Киевлянка Хорошунова в дневнике 1941 года: От Москвы немцев отогнали, Ленинград осажден, но свободен. Много светлее стало на душе G

16 ноября 1941 г., воскресенье

Сегодня целый день слышны отдаленные орудийные выстрелы. Может быть, это действительно наш десант, о котором вчера говорили. И еще сегодня говорят по городу о том, что наши бьют немцев: что под Москвой их отогнали на 100 километров. Москва и Ленинград геройски держатся.

Неожиданно удалось послушать советское радио. Слушать Союз трудно, очень забивают. Но мы знаем теперь, что Сталин в Москве, что от Москвы немцев отогнали, что Ленинград осажден, но свободен. Нужно ли говорить, что много светлее стало на душе.

Вечерами Л.В. и Н.В. приходят к нам на посиделки. В связи с запрещением после четырех часов топить печи и зажигать примусы все остаются без чаю вечером.

Вечера длинные, бесконечные. И все равно ничего не успеваю. Пшеница засоренная. Нужно по зернышку ее перебирать. Да было бы ее побольше. А то кончаются выменянные мною в Пидгирцах полпуда. Что будет дальше, неизвестно. Дитя совсем нечем кормить.

Нюся все еще без жилья. Получила она ордер на полуразрушенную надстройку в доме №11 по Кузнечной ул. Радовалась, что до этого там было учреждение, и не нужно поселяться в квартиру уехавших или убитых. Окна с трудом застеклили, вытащив в магазине стекла из окон, которые еще остались. Но только стали носить в квартиру вещи, как явился какой-то украинец из нынешних с бумажкой от гестапо и заявил, что квартира эта его. Налепил бумажку на дверь, а вещи Нюсины выбросил и все.

На Подоле Фото: Київ 1939–1945, фотоальбом. Издательство "Кий" 2005 г.

Снова положение безвыходное. В их квартире жить опасно, дом с минуты на минуту рухнет. Лопнули трубы водопровода и канализации и залило все этой гадостью. И холод неимоверный. Что делать, ума не приложим.

Все тяжело – и внутри, и снаружи. Все стали злые, раздражительные, никто ни с кем не говорит спокойно. А ведь в такое время нужна предельная выдержка. Самое сложное – это вопрос нашего отношения к работе. Идти работать не можем. Объяснять не нужно. А не работать, как же жить? Уже совсем нечего есть. Нечем кормить Шурку, Таню, Лелю, а Нюсе – Галю. Живем до сих пор продажей вещей. А у кого их нет, те пухнут и уже умирают от голода.

И снова, повторяю, мы не имеем права роптать. Мы числимся свободными, то есть не за колючей проволокой, имеем крышу, и впроголодь, но едим. А пленные и сейчас под открытым небом. И сейчас получают по две сырых картошки в день. Те, кто бывает возле лагерей, возвращаются полусумасшедшими. И природа ополчилась против людей. Позавчера после теплого осеннего дня поднялся сильный северный ветер. Утром окна доверху замерзли. Двенадцатиградусный мороз и ветер без снега, под слепящим солнцем. В зимних пальто мы шли, словно раздетые, по улицам. Пленные не выходят из головы. Вчера было немного теплее. Сегодня пять градусов мороза, а на солнце тает. Очень тихо сегодня в городе. Вчера шумел лишь ветер. Сегодня не шумят ни ветер, ни люди. Улицы пустынны совсем, не видно народа, хотя сегодня воскресенье, и по какому-то поводу висят на домах украинские флаги.

Сегодня солнце особенно яркое. И небо чистое, и тоже яркое, и совсем зимнее, а не осеннее. Самое же странное и страшное, что меж серо-зеленых, потускневших, но осенних полей, лежит белой яркой лентой замерзший Днепр. Двадцать три года живем мы над Днепром, но никогда не видели, чтобы Днепр стал, когда нигде вокруг нет даже признаков снега. Это волны остановились внезапно, скованные морозом. Так остановилась наша жизнь, скованная поражением.

Этот холод – смерть для людей, которые в плену, страдание для тех, кто в окопах дерется на фронте. Этот холод – смерть для хлеба, если есть он где-нибудь на полях нашей не нашей земли. Одна только польза от него – немцы мерзнут, только, жаль, мало. Они тепло одеты.

Предыдущая запись в дневнике – от 15 ноября.

Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.

За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.