Из мемуаров Каретниковой: У художника Фалька не было никакого заработка. Было запрещено давать ему работу. Любую G

Мастерская Фалька была под самой крышей дома, недалеко от Музея изобразительных искусств – большая мансарда со стеклянным потолком, покрытым многолетней пылью. В этом доме были и другие мастерские; на двери друга Фалька, художника Kуприна, было написано: "С 2-х до 4-х не беспокоить. Я отдыхаю".

"A Фальк никогда не отдыхает", – сказал художник Митурич, который привел сюда нас – двух музейных кураторов и коллекционера из Риги. "Может, он купит что-то", – шепнул мне Митурич. У Фалька не было никакого заработка, заказывать ему театральные декорации и костюмы было запрещено, и вообще было запрещено давать ему работу. Любую.

Двeрь открыла Ангелина – худенькая, в рабочем халате, жена художника. А он сам стоял за мольбертом – в потертой рваной куртке, явно нездоровый, большой, старый, похожий на библейского старца.

Фальк положил кисть и, кивнув на приветствие, опустился в кресло. Так вот он какой. Я знала его внешность по нескольким его автопортретам и каким-то фотографиям – вот что от него осталось. Жизнь перекочевала в его картины.

"Какой сегодня серый день", – Ангелина вздохнула. "Здесь светло от Фальковских картин", – сказал Митурич и смутился. Но это было именно так. Картины Фалька, развешанные по стенам, казалось, излучали свет и воздух. "Oригинальный портрет", – сказал рижанин, указав на один из портретов, который был весь как бы слеплен из краски. Toлстые, мерцающие, рембрандтовские мазки, но только здесь они были веселые, розовые.

Мы рассматривали картины. Рижанин отметил, что работы Фалька совсем не похожи на Шагала. "Конечно нет, – сказала Ангелина. – Их интересуют совершенно разные вещи. Роберт называет русские картины Шагала "местечковыми сказками".

Пока мы разговаривали, Фальк сидел в кресле и отрешенно молчал. Казалось, он существует в другом измерении, где нет ничего, кроме холста и красок. Через много лет, когда Ангелина писала свои воспоминания о нем, она рассказала, как он пригласил ее к себе в мастерскую и угостил чаем, а сам чая не пил. Когда она спросила у него, почему он не пьет, он ответил простодушно, что у него только одна чашка.

"Это Раиса Идельсон", – сказала я, указав на портрет, и процитировала ее строчку: "Туман теней крадется из оврагов…" Фальк оживился: "Она была самой красивой женщиной", – сказал он. "И самой красивой из твоих четырех жен", – сказала Ангелина. "А сейчас пора есть", – добавила она и поднесла Фальку алюминиевую мисочку с манной кашей. Он съел несколько ложек. Нам пора было уходить. Рижанин ничего не купил.

Меньше чем через год Фальк умер. На его панихиде было очень много народа. Лучше всех говорил Эренбург (Илья Эренбург – русский прозаик, поэт, публицист и общественный деятель. – "ГОРДОН"): "Kогда человек умирает, ему говорят прощальноe "прости" как "прощай". Но сейчас я хочу сказать "прости" как "прости". Прости всех нас, что мы не сумели сделать твою жизнь более легкой. Через какое-то время, и я уверен, очень скоро, твои картины станут украшением русских музеев!"