Михайлович вообще не выносил шум в доме. У него была напряженная творческая жизнь. Очевидно, он так уставал, что ему нужна была тишина. Отец утром уходил на репетиции, а вечером – на спектакли. Днем он приходил домой пообедать и отдохнуть. И, видимо, решил подремать перед спектаклем. Мне тогда и трех лет не было. Я к нему приставал, дескать, давай поиграем. Он: “Потом, отдохнуть хочу”. Я через какое-то время опять к нему, а он снова попросил дать покой. Тогда я залез на кровать и начал руками открывать ему глаза. Отец вспылил, встал, шлепнул меня и поставил в угол. Я, конечно же, расплакался. И отец тоже расплакался. На том мое воспитание закончилось навсегда.
– Так много воспоминаний! Вы не хотите написать книгу о своих родителях?
– Конечно, это заманчиво, но, признаться, я даже не думал об этом. Не знаю, будет ли это интересно другим. Да и самому надо созреть для такого дела. Очень мало времени прошло, еще свежа боль. Может, и напишу...