Художник Савадов: Во время съемок проекта "Голоса любви" на Донбассе мы смогли развернуть БТРы, вертолеты, 4,5 тыс. солдат, но нас ждал сговор здесь, в Киеве G

Арсен Савадов – художник-концептуалист, который представлял Украину на 49-й Венецианской биеннале. Он намерен был показать свой проект "Голоса любви" на 58-й биеннале весной 2019 года. Но специальная комиссия от Министерства культуры отдала ему второе место и выбрала другой проект – молодых художников объединения "Открытая группа" – "Тень от полета "Мрии" над садами Джардини". По задумке, самолет "Мрия" должен пролететь над павильоном Арсенале в Венеции и отбросить на него тень. В открытом письме Министерству культуры Савадов призвал допустить и его проект "Голоса любви" к участию в выставке, акцентируя внимание на актуальности перформанса. Художник реконструировал приезд американской актрисы Мэрилин Монро с концертами в Южную Корею в 1954 году. В "Голосах любви" Савадов перенес действие на восток Украины. Роли Монро исполнили певица Мария Максакова и актер и певец Андрей Кравчук. Они выступили перед украинскими солдатами в зоне военного конфликта с РФ.

Фото: Oksana Medvedeva / Facebook

– Арсен, вы обратились с открытым письмом к Министерству культуры Украины. Каковы результаты этого обращения?

– Моя критика и открытое письмо к министру культуры – это не предвзятость. Проблема, с которой мы столкнулись, связана не с критикой художественных групп, а с тем, как и с какими циничными нарушениями проходил конкурс. Я как раз и хочу донести до общественности огрехи в работе Министерства культуры Украины, которые, в случае их игнорирования, могут привести к необратимым негативным последствиям для всего культурного сообщества современного государства Украина.

Недопустимо заводить проблемы искусства в проблему поколений, противопоставляя молодых художников художникам старшего поколения. Нельзя критиковать позднего Рембрандта или Моне. Нужно показать два проекта и реакцию публики на них. В этом будет лицо сегодняшнего искусства.

А открытым письмом мы хотели снять напряжение в культурном сообществе. Моя агрессивность связана с тем, что какие-то комиссии не хотят понимать значимости нашего проекта. Мы работали с историей, которая творится сейчас на востоке Украины. К сожалению, среди снимавшихся в нашем проекте солдат уже есть погибшие. Это история и личная драма людей. И это достойно стать проектом, который нужно показывать миру. Нужно чувствовать действительность. Мы, представляя Украину на биеннале в 2001 году, не имели павильона. Тогда натянули прорезиненную палатку и сделали своего рода украинский павильон. Получилась потрясающая метафора состояния Украины. А через несколько лет эти палатки стояли по всему Крещатику.

В этом году с организацией конкурса изначально все было непонятно. Мы ждали результатов до 15 октября 2018 года, хотя они должны были быть названы уже 3–5 сентября. Самим же министром культуры нарушен порядок отбора культурного проекта, о чем свидетельствуют множественные нарушения, которые не только зафиксированы нами, но и доведены до сведения общественности. В этот раз конкурс проведен с таким огромным количеством нарушений, что, наверное, одного интервью недостаточно для их детального и полного изложения.

– Изначально к конкурсу для участия на биеннале было представлено два проекта – ваш и Павла Гудимова. И должны были выбирать из них...

– Изначально было так, поскольку, по правилам, для того чтобы конкурс состоялся, должно быть не менее двух участников. Однако, несмотря на то, что все предпосылки для принятия решения у комиссии были, неожиданно для всех срок проведения конкурса продлили без каких-либо веских на то причин. Интересный вопрос, не правда ли?

– Почему изначально было только два участника – откуда такая инертность, так мало желающих?

– Основная причина пассивности до боли банальна – художникам просто не хватает финансирования. Ведь реализовать ярко и в полной мере проект может лишь тот, кто располагает достаточными финансами. Лично я для создания своего проекта использовал личные средства, поскольку считаю вложения в развитие современного искусства лучшей инвестицией. Тем более, что впервые за 20 лет, на протяжении которых Украина принимает участие в Веницианской биеннале, для демонстрации украинского проекта было предоставлено почетное место в главном павильоне, Арсенале, а не на задворках, как было ранее.

– Какой бюджет проекта "Голоса любви"?

– Мной лично была потрачена внушительная сумма денежных средств, эквивалентная примерно 80 тысячам условных единиц.

– Ваше стремление представить страну на биеннале связано с желанием остаться в истории как человек, который презентовал проект во впервые предоставленном помещении?

– Нет, когда мы создавали наше произведение, ничего подобного мы знать не знали. Была идея и слитый коллектив творческий, одержимый созданием произведения. Мы узнали, что предоставляется Арсенал, когда уже был создан продукт.

Моя цель – добиться, чтобы наконец-то Украина не попрошайничала и не была вторичной

Фото: Александр Стрижельчик / Facebook

– Как, по-вашему, должна формироваться комиссия, определяющая представителей на международных конкурсах?

– Я, конечно, человек творческий, но четко понимаю, что в ситуации, когда на кону имя государства Украина, необходимо прислушиваться к мнению специалистов, бесспорно компетентных в таких вопросах. Ведь к каждому конкурсному предложению должен быть приложен ряд документов, которые в последующем необходимо тщательно изучить и проанализировать. Я поэтому и хочу обратить внимание на то, что, согласно процедуре конкурсного отбора, регламентированной самим же Министерством культуры Украины, указана обязанность конкурсантов предоставить полную информацию о своих личных профессиональных достижениях, об опыте реализации современных культурных проектов в Украине и за ее пределами, концепция и детальное описание культурного проекта, а также, на что прошу обратить пристальное внимание, проектное финансовое обоснование стоимости реализации задуманной концепции и пошаговый календарный план.

К комиссии, которая была собрана, у нас и по сей день есть много вопросов, и это не мнение одного Савадова. Все детали этого мы описали в открытом письме интеллигенции к министру культуры.

Я настаиваю, что любым путем нужно показывать лучший проект. Изначально процедура участия в биеннале очень сложная: между нами и художественной составляющей стоят администраторы, лишенные соответствующего бэкграунда и понимания искусства.

Почему нет в комиссии, например, Виктора Сидоренко, Олеси Авраменко, Виктории Бурлаки, Дмитрия Корсуня, Андрея Чебыкина, Юрия Вакуленко? Почему мы не видим этих людей? Во всей системе голосования прослеживается некий подозрительный почерк. Получается, что во время съемок на Донбассе мы смогли развернуть танки, БТРы, вертолеты, 4,5 тыс. солдат, но нас ждал сговор здесь, в Киеве. Мы создали произведение, а комиссия даже не посмотрела видео, ограничившись только скриншотами!

Мы дали большую пресс-конференцию, где показали произведение, и с тех пор волна возмущения культурной общественности только возрастает.

– Вы подавали заявку, зная, что это конкурс. Если бы выиграл не проект "Полет "Мрии", а другой, у вас была бы такая же реакция? Вы отстаивали бы позицию, что именно вы должны представлять Украину на биеннале?

– Если бы мне показали проект лучше нашего, я бы отступил, и уже давно. Но, как говорят многие интеллектуалы в стране, лучшего мы не видели. И я никого не хочу оскорбить. То, что произошло, это культурная незрелость комиссии.

– Зачем вам лично нужно участие в биеннале?

– Моя цель – добиться, чтобы наконец-то Украина не попрошайничала и не была вторичной. Мы создали произведение, конкурентоспособное на всех визуальных уровнях, которые существуют. Мой "Донбасс-Шоколад" уже покорил мир, и "Голоса любви" – по уровню подобный проект. Поэтому я его так защищаю. Проблема всех профессиональных стран, которые вошли в цивилизации позже флагманов – в их колоссальной вторичности. У нас еще до сих пор делают произведения в духе Марка Ротко и открывают Америки подобными проектами. Их пытаются выдать за свежее видение. И колоссальная некомпетентность референтов в стремлении демонстрации обществу такого искусства как новаторского.

– Под Министерством культуры в феврале прошел митинг против поездки "Открытой группы" на биеннале. Митинг остро критиковали и высмеивали в соцсетях, сравнивая с протестами, на которые бабушки выходят "за гречку". И организацию митинга под Минкультом приписывали вам.

– Ко мне обратился антикоррупционный комитет Майдана, который удивлен, что нет никакой презентации культурного проекта "Открытой группы", но при этом из госбюджета на него уходит 6,5 млн гривен. При этом нет никакой реакции на письма общественности по этому поводу. Вот комитет и протестует.

– Для проекта "Голоса любви" вы выбрали формат видеоарта, перформанса. Это не фильм, который в прокат выйдет, не картина, которую можно продать. Почему вы решили обратиться именно к указанному формату?

– Чтобы изначально не было коммерческой составляющей, свойственной плебейскому мышлению, – что-то продать, купить. Нет, искусство – это поэзия. А видео можно продать за 2 тыс. евро.

– Сформулируйте, пожалуйста, кратко концепцию вашего проекта "Голоса любви".

– Это динамический перформанс, в основе которого лежит понятие реэнактмент. Это направление конца постмодернизма и метамодерна, края которого находятся в личности, в субъективном. Это искусство, которое торкает сердце с помощью индивидуальности или культурного агента, вызывающего переживания. Например, это умеет делать режиссер Ларс фон Триер в лучших своих произведениях, художники, которые перебрасывают мост от постмодернизма к метамодерну.

Скриншот из проекта "Голоса любви" предоставлен Арсеном Савадовым

Жанр реэнактмент – это жанр реконструкции. В концепции Ральфа Руддофа, куратора Биеннале 2019, возможно отсутствие предмета в искусстве, а важны разговоры о нем. Но при этом художник, как гид, должен открыть зрителю некую щель, как Буратино, и показать, что есть еще одна реальность. Талант художника – продемонстрировать зрителю альтернативу тому бутерброду, который ему пихают, например, в виде новостей. Художественный проект не должен превращаться в сплетню, разговор о событии. В нашем произведении присутствует культурный агент, который заставляет в определенный момент публику заплакать. Это исполнители в образе Мэрилин Монро. И когда мы видим плачущего солдата и танцующих медсестер, мы понимаем, что фейк создал беспрецедентные эмоции.

– Почему в искусстве так часто используют популярные образы? Можно ли уйти от архетипов и заимствований и строить его на новых образах?

– Можно.

– А почему так делают редко?

– Потому что существует целая инфраструктура в зоне коллективного бессознательного. Без подобных якорей очень сложно говорить о монументальности.

– То есть узнавание делает восприятие проще…

– Да. Оно часть симулякров и эпохи постсимулякров. Это часть движения к новой поэтике, где нет вторичных образов, есть первичное переживание, прямовидение. Мы за то, чтобы это направление развивалось. Но если мы, например, отойдем от Монро, все равно столкнемся с архетипами – такими, как "секс, драгс, рок-н-ролл". Они наиболее часто используются после Монро и Ленина. Это архетипы, как бы сказал Юнг, которые присущи каждому народу. Закончится рок-н-ролл, мы придем к Проппу, великому структуралисту, исследовавшему корни русской сказки, и Леви Стросу, который определял общество сырой и вареной пищи. И мы все равно столкнемся с архетипами. Мы не уйдем от образов секса. Голая баба, пейзаж или роза – это все архетипы.

– Они происходят еще из первобытного искусства.

– Да. Но серьезные художники и в осколке, на котором будет написано "Гитлер", "Сталин" или "Линкольн", найдут некую субъективность высшей степени. Я неоднократно повторял о работе британской художницы Трейси Эмин. В одной из галерей Нью-Йорка лет 15 назад я увидел золотистую струну в рамке. Думаю: "Это что?". Начал читать. В описании говорилось: "Это обручальное кольцо, которое я расплавила до нитки размером с ненавистную ливинг-рум, в которой я прожила с мужем восемь лет".

– Класс. Целый фильм!

– Это то начало субъективности, где нет Мэрилин Монро. И, снова-таки, если бы победителем перед нами значилось такое произведение, мы бы отошли в сторону.

– Вы снимали проект "Голоса любви" в воинских частях. Как объясняли солдатам, что происходит? Как объявляли концерт двойников Мэрилин Монро?

– Как некий перформанс. И, поскольку в образе Монро предстал певец Андрей Кравчук, по сути, мы показали травести-артиста. То, что армия допустила травести спеть, – потрясающе! Это говорит, что уровень Украины очень высокий.

Мария Максакова в проекте "Голоса любви" предстала в роли Монро. Скриншот предоставлен Арсеном Савадовым

– Роль Мэрилин Монро исполнила в перформансе также певица Мария Максакова. Почему решили остановиться на ее кандидатуре, а не на украинской певице?

– Мария Максакова уже украинская певица. Она дива. Ее участие в проекте отрезвит Россию, поскольку Максакова – враг Путина. А советский самолет "Мрия", который планирует задействовать "Открытая группа", может вызвать слишком много ненужных постимперских конннотаций для Украины, которая не является сверхдержавой.

– Почему вы решили представить сразу двух Монро?

– У Мэрилин Монро было несколько концертов в Корее. Мы решили реконструировать два из них. Один – буквально, второй – с элементами творческого свободного прочтения, субъективизма, под нашим углом зрения. Вот почему наша Монро поет "Ніч яка місячна". Этот образ не зря выбран нами, потому что это зеркальная ситуация отражения войны в Корее 1954 года, являющейся одним из первых примеров гибридной войны, где под видом "зеленых человечков" воевали советские, монгольские военные. Это зеркальное отражение войны на Донбассе.

– Но почему вы решили, что должна быть не одна актриса?

– Чтобы показать, что место феномена свободно, что мы не привязываемся ни к какой личности, что это место выступления и зрители дают потрясающий эффект. Если вы думаете, что Максакова его дает, – это ошибка. Вот травести выступает, а реакция та же, слезы те же. Люди аплодируют и показывают свою толерантность даже реакцией на травести. С нашим проектом целые коннотации поп-арта заходят в украинское искусство. Это чудо любви, переживания, которое мы фиксировали. Композиция нашего произведения великолепна!

Мы боремся за этот проект, потому что он актуален сегодня. Художники должны реагировать, чувствовать, что страна в огне, как писал Довженко. Мы съездили на Донбасс, прочувствовали происходящее там. Нам говорили: "Лишний раз вспышкой не бейте – снайпер выстрелит", "Быстрее снимайте, пока не стемнело".

– После выступлений Монро вскоре была проведена демаркационная линия между Северной и Южной Кореей. Реконструкция концерта и проведение параллелей – это некий намек на видение разрешения конфликта в проведении границы?

– Нужно примирение ситуации. Лучше плохой мир, чем хорошая война. Но цель нашего произведения – показать актуальные проблемы Украины и ее людей.

– На пресс-конференции вы сказали, что решение конфликта с комиссией, не выбравшей ваш проект для биеннале, видите просто: позвоните Порошенко и объясните, что ваш проект должен ехать в Венецию.

– Это была шутка. А вопрос о конфликте вообще задал подсадной человек. Какой вопрос был, такой ответ.

– А какие у вас отношения с Порошенко?

– Чисто по телевизору вижу. И многие вопросы на той пресс-конференции мне задавали, чтобы потом это использовать против меня. Что же хорошего они не услышали? Когда я рассказывал об исторической составляющей нашей работы, что мы чуть ли не "Энеиду" сняли? Мы сказали о народе тонко, не потеряв зерна современного искусства, с глубокой драматургией, абсурдом, иронией над "Триумфом воли" Лени Рифеншталь.

Я перестал ездить в Россию, еще когда там начали избивать кавказцев. Я уже тогда понял, что не той дорогой пошло государство

Фото: Arsen Savadov / Facebook

– Ваш коллега Александр Ройтбурд относительно вашей эмоциональной критики "Открытой группы" говорил, что у Савадова есть промахи, но это промахи гения. Вы согласны с ним?

– Безусловно. Спасибо Саше за поддержку. Он как никто понимает, о чем речь. Если бы Саша был в комиссии, он бы поставил под сомнение категоричность ее решения.

– А кого вы считаете гением?

– Это Моцарт, Шопен, Микеланджело, Леонардо.

– А из современников?

– Гений – это квантовый компьютер. Это коллективный разум.

– Сейчас, как правило, критикуют певцов/певиц, которые ездят в РФ выступать. Нужно ли ругать художников, которые продают картины в Россию?

– Создайте условия в Украине, и они не будут продавать в Россию. Весь мир открыт – Европа, Америка.

– Поднимают вопрос о том, есть ли моральное право торговать с рынком агрессора.

– Лично я не делаю выставки в Москве, когда идет война. Хотя я потерял там свой гигантский фан-клуб.

– Как поменялось ваше отношение к РФ в свете последних пяти лет?

– Никак. Я как обожал Пушкина и Лермонтова, так и обожаю.

– А общение с российскими друзьями как-то изменилось?

– Нет, мои друзья – не пропутинские люди, а интеллигенты, с которыми мы разваливали коммунизм. Ты можешь сказать, что Кулик, Гутов или Гельман пропутинские? Эти люди не пропитаны шовинизмом, брутальностью, жандармами, которыми переполнена Россия.

Но я перестал ездить в Россию, еще когда там начали избивать кавказцев. То есть в 2005 году, намного раньше конфликта с Украиной. Я уже тогда понял, что не той дорогой пошло государство. Кроме того, меня, в случае поездки в РФ, могут на границе принять. Сказать: "Вы "Шахтеров" делали? Идите сюда!". Любая провокация – и меня примут. И, к тому же, я стоял на Майдане.

– Для чего вы ходили туда? С какими устремлениями?

– Я выходил как гражданская личность. Уже был серьезный перебор с Януковичем, общество стало авторитарным. Я человек свободы, других ценностей. И я выходил за них. В Украине к тому моменту сформировалось пирамидальное общество, фараонное.

– Как вы считаете, оглядываясь на события после Майдана, не был ли он напрасным?

– Нет. Я видел воодушевленность людей, искренность, настоящесть. Видел, как люди разбирали брусчатку. Как художник, я был впечатлен, спал и ночевал там. Но Майдан как площадку для арт-проекта я использовать не стал. Мы хотели сделать арт-баррикаду, но когда я увидел всю серьезность, посчитал, что не нужно пиариться на трагедии, на крови людей.

– Но, тем не менее, вы на Донбассе снимали проект "Голоса любви", хотя там тоже умирают люди.

– Но там никто не умирал на наших глазах, и мы снимали не только на Донбассе. Мы сняли войну без войны. А затронули эту тему, чтобы закрыть ее, чтобы она не стала достоянием дилетантов. То же самое с работой в морге. "Книгой мертвых" я закрыл эту тему, показав в кадре мертвых бомжей. Как сказал мне тогда мой фотограф: "Арсен, почему ты переживаешь, не ты же их убил?"

– И вы говорили, что их убило общество.

– Да. Это стрессы, социальные проекты, серьезная вещь. А любовью к шахтерам в проекте "Донбасс-Шоколад" мы окрылили их, оживили. И сейчас по мощи у нас такой же проект.

Западная модель Украины заключается в том, чтобы здесь была аграрная страна с небольшим населением. Может, планируется переселение других народов. Но мы стоим на страже культурной традиции, чтобы не быть подметками западных моделей мышления

Фото: Art Ukraine Foundation / Facebook

– Вы считаете, что после Майдана общество стало более свободным?

– Да.

– В чем это проявляется?

– В том, что мы можем с тобой сейчас так свободно говорить.

– А мы не могли раньше?

– Нет. Это бы никуда не пошло. Ты не помнишь общество Януковича? Я помню общество Бакая: проститутки, "Роллс-ройсы", красная, черная икра в самолете. Да, сейчас есть заказуха, но это работа российской контрразведки. "Русский мир" и до Испании дойдет. Да, скоро Россия будет возле Средиземного моря, если не остановить ее.

– Кризисные моменты истории рождают новые громкие имена, стили. Почему этого не происходит в Украине?

– Я тоже ждал кубофутуристов. Но культурная образующая переходит от поколения в поколение. Те же Модильяни и Пикассо приезжали к Ренуару за советом. У нас отказываются это понимать. Даже в Москве ситуация, подобная той, которая произошла у нас с биеннале, невозможна. Там Кабакова, Булатова, Монастырского просто не принято обсуждать. А здесь обсуждают меня, Ройтбурда, Цаголова, Тистола.

– Так это же и есть свобода.

– Нет. Это "против кого будем дружить". Я сто раз говорил, что в искусстве ты никого не победишь. Да, против меня сейчас что-то можно писать. На мне уже печати негде ставить в плане критики. На килограмм больше-меньше – сильнее буду. Зло идет мне в силу. Меня это еще больше мотивирует к тому, что я прав. В искусстве надо открыть собственную душу. И эта борьба самая страшная. Не быть вторичным.

–Художнику нужно с чем-то бороться.

– Лучше с внутренними демонами. Или, напротив, наладить с ними отношения. Еще есть понятие "культурное прозрение". Художник – это пожизненная профессия и удел переживать мир глазами одиночки. Друзей у художников обычно не бывает много. Это люди, способные к трансперсональному переживанию, которого не хватает молодежным проектам. У них нет внутреннего ответа за свой базар.

– В сквоте "Парижская коммуна" в конце 1980-х – начале 1990-х все художники были личностями. Почему сейчас ситуация другая? Можем ли мы говорить о кризисе?

– Во-первых, информативное поле сейчас выше. Во-вторых, у нас была инерция развала целой державы. И мы ускоряли это развал. Что-то отходило, что-то приходило. А сейчас мир в состоянии удержания находится. Западная модель Украины заключается в том, чтобы здесь была аграрная страна с небольшим населением. Украина обладает богатым ресурсом. Это древнейшее плато, не подверженное вулканам, цунами. Еще неизвестно, зачем разрабатывается Украина. Может, для переселения других народов. Но мы стоим на страже какой-то культурной традиции, художественной школы, а не прямой вторичности, чтобы быть подметками западных моделей мышления. Мы их адаптируем, безусловно. Они едины для всего мира, потому что доказали свою валидность. Но полностью адаптироваться под них и исчезать мы не хотим. Мы не говорим о шароварщине, а о той синтетике, о которой ты раньше говорила. Художнику нужно заниматься своей мифологией.

– Вы не думали о том, чтобы с более молодыми художниками заняться педагогической деятельностью?

– Как говорили мои преподаватели, лучшее учительство – это твои произведения. Нет времени. Надо еще иметь харизму в этом плане, хотеть обучать. Я сам не знаю ничего. Могу только подсказать.

– Конфликт вокруг биеннале демонстрирует острую разобщенность в украинском искусстве. Может ли в принципе арт-процесс быть единым?

– Арт-процесс единым быть не может. Но ситуация, сложившаяся вокруг биеннале, подталкивает нас к лучшему из решений, как для Министерства культуры, так и для победителей конкурса: посмотреть на ситуацию монументально, с точки зрения лица Украины на одном из главных культурных форумов. Мы хотим предложить компромиссный вариант, некое Соломоново решение. Поскольку в этом году благодаря Министерству культуры мы получили возможность выставляться в Арсенале, через который пройдет около 5 млн зрителей за полгода, нужно понимать всю ответственность. Следует прекратить культурные распри, прекратить культурный раскол в обществе и ради лица Украины выставить оба проекта, которые в символическом смысле близки в своем желании раскрыть культурные коды и реальные процессы, происходящие в Украине.

Это значит усилить друг друга в этом объединении, проявить высочайшую степень толерантности и культуры, не уподобляясь тому, что происходит на "Евровидении". Этот месседж мы ходим донести до культурной общественности, победителей конкурса и до всех участников культурного процесса в Украине. Слава Украине!