Командир аэроразведки 3-й ОШБр Абдулла: Нам всего не хватает. Нужны дроны, машины. Когда у нас будет достаточно ресурсов, мы обязательно победим G

Ситуация на фронте тяжелая. Но она никогда не была легкой во время этой войны – с первого дня полномасштабной агрессии она тяжелая

– Николай, здравствуйте. С нами сегодня Николай Волохов (позывной Абдулла), командир аэроразведки подразделения Terra 3-й отдельной штурмовой бригады. Николай, почему Абдулла?

– Начну с того, с чего уже два года начинаю любые интервью. Слава Украине!

– Героям слава!

– Когда я в 2014 году, во время, как сейчас модно называть, первой кампании вступил в ряды тогда еще батальона "Азов", надо было выбрать позывной. Я не был милитаристом, никогда не соприкасался с таким понятием, как позывной. Условие стояло так: "Если вы хотите получить оружие, вам нужно выбрать позывной, чтобы вас записали в журнал". И мы начали думать с друзьями, какой же позывной выбрать. Я занимался средневековой реконструкцией, и на одном из фестивалей надо было выбрать себе рыцарское имя, и мне тоже друзья помогли. Говорят: "Будешь Николя ван дер Фра". Я думаю: "С таким позывным, наверное, воевать будет не очень комфортно: длинный, непонятный". И парень, который записывал в журнал, говорит: "Ребята, да расслабьтесь. У нас тут супербезопасность. Этот позывной будет меняться раз в две недели. Поэтому не парьтесь, выбирайте любой – потом поменяете". И мы друг другу попридумывали позывные. Я уже не помню, с чем были связаны эти ассоциативные ряды, почему так. "Будешь Абдулла – потом поменяешь..." И вот прошло уже с того чудесного дня 10 лет. Буквально недавно со своим другом, с которым я воевал тогда в "Азове", в 2014–2015 годах, а сейчас мы с ним вместе в штурмовой воюем, с замкомандира бригады Родионом Кудряшовым, позывной Радик, вспоминали эти события. Вот таким образом получился позывной. А поменять уже нельзя.

– 10 лет на войне, треть вашей жизни. Думали, что треть жизни вы будете проводить в активных боевых действиях?

– Не думал и не хотел никогда. До начала полномасштабного вторжения я не верил, что это будет. Активно с друзьями обсуждал: "Да не будет ничего, ребята. Не сейте панику, все будет нормально". Не думал, никак не планировал. И этот факт меня скорее огорчает. Война – это очень плохо. Я верю, что если мы будем стараться на фронте и в тылу, то сможем ее побыстрее закончить. Это цель: закончить войну победой.

– Вам 34 года, 10 лет из которых вы провели на войне, борясь за независимость и существование Украины... Вы семью успели завести?

– В планах после победы заводить детей. Детей у меня нет сейчас. Понимаю, какая это большая ценность, на примере своих друзей. У меня два друга, с которыми мы воюем сейчас плечом к плечу, перед войной завели детей. Я когда смотрю на это, насколько важно и насколько для них это ценно… Грустно, когда люди не могут видеться с семьей, не могут видеть, как растут их дети.

– Я собиралась построить разговор по-другому и сразу говорить о войне, о фронте, о мобилизации, но пошло у нас как-то все по человеческим историям. Хочу продолжить эту линию. Начали с юмора. Вы стали рассказывать, как выбирали этот позывной, как пришли вообще в "Азов" изначально, в 2014 году, когда война и началась. А скажите, место юмору на фронте есть? Много ли было и есть ситуаций?.. Вы же сейчас тоже на передовой, в составе 3-й штурмовой. Много ли ситуаций, когда если бы не смеялся, то пришлось бы плакать? Юмор спасает?

– Юмор спасает. Он и в жизни – неважно, это военная жизнь или гражданская, – очень сильно помогает. Война – это же штука серьезная. И если чересчур серьезно к этому относиться, то можно скатиться в депрессию, в неэффективность. Юмор помогает, безусловно. На вопрос, а что такого смешного... Да много моментов. Думал, что попадут в тебя, а не попали – ты улыбаешься, радуешься. Это даже смешно. 3-я отдельная штурмовая бригада заходила в Бахмут в самом начале, и нам была поставлена задача как подразделению, которое уже имело опыт проведения тактических и оперативных действий, который мы получили под Херсоном, провести разведку. Чтобы бригаде было комфортнее заходить, было больше информации, было безопаснее.

Разведка местная нам сказала, что есть позиция, безопасная очень, вторая линия, вообще нечего бояться, можно свободно разворачивать средства беспилотной разведки. Мы поехали. По нашему водителю применили управляемую противотанковую ракету из системы "Фагот" или "Корнет", наверное. Применили два раза, пока он искал позицию, а потом, когда он нас вывозил, по нам применили. Ракета пролетела метрах в трех от машины, четко слышен был свист, – и не попала. Мы смеемся: "Русские – турист косой, командир его отругает". А навстречу нам бегут пограничники, тоже веселые, смеются: "Ракета пролетела мимо, ребята. Еще чуть-чуть – и вы бы уже с нами не говорили". Такой юмор. Событие страшное, опасное. Ну а что, плакать? Смеяться, конечно. Не попал – косой. Такие шутки.

– От смешного к серьезному. Какая сейчас ситуация на фронте? Что сложнее всего?

– Тяжелая ситуация на фронте. Я могу говорить только за свой участок. Мои товарищи и друзья, которые стоят на других участках, – все говорят, что тяжелая. Но она никогда не была легкой во время этой войны. С первого дня полномасштабной агрессии она тяжелая. Давайте не забывать, что мы сражаемся с очень сложным врагом, который превосходит нас по многим ресурсным показателям. Много чего у них больше: денег больше, территории, людей больше, ракет больше, самолетов больше... Потому это очень и очень непросто. Что на войне самое сложное? Победить и выжить. Наверное, на каждой войне так. И это является нашей основной задачей. Наверное, не так даже. Выжить и победить.

– Вы командир подразделения аэроразведки. Правда ли, что сегодняшняя война – это война технологий, война дронов? Есть ли у вас нехватка дронов? Каких именно? И сколько вам нужно, чтобы успешно вести бои?

– Безусловно, эта война – война технологий. Мы живем фактически в мире будущего. Пару дней назад я прочитал: Apple выпустили очки дополнительной реальности. Разве это не будущее? Мир движется в будущее, и война тоже движется в будущее. Война – это давно не состязание физической силы, а состязание ума и научных потенциалов, производственного потенциала.

Чего не хватает? Всего не хватает. Дроны нужны, машины нужны. Как определить, хватает или не хватает? Когда у нас будет достаточно ресурсов, мы обязательно победим, тогда я скажу: "Хватило, больше не надо". Воспользуюсь случаем: если кто-то хочет помочь подразделению Terra, поддержать нас, то у нас есть Telegram-канал "Terra Инфо", есть YouTube-канал "Terra Опс". Заходите: у нас там есть активный сбор. Мы сейчас собираем на дроны FPV, на автотранспорт, потому что мы расширились. И в рамках 3-й отдельной штурмовой бригады сейчас существует целый батальон беспилотных систем и средств радиоэлектронной борьбы. Недавно собрали на 10 штук, заказали, но я уже понимаю, что часть хотел бы распределить между смежниками. Думать надо не только о себе, но и о тех, кто рядом с тобой сражается... Я уже понимаю, что для разворачивания батальона нам этого недостаточно. Поэтому, если кто-то хочет победить, вложиться копейкой в победу Украины, в ускорение этой победы, такая возможность имеется.

– Расскажите на примерах: есть FPV-дрон, который стоит $300, $700.

– Давайте середняк возьмем: $500 – это хороший, заряженный, серьезный дрон.

– Какую цель он может поразить?

– ТОС, реактивные огнеметные системы, которые стоят ужасных денег. По памяти вам не назову сумму, но это, наверное, не сотни тысяч, а до миллионов доходит. Пусть даже сотни тысяч условных единиц. Но не так важно, сколько он стоит, а важно, сколько их есть и сколько их могут произвести. На войне не все считается, как в гражданской жизни, деньгами. Есть такая чудесная пословица: полцарства за коня. Потому что в определенных обстоятельствах конь действительно может стоить полцарства: если нужно спасти жизнь или достичь каких-то результатов. Танки и бронированная техника врага. Можно уничтожить танк. Это требует мастерства. Если просто лупануть FPV-дроном в танк, то он не будет уничтожен, но он может быть подбит, и так может случиться, что экипаж его бросит, его будет комфортно либо взять как трофей, если есть возможность, либо уничтожить до конца. То есть можно вывести его из боя. Не надо забывать об эффектах: если враг атакует и мы останавливаем их бронетехнику, уничтожаем; не только считаем, что мы уничтожили, но еще и спасаем жизни своих бойцов, которые находятся на позициях, которые штурмуют. Этому тоже можно придать финансовый эквивалент. Если говорить исключительно экономическим языком, мы не теряем, а забираем у врага ресурс и сохраняем свой ресурс. Конечно, FPV-дроны – это сверхэффективно. Я не люблю упрощать, мол, FPV-дрон уничтожает танк. Но я за 20–40 тыс. грн уничтожаю боевую единицу, стоящую миллионы. Это все не так просто, не так линейно. Для того чтобы FPV-дрон мог поразить цель, нужно развернуть целую инфраструктуру для разведки, поиска цели...

– Mavic, да...

– Mavic, так точно. Mavic, "крылья", развернуть связь. То есть все не так просто. Нельзя 20 тыс. грн взять и уничтожить. Но это сверхэффективное средство, это самое эффективное из того, что есть.

– Николай, но это стоит копейки...

– Конечно.

Помните видео, где россияне показывали огромный завод "Ланцетов", который производит их тысячами в день? Они пытаются выглядеть страшно, чтобы мы боялись. Я лично на такое не ведусь, потому что на поле боя я "Ланцетов" в таком объеме не вижу

– По сравнению с тем ущербом, который эта инфраструктура наносит врагу.

– Конечно. Если пропорционально, то это сверхэффективно. Это как бизнес, который приносит 2000% прибыли.

– А кто вы по образованию?

– Первое – высшее экономическое образование, второе – юридическое высшее. Я потому люблю такие примеры. Они автоматически генерируются у меня в голове. Я вообще человек не военный. Когда я учился в университете, даже военную кафедру не оканчивал. Считал, что это мне не нужно, и сейчас, когда я руковожу людьми, использую очень часто приемы гражданского менеджмента. По крайней мере, в подразделениях, которые занимаются беспилотниками, – у нас тут люди умненькие, образованные, с хорошим IQ. Такие методы показывают высокую эффективность.

– Какая ситуация с беспилотниками у россиян? Насколько я понимаю, изначально у них все было плохо в этом направлении, но за два года они сильно выросли.

– Россияне не пришли сюда без компонента беспилотной авиаразведки. Они были готовы. Они с нами асимметричны. Мы сильны в том, в чем слабы они, а они сильны в том, в чем слабы мы. Если бы одна из сторон доминировала... При их большем ресурсе мы бы проиграли. Если бы мы доминировали по всем направлениям, то, наверное, выиграли бы уже. Россияне пришли сюда с немножко другим уровнем беспилотников. Они ставили на "крылья" – это такие беспилотные самолеты, не с электродвигателями, а с двигателями внутреннего сгорания. Они пришли сюда с "Орланами", "Залами", "Ланцетами" и вполне эффективно их применяли. Например, в Киеве, когда был нанесен ракетный удар по "Гулливеру". Откуда это видео? С беспилотника. С мощным, качественным тепловизором... Нет, не по "Гулливеру". Как этот торговый центр назывался?

– "Ретровиль" вы имеете в виду?

– "Ретровиль". Куда они "Кинжалами" ударили. Все было очень качественно снято и подтверждено. И до этого там была проведена разведка, они обладали таким средством, и они сейчас ими обладают. "Орлан" является мультиплатформой, то есть это "крыло", на которое можно что угодно прицепить. Хочешь – камеру, хочешь – тепловизор дорогостоящий, хочешь – ретранслятор для усиления радиосвязи. Они пришли сюда заряженные в этом плане. И в первой фазе мы фактически почти по всем фронтам были слабее в беспилотной тематике, но за счет нашей очень большой инициативы и очень большого желания сохранить нашу страну, наверное, смогли все-таки сдержать натиск, а потом и преуспеть в каких-то направлениях. На уровне Mavic, на уровне Matrix, на оперативно-тактическом мы начали их довольно быстро превосходить. Когда закончилась киевская кампания, подразделение Terra поехало в Херсон, там мы уже их превосходили, и благодаря этому, воюя вместе с 28-й бригадой, 131-м отдельным разведбатом, мы смогли меньшим количеством артиллерии уничтожить больше. Причем уничтожить их орудия, артиллерию и их логистику. Впоследствии они были вынуждены совершить "жест доброй воли" и переместиться на другую сторону Днепра. В этом мы их превосходим. В чем-то они сильнее, в чем-то – мы. Понятно, что мы стремимся не терять разрыв...

– Насколько они сильны в РЭБ?

– РЭБ – это почти магия, кто в этом понимает. Иногда все должно работать, а оно не работает. Спрашиваешь у связиста: "Почему?" А он говорит: "Я не знаю. Может, какие-то эфирные нити нарушились в воздухе..." Или наоборот: не должно работать, а работает. Он: "Это противоречит законам физики, по крайней мере тем, которые я изучал". Так бывает. Сложно все понимать, все учесть. Потому сложно сказать. Как в том числе и сложно сказать, когда обсуждают: Россия нас превосходит в количестве дронов, Россия нас превосходит в производстве, у них там все мощнее... Можно сказать, что раз у них больше денег, больше людей, больше армия – у них всего больше. Но я бы на эту информацию не реагировал как на 100% подтвержденную, потому что мы воюем и в информационном поле, и очень выгодно казаться страшным. Помните видео? Там, где они показывали огромный завод "Ланцетов", который производит их тысячами в день. Они пытаются выглядеть страшно, чтобы мы боялись. Я лично на такое не ведусь, потому что на поле боя я их в таком объеме не вижу. Да, это средство очень опасно.

Отвечу на следующую часть вашего вопроса: что мне не нравится, чего я боюсь? "Ланцетов". "Ланцеты" меня очень сильно раздражают. Мало того что они мешают эффективно работать нашей артиллерии… Если оператор и командир расчета решат, что ты – достойная цель, то они могут достать тебя на таких позициях, где ты чувствуешь себя в безопасности, на больших дистанциях. И бороться с ними куда сложнее, и реагировать на них куда сложнее, чем на те же FPV-дроны. Но это уже тактический уровень. Да, на оперативном уровне у них есть все, что и у нас, но хуже, как по мне.

– А что мы можем противопоставить их "Ланцетам"?

– Я знаю, что много есть проектов. У меня есть друзья во львовском "Правом секторе". Они производят средства радиоэлектронной борьбы, я у них недавно заказал 10 комплексов. Ярослав Кучеренко – мой друг, с которым мы вместе сражались, когда занимались средневековой реконструкцией. Они работают в этом направлении. Я не буду ничего больше уточнять, потому что тема очень чувствительная. Но они работают в этом направлении, я знаю, что у них есть существенные успехи.

– Хочу поговорить немножко о вашем командире бригады Андрее Билецком. Как бы вы его охарактеризовали?

– Начнем с воспоминаний о прошлом, о 2014 годе. Андрей Билецкий – это человек, благодаря которому я и некоторые из моих друзей, которые сейчас находятся в Terra, сейчас живы. Вспомнить только Иловайскую операцию. Я не буду утверждать, что он единственный, но один из командиров, который смог провести свое подразделение через Иловайск… Мы принимали там непосредственно участие в боях, при этом вышли оттуда живыми. Это человек, у которого я многому в жизни научился, и это человек, который уже как год ведет 3-ю отдельную штурмовую бригаду, провел ее через Бахмут с минимальными потерями, по сравнению с другими подразделениями. Не буду говорить какими. Он заботится о людях, и это причина, почему люди за ним идут, почему люди хотят за ним идти, вот почему я здесь нахожусь. Это человек, к которому солдат может обратиться на "ты" и быть услышанным. В принципе, это единственная причина, по которой, наверное, я перевелся... Еще тут есть много моих друзей, с которыми мы воевали вместе с 2014-го. Одна из весомых причин, по которой я перевелся в 3-ю отдельную штурмовую бригаду, потому что здесь командир – Андрей Билецкий.

– Хочу поговорить о законопроекте о мобилизации. Как вы считаете, было бы эффективно и правильно скорректировать мобилизационные процессы?

– Так уж получилось, что в Украине слово "мобилизация" приобрело ярко выраженные отрицательные коннотации. Когда мы говорим про мобилизацию, то люди в основном представляют себе: кого-то где-то ловят, мужчин, переодетых в женщин, вытягивают из поддонов машин на границе, кто-то построил плот и пытается переплыть на другую сторону реки, пытаясь спастись от проклятой мобилизации. Все ее очень боятся, все воспринимают ее очень негативно, потому что видят в этом принуждение. Как будто человека хотят поймать и посадить в тюрьму. Мне больше нравится говорить о том, что я понимаю, что ощущаю, как правильно: о рекрутинге. Я искренне убежден, что заставить человека воевать беспилотными средствами, освоить их и быть эффективным невозможно. Тут все держится на внутреннем желании. Тут все держится на внутренней мотивации. Если его нет, заставить невозможно. Это как заставить человека нарисовать картину или сделать скульптуру. Или написать сложную программу. Создать что-то сложное. Физическим принуждением можно принудить человека только к самому простому труду. Хотя я об этом уже не в первый раз говорю, мне в комментариях часто пишут люди, которые занимаются менеджментом на производстве: "Николай, вы ошибаетесь. Даже самый простой труд нельзя исторгнуть путем насилия и принуждения". Человек даже пол хорошо убирать не будет – что говорить про беспилотные системы? А рекрутинг – это как раз о мотивации. Если говорить про законопроект. На войне много чего решается сердцем – и действуешь исходя из своих убеждений, да, немножко эмоционально, но я за подход интеллектуальный, за то, чтобы принимать решения, основываясь на логике, на оценке происходящего. Человеку, чтобы пойти в армию, надо понять: на сколько он туда идет, какие правила игры. Это как перед тем, когда в бизнес заходишь, например, в другой стране: "Какие здесь налоги? Что можно, что нельзя? Что считается законным, что – противозаконным?" Людям нужны правила. И тем, кто хочет мобилизоваться, чтобы прийти в армию, нужно иметь здоровую мотивацию, понимать, на сколько сюда пришел, зачем, что будет делать и как к нему будут относиться. Для таких людей, как я, как мои друзья, которые рядом со мной воюют с первого дня, – иметь мотивацию и иметь ответ на очень важный вопрос: сколько служить в армии, сколько нам воевать. Не люблю слово "служба". Я лично считаю, что мы воюем, война закончится – перестанем воевать. А служба – это все-таки более профессиональное...

– Возможность демобилизации.

– О, только что мне подсказал товарищ, что в первом чтении приняли законопроект?

– В первом приняли, но есть еще второе чтение. Где-то в апреле заработает закон.

– За основу приняли, потом или в целом, или постатейно будут разбирать. Надеюсь, что постатейно будут разбирать, потому что лично я считаю его недоработанным.

– Николай, вы говорите, что ключевая для вас позиция – возможность демобилизации. Правильно?

– Конечно, это очень важно. На сколько человек идет. У меня все друзья, которые хотят пойти, из гражданской жизни, спрашивают: "А на сколько?" Чтобы были какие-то правила. Я буду говорить только о людях, которые мотивированны... Много пунктов в законе, как какого-то принудить, поймать… Я это вообще обсуждать не хочу, потому что мы таких людей не берем, я лично к себе тоже не беру.

У России был шанс в начале войны: приехать колоннами танков в Киев, все испугались, сдались, поменять власть и сказать, что "никакой войны не было". У них не получилось и уже не получится. Какой будет наша победа? Если кто думает, что по Москве с флагом Украины, – вряд ли

– В вашем подразделении аэроразведки воюют мобилизованные люди или же те, кто добровольцами пришли?

– Исключительно добровольцы. Не буду говорить, что все прям добровольцы, что все – как мы. Допустим, я со своими друзьями пришел. Нас никто не звал. Иногда даже приходилось приложить усилия, чтобы стать эффективным. Пойти немножко против системы, чтобы стать эффективным. Но мы очень хотели, и мы своего добивались. Я не приглашаю к себе никого, кто не хочет. Если вы не знаете, зачем вам сюда идти, то не надо идти, пожалуйста. Более того, мы вас не примем. Благо у нас сейчас желающих больше, чем мест.

– Серьезно?

– Еще, наверное, в батальон беспилотных систем в 3-й отдельной штурмовой бригаде – сейчас у меня начинаются проблемы с местом. Еще буквально месяц назад я записывал ролик – более 400 человек нужно было найти. Я волновался, а вдруг не будет… А командир поставил задачу сформировать в кратчайшие сроки. И привести в состояние выполнения боевых задач. Волновался. А сейчас волнуюсь за другое: как мне из людей, которые пришли и продолжают приходить, отобрать лучших. Уже другая проблема возникла. И я знаю, что так не только у меня. Не только 3-й отдельной штурмовой бригаде доверили строить батальон беспилотных авиационных комплексов. И там тоже наблюдается похожая ситуация. Никого не зову, кто не хочет. Только тех, кто хочет. А таких хватает.

Так вот, что нужно учитывать в этом важнейшем пункте закона, сколько из этого времени проведено где. Есть разница между тем, чтобы находиться на линии боестолкновения непосредственно. Есть разница, кто ты: пулеметчик-пехотинец, который в грязи под обстрелом, ночуешь в очень сложных условиях без ротации, потому что логистика усложнена действиями врага, или ты оператор дронов, который тоже находится в состоянии боестолкновения, но немножечко дальше, и все-таки немножечко ему проще и комфортнее... Или человек, который несет службу в штабе в Киеве. Важную тоже. И элита, те, кто рискует больше всего жизнью, штурмовики, и даже повар, логисты – все важно. Но должна быть дифференцированная система. Нельзя давать на сложные вопросы простые ответы.

Второе. Я считаю, что, если человек из трех лет три года провел непосредственно в боях, – это много. Привожу пример своих товарищей, которые из 24 месяцев в сражениях провели по 19–20 месяцев на фронте. Нужно восстановление. Мы должны беречь этот ценный ресурс, который смог пройти через войну, приобрести положительный опыт, может потенциально продолжать дальше деятельность, передавать опыт… А для этого людям надо восстанавливаться. И чтобы хорошо воевать, мой друг-боец, с которым я воюю плечом к плечу в подразделении Terra, Жора сказал хорошую фразу: "Чтобы хорошо воевать, надо хорошо отдыхать". А он дело знает: он самый результативный по сбросам боеприпасов в нашей команде. Я считаю, что тем людям, которые приобрели опыт, надо дать возможность восстановиться. Надо оказать уважение. Потому что я пришел добровольно. Если бы мне сказали: "Ты можешь быть свободен..." – я бы сейчас не демобилизовался. Ощущаю, что необходимо передать опыт следующим командирам и пилотам. Ощущаю в этом потребность, и многие мои друзья тоже об этом говорят: кто-то хочет увидеть детей, которые родились в начале войны, кто-то – здоровье поправить... Операцию нужно сделать, чтобы восстановиться. Кто-то – немножечко психологически восстановиться. И, если будет такая необходимость, если мы будем нужны, как в первый день, – мы снова придем. Как я пришел с друзьями в 2014 году, потом пришел во время полномасштабного вторжения, так же придем снова. Если человек ощутит, что к нему относятся как-то плохо, чересчур ограничивают свободы, потому что война – за свободу. Мы продолжаем древние украинские традиции – воевать за свободу. Если коротко: считаю оптимальным 24 месяца, с учетом того, что год проведен непосредственно в боестолкновениях. Где-то так и получается: человека берешь с гражданки, полгода его обучают, год он воюет, полгода восстанавливается, готовится. Считаю, что это будет эффективным.

– Не три года службы, а два вы бы делали для возможности демобилизации?

– Конечно. Человек смотрит, сколько ему служить-то. И смотрит, как относятся к тем, кто уже служил. Если будет принято такое решение, при котором он будет видеть уважительное отношение к людям, которые воюют, он охотнее пойдет. Ему говорят: "Ребята пошли в первый день, сражаются, мы относимся к ним с уважением, получают преференции"… Преференции в том, что они могут сделать выбор. Воюем за свободу, а свобода – это возможность делать выбор. И ты тоже их получишь. Два года. Мне кажется, мотивации будет больше идти, чем если будет создана противоположная картина. Посмотрим, какой будет закон.

– Что нужно сделать государству, чтобы возвращать военнослужащих в гражданскую жизнь… Что нужно поменять в отношении, в бюрократических подходах? Какие льготы, какие возможности по дальнейшему трудоустройству, по психологической реабилитации?

– Сложный для меня вопрос. Я бы, наверное, много вам сказал, задай вы мне его в 2014-м или 2015-м, особенно во время первых ротаций. Тогда болезненно все ощущалось: мы воюем, кто-то не воюет… Было много эмоций. А сейчас как человек с опытом скажу следующее: я здесь не затем, чтобы меня кто-то как-то отмечал в гражданской жизни. Война – это плохо, и я хотел бы, чтобы она побыстрее закончилась. Мы только то и делаем, что уничтожаем технику, пехоту, укрепрайоны… Я прицельно смотрю на то, чтобы жить в Украине. Я принял решение оставаться. Когда ты можешь уехать когда угодно и куда угодно, ты даже не задаешься вопросом: "Я хочу здесь быть или нет?" Я принял решение остаться. И целюсь в построение успешной европейской страны – страны, в которой я захочу жить, в которую вернутся люди, которые уехали... Много хороших людей уехало. Много хороших людей, которые в это время были за границей, просто не вернулись. Такое решение приняли. Страну, в которую зайдут инвестиции, здесь можно будет заниматься бизнесом, развитием и тому подобными вещами. А война – это стена, которая стоит между тем, во что я целюсь, что я хочу. Я, честно говоря, мало думаю о льготах. Я думаю, не льготы нужны, а сам принцип, что люди, которые пошли, особенно добровольно, за страну рисковать жизнью, проливать кровь врага, иногда свою, заслуживают, чтобы в этой стране они были не последними, чтобы их голос был услышан при принятии решений. Кто-то говорит социалка, УБД... УБД – это бесплатный проезд в метро. У меня с 2014 года оно есть. Ничего более… Дать возможность нам, ветеранам, построить такую страну, в которой всем будет хорошо. За которую воюю на самом деле. Я воюю не за уничтоженную, экономически зависимую страну, а за самостоятельную страну, которую мы отстроим, которая будет независимой не только в плане территориальном, плане демократическом, но и в финансово-экономическом.

– Вопрос, который не имеет ответа, но который не могу не задать: когда закончится война, когда мы победим?

– Начну с того, что победим. Я лично в это верю. Я бы здесь не находился, если бы не верил. Сейчас мои лучшие годы жизни – зачем инвестировать свои ресурсы физические и финансовые в то, во что не веришь? Я верю, что мы победим. Будущее – оно же не предопределено. Оно зависит от сегодняшних решений и действий. Я часто ребятам говорю, кто предлагает какие-то решения, мол, давайте сегодня повоюем меньше, а завтра повоюем больше... Я говорю: "Ребята, наше завтра зависит от нашего сегодня. Как мы сегодня напряжемся, как мы сегодня себя покажем, такое и будет наше завтра". Когда закончится? Зависит от того, как мы будем тащить тут, на фронте, как люди, которые в тылу, будут помогать фронту, насколько мы будем иметь хорошие результаты, чтобы наши союзники и партнеры хотели нас поддерживать, верили в нас… Все зависит исключительно от нас. Я не люблю делать прогнозы. Даже прогнозы погоды я не очень люблю – часто обманывают, скажу вам как человек метеозависимый. Мои средства в плохую погоду не летают. Потому тут надо больше думать, что можно сделать, чтобы это случилось быстрее. Я уверен, что мы победим. Уже у России не получилось. У нее был шанс в начале: приехать колоннами танков в Киев, все испугались, сдались, поменять власть и сказать, что "никакой войны не было". У них не получилось и уже не получится. Вопросов два: когда и какой будет эта победа? Гибридная война не даст такой победы... Если кто думает, что по Москве с флагом Украины, – вряд ли. Когда и какой будет победа, зависит исключительно от наших действий сегодня, завтра и послезавтра.

– Украинский флаг над Кремлем – это реальность?

– Я думаю, нет. Там ядерное оружие. Давайте с другой стороны зайдем. Почему Россия постоянно хочет куда-то прийти? То в Грузию, теперь – в Украину. Потому что они – империя, и они пропагандируют имперский тип мышления, базовые основы которого построены на таком гипертрофированном чувстве собственной важности и приоритетности. Они – старшие братья, мы почему-то – младшие. У меня лично имперских замашек абсолютно никаких нет. Меня земля русская, ее захват, не интересует. И флаг наш я поднимать там тоже не хочу. Флаг – это реликвия серьезная, между прочим. В плохие места, с плохой энергетикой, его заносить я бы не хотел. Не надо, сражаясь с монстром, становиться монстром. Надо выйти из этой войны человеком и построить нормальную европейскую страну. Не построить вторую Россию, разогнать армию и пытаться завоевывать все вокруг, а построить страну европейского типа. У нас есть наша территория. У нас огромная страна.

– Убить дракона, не став при этом драконом.

– Безусловно. Не надо это забывать. Я постоянно себе напоминаю, просыпаюсь и говорю: "Я не военный, я гражданский специалист на войне".

– Когда вы смотрите выступления или видео с Путиным, какие у вас мысли возникают?

– Не смотрю. Война требует огромного количества ресурсов и внимания. И все сконцентрировано на решении проблем, которые у меня здесь. У меня новости линии фронта, новости подразделения, новости бригады. Я даже экономические и внешнеполитические украинские новости смотрю редко. А чтобы смотреть на Путина – у меня просто времени нет. Я очень давно его не видел. Слыхал, что вроде живой еще, но не искал ни опровержения, ни подтверждения.

Я считаю, что в России живут разные люди, как и в любой другой стране. Я, например, знаю хороших русских. У меня есть друг Денис Вайтрекс. Он сейчас командует "Русским демократическим корпусом", который сражается на нашей стороне. И считаю, что они красавчики. Они делают невероятные вещи. Они имеют полное право там что-то менять…

– Легион "Свобода России" и так далее. То есть те, кто воюет на нашей стороне против русских.

– Да. Они имеют право что-то менять. И когда я с ним общался, он говорил, что им не нравится положение дел в России. Наверное, они свой флаг или флаг России, которую они видят, имеют право поднимать. И для них этот вопрос является трепещущим и болезненным.

– Николай, спасибо вам большое за эту беседу. Спасибо вам за то, что вы делаете. Берегите себя, берегите Украину. И слава Украине!

– Героям слава!