-4 Киев
13 января 1943 г., среда
Сколько дней нам еще считать до освобождения? Сегодня четыреста восемьдесят два дня оккупации. А город живет по-прежнему. Кто голодает, а кто гуляет без конца. Спекулянты, самогонщики, полиция, немцы гуляют, все потому, "что все равно пропадать!" Благо праздники один за другим. "Новый" новый год и "старый" новый год, два Рождества, Крещение и т.д., и т.п. Да отчего и не гулять? Деньги есть. За деньги можно достать все что угодно. Научились гнать из маляса хороший самогон без запаха. Подол, Кожемяцкая, Гончарная, Олеговка, Мирная – какие немцы посмеют туда сунуться? Там современные капиталисты. У них деньги и покой.
Полиция и немцы у них на откупе. И откупы немалые. Денег там много. Вот, к примеру: покупают в воскресенье корову или лошадь. Платят за нее 20 тысяч. Забьют, порежут на части, продадут за 50 тысяч, и еще и мяса себе хватит. На базаре мясо 200 р. килограмм. Вот и все. Сколько простым смертным нужно работать за 30 тысяч? Ровно три года, да и то не всем. Другим – лет шесть. А им? За день 30 тысяч. Отчего же не жить? "Город голодает? Глупости какие! Нам же нужно жить!" – говорят они. И разве такие люди не откупятся от любой власти? От любой полиции?
А рядом черные от голода, грязи и холода люди. У меня все время перед глазами толпа лиц научных работников и других людей, стоящих в очереди за бесплатным обедом в комитете взаимопомощи или в Доме ученых. Встречала Шишкина. Он просто страшный. Черный и высохший. И еще хочет по-прежнему шутить.
– Мы еще живем! – вскрикивает он. А лицо и оборванная худая фигура говорит:
– Мы уже мертвы.
Да, наши люди черные и мертвые рядом с розовыми, откормленными немцами. Они вообще здоровее нас, тех, кто на оккупированных землях. Говорят, что у них нет ни туберкулеза, ни венерических болезней.
Потом я пошла дальше и набрела на немецкое отделение (значит, неправда, что у них нет туберкулеза!)
Вчера ходила я в тубинститут на Отрадную улицу. Нужно принимать какие-то меры, а то действительно не доживу до освобождения. Такие путешествия трудны теперь. Трамваев словно и не было никогда. Мороз вчера был 18 градусов. Солнце и безоблачное небо. Губы и ресницы слипались, а снег под ногами трещал. И было больно смотреть на слепящий снег. Слава богу, его уже выпало достаточно. А то погибли бы хлеба.
Народа теперь на улицах мало. И езды никакой. Как в селе, ни одной живой души. И тишина такая! Вспоминаются слова Жионо, что крик жаворонка кажется чудовищным. Так вот собственные шаги грохочут в этой звенящей тишине. Из-за отсутствия людей попала раньше всего в детское отделение. Жалкое зрелище. Выбитые окна, местами забитые диктом, а местами зияющие пустыми рамами. И никого вокруг. Внутри растерянные санитарки сказали мне, что я не туда попала.
Потом я пошла дальше и набрела на немецкое отделение (значит, неправда, что у них нет туберкулеза!). И лишь в третий раз попала в самый институт. Вокруг тишина и снег, огромными космами висящий на ветках деревьев. И скамья под толстым слоем снега. Внутри института чистота и тишина. И тоже нигде никого вокруг. И от этой морозной тишины и снега, и от того, что не чувствуется жизни вокруг, как-то особенно ощутимо представились мне больные умирающие от туберкулеза. Ужасная болезнь! Особенно теперь. Я ушла, ничего не добившись. Не оказалось начальства. И снова прошла одна среди безлюдных белых улиц. Мы живем теперь в мертвом городе.
Сегодня пасмурно и снова пошел снег. Может быть, потеплеет.
Предыдущая запись в дневнике – от 12 января.
О личности автора мемуаров об оккупации Киева – Ирины Хорошуновой – и том, как сложилась ее жизнь после войны, а также о судьбе самого дневника читайте в расследованиях издания "ГОРДОН". Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте "Дневник киевлянки".
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.
