Киевлянка Хорошунова в дневнике 1941 года: По городу висят плакаты с информацией, что война окончена, а Красная Армия погибла G

27 октября 1941 г., понедельник

25-го вечером по радио немцы объявили, что взят Харьков. Бои идут в 60 километрах от Москвы. Ленинград упорно держится. Ужасно сознание, что такие замечательные русские города в такой опасности. В украинской газете сообщается, что якобы устранен от командования Ворошилов, что смещен Тимошенко, а оборона Москвы поручена Жукову. И еще, что, кроме Харькова, взят еще крупный железнодорожный центр – Белгород.

По городу везде висят плакаты о том, что для "местного населения" (так мы теперь называемся) война уже окончена, а что Красная Армия уже погибла. Не рано ли хоронят ее немцы? Почему же, если они так сильны, не могут взять Ленинград и Москву? И не свидетельствует ли эта все усиливающаяся пропаганда о том, что наши собирают силы, а немцы выдыхаются? И кто знает, быть может, тот удар, который заставит немцев остановиться и покатиться назад, быть может, этот удар уже недалеко.

Ларек "Союзпечати" на Подоле, вдалеке видна Андреевская церковь. Киевлянам раздаются флажки с нацистской символикой. Фото: borisfen70.livejournal.com

Но нам трудно, ох, как трудно что-либо предугадать. Вокруг внешне чересчур спокойно. Никто над нами не летает, никто не стреляет, никто не бомбит. Но лучше бы бомбили, да были мы с нашими. Если же попробовать на какое-то мгновение абстрагироваться от чувства отчаяния, то обнаруживается, что жизнь идет, идет и укладывается в какие-то рамки, для кого приемлемые, для кого нет.

Заняты все целые дни, и все очень устают. Кто не числится работающим, занимается поисками питания. Татьяна целый день, с утра до позднего вечера, варит еду. Потому что варится только похлебка. Хлеба нет. И варится все на щепках, краденых с остатков каких-то заборов. Варится все в комнатах, и едкий запах и духота разъедают глаза и мозги. Дитя нечем кормить. Оно, бедное, тоже всегда хочет есть и плачет.

Леля все делает попытки добыть еду. Вчера несколько часов стояла в очереди за томатом. Увы, это ничему не помогает. В магазинах продаются только соль и томат. Нюся и Галка уже по-настоящему голодают. Нюся вчера ходила в Виту за Пирогово менять. Она быстро сходила, вернулась вчера же и принесла на себе больше пуда картошки и кусок кислого крестьянского хлеба.

Пирогово сожжено. Там восемьдесят процентов села сгорело, а в остальном нет ни одной целой хаты. Все разбито и разрушено. У них нечего менять. И только где-то в Вите Нюсе удалось выменять детскую шубку на картошку. Покалечила себе ноги. Ведь обуви ни у кого из нас нет. А у Лели после похода в Вишенки на ногах рожистое воспаление.

9 часов вечера. Сегодня снова ходила за ордером на магазин в жилуправу. Она в четвертый раз переехала: с Андреевского спуска на Обсерваторную, оттуда на Новопавловскую, а теперь уже на Житомирскую. Уже входят в нее без пропусков, поэтому там очереди и давка, как за хлебом. Хотя было объявлено, что прекращена выдача ордеров на какие-либо квартиры, их все равно выдают (в Киеве много пустых квартир). Председатель жилуправы снова новый.

Немецкий офицер дарит украинской девочке портрет Гитлера. Киев, осень 1941 года. Фото: borisfen70.livejournal.com

Церковные дела делаются без очереди, и священники идут беспрепятственно раньше всех. Потом снова мне пришлось быть свидетелем страшного зрелища. Снова шли евреи. Они двигались ужасающе медленно. Так могут двигаться только тени. Посередине четыре человека несли на одеяле молодую женщину с тупым, отсутствующим выражением лица. Ее безжизненное тело обвисало в одеяле. Оно покачивалось от ходьбы, а черные волосы растрепались и высыпались над одеялом. За ними двое несли девушку без ног. Потом шли мужчины, старики, дети.

Страшная картина. Такое выражение лиц мне пришлось видеть лишь во время коллективизации в 1933 году у распухших, умирающих от голода людей. Как тени, шли они медленно, с нездешним выражением бледных, бескровных лиц. Многие из них потупили глаза, а некоторые смотрели куда-то, поверх тех, кто стоял на тротуарах в молчании.

Что думали они, идя в это собственное погребальное шествие на Лукьяновскую голгофу? Их глаза стоят передо мною. И всегда будут стоять, как всегда останется в ушах грубый окрик полицейского: "Не останавливаться, не смотреть!". 

А мы продолжаем жить. Пришли из Вишенек Любовь Васильевна и Надежда Васильевна. Они даром ходили. Картошка вся выкопана, больше нечего копать. То, что они с Лелей накопали в прошлый раз, все украли. Картошки нет. Такое наше интеллигентское счастье. Голод.

Одна есть радость у нас. Нашлась Нюсина семья. Старики пешком прошли около шестисот километров — от Каменца до Полтавщины. Там нашли своих, но вместе с ними застряли в окружении в селе Новый Иржавец.

Выгоревший остов универмага на углу улиц Энгельса (сейчас Лютеранская) и Крещатика. Фото: borisfen70.livejournal.com

Вчера приехал Нечипор на двух лошадях. Привез эти известия и немного продуктов. Такая радость! Пока Нечипор здесь и с лошадьми, можно будет перетащиться Нюсе и Галке в новую квартиру. Они одни сейчас остались в доме, потому что он совсем развалился и ежеминутно грозит обвалом. Но переезжать некуда. В городе масса пустых квартир, а ордеров простым смертным получить невозможно.

Нечипору оставаться в Киеве нельзя. В их дворе знают, что он член партии. Пока же он здесь, они не спят ночи из-за него и из-за лошадей. Караулят, чтобы не забрали и не украли.

Не знаю, остались ли в городе еще голуби. 24-го был вывешен приказ об уничтожении всех голубей в Киеве и его окрестностях. Очевидно, боятся немцы почтовой связи с нашими.

Предыдущая запись в дневнике – от 19 октября.

Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.

За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.