Чийгоз: Мне говорили: "Ахтем-ага, нам нужен свой Кадыров в Крыму". Предлагали $3 млн. Цифру лично Аксенов озвучил G

Когда аннексия произошла и они долго пытались меня купить, я часто вспоминал этот неожиданно теплый прием на российской границе. Думаю, уже в 2012-м была установка, кого из крымских татар "прощупывать" на предмет сговорчивости. Хотя в самом Крыму никогда не сталкивался с российскими спецслужбами, но был под постоянным наблюдением СБУ.

– "Они долго пытались меня купить" – о ком конкретно речь?

– Аксенов, Белавенцев, Темиргалиев несколько раз весной 2014-го к себе приглашали, говорили, что готовы со мной сотрудничать: мол, Мустафа Джемилев со своей позиции не сойдет, но у вас не меньший авторитет в народе... В общем, мелкие, дешевые противопоставления устраивали. (Сергей Аксенов – так называемый глава аннексированного Крыма, Олег Белавенцев – с 2014-го по 2016 год – представитель президента РФ на захваченном полуострове, Рустам Темиргалиев – так называемый экс-первый вице-премьер Крыма. – "ГОРДОН"). Я слушал и ждал, к чему конкретно они ведут.

– Они это сформулировали?

– Сказали: "Ахтем-ага, вы – яркая, уважаемая личность среди крымских татар, жесткий борец, а нам нужен свой Рамзан Кадыров в Крыму". Хотели, чтобы я такую роль выполнял. И деньги предлагали.

– Сколько?

– Первый раз предлагали около $3 миллионов. Цифру мне лично Аксенов и Белавенцев озвучили.

– А другим какая цифра озвучивалась, не знаете?

– Ну, например, того же Ремзи Ильясова купили за $300 тысяч, а на руки выплатили только $70 тысяч.

– Вы сказали, что $3 миллиона предложили при первой встрече. Дальше сумма увеличивалась?

– Цифра не менялась, но менялись условия. Например, однажды было сказано: забирайте Бахчисарайский район, даем вам там зеленый свет, мы не вмешиваемся. Я ответил, что мне весь Крым нужен. Весь и без них. Говорить с такими людьми о чести бесполезно.

– С Аксеновым разговаривали таким же спокойным, ровным тоном, как со мной сейчас?

– Он меня о-о-очень хорошо знает. У меня до оккупации было с ним несколько "горячих" встреч, на которых объяснялся с ним на понятном ему языке.

– А его язык – это?..

– Скажем так, силовой. Я пояснил ему, что такое родина и человеческие ценности.

– Сейчас, на пятом году аннексии, не жалеете, что отказались сотрудничать с оккупационном режимом? В конце концов, могли остаться с родными в Крыму, может, даже хоть как-то защитить крымских татар от репрессий, преследований, тюрем?

– Я весь год этим и занимался, пока уже меня самого не арестовали.

– Правда, что в разгар аннексии в Крым приезжали влиятельные чеченцы и угрожали крымским татарам, чтобы они не поднимали бунт?

– Приезжали, но угроз не было, это мифы, которые активно распространялись. Я за многие процессы в Крыму могу ответить, потому что находился в гуще событий не месяц–два, а 25 лет. Надо отделять реальные события от мифов, чтобы дать правильную оценку событиям 2014-го, чтобы изменить ситуацию изнутри, выстроить стратегию освобождения Крыма.

– Кто из влиятельных чеченцев приезжал?

– Сурков (помощник президента РФ, неофициальный куратор так называемого украинского вопроса в Кремле, фамилия по отцу – Дудаев. – "ГОРДОН"). Но мы даже шанса ему не дали начать с нами "переговоры". Он, конечно, пытался встретиться, но мы не дали повода. Как повод возникает? Засылаются гонцы, прощупывают, а ты отвечаешь: "Хорошо, давайте попробуем". Мы таких поводов не дали. Когда Сурков первый раз послал своих гонцов, мы сразу сказали: "А о чем вообще разговаривать?!" Все, точка.

– Помню слухи четырехлетней давности, будто в Крым приехали кадыровцы и обещали вырезать семьи тех крымских татар, кто осмелится противостоять российской оккупации.

– Слухов-сплетен очень много было. Чтобы им верить, надо совсем не знать ментальность кавказских народов. Какой чеченец осмелится вырезать крымских татар? Даже наши девушки тогда писали: "Наши мужчины соберутся в Джами и сумеют объяснить своим братьям, куда они попали".

Я в тот период встречался с чеченцами из Москвы, их представили как серьезных и влиятельных. Объяснил им все с большим уважением и почтением, не осторожничая. После мы разошлись.

Мы и ряженых казаков, которые постоянно были в Крыму, никогда серьезно не воспринимали, так же, как их "самооборону" – банду, которую они там собрали. Они были фактором дополнительной внутренней дестабилизации и напряжения, но не угрозой. Мы бы их за 15 минут нейтрализовали. У нас внутри было достаточно механизмов, чтобы пресечь и обезоружить любую внутрикрымскую угрозу.

– Тогда почему весной 2014 года случилось то, что случилось?

– Войска РФ вошли, российский спецназ. Это уже совсем другое. До оккупации в Крыму не раз возникали определенные меркантильные маргинальные организации. Но как только их ставили против национального крымскотатарского движения – мы их сметали.

Пророссийская власть в Крыму, которая всегда видела в нас угрозу, выставляла вперед спецподразделения "Беркут" МВД или "Альфа" СБУ. Помните противостояние на Ай-Петри? Тогда против 32 крымских татар выставили 1,5 тысячи сотрудников спецподразделений, и все равно полчаса сломать не могли, так мы отбивались. Хотя одному из наших ноги и ребра поломали, другому печень прострелили.

26 февраля 2014-го мы настолько были внутренне напряжены, что когда выходили на митинг, были уверены в своих силах, сомнений не было: никаких сепаратистских политических решений депутаты принять не смогут.

– Помню этот многотысячный митинг у здания Верховного Совета Крыма в Симферополе, когда проукраинские силы, прежде всего крымские татары, вышли в поддержку Евромайдана. Было полное ощущение, что вы отстояли свои позиции. Но в ту же ночь здание захватил российский спецназ, а 27 февраля горстка депутатов под дулами автоматов проголосовала за проведение "референдума" о статусе Крыма.

– Когда мы расходились с площади, опасения оставались. Но мы не ожидали именно военной оккупации, наши действия были политическими. 26 февраля народу собралось очень много, мы не дали этой сессии принять решение о "референдуме". Логически после этого что должно было следовать? Что СБУ, милиция, спецподразделения примут соответствующие меры. Но вместо этого соответствующие меры принял российский спецназ и захватил ночью Верховный Совет.

Слышали перехваченные телефонные переговоры Глазьева и Затулина? (Сергей Глазьев – советник президента РФ, Константин Затулин – депутат Госдумы, основатель Института стран СНГ. – "ГОРДОН"). По их задумке, все в Крыму встретили бы Россию хлебом-солью, вышли бы на улицу с радостными приветствиями. Вместо этого на улицу вышли мы, крымские татары. Мы сломали сценарий Кремля, ему пришлось идти силовым путем и захватывать Верховный Совет Крыма с помощью "зеленых человечков". Никогда не забуду Симферополь утром 27 февраля. Никогда. Я не видел город таким даже в 1990-х…

– …пустые, безлюдные улицы?

– Абсолютно.

– От страха?

– Да. Одно дело – сидеть на диване, пялиться в телевизор и ждать прихода "русского мира". И совсем другое – когда этот "русский мир" к тебе пришел в реальности в лице террористов и боевиков.

– Вас почти три года продержали в симферопольском СИЗО. Пытки были?

– Некоторые вещи не люблю и не хочу рассказывать. Всякое бывало. Помню период, когда в СИЗО были Афанасьев, Костенко, Коломиец и другие украинцы. Сенцова к моменту моего ареста уже увезли. Ни о каких пытках по отношению к ним или кому-то другому внутри СИЗО я не слышал. Даже Панова, когда его привезли в СИЗО, спросил: "Тебя прессуют?" Он сказал: "Нет". А во время этапирования физически проблемные моменты были.

Где-то до мая 2015 года наше СИЗО в Симферополе по инерции оставалось украинским, никого не прессовало. Даже инструкции оставались на украинском.

– Не секрет, что за каждой зоной или изолятором закреплен смотрящий из криминального мира. Вы с ними столкнулись в симферопольском СИЗО?

– Самыми тяжелыми были 2014–2015 годы, потому что шизофрения "Крым наш!" затронула все слои населения, включая обитателей тюрем. Понимаю, почему за решеткой так относились к Сенцову и Балуху, ко мне и другим не покорившимся. Сколько бы ты ни радовался приходу России, внутри себя все равно понимаешь, что совершил предательство. И когда на твоем фоне находятся люди, которые попали в тюрьму, прошли пытки и все равно не сломались, естественно, это корежило. У меня были беседы с внутритюремным миром, который не понимал, почему я не рад приходу "русского мира" и агрессивно выступаю против.

– Как заключенные формулировали свое недовольство вашей позицией?

– По-разному, спрашивали: "Зачем тебе это надо? Смотри, Россия пришла, сейчас и то будет, и это". Я отвечал: "Ну, сами увидите". И они увидели. Это вначале кажется, что террор как принцип воздействия на население осуществляется выборочно и тебя никогда не коснется. Законы, прописанные в России, направлены прежде всего против собственного населения, а не какого-то условного врага.

– Но ведь в тюрьмах свой отдельный мир и свои правила.

– А какая разница? Это только кажется, что сидящие там люди другие. Нет, такие же, как везде, только в других условиях. Правила в тюрьме упорядочены внутренними отношениями, а не так, как на свободе, где каждый подлец может выставить себя героем, пропетлять или пробить себе дорогу локтями. За решеткой понятия "правильно – неправильно" жестко разделены и упорядочены, но там такие же люди, у которых свои предпочтения.

– ФСБшники давили на криминальных авторитетов, чтобы они жестко по мне отработали, но воры отказались. Они сами мне говорили: "Ну да, было такое указание извне".

– Почему отказались?

– Потому что не по понятиям. Потому что потом с них в другой тюрьме спросят: "Чем Чийгоз нарушил принципы, что вы так жестко его наказали?"

– Почему вас с Ильми Умеровым удалось вытащить из рук Кремля, пусть и при помощи президента Турции Эрдогана, а с тем же Сенцовым, Балухом и еще 70 украинскими гражданами до сих пор не получается?

– Сложно сказать. Знаю, что вы как гражданское общество исполняете свой долг, постоянно поднимая тему украинских политзаключенных Кремля. Вы проводите акции, привлекаете внимание политиков. И власть, видя это, начинает идти по пути, которого требует общество, поднимает вопрос на международной площадке. Если бы не было давления общества, ничего бы не получилось.

– Но акции в поддержку Сенцова проходят постоянно, давно вышли на международный уровень – и все равно не помогает.

– Общество должно делать то, что должно, – давить на власть, задавать повестку дня. Иначе это не гражданское общество. С другой стороны, мы никогда не садились в тюрьму с ощущением, что нас обязательно вытащат. Мы об этом не думали, мы отстаивали свои позиции.

– Но ведь вы сами говорили Рефату Чубарову: "Я знаю, ты меня вытащишь".

– Да ну, перестаньте, это были просто слова утешения. Мне жена говорит: "Ты же знал, что тебя посадят. И все равно делал то, что делал, превратив мою жизнь в ад". Она почти каждый день либо возле тюрьмы, либо в суде была. Конечно, тяжело, но не это главное. Мы же там сидели и сидим за улучшения в Украине. Я не верил тогда и не верю сейчас, что оккупация Крыма продлится долго. Я многих пережил. И оккупанта Путина переживу.

– Не уверена, что с исчезновением Путина российская агрессивная политика по отношению к Украине прекратится.

– Нет-нет, конечно, не прекратится. Но если мы и весь мир правильно сконцентрируем свои усилия, деоккупация Крыма произойдет руками Путина.

– То есть?

– Надо заставить его исправить все, что он натворил. Но для этого не хватает концентрации усилий.

– Утопия. Мировое сообщество может сколько угодно декларировать "глубокую озабоченность" военной агрессией Кремля, но чемпионат мира по футболу в РФ прошел, строительство газопровода "Северный поток – 2" вот-вот начнется, Трамп и Путин отвешивают друг другу комплименты на встрече в Хельсинки...

– ...а ФИФА заявляет, что доход от чемпионата мира исчисляется несколькими миллиардами долларов, так что ни о каком бойкоте речи нет… Да, это позор для международных институтов. С другой стороны, на акции в поддержку Сенцова даже здесь, в Киеве, выходят не так много людей. А нас должны быть десятки тысяч перед посольством РФ, десятки тысяч! Цифра очень важна, потому что посольство анализирует и отправляет в Кремль сигнал о резонансности той или иной темы внутри украинского общества.

Как в Крыму было? Сначала многие испугались, подумали: раз даже Чийгоза посадили, значит, нас вообще уничтожат. У людей хаос в головах был. Но прошел год – и ФСБшники в СИЗО, в отдельном кабинете, вдруг начали мне говорить: "Мы готовы изменить вам условия".

Знаете, почему готовы? Потому что в каждом доме, на рынке, в городе, на каждом мероприятии – везде говорили: "Чийгоз сидит за нас". А те подлецы, которые хотели предстать перед РФ как носители общественного мнения в Крыму, когда на свадьбы приходили, люди вставали из-за стола и демонстративно пересаживались на другое место. И эти подлецы со своими семьями в одиночку сидели.

Надо дать людям время – и они осознают. Я же знаю: нация, которая пятый год на фронте защищает свою землю, не может быть равнодушна к судьбе Сенцова, Балуха и других украинских заложников Путина.

– Что бы вы сказали Путину, если бы остались с ним наедине?

– Я бы хотел, чтобы он услышал от меня, что на самом деле мы о нем думаем.

– А думаем мы о нем?..

– …это чудовище, которое поставило целью уничтожить мой народ.

– Не демонизируйте. Ну какое чудовище? Ему удалось то, что удалось из-за абсолютной импотентности и коррумпированности в том числе международных западных институций, отвечающих за безопасность.

– Нет-нет, это монстр. О том, что у него глубокие комплексы, всем понятно. Но он – действительно чудовище, потому что не видеть и не считаться с тем, скольким десяткам тысяч людей ты принес смерть и горе, – это не закомплексованность. Путин глубоко болен шизофренией, у него в голове дьявольщина.

– И как такие существа заканчивают?

– Наивно верить в дворцовый переворот, я это и на международных площадках говорил. Но и при власти он долго не останется. Я видел тех, кто пришел править на всю жизнь, а через год исчезал навсегда. Я много чего видел.

Например, сейчас много людей по эфирам ходят и рассказывают, как спасали Крым в 2014-м. Буквально переписывают историю. Знаете почему? Потому что мы ее не пишем, поэтому пишут они!

– Вы говорите об экс-главе МВД, председателе Совета министров Крыма до 27 февраля 2014 года генерал-полковнике Анатолии Могилеве, который вернулся после аннексии в Киев?

– Могилев способствовал аннексии задолго до 2014 года. Он активно участвовал во всех мероприятиях, связанных с "русским миром", проходивших на Южном берегу Крыма. Он – приспособленец, такие люди всегда думают только о собственном благополучии.

Убежден, если бы российский оккупационный режим в Крыму предложил Могилеву ту роль, которую сейчас играет Аксенов, он бы согласился. Но на арену были выдвинуты другие игроки. А Могилеву абсолютно чуждо что-либо украинское, тем более – крымскотатарское. Он по натуре даже не милиционер, а беспредельщик от политики, который через трупы переступит, чтобы свое получить.

Когда я был в тюрьме, Ленур Ислямов (украинский бизнесмен, владелец крымскотатарской телекомпании ATR. – "ГОРДОН") сделал подборку моих выступлений на ATR. Он потом мне говорил: "Ахтем-ага, мы относились к вам, как к человеку, который всегда рубит с плеча, а вы оказались мудрым, сделали ряд прогнозов. Откуда вы это знали?"

– О каких прогнозах речь?

– Еще в 2012-м я говорил, что самый опасный наш сосед была, есть и будет РФ. Говорил и писал об этом даже в тюрьме. Мы всегда жили с ощущением опасности, исходящей от России, это у нас в крови. Несмотря на все свои прогнозы, я не думал, что будет именно военная оккупация, не ожидал, что вооруженный спецназ РФ захватит в ночь на 27 февраля 2014 года Верховный Совет Крыма. Меня это шокировало.

К сожалению, пришлось пролить кровь, чтобы все в Украине поняли: россияне – никакие не братья. Еще сложнее было объяснить, что у нас, тюрков, гораздо больше общего с украинцами, нежели у украинцев с россиянами. Когда мы получили возможность изучать свою историю в архивах Хан Сарая, мы там через слово читали: Украина, Украина, Украина…

Когда в Киеве начался Евромайдан, я возил сюда ребят из Крыма, нас по 200–300 человек приезжало. Еще до кровавых расстрелов на Институтской говорил своим ребятам: "Война будет". Они сейчас часто вспоминают: "Ахтем-ага, никогда не забудем, когда мы возвращались из Киева, вы говорили, что все это войной закончится". А я эту угрозу от России всегда чувствовал, кожей ощущал, когда по улицам Крыма ходил. Каждый день видел, к чему ведут эти процессы.

– "Эти процессы"?

– Еще до войны было насаждение российского казачества, нетрадиционного для Крыма, искусственное нагнетание межнациональных и межрелигиозных настроений. Это в основном через политиков и церкви Московского патриархата насаждалось.

Очень тяжело было менять среди простых людей стереотипы по отношению к крымским татарам. В Советском Союзе, когда мы уже вернулись на родину, в Крым, столкнулись с тем, что эти предрассудки очень глубоко сидят в людях. Их целенаправленно насаждали еще со времен Российской империи, когда начались переписывание истории и ее трактовка с уклоном ненависти и враждебности по отношению к нашему народу. Но своим трудолюбием, толерантностью, европейскостью мы постепенно ломали эти стереотипы.

– Назовите три главных стереотипа по отношению к крымским татарам на постсоветском пространстве.

– Первый – что нас депортировали в 1944-м потому, что мы – "предатели". Второй – что крымские татары не могут претендовать на Крым как коренной народ. Третий – более современный стереотип – что крымские татары – мусульмане, а значит, изначально являются "исламской угрозой".

Когда в 1980-х мы начали из Средней Азии возвращаться в Крым, нас никто не ждал. На всем пространстве СССР именно на полуострове были самые дремучие и страшные стереотипы о крымских татарах. Крым был неким анклавом, куда с выходом на пенсию съезжались партийные бонзы, полуостров был пропитан советизмом. Мы возвращались и натыкались не просто на жесткое непонимание, а именно на враждебность и имперский шовинизм.

С простым народом было легче разговаривать. Мы им говорили: то, что вы живете в домах наших стариков, – нам это больно, но мы готовы строить себе новые дома. Ушли десятилетия, мы в подвалах жили, без воды и света, без дорог, но мы строили свои новые дома и заселили пустующие земли. И при этом не развязывали конфликтов. Мы всю свою борьбу против крымской власти вели, взаимоотношения с которой были очень тяжелыми и жесткими. Знаете почему? Потому что в нее специально подбирали пророссийски настроенных политиков, часть из которых уже здесь, в Киеве, ходит по телеканалам, лжет и манипулирует.

– Когда ваша семья после депортации вернулась в Крым?

– В 1979 году мои родители с четырьмя детьми прилетели из Узбекистана в Крым, в Алушту, где дом наших дедов. Но нам не разрешили осесть на родине, отцу дали 24 часа, чтобы с семьей покинуть полуостров. Мы переехали на Кубань, прожили там 10 лет, а после все равно вернулись в Крым в 1989-м.

– Если бы отец не подчинился и не покинул Крым за 24 часа, что было бы?

– Арестовали бы и на два года посадили за нарушение правил прописки. Там и тунеядство шили.

– А на Кубани в советские времена такой закон не действовал?

– Нет, хотя там были свои жесткие правила. Например, маму не прописывали два года. Отца прописали, но за взятку в 2 тысячи советских рублей.

– На что жила семья из четырех детей?

– Мы до этого прошли и приспособились к таким тяжелым условиям, что, вы не поверите, на Кубани было проще. Например, осенью был всеобщий сбор овощей. После этого официального сбора мы выезжали и собирали то, что осталось: помидоры, перец, баклажаны. А потом продавали на рынках. Так и жили.

– А устроить детей в школу тяжело было?

– К моменту, когда мы переехали, уже таких трудностей не было. В школу крымскотатарских детей брали, но отношение было не как ко всем. Например, в 16 лет мне для выдачи советского паспорта понадобилась отдельная процедура.

Никогда не забуду, как классная руководитель – очень человечная женщина, царствие ей небесное – плакала и извинялась передо мной, когда я в сердцах сказал: "Как брать первые места в районе, выигрывать олимпиады, я нормальный, а как паспорт получать, так в отдельном режиме?" В общем, я отказался получать паспорт по отдельной процедуре, вышел из класса и две недели не ходил в школу.

– Как вы сохранили язык в русскоязычной среде?

– Срабатывала внутренняя защита: мы пытались не ассимилироваться, не раствориться. Деды наши умудрялись закладывать в нас и передавать через поколения крымскотатарскую культуру. Песни, свадьбы, вечерние разговоры, сказки... В сохранении традиций огромную роль наши старики сыграли. Тогда же не было компьютеров и мобильных, вечером у дедушки с бабушкой сидишь, а они тебе что-то рассказывают на родном языке.

– Что делать рядовому гражданину Украины, чтобы выиграть войну и освободить Крым и Донбасс?

– Исполнять свой долг. Вы как журналист должны не просто информировать, но выделять главное и давать посыл. Очень много белого шума вокруг, много размывания. Я когда в камере сидел, смотрел их телеканал "Россия", он с утра до вечера мозг выносил. Но они себе поставили цель всем доказать: россияне будут ботву жрать, но выпускать ракеты и воевать не прекратят.

Нам до такого пропагандистского абсурда доходить не надо. Но нам надо сформулировать национальную идею, буквально: кто мы и чего хотим? Мы свои проблемы знаем, надо научиться их решать.