+5 Киев
Когда пришли россияне, они на следующий день заминировали Антоновский мост. А когда уходили, его взорвали. Почему этого не сделали украинские власти? Мне кажется, что было какое-то предательство
– Владимир Васильевич, добрый вечер!
– Добрый вечер.
– Мне очень приятно вас сегодня приветствовать. Думаю, что вы даже не задумывались когда-нибудь, какие экзамены для вас запланировала судьба. Впрочем, давайте начнем сначала. Вы были мэром Херсона шесть с половиной лет, да?
– Начиная с февраля 14-го года, где-то по декабрь 20-го.
– Да, шесть с половиной лет. Вы родились в Херсоне. Вы все в Херсоне знаете. Скажите, пожалуйста, вы понимали, что полномасштабное вторжение будет, или нет?
– Ну, если откровенно, то чувство войны присутствовало. Все понимали, что война будет. И не случайно были заявления руководителя соседнего государства о том, что все эти земли – юг и восток Украины – принадлежат россиянам. Поэтому чувство войны было, но понимания того, что они придут со всех сторон, у меня не было. Я считал, что они пойдут завоевывать территории Донбасса, Луганской области. Но что пойдут из Беларуси, пойдут из Крыма – это был неприятный момент: понимание того, что мы недооценили эти риски и недооценили наглость и алчность этих людей. Хотя, по большому счету, ничего нового нет. Мы знаем, что эти территории, которые [оккупировала] на сегодняшний день Российская Федерация, – это исключительно подкупом, убийствами завоевано, а не то, что было их исторически.
– Владимир Васильевич, вы были властью в Херсоне. Кто, как не вы, понимал, как все оно вокруг происходит? Скажите, почему так получилось, что враг так быстро оказался в Херсоне?
– На тот момент я не был властью. Я в тот момент был пенсионером уже больше года, поэтому мог наблюдать со стороны. И наблюдал, и гордился тем, что рапортуют руководители области, что созданная тероборона полностью всем обеспечена, ни в чем нужды никакой нет. Во главе каждого военного отделения стоят атошники с огромным боевым опытом, они учат людей, которые будут в случае необходимости защищать наше государство, наш город. А по факту произошло так, что у нас не только вооруженных сил не было, чтобы защищать город, а не было даже той теробороны, о которой так красиво рапортовали. И я буквально несколько дней назад вспоминал, что у нас накануне войны были большие учения, присутствовал верховный главнокомандующий президент Украины Владимир Зеленский. И ему военные рапортовали: "Господин верховный, здесь ни один враг не пройдет, у нас все заминировано, мы никого не пропустим, все под контролем". Действительно, Херсонская область – аграрная область, у нас огромное количество оросительных каналов, десятки мостов, которые можно было бы взорвать – и таким образом не допустить… Я уже молчу об Антоновском мосте, который через Днепр. Чтобы не допустить колонны бронетехники, которые пошли потом на Николаев, на Одессу. Но ничего не было сделано в этом направлении. Кстати, когда пришли россияне, они буквально на следующий день заминировали Антоновский мост. И потом, когда уходили, его взорвали. Потому что понимали, что эта переправа обеспечит переход украинских вооруженных сил на левую сторону Днепра. Они взорвали потом ГЭС, чтобы тоже не было переправы. Следующая переправа – в Запорожье, в 300 километрах. Почему не сделали украинские власти этого? Мне кажется, что было какое-то предательство.
– Предательство, судя по всему, огромное. Служба безопасности Украины этим занимается. И уже есть виноватые люди, которые непосредственно отвечали за защиту Херсона и херсонцев – и не сделали этого в угоду Российской Федерации. Это отдельный разговор. Скажите, пожалуйста, 24-го началась большая война. А когда враг был уже в Херсоне?
– Враг в Херсоне был только первого числа. Потому что им не был интересен на тот момент Херсон – они пошли по объездной прямо на Николаев. Потому что понимали, что нужно идти на Николаев. Я понимаю, что они надеялись захватить быстро Николаев, потом двигаться на Одессу, чтобы с одной стороны заходить с моря к Одессе, а потом – по суше. С двух сторон ударить, чтобы быстро захватить южную столицу страны.
– Какие настроения были в городе между 24 февраля и первым, когда они зашли в город?
– Понятно, что была определенная растерянность, потому что никто не ожидал, что город останется один на один с врагом. Потому что не было, по большому счету, никого из органов власти, кроме городского головы – нужно отдать ему должное. Но ни от руководителя областной администрации, ни от руководителя области не было сделано заявлений. Я не говорю, что нужно было их привязать за ноги, чтобы они сидели в своих кабинетах и ждали, пока придут русские. Но если ты власть в этом городе, в этой области, нужно было сделать некоторые заявления, что делать людям. Не было правоохранителей, не было прокуратуры, не было Службы безопасности Украины. Давайте говорить откровенно.
– Никого не было вообще?
– По городу никого не было. Единственные, кто были, – я отдаю должное этим ребятам – это патрульная полиция. Где-то еще 27-го, 28-го я встречал несколько автомобилей, которые двигались по городу. А потом эти ребята пришли и стали в ряды теробороны. Говорили: "Мы будем защищать город вместе с теробороной". А так, видимо, получили команду покинуть город, а приказ нужно выполнять. Я видел такие лозунги: "Служить и защищать". У меня всегда возникает вопрос: кому вы служите, кого вы защищаете? Точно не граждан.
– Владимир Васильевич, какие у вас лично были эмоции в этот промежуток времени?
– Только о своей стране и о своей семье. Что, кроме меня, никто, пожалуй, не пойдет защищать мою семью, мою родину. Я должен сам. Да, может, я стар. Мне на тот момент было 62 года. Но тем не менее я понимал, что надо защищать.
– Вы были известным проукраинским деятелем, вы были участником Майдана в Киеве. Шины жгли на Майдане, я помню!
– Они нашли эту историю и вспомнили мне очень хорошо. Я на своих ребрах почувствовал свою историю присутствия на Майдане.
– Все знали о вашей украинской позиции. И вы оставались. Вы понимали, что они зайдут в город в конце концов и будут с вами делать что-то плохое или нет?
– Откровенно говоря, что именно так будут делать, я не понимал. Я считал, что ничего не нарушал. Я живу в своем городе – почему я должен от кого-то убегать? Но вышло не так, как я думал.
– Первого они вошли в Херсон. Как это происходило?
– Зашли колонны техники, танки, люди в бронежилетах, с автоматами в руках… Я не знаю, как это происходило. Зашли танки.
– Весь мир видел, как херсонцы с голыми руками выходили против танков на демонстрации. То есть люди не хотели в основном, чтобы они зашли в Херсон?
– Я вообще удивляюсь: с чего они решили, что их ждут в Херсоне?
– Когда они впервые с вами встретились, как это было?
– Меня пригласили на встречу. Это было 18 апреля. На встречу с одним из бойцов теробороны. Он мне сказал, что есть интересная важная информация, которую нужно передать, как говорится, на "большую землю". Когда я пришел на эту встречу, на большой скорости подъехал автомобиль, выскочили вооруженные люди, забросили меня в багажник и увезли в областное управление полиции. Это была ловушка: меня заманили и потом повели на допрос. Почему-то они считали, что я каким-то образом возглавляю подполье в Херсоне. "Кто эти люди, которые в подполье? Где схроны оружия?" Такая у нас была первая встреча.
– Как они себя вели во время первой встречи?
– Как и во время второй, третьей. Агрессивно, эмоционально. Резиновой палкой обрабатывали, чтобы понимал, что не на чай пригласили.
– Били прямо?
– Да. Там всех били. Они не панькались ни с кем.
– Вам 62 года.
– Ну и что? Мне было 65 в тюрьме – и тоже били.
– А чего они от вас хотели?
– Сначала чтобы я сказал, где склады оружия, кто остался в подполье, кто эти люди. Потом, когда поняли, что я к этому никакого отношения не имею, хотели уже сотрудничества. Нужно было, чтобы я сделал заявление: "Херсонцы, признайте новую власть, давайте помогать, давайте понимать, что пришли нормальные люди. Мы натворили глупостей, а они нам помогают сейчас исправлять ситуацию". Они хотели, чтобы люди подчинились. Главное было, чтобы люди подчинились, не устраивали бунты, не проводили демонстрации. И им нужны были, будем говорить, определенные лидеры мнений, которые подтвердили бы, санкционировали, так сказать, то, что эта власть пришла действительно навсегда, что никуда не денется, надо ее уважать. Что для нас подарок судьбы.
– У вас не было мысли убежать тихонько?
– Убежать тихонько у меня не было мысли, по большому счету. Если бы они зашли, может, я бы поехал. Я уже понимал, что надо ждать Вооруженные силы, что силами теробороны не изменишь ситуацию. Но когда тероборону распускали, руководитель сказал: "Переходим на партизанскую работу". Не было команды уезжать, собираться в Николаеве или Одессе. Была команда, что расходимся и ждем команды по партизанской работе. Поэтому… Я человек ответственный – сидел и ждал приказов.
– Вам предлагали стать снова мэром Херсона?
– Мне предлагали даже губернаторский пост. Когда нашелся губернатор Сальдо, мне предлагали заместителей. Был такой чистый лист с названиями должностей. Предлагали конкретно: "Напиши свою фамилию, где ты себя видишь". Я говорю: "Я с вами не вижу ничего. Ни для себя, ни для своего города".
– Однажды, где-то в начале 2000-х годов, когда Сальдо был мэром Херсона, мой друг попросил встретиться с Сальдо. И мы встретились втроем. В Киеве был ресторан "Сантори" на Подоле. Сальдо на меня такое впечатление… От него было такое впечатление отвратительное! Мерзкий человек. Противный. Это так или нет? Мое впечатление совпадает с вашим?
– Ну, достаточно хорошо. Я ему как-то говорил: "Как вообще ты живешь в этом мире, если ты не выполнил ни одного своего обещания?" Вот у него есть такая глупая привычка: он очень многим обещает, но выполнять не собирается. Он говорит: "Что я там пообещал, что я не выполнил?" Говорю: "Может, ты кровью не расписывался, но обещаешь. Всегда что-то обещаешь, а выполнять не собираешься". Это такая у него привычка плохая. А так: насколько он противен или не противен… Он мне неинтересен.
– Он же мэром был перед вами.
– Он был мэром, затем он выиграл выборы в Верховную Раду. И в Верховной Раде он пытался делать все, чтобы в городе не были назначены [выборы]. Чтобы он контролировал и город, и у него был депутатский мандат. Когда были назначены выборы, он явился на выборы, проиграл мне. Это было в 2014 году, когда выбирали президента Порошенко, также были выборы в нашем городе. В 15-м году он также участвовал в выборах, также проиграл. Ну а в 2020-м я уже на выборы не пошел, потому что устал от этой работы, откровенно говоря. Ни за какие куличи я туда уже не собираюсь.
Каждый день как минимум три раза в день избивали. Утренняя поверка, вечерняя поверка, потом ты идешь на прогулку или с прогулки возвращаешься. И туда идешь – бьют, и назад идешь – бьют. Или в баню идешь – бьют, возвращаешься – снова бьют
– Сальдо был завербован россиянами раньше или они уже его обработали, когда зашли в Херсон?
– Думаю, что гораздо раньше. Более того, в свое время возникли даже какие-нибудь пленки, как ведут переговоры, по-моему, в Крыму, если не ошибаюсь, представители ФСБ с ним. Они были переданы в Службу безопасности Украины. Они проводили там какое-то расследование, но признали, что он не предатель, он не московская консерва. Хотя все криком кричали: обратите внимание на этого человека. На этого человека и других. К сожалению, они не реагировали.
– А много было московских консервов в Херсоне?
– Судя по тому, что столько людей уехало, немало.
– Ваш преемник – мэр Херсона Колыхаев, который был мэром во время начала полномасштабной агрессии, как его судьба сложилась, где он сейчас?
– Откровенно говоря, я не очень знаю. Подошел парень, который говорил, что он вроде бы с Игорем Викторовичем находился вместе в одной камере. Я попросил, чтобы он подошел и рассказал, где там Игорь Викторович, что с ним произошло. Но что-то он ко мне… "Уже два или три дня его ищу – не могу найти".
– То есть вы не знаете, где он?
– Нет. Где-то в Перми. Он сказал, что "мы в коридоре встретились". Говорит: "Мы с ним сидели в Перми". Но больше не могу найти этого человека.
– Что было дальше: когда вы были на допросах? Когда вас уже арестовали?
– Арестовали меня 18 апреля. Они просто арестовали меня, похитили, будем так говорить, привезли в тот подвал и держали в Херсоне до 2 мая. 2 мая нас – пять человек было из теробороны – отправили в Севастополь. И 4 мая из Севастополя самолетом отправили в Воронежскую область в Борисоглебское СИЗО, где мы пробыли пять месяцев.
– Сколько месяцев?
– Пять. Пять месяцев в СИЗО, а затем отправили в тюрьму.
– Как к вам относились в Севастополе и в Борисоглебске? Были ли пытки?
– Севастополь – это у них показательное заведение: туда постоянно приезжала Москалькова, там снимались видео, как они хорошо относятся к украинским военнопленным. Там действительно никаких притеснений мы не испытывали. Был большой телевизор, люди смотрели новости, смотрели кино, были настольные игры, играли в домино, шахматы, шашки, были книги, можно было читать. Там нормально кормили – там никаких проблем не было. Но это было только два дня. Через два дня нас увезли из Севастополя в Воронежскую область, в город Борисоглебск. Там, как в любом СИЗО, сначала "приемка", где пропускали через всех мальчиков с резиновыми палками. Ты идешь, тебя каждый бьет. Ну а потом каждый день как минимум три раза в день избивали. Утренняя поверка, вечерняя поверка, потом ты идешь на прогулку или с прогулки возвращаешься. И туда идешь – бьют, и назад идешь – бьют. Или в баню идешь – бьют, возвращаешься – снова бьют. Это было так вот. Такие вот у них были нормы общения со своими "украинскими братьями", как они называли нас.
– Били палками или кулаками?
– Всем. Обычно палками. Могли ногой под дых дать. У каждого была палка – и они таким образом развлекались.
– Слушайте, человеку 62 года! И так били, как всех?
– Слушайте, они еще говорили, что они к нам очень снисходительно относятся, потому что мы такие негодяи! И вообще украинцы – негодяи. Потому что их ребята в плену – там над ними издеваются, им, извините, в жопу закачивают монтажную пену, а потом их еще и кастрируют. Их ребята возвращаются из плена – потом лезут в петлю, потому что это не жизнь кастрированным. А они нас еще просто жалеют. А мы убиваем в Украине их пленных. На таких баснях они воспитаны.
– Вас вызывали на допросы какие-нибудь уважаемые чины в Федеральной службе безопасности России?
– Мне кажется, что все, кто со мной общался, – уважаемые чины. В Севастополе, например полковник. Затем также высокий чин. Даже потом приезжали пообщаться из Москвы. Я считаю, что очень высокий чин был. Понятно, что они не в форме были. Но, судя по внешнему виду, судя по определенному интеллекту… Там с интеллектом очень большая проблема.
– Даже в ФСБ среди полковников?
– Даже там.
– Они зомбированы или просто отбывали номер? Как вы думаете?
– Я считаю, что не так много дураков на уровне офицеров высокого звена. Они просто понимают, что таковы правила игры. Хочешь жить нормально – играй по правилам. Потому что мы видим, что происходит в России. Авторитетов нет. Только косо посмотрел или что-то не так говорил, подумал – будешь рядом с нами.
– Вы уже в плену. Вы уже не мэр давно. Что от вас они хотели?
– Сотрудничества. Они хотели просто, чтобы люди, которые… Будем так говорить: "Видите, он выступал за Украину, а теперь он осознал, понял, что был неправ. Он кается и говорит: "Давайте признаем власть и давайте совместно с братьями нашими исправлять те ошибки, которые мы совершили в 2014 году во время Майдана. Помните? Когда были Ющенко и Янукович. Это были ошибки: здесь мы все ошиблись. Давайте покаемся – и будем сотрудничать".
– А что они вам предлагали за то, будь вы готовы с ними сотрудничать?
– Должность. А там уже работай, реализуй себя.
– Когда вы там сидели, у вас были какие-то возможности узнать правду о том, что происходит на фронте?
– Нет. Никакой информации у нас не было. Начиная с 17 апреля никакой информации. Единственное, что два дня мы были в Севастополе. Это были их российские новости. Но когда я услышал по этим российским новостям, что вроде бы папа римский сказал: "А что надо было россиянам делать, когда вот эти, извините, шавки НАТО пришли к их воротам? Понятно, что они должны были только идти и защищать свои интересы". Мне трудно себе представить, чтобы папа римский сказал такие слова. Но они искренне верили, что у них есть поддержка почти всего мира, что папа римский поддерживал Россию в этой войне.
– Минуты отчаяния у вас были? Было ощущение, что уже вся Украина захвачена или они в Киеве?
– Нет. Откровенно говорю, что у меня такого ощущения не было. Я абсолютно был уверен, что украинцы не позволят сильно зайти на территорию. В первые дни, разумеется, было тяжело: когда они тем нахрапом пошли, когда погибло огромное количество наших ребят. Как бы ни готовились – тем не менее было определенное отчаяние. Потому что, может быть, недостаточно готовы были, может быть, недостаточно осведомлены. Да и по такому счету, надо говорить откровенно, не такое большое количество у нас профессиональных воинов было. Силы ССО – то более-менее нормальные. А по контракту – они как война, то увольняются. Когда войны нет, более-менее хорошие. И это было. Поэтому отчаяние было. Но вера была. Вера в то, что украинцы будут защищать свою землю – они не пропустят врага.
– Как вы узнали о том, что Херсон освободили?
– Я был убежден, что Херсон освобожден. Но однажды на очередном допросе я спросил: "Херсон чей?" Мне шепнули, что украинский. Область – нет, а Херсон – украинский. Я не сомневался, что это так. Но просто подтверждение этих слов – это было счастье. Это было счастье.
– Более трех лет в плену российском: со всеми пытками, издевательствами, со всем этим адом. Вы плакали хоть раз?
– Знаете, я человек не сентиментальный. Я плакал, когда вернулся. Там я, наверное, не плакал, а вот когда вернулся... Каждый день в 9.00, когда страна чествует погибших героев, у меня слезы на глазах. Когда я услышал украинские песни… Вот Вакарчук помогал мне выдержать. Я не помню слова его песен. Я, кстати, ко всем ребятам приставал. Говорю: "Кто помнит песни Славика?" Немного таких было. Но где-то напевал сам себе – и это помогало. Вообще, украинские песни… Мы время от времени прямо в камере сами пели украинские песни. И вдохновляло то, что нужно вернуться к родным. Ибо столько сделано ошибок в свое время… Я всегда считал себя положительным человеком. Я считал, что я хороший отец, хороший сын, хороший муж, хороший дедушка. А когда сидел в том плену, я думаю: "Да нет, я, должно быть, плохой и отец, и дедушка, и сын". Потому что я в некоторой степени откупался. Говорил: "На тебе какой-то подарочек, но не трогай меня, потому что я устал". Мне стыдно было вспоминать, когда прибегали внуки, говорили: "Дедушка, давай посмотрим какой-то мультфильм или кино". А я говорил: "Я так устал... Идите гуляйте, не мешайте мне отдыхать". Вот такой стыд! Ты думаешь: ничего лучше быть не может, когда рядом твои родные, когда ты говоришь им слова своей любви. Поэтому жизненные приоритеты кардинально изменились. Ты понимаешь, что нет ничего важнее твоей семьи, твоего города, твоей страны. Я сейчас вспоминал и ребятам приводил пример, что однажды мне Николай Томенко подарил ежегодник, который он выпустил к 200-летию Тараса Григорьевича. И там на каждой странице были маленькие рисуночки, которые рисовал Тарас Григорьевич, его стишки. И ты пишешь там дела, которые ты запланировал сделать. И буквально на ленте было написано такое: "А что я сегодня сделал для Украины?" Мы всегда думали, что сделали для нас. А теперь понимаем, что нужно делать для своего государства. Ибо, если мы не сделаем, никто не придет и нам не поможет.
– Вы сидели все время в Борисоглебске или куда-то вас переместили еще?
– После Борисоглебска нас переместили во Владимирскую область. 1 октября 2022 года. Это Ковровский район Владимирской области, село Щепакино. Колония. Там три корпуса были для наших пленных.
– Какие там условия были, как вы жили и чем вы занимались?
– Откровенно говоря, условия были полегче. Меньше избивали. Буквально на второй или третий день, когда нас привезли, нас вывели в этот внутренний дворик. Я не помню, по каким причинам. И один из оперативников или вертухаев говорит: "У нас в стране почти каждая семья пострадала от этой войны. Мы должны вас ненавидеть и убивать. Но мы же, видите, вас не убиваем, а просто воспитываем". Я думаю: если в октябре 2022-го у них каждая семья пострадала, то я горжусь нашими Вооруженными силами. У них нет понимания, что они пришли убивать. Им рассказывают, что мы готовили нападение, что они просто на опережение, что мы фашисты, что мы заставляем украинское население прятаться по домам, а они хотят выходить и с хлебом-солью встречать российских воинов. И многие в это искренне верят, что у нас по улицам бегают какие-то "правосеки", "азовцы", "айдаровцы" и просто расстреливают гражданское население.
– Сколько вы сбросили килограммов во время плена?
– 25. Это мало… Ребята были по 120, а сейчас – 60 кг. Это просто ужас!
Еще две недели назад я был уверен, что в этом году война обязательно закончится. Когда я здесь уже две недели, у меня такой веры и уверенности нет
– Чем кормили?
– Я всегда говорил, что если будет кастинг на фильмы о Второй мировой, о концлагере, то мы вне конкурса. На массовку можно нас спокойно брать. Ну чтобы вы представляли себе, чем кормили. И это подтвердит всякий, кто находился в этой больнице. Я рассказываю об этом как-то смешно, тогда было не смешно. Когда мы попали туда, нам дней восемь вообще хлеба не давали. А еды – несколько ложек какой-то… Это как супчик. И несколько столовых ложек какого-то сухого картофеля, разбавленного водой. Вот так кормили. Желудок прилипал к позвоночнику. А потом уже начали хлеб давать. За счет хлеба мы только выживали. А так... Утром немного кашки. Какая-то водичка мутненькая. Мне повезло, я был чемпионом: в этой водичке я нашел несколько зернышек перловой каши. Мне все завидовали. А на второе – картошку когда чистят, эти очистки сваренные нам давали. С июня прошлого года качество пищи значительно улучшилось. Где-то, может быть, месяц-другой. Потому что они увидели, в каком состоянии нас отдают в Украину. Это был ужас. Начали даже взвешивать. Взвешивали, по-моему, раза два – потом бросили. Ибо или ты должен кормить этих людей, а взвешивать и не кормить – это пустая трата времени.
– А чем вы занимались все время?
– Режим. Проснулись – проверка. Завтрак – затем проверка. Потом вышли на улицу, там где-то прогулялись 10–15 минут: в зависимости от настроения. Затем обед, ужин. Затем проверка. А в промежутке давали книги. Книги такие: или советская власть, или классики российские. И все время разрывается радио. Это передачи, какие мы фашисты, какие мы нацисты, как мы уничтожаем свою страну, как мы издеваемся над своими людьми. Майдан 2014-го – за американские деньги. И религиозная передача, телеканал "Спас", если не ошибаюсь, "Украина, которую мы любим" – о предателях, приближенных к Российской Федерации.
– Какие книги вы прочли, вы помните?
– У меня проблемы со зрением. Выпросил, наконец, Библию. Там был батюшка, принес мне Библию, но был очень мелкий шрифт. Мне ребята читали Библию. Знаете, это было приятно. А так – те книги, которые там есть… По большому счету очень много книг, которые попадали в камеру, я еще в детстве прочитал. Мне было не очень интересно.
– Если у кого-то из ребят или, может быть, у вас возникали проблемы со здоровьем, как они решались? Решались ли они вообще?
– Я буквально несколько дней назад рассказывал, как у нас у сокамерника было подозрение на аппендицит. Ему очень плохо было около недели: у него температура была за 40. Он не слезал с унитаза, огромные боли в желудке были, именно с правой стороны внизу. Мы сказали, что подозрение на аппендицит. Врач посмотрел, понял, что нужно что-то делать, – и его отправили в госпиталь. Через три недели он вернулся из этого госпиталя еще хуже, чем был, еще и избитым. Ему там отбили почки… Вернули с черными ногами. Значит, единственное, что было – они провели ему обследование. Сказали, что у него аппендицита нет, но что-то у него там гниет в желудке. Когда он приедет домой в Украину, пусть врачи посмотрят и помогают ему там решить эту проблему. Так вот съездил человек на госпиталь. И похудел на четыре или пять килограммов.
– У вас возникали какие-то проблемы после очередного избиения?
– У меня только давление. У меня никогда не было повышенного давления – там бывало так, что 180–190. Давали таблетки. Давали таблетки, потому что взрывается голова. Но достаточно редко: когда у них была возможность или желание помочь лекарственными средствами. Это не было системой.
– Как вы понимали свою дальнейшую судьбу? О чем вы думали?
– Главное задание было – оттуда выйти. Все, что будет потом, – это будет потом. Но уверенности в том, что выйдешь, не было никакой. Мне еще в Херсоне пообещали, что "после того, что ты там натворил, что ты наговорил и все такое, ты из тюрьмы не выйдешь никогда, ты там и умрешь". И на одном из допросов я даже спросил следователя… Действительно было плохо… "Если, не дай бог, такое случится, существует обмен телами?" Он говорит: "Никто не отменял – поменяют телами". Так что в некоторой степени то, что тебя отправляют домой, где похоронят, уже вдохновляло. Чтобы не бросили там.
– Впрочем, у вас был шанс выйти по обмену, но вы отказались от него. Почему?
– Там была ситуация совершенно понятная: физическое состояние у человека было почти критическое. Поэтому обычная реакция. Я рассказывал, что у нас тоже была ситуация. 20 числа нас в первый раз вывели на обмен. Заселили четыре человека в другую камеру, переодели, заставили написать заявление, что у нас нет никаких вопросов к Российской Федерации, что мы здесь три с половиной года самостоятельно, по собственному желанию отдыхали у них, кормились. Что нам просто повезло. И 21 числа нас снова разбросали по камерам, снова одели в эту лагерную робу. Говорят: "Украина вас не желает принимать". А нас в этот раз было четверо. И один из четырех парней был молодой мальчик – до 30 лет. Ему очень нужен был этот обмен, очень нужно было попасть в Украину, потому что он болен. Ну, он едва говорит. Его нужно было вытаскивать оттуда. К сожалению, когда нас уже вдвоем вывели с Дмитрием Хилюком, 23 числа бросили в автомобиль и отправили в Москву на аэродром, там этого мальчика не было. И вот если бы мне еще 23-го сказали: "Готов поменяться?" – поверьте, я бы поменялся. Потому что я понимаю, что у него есть еще шанс восстановиться. Возможно, есть шанс восстановиться. А через месяц, два, три, возможно, такого шанса не будет. Поэтому я прямо сейчас призываю власть… Нас опрашивали: " С кем находились в плену, какое физическое состояние?" Поэтому я специально обращал внимание на таких людей и просил: если есть возможность, вытаскивайте их в первую очередь. Другие, более или менее здоровые, подождут, они поймут. Вытаскивайте больных! Я, кстати, этим "братьям" в кавычках говорил: "Вот вы заявляете, что вы такие суровые, а в мирной жизни такие милосердные... Что же вы делаете, "милосердные"? Чего вы не отпускаете людей, которые вами же искалечены? Отпустите их, оставьте их в покое!" Нет, они их содержат в тюрьмах в заложниках, они этим спекулируют.
– Вы упомянули Дмитрия Хилюка. Он в свое время работал в интернет-издании "ГОРДОН". Вы с ним сидели вместе?
– Нет, мы с Дмитрием познакомились буквально в последние дни нашего сидения. Мы просто возвращались вместе. Но сейчас он здесь рядом. Я ему обязательно передам от вас привет.
– Передайте привет. Мы списывались, передайте еще раз привет. Спасибо. Что это за история, когда у вас пытался взять интервью российский пропагандист?
– Ванечка?
– Да.
– Ну, Ванечку привезли специально. Они считали, что я буду говорить, обращаться к херсонцам: "Признайте новую власть"... Поэтому они привезли своего Ванечку.
– Это было в Херсоне?
– Это было в Херсоне, да. И они обрабатывали меня... И говорили, что надо говорить. Ну что-то не получилось у нас с ним интервью. И я раза два-три с ним общался. Однажды – во дворике областного управления полиции, а другой раз меня вывозили на "вечный огонь" – и Ванечка мне показывал, что там какая-то табличка такая бронзовая: спасибо российским солдатам за освобождение города Херсона. Говорит: "Видите, вы же сами написали, что российские солдаты город Херсон освободили". Я говорю: "Так что, там не было ни украинцев, ни грузин, ни татар, ни армян – только россияне?" "Вы сами написали", – для него это аргумент. "Видите, вот мы красное знамя повесили. Как у нас 9 мая, то постоянно красные флаги, флаги победы. И никто этого не скрывает, никто не мешает выйти с флагом победы 9 мая, никого не задерживали. Но вы рассказываете, что мы уничтожаем эти памятники, а мы, наоборот, их перехораниваем. У нас 9 мая – вы говорите, что "мы не празднуем", а у нас государственный праздник 9 мая". Вообще откровенная ложь была. Они мне даже говорили: "Мы тебя отвезем к Соловьеву на передачу". Потом посмотрели – пожалуй, я не фотогеничен – к Соловьеву они меня не повезли.
– Что сегодня вы думаете о России и россиянах?
– Ничего нового. Помните, Путин написал статью, что украинские земли – это исключительно российское достояние и что их случайно "отрубил" Ленин, Сталин.
– Перед войной полномасштабной.
– Я еще был городским головой и ждал ответа руководителей государства: что они скажут, что они будут отвечать на такие заявления. Ответа не последовало. И я подготовил обращение по поводу этих заявлений и внес в сессионный зал, попросил депутатский корпус поддержать. Я думаю, что это можно найти в интернете. Интересное заявление. И депутаты поддержали: и по Путину, и по России. И они нашли это заявление, говорили: "Ты такого наговорил, что теперь всю жизнь будешь отвечать". Три с половиной года отвечал.
– Как вам кажется, когда и как закончится эта проклятая война?
– Еще две недели назад я был уверен, что в этом году война обязательно закончится. Когда я здесь уже две недели, у меня нет такой веры и уверенности. Я вижу, что та оптимистичная картинка, то, что рисовал себе, сидя в колонии – оно, к сожалению, не совсем совпадает с реальностью сегодняшнего дня. Потому я не могу сейчас оценивать. Я мало все же на свободе. Мне нужно разобраться с происходящим. Потому что информации действительно много, но насколько она правильная, у меня есть сомнения. Но я надеюсь, что весь мир понимает, что войну нужно прекращать. Но я повторяю: мы сидели в этом плену и очень много разговаривали: когда все закончится, как оно закончится, какие нужно принять меры, чтобы оно закончилось. И практически все ребята говорят, что "нас на территории менять не надо, мы не согласны. Мы согласны, мы готовы еще отсидеть. Но на территории мы менять не согласны".
– Как вы узнали о том, что вас будут менять, что вы в конце концов вернетесь на Родину? Какие эмоции были?
– Вывели, отвезли в аэропорт. Но у нас были такие примеры, что людей уже привозили на обмен, а потом их там не забирали и отправляли в другой лагерь. Я не хочу называть, чтобы не травмировать родственников. Могу называть имя: Костя, например, был из доехавших до границы, а потом его отправили в другой лагерь, потому что там накладки какие-то были. В другом лагере сделали "приемку" – так он после этой "приемки" под капельницей или восемь, или девять дней лежал. Затем он полгода отсидел в том лагере, а затем его снова вернули. Потому пока не ступил на родную землю...
– А как вас везли? Самолетом откуда? Из Воронежа?
– Нет. Нас из Владимира машиной привезли в Москву, там мы сидели, пока всех заберут. Посадили в самолет, привезли в Гомельскую область самолетом – и там уже на границе с Украиной нас передали.
– То есть вы еще в Москве побывали?
– Да, столица их, матушка. Мы не были готовы к такой встрече. Мы бы приготовили какие-то сюрпризы, но не были готовы. Но самое главное – что вернулись домой.
– Когда вы оказались уже на Родине, вы помните свои эмоции?
– Эмоции эти, я думаю, даже словами не смогу передать. Когда мы пересекли границу Украины, буквально с первого метра нас там ждали украинцы с флагами, с лозунгами. "Родненькие, мы очень рады! Мы счастливы, что вы вернулись!" И вот весь путь, начиная от границы, в Чернигов – на всем этом пути стояли люди и нас приветствовали. Честно, я настолько поражен этим, оно настолько вдохновляет! И куда те болячки подевались? Ты вроде бы на крыльях! Ты понимаешь, что ты попал домой, тебя там любят, тебя уважают. Это чувство любви – оно просто передавалось от этих людей. Я благодарю. Я, кстати, приехал в Чернигов, общался с Владиславом Атрошенко, бывшим мэром Чернигова. Говорю: "Влад, большую благодарность этим людям передавайте. Для нас, знаете, это лучшее лекарство. Мы восстановимся. Мы понимаем, что нас любят, нас ценят и уважают". Это очень важно.
– Вы в Херсоне уже побывали или еще нет?
– Пока врачи не отпускают. Я думаю, что долго они меня здесь не удержат.
– Много жалоб на здоровье у вас? Что врачи говорят вообще, что с состоянием здоровья?
– Все будет хорошо. Понятно, что есть разные болячки, но это некритично. Восстановимся. Отношение – семейное. Я благодарю за такое беспокойство.
Давайте помогать максимально вытаскивать ребят из плена, потому что они в этом действительно нуждаются.
– 65 лет, а жизнь только начинается – правда?
– Да! Эти три с половиной года своей жизни я не хочу даже вспоминать, потому что это ужас. Нельзя жить в стрессе. Надо жить в хорошем настроении, нужно жить будущим. Все победим.
– Что вы будете делать, чем вы будете заниматься в следующей своей жизни, после 65 лет?
– На границе нас встречала Ирина Верещук… Я говорю: "Ирина, я для себя вижу такую задачу: помогать встречать больных. Я понимаю, что это работа, которая нуждается в тишине. Нельзя публично это делать. Но если есть потребность во мне, на общественных началах я готов приобщаться и помогать максимально". Вести этот вопрос, где быть задействованным в этом процессе. Я надеюсь, что так и будет. Если я нужен – буду здесь. Если нет – я буду возвращаться в Херсон, там очень много работы. Нужно и восстанавливать, и защищать город. Я не знаю, в каком качестве меня там примут. Но надеюсь, что у меня там всегда работа найдется.
– Владимир Васильевич, я хочу поблагодарить там за то, что вы остались украинцем, за то, что не стали предателем. За то, что выдержали.
– Я не знаю почему… Возможно, потому, что я самый старший в компании наших пленных, ко мне такое внимание. Но поверьте: все ребята также выдерживали и все ребята так же чувствуют себя и вели себя абсолютно достойно. Да, были всякие случаи. Были те, кто решил остаться. Но их – единицы. Как и в каждой семье, есть свой, извините, урод. Они выбрали свой путь…
– Я хочу вас поблагодарить за то, что вы выдержали эти пытки, издевательства. Что вы остались человеком неозлобленным, кстати. Многие на вашем месте уже бы такое говорили о россиянах, о России! Смотрите, а вы какой-то настоящий украинец: незлобный, душевный, честный, искренний. Я хочу, чтобы у вас все сложилось хорошо. После 65 с половиной лет, вы сказали, вторая жизнь начинается. Кто бы мог такое загадать когда-нибудь, правда?
– Знаете, какая-то у меня жизнь очень интересная. Если так подытожить, то очень интересная. Но я бы не хотел кому-нибудь пожелать такую жизнь. Спасибо вам на добром слове, спасибо большое. И спасибо за эфир. Я надеюсь, что... Я хочу поблагодарить, в том числе использовать возможность, всех украинцев, которые переживали и продолжают переживать, которые находятся в плену. И давайте помогать максимально вытаскивать этих ребят, потому что они в этом действительно нуждаются.
– Я вас благодарю еще раз, Владимир Васильевич. Слава Украине!
– Героям слава!
