Бардаш: Из детдома меня брали приемные родители, а потом отдавали обратно G

Мысли о том, где мои биологические родители, ко мне никогда не приходили

– Юрий, добрый день. Вы родились в Коммунарске Ворошиловградской области, теперь это Алчевск Луганской области. До четырех лет были в детдоме. Почему вы попали в детдом?

– Это одному Богу известно и, наверное, моим родителям по крови.

– Вы знаете своих родителей по крови?

– Нет.

– Вы пытались их когда-нибудь найти?

– Нет.

– Вам не хочется узнать, кто ваши родители?

– Наверное, больше нет, чем да. Может быть, если бы это случилось в какой-то передаче – але-оп! – и появились – тогда окей. А тратить на это время, включаться в поиски – не особо.

– Вы никогда не представляли себе встречу с мамой, например? Настоящей мамой.

– Нет. Для меня родители – люди, которые меня воспитали. Эти мысли: "Где мои [биологические] родители?" – никогда не приходили.

– Фамилия ваша – это та, которая дана при рождении?

– Фамилия Бардаш – это фамилия, которую дали мне родители, меня усыновившие.

– Имя вам дали при рождении?

– Да, это данное при рождении имя.

– Вам хочется узнать настоящую фамилию?

– Да нет, конечно. Мне нравится фамилия Бардаш. Мощная фамилия, сильная.

– До четырех лет вы были в детдоме. Вы помните что-то из детдома?

– Ну конечно, эпизодами много чего помню. Ну как, "много"?.. Як то кажуть, уривками. Но помню, как меня забрали родители. Это прямо сцена из фильма. Мы гуляли, и нам говорят: "Сейчас придут тетя и дядя". Все встали в круг. Нас было человек 15, наверное. "Сейчас тетя и дядя зайдут в круг. Вы улыбайтесь, пожалуйста. Все должны улыбаться". Я тогда не понимал, что придут выбирать.

– Они выбирали?

– Так это происходит. И мы все ходили... Пришли тетя и дядя: кучерявые прически 80-х, очки... Мы улыбаемся... Они потом ушли. Ко мне потом приходит воспитатель и говорит: "Собирайся. За тобой родители приехали". – "Супер!"

– Вы обрадовались?

– Конечно. Дети на самом деле в курсе события с самого малого возраста. То есть в два-три года все четко понимают. И взрослым надо это тоже осознать: дети все понимают. И когда мне сказали: "Мама и папа приехали". – "Ура, супер!" Когда открылась дверь, мама мне кричит: "Сынок!" – а я кричу: "Мама!.." Вот так приблизительно.

– Я не знаю, как сейчас, но известно, что в советское время в детдомах над детьми просто издевались. И сами дети, и воспитатели. У вас как было?

– Ну, мне кажется, нечистоплотные люди присутствуют везде. Воспитатели психованные, нервные. Были всякие случаи, скорее всего. Заставляли с головой накрываться одеялом, чтобы засыпали. Были всякие нехорошие случаи.

– То есть?

– Ну, например, я помню, как меня на улицу выставляли с подушкой. Я плакал ночью – выставляли на улицу.

– Тепло хоть было?

– Конкретно прохладно. Честно сказать, можно сейчас насыпать историй слезливых, но по большому счету роль детдома для ребенка, которого оставили, величайшая. Соответственно, плохие воспитатели бывают, но ценность... Я ценю все, что там было.

Помню, что брали и снова отдавали. Да, то есть было ощущение какое-то...

– Какая травма для ребенка, да?

– Ну, я не знаю, травма это или не травма. Скорее всего, это как-то отразилось на моей психике. Вполне возможно. Но это интересный опыт как минимум…

– То есть вас перед этими родителями брали уже?

– Да. Это то, что я помню.

– Новые родители какими были? Чем они занимались?

– Заводчане. Мама и папа работали в Припяти на Чернобыльской атомной станции... Мама работала на четвертом реакторе. Когда случилась авария, их определили в Алчевск. Папа был до этого мастером спорта по биатлону. При "совке" это было серьезно. Тренером был. Два высших образования у него. Мама школу не закончила. Когда их направили на Донбасс, в Алчевск, они работали на заводе... Я до 19 лет прожил в Алчевске – они все время работали на заводе.

– Они вас не обижали, не били? Все хорошо было?

– Никто меня пальцем не тронул ни разу. 

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Вы сегодня поддерживаете с ними отношения?

– Да.

– Вы помогаете им, когда у вас есть возможность?

– Конечно. Они меня воспитали. И какие бы ни были конфликты, как у всех, я им благодарен максимально за все, что произошло. Потому что я постоянно вспоминаю отцовскую зарплату. В наше время – это 100 долларов. Выше 100 долларов никогда отец не получал. Мать, наверное, долларов 70 получала всегда в переводе на гривны. Плюс задержки по три – пять месяцев. Это стандарт. Это же еще переход был: "совок" распался, свет отключают по семь часов...

– Алчевск замерзал. Мы помним же эту историю.

– Да, ну Алчевск уже замерзал лет 10 назад... В общем, все это было. Только распался "совок" – сразу все лифты, моторы в шахтах забрали. И мы – на седьмой этаж...

– Пешком.

– Конечно. Да.

– Мрачный город Алчевск. Я его хорошо помню – я там бывал в 90-х. Мрачный, серый...

– Да. Там же директора завода расстреляли. Там металл льется. И за этот металл, естественно, все бандиты...

– Вашим родителям ваше творчество нравится?

– Какое именно? У меня много творческих направлений.

– Я знаю. Тем не менее хоть какое-то нравится?

– Я думаю, что они определенно гордятся тем, чем я занимаюсь. Отец всегда говорил: "Занимайся танцами". То есть философия какая была? "В армию заберут, все будут копать траншеи, а ты будешь в ансамбле". Как-то так.

Вообще у нас к трудовому классу, как к скотам, относятся. И всегда относились

– Где родители сейчас живут?

– В Сумской области, где они и родились. Мама – в Штеповке.

– Это район какой?

– Кажется... Я не помню. Или Краснопілля, или Білопілля... Щось таке. А отец – под Сенным.

– Я хочу, пользуясь случаем, обратиться сейчас по ту сторону экрана. Вдруг найдутся настоящие родители Юрия. Ну, мне кажется, Юрию было бы интересно с ними встретиться.

– Вполне возможно.

– Вы занимались брейк-дансом.

– Да.

– Ну, для Алчевска, я вам скажу, смело. Почему брейк-данс?

– Потому что я увидел по телевизору, как крутятся на голове... До этого я занимался танцами, танец меня увлекал...

– Это народные танцы были?

– Народные, да. В Алчевске был Дом культуры, тогда там был серьезнейший коллектив металлургов. И просто супершкола. Все танцы народов мы танцевали.

– На вас не смотрели дети с подозрением? Все дети как дети, а вы – танцы.

– Для меня отец всегда авторитетом был. Если он мне респектовал, то все остальное мне было неважно. Тем более что мужчины, которые занимались танцами, были старше… То есть просто с завода пришел мужик, лосины натянул, чеботы натянул – и погнал вприсядку... Кто-то идет после завода пить пиво, а кто-то идет и танцует народные танцы. Вот такая культура. И я среди этих мужчин вырос. И женщин. 

– Вы закончили ПТУ по специальности "токарь".

– Да.

– Токарем работали немножко или нет?

– Нет, не работал токарем. Практику проходил на заводе. Пришел на завод: "О-хо-хо! Я здесь никогда не появлюсь".

– Не понравилось?

– Ну конечно, не понравилось. Там ничего не может понравиться творческой душе, как у меня. То есть я танцевал без остановки, я приносил мастеру, то есть мастачке шоколадку – она меня отпускала в лаборантскую...

– Мастачка?

– Да, мастачка. Помните такое слово? И крутился на голове. Все знали, что я занимаюсь культурой. И когда были конкурсы художественной самодеятельности, мы занимали первые места. Три курса.

– Руки помнят, что такое токарное дело?

– Что дало мне токарное дело? Машину я ощущаю хорошо. Я веду машину, чувствую, все приборы как работают, как работает двигатель. Этому научило меня токарное дело. Потому что если станок неисправен, то тебе может просто прилететь деталь в голову и разворотить.

– Бывали случаи?

– Конечно. Это очень опасная история...

– Разворотить голову?

– Конечно. Там же серьезные обороты. И хоть это холодный стаж, а не горячий, но тем не менее травмы там серьезные.

– А платили хорошо на заводе?

– Я же говорю, как платили на заводе. Вот у меня отец проработал... Он был бригадиром. Он получал, кажется, на 40 гривен больше всех остальных. Он электриком был, ремонтником. То есть, может быть, какие-то сварщики зарабатывали чуть больше. Шахтеры еще…

Вообще к трудовому классу, как к скотам, относятся и всегда относились. Не помню я ничего хорошего… И конечно же, это пыль. Вот я снимал клип с проектом Youra на заводе. Где у нас завод большой рядом с морем?

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Мариуполь.

– Мариуполь. Вот мы приехали на завод Ильича, и мне сразу стало плохо. На заводе мне тяжело. Мы заходим на завод – пыль такая стоит, что ничего не видно. И мы в этих респираторах... А мужики навстречу идут, и у них эти респираторы где-то... И они идут и смеются. То есть я изучаю природу трудового класса, работяг. Потому что это какие-то суперлюди…

– Алчевск вашего детства и юности – что это за город? Что это за атмосфера?

– Это конец 80-х… Это прекраснейшее [время]: фонтаны, люди здороваются друг с другом, мороженое по 15 копеек. Я это все застал.

– Закат советской эпохи.

– Да, наверное. Культура. Конечно, магазины, прилавки пустые или неполные… Морская водоросль эта...

– Да, морская капуста.

– Да. Или сгущенке все радуются. Это один аспект. А другой аспект – культура общества. Все люди счастливые. Это все было.

– Жрать нечего, но люди счастливые.

– Ну, всегда было что кушать. А вот когда случился этот распад... Я помню очереди – хлеба не стало...

– Хлеба даже?

– Он был какой-то… Можешь – ам! – всю буханку съесть и ничего не почувствовать. Это я помню. Помню маргарин вместо масла… Моя сестра старшая уехала на Кипр.

– Сестра – родная дочь ваших родителей?

– Да-да. Она на пять лет меня старше. "Это просто мрак. Я уезжаю". И она в 21 год уехала на Кипр. Недавно она приезжала в Киев, мы в "Гудвайн" с ней пошли...

– Из деревни кипрской.

– И она такая: "Это все тут есть?! Разве вот так в Украине сейчас?" Меня это немножко поразило.

– Вы сказали, цитирую: "В Алчевске ты не имеешь права улыбаться". Что это значит?

– Это уже подростковая история. Дискотеки – и там все суровые. Грубость очень серьезная. Была. Я не знаю, как сейчас. Сейчас все в интернетике сидят, комментариями друг друга кроют. А было как? На дискотеку если ходишь, ты отважный парень. Потому что на дискотеке...

– Ждут приключений.

– Ну "приключения" – это мягкое слово. Волшебное просто. Допустим, приключения. И этих приключений там по пять штук за ночь. Все дрались безбожно. С летальными исходами…

– Вы тоже?

– Никогда. Очень редко я дрался. Я дрался, только когда надо было или товарищей разнимать, или за свою честь постоять.

– Массовые драки тоже были? Стенка на стенку.

– Были. Когда металл против рэпа, рэперы против металлистов. Из Луганска приезжали отряды ОМОН на автобусах, потому что неслась просто дичь. С цепями...

– Арматура.

– Ну все это было. Я за этим наблюдал немножко со стороны. Потому что я не был тем, кто хочет крови. Меня выгнали с футбола – и я пошел на танцы.

– Вы занимались футболом?

– Я мечтал быть футболистом. Я все детство в алчевской "Заре"…

– Нет, "Заря" в Ворошиловграде, Луганске.

– А в Алчевске – "Сталь". Там тоже серьезные футболисты были. Так вот я все детство проиграл в футбол. Смотреть его не люблю… Но мы шпилили серьезно в футбич. Районы на районы. Все это происходило. И меня не взяли. Я не умел бить подъемом. Но хулиганы такие были в футболе... Очень многие плохо закончили.

В Киеве я жил в двухкомнатной квартире. В одной – пастырь ячейки, во второй – семь человек. Скинхед, наркоман какой-то, щипач... То есть весь сброд. Угадайте, куда мы ходили. К Сандею Аделадже

– А плакали вы часто в детстве?

– Плакал, конечно.

– Почему плакали?

– Ну как и все дети: жалко, обидно...

– Сейчас плачете? 

– Конечно. Как только чувствую – слезы сразу. Это важно. Для меня это суперважно. Все говорят, мужчины не плачут, но это какая-то дичь.

– От чего последний раз плакали?

– Сюжеты когда придумываю.

– Плачете?

– Конечно. Обязательно. Это индикатор того, чувствую или не чувствую. Потому что у меня есть такое... Я понимаю, что я чувствую народ, чувствую людей. И слезы, когда хочется... Ну да, это индикатор для меня: могу ли я зацепить струны души людей.

– В 2002 году – вам было 19 лет – вы переехали в Киев.

– Да.

– Почему?

– Ну, в общем, какая ситуация? Я мечтал поступить в цирковое в Киеве. Ничего не знал об этом. Знал только, что надо научиться жонглировать четырьмя…

– Булавами?

– Ну шариками. И на шпагате сидеть. И вот я такой...

– Но на шпагате вы сидели?

– Да. Я присел на поперечный, на продольный. И поехал поступать. И не поступил. Не поступил, и мне не дали общежитие. Но я увидел Киев.

– И вы не захотели возвращаться домой.

– Нет, я вернулся, потому что некуда было. Меня провожал весь город. То есть я уже был в городе известным человеком: у меня коллектив был, брейк-команда, мы уже Луганск сделали… Это потолок – надо дальше идти. Я рассчитывал, что поступлю в цирковое… Циркачи, акробаты – это просто сказка. Я когда попал в зал батутный, где и олимпийских чемпионов готовят, смотрю и думаю: "Да что ж такое?.." В du Soleil я очень хотел. Это мечта была.

– А многие из киевского циркового туда попадают в результате.

– Да-да. Естественно. Это была моя мечта. У нас в Алчевске был человек... Я не помню, как его зовут. Кажется, Максим. Это была такая легенда: что он научился крутиться на голове и уехал в Германию, сделал свой цирк… Когда мне папа говорит: "Ты пойдешь токарем работать", у меня в голове: "Папа, вот же есть мечта у меня".

И меня не взяли. Я вернулся. И три дня я ходил по Алчевску: "Ну что, ты поступил?" – "Нет". И реакция людей меня добила… Я просто сел в поезд (у меня были деньги на билет) и уехал.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Денег не было больше?

– Абсолютно.

– Чем вы зарабатывали в Киеве?

– Это очень важная вещь. Я зарабатывал деньги с первого дня, как приехал в Киев. То есть я вышел в Киеве... У меня закончились деньги. Я купил простынь, чай – все.

– Сняли комнату, да?

– Не-не. Какую комнату?

– А где жили?

– Я вышел на вокзале – и приветики. У меня был жетон. Я с этим жетоном доехал до Крещатика. Вышел. И я увидел брейкеров, которые танцевали – и шапка, деньги. Я очень хорошо танцевал брейк. Тогда я был в суперформе. И, кажется, один из немногих, кто в Украине тогда делал сложные брейкерские элементы, которые не делал никто. И я в сторонке начал разминаться и стал выдавать трюки. "Ты кто такой? Быстро иди к нам". И уже вечером я считал кеш. Все поделили – и я заработал суточные – 50 гривен. Это огромные деньги были. И я понял, что сделал все верно.

– Где вы жили?

– На улице, у кентов...

– На улице прямо?

– Ну, находишь угол дома, где нет ветра. Лавочка... Это лето было. Спокойно перекимарил. Молодой, 19 лет, столица, центр. Каждый день брейкуешь, зарабатываешь деньги. Бывает, подруга какая-то говорит: "Эй, пошли ко мне". Я фанател от брейк-данса. Поэтому девушкам я говорил: "Я пойду, но буду спать". У меня было по две тренировки в день. Меня везде брали... В Киеве тогда развитие было брейка, были коллективы. Меня везде приглашали тренироваться. Это самое главное. Если у меня не было две тренировки в день, каждая по три-четыре часа, то день насмарку. Когда наступила осень, ко мне подошли люди и сказали: "Есть на "Золотых воротах" квартира. И там собирают, грубо говоря, бомжей". – "А что надо делать?" – "Ну, надо три раза в неделю ходить в церковь". – "Какую церковь?" – "Там все расскажут". Я говорю: "Окей". Ну, надо было где-то жить. Я прихожу. Там двухкомнатная квартира. В одной пастырь ячейки жила... Во второй нас было семь человек. Скинхед, наркоман какой-то, щипач... То есть весь сброд.

– Ну, красиво.

– Очень красиво.

– Для познания жизни.

– Это именно топ. И куда мы ходили? Угадайте.

– В церковь?

– К Сандею Аделадже.

– О!

– Да. То есть это было прекрасное время. Я провел восемь месяцев в этой квартире.

– Все поняли.

– Я стирал за всеми носки, мыл посуду. Там были какие-то бременские музыканты залетные... То есть это было супервремя.

– Круто. Почему нет?

– Да. Круто то, что мы ходили в церковь: проповеди по четыре часа, прославление...

– Вам это нравилось?

– Все мои кенты спали. То есть это конкретно так: 5 тысяч людей, Дворец спорта... Наверное, вы знакомы с этим?

– Да, видел это, конечно.

– King's Capital и все дела. А я слушал эти лекции.

– Смешной Аделаджа.

– Ну смешной, а кидок произошел великий.

– А денег заработал, да.

– Великий. Но я оттуда почерпнул очень много библейских мудростей. Очень много. Например, я мечтал съехать с этой хаты. Это просто дичь.

– Надоело стирать носки.

– Ну типа. Там был такой посыл: место, где ты находишься, приведи в порядок, начни его уважать – и будет тебе дано больше… Я первый оттуда съехал. Потом уже мы жили в трехкомнатной квартире вдвоем с парнем. Ну это царство уже! И там висела карта Киева. Я говорю: "Где мы находимся?" Он говорит: "Тыкни ручкой в центр карты – и это будет дом, в котором мы живем". На "Золотых", прямо на Владимирской. Вот так я попал из Алчевска в центр [Киева].

В Америке я получил статус беженца от режима Януковича

– Скажите, пожалуйста, вы были хорошим танцором?

– Хорошим танцорам ничего не мешает. Скорее всего, я был индивидуальным танцором. Если для балета, я был отвратительным. Я никогда не мог синхроны выучить, которые мне кто-то ставил. Но если я ставил кому-то, то я мог поставить. Я и танцор, и хореограф. Мне не было интересно учить чужое. Поэтому есть танцоры-солдаты...

– А есть солисты.

– Да. Вот я относился к таким. Поэтому когда балет у меня появился, я вышел.

– А почему, занимаясь профессионально танцами, вы стали петь?

– Божечки... Я петь не стал. Я стал кричать, гавкать, орать – что угодно, но не петь. Я подумываю пойти на вокал и развить в себе способность петь. Потому что я любитель шансона, именно того самого, о котором мы говорили сегодня. Но пока что нет. А почему я стал это делать? Потому что это самовыражение. Я считаю, что так развилась музыкальная культура и творческая, что каждый должен петь. И вы, Дмитрий, должны записать песню. И я вам ее спродюсирую. А, у вас уже было, наверное?

– Песен 100 записал, честно говоря.

– Господи, прошу прощения. Да, точно. В клетчатом пиджаке...

– Да, и это тоже. Вы знаете, как сказал Андрей Данилко? "У кого есть рот, тот поет". Вот это обо мне как раз.

– Это, наверное, обо всех. То есть все хотят петь... Это класс. Если раньше пели только те, кто имел голос какой-то, то сейчас технологии...

– То теперь – у кого есть рот.

– Да. Тот, кто смелый.

– В 2010 году – вам было 27 лет – вы уехали в США.

– Да.

– Почему?

– Тут мне стало неинтересно. У меня все понятно, все классно. У меня молодая жена на третьем-четвертом месяце беременности была. Я говорю: "Поехали в Америку на ПМЖ". Вот мы сели и уехали.

– В какой город?

– В Лос-Анджелес.

– Так нормально сразу поехали.

– Ну естественно. А куда? Мы поехали в LA. И прожили, кажется, почти два года.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Чем вы там занимались?

– Знакомством с культурой американской. Это раз. Во-вторых, родился сын Жора. Оформлением всех этих документов.

– Он получил гражданство страны.

– Да. Надо было с офицером встречаться, юристы. Рассказывать, как получили статус беженцев [от режима] Януковича…

– А вы получили?

– Ну как и все, кто туда едет. Там же по каким-то системам... Тебе там юристы рассказывают, как и что надо сказать.

– Сбежали от преступного режима Януковича.

– Да. "Это скажи, чтобы они поверили". Я обязательно это покажу в кино: когда тебя заводят на интервью, сидят три офицера американских, на телефоне русский человек. Они смотрят на тебя, чтобы ты их не обманул. И тебе нужно рассказать историю, чтобы они поверили и дали тебе гражданство. Тебя к этому готовят три месяца.

– "Я был в детдоме. Я мучился, мыкался... И тут еще преступный режим Януковича меня добил".

– Ой-ой-ой, он меня добил, да.

– Вы английский знали?

– Я не знал английский. Я первые полгода говорил только на русском языке. Этот порог я потом переступил – взял себе двух учителей и выучил язык за три месяца.

– Выучили?

– Да-да. Ну то есть я стал его понимать. Я по 100 слов в день выучивал. В день. То есть я ходил с малым в слинге – и у меня тут бумага, как у вас, и я учил слова...

– Я тоже учу слова. Видите?

– Да. Это очень интересная история. Я помню, как в школе учил английский язык. Ты не в среде, какие-то слова непонятные. О чем вообще речь? Как только попал в среду и согласился с тем, что я все-таки должен его выучить, я его выучил. Это очень интересно. Это суперлегкий язык.

– Чем вы зарабатывали в Штатах?

– Я в Штатах не зарабатывал. Я продолжал зарабатывать деньги здесь. Группа у меня была. Я был на Skype, на телефонах. То есть весь бизнес был здесь.

– Ну жить на что было.

– Естественно. А там по-другому не бывает. В Америке если у тебя нет кеша...

– Ну, пособие же давали, наверное.

– Какое пособие?

– Как беженцу. Нет?

– Та не. Мы же только решали этот вопрос. Только нам все это сделали – я сказал: "Ноги моей здесь больше не будет".

– Затосковали.

– Ну не то что затосковал… Система американская… что там с детьми, как они их учат... Когда ты в школу заходишь – магазинчик: Pepsi-Cola, Fanta, Sprite. Воды нет в школе. И понятно, что, наверное, для высшего общества там все есть, но в целом не особо... Система медицинская...

– Не понравилось?

– Ну как относится у нас доктор? Отец родной или мать родная. Ты приходишь со своим ребенком, вы вместе... А там доктор не имеет права слова лишнего тебе сказать. Потому что ты его засудишь. То есть так это работает. Они боятся всего. И от этого все дистанционное, на бумагах, на контрактах, на цифрах. Чеки приходят каждый день. Каждый день биллы, биллы. Ты платишь по счетам. Я уезжал туда – не считал деньги, не смотрел на ценники никогда...

– И ничего не приходило.

– Да. Ничего не приходило. А тут машину не там поставил – $70 штраф. "Ладно, завтра заплачу". Забыл заплатить завтра – еще прилетает. Газ не оплатил – пеня бешеная летит. Бах! – уже $300. Какая там система полицейских... Они стреляют без предупреждения.

– Не наша тема.

– Ну вот да. Когда в людей стреляют без предупреждения, это не особо круто.

– Но как дисциплинирует, заметьте.

– Но с этой дисциплиной душа немножечко исчезает.

– В пятки уходит.

– Ну дисциплинированный зомби-робот. Окей, все класс. Не ощутил я, короче, и вернулся назад. Как раз когда здесь начался кипеж.

– Вы основатель и продюсер нескольких проектов – в частности, Quest Pistols и, конечно, "Грибы".

– Конечно же.

– Почему "Грибы"?

– Почему "Грибы" что?

– Название.

– Ну типа "Грибы"...

– Не "Ягоды". "Грибы".

– Вы пробовали когда-нибудь псилоцибиновые грибы?

– Только лисички, белые, маслята.

– Понятненько. Тогда отвечу вам на ваш вопрос. Я уже говорил...

– "Попробуйте – поймете"?

– Ни в коем случае не буду вам советовать никаких галлюциногенов. Я думаю, у вас и так с этим все нормально. Как вообще вы?

– Шикарно.

– Шикарно... Вы когда улыбаетесь, мне иногда кажется, что вы все-таки пробовали грибы.

Мой самый дорогой клип стоил $67 тысяч

– Нет. Это улыбка такая.

– Короче, один из участников придумал: "Мы типа грибы". И все, оно полетело.

– Песня "Тает лед" – это, конечно, оно.

– Спасибо.

– Сколько просмотров в YouTube? Больше 300 миллионов?

– Да. Но это не такая большая цифра для современных [клипов]… Но эта песня даже не про просмотры, а про отклик людей на эту песню. То есть это самое для меня важное. Потому что сделали на нее пародии все. Просто все сословия.

– Ну какие самые яркие?

– Ой, я не знаю. Учителя, медики, зэки, заводчане, инженеры – все делали пародии. Те, кто никогда в жизни этого не делал, – какие-то духовые оркестры, все звезды...

– Кто автор этой песни?

– Что для вас в этой песне самое главное?

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Вы знаете, общее настроение, я думаю, эмоция.

– Ну да. Это все-таки совокупность трех персонажей. А там каждую часть написал отдельно каждый. "Между нами тает лед..." – это написал один человек. Короче, все три поучаствовали.

– Почему "Грибы", на ваш взгляд продюсера, стали популярны? Секрет успеха.

– Да сложилось просто. Все сложилось. Большое количество людей над этим поработало.

– Песня.

– Песня – это вы сразу обобщили. Чтобы случилась песня, была аранжировка, были мысли трех человек. И рифмовали ребята, которые до этого занимались рэпом, кучу времени сидели у себя по домам и оттачивали свои скиллы рэперов. И вот оно все сложилось. Потом клип прилетел. Никто не знает, что есть еще один клип "Тает лед". Он был первым, и он не вышел.

– Не понравился?

– Не понравился, да.

– То есть потратили деньги...

– Мы потратили где-то тысячи три на первый клип.

– Всего?

– Он не понравился. И потом мы пересняли. Какую-то сумму такую же потратили. Я не помню, сколько мы потратили. Но очень мало по сравнению с тем, сколько тратят на клипы другие группы.

– Почему "Грибы" распались?

– Божечки, ну я уже это говорил. Скорее всего, "Грибы" распались оттого, что "Грибы" не выдержали той известности, той популярности...

– Все банально.

– Все банально. Как это называется? Щит, медь...

– Да. Вода и медные трубы.

– Вот что-то из этого не случилось.

– Медные трубы не выдержали.

– Да, медные трубы не выдержали. Я не захотел это держать. Потому что у меня на тот момент был максимально скверный характер. Это факт.

– Сейчас он улучшился?

– Конечно. Я вообще сижу перед вами как одуванчик.

– А что, вы были тираном, деспотом?

– Всякое было. Было много "я". Это все опыт…

– Вы были немножко немцем: "Я-я".

– Я-я. Обожаю. Ну типа того. И ребята были молодыми. Их это поддавливало. Их неопытность определяла их поведение... В общем – бах, бах, бах! – тыдыщ!

– Самый дорогой клип сколько стоил?

– У "Грибов" или вообще в моей практике?

– Нет, вообще.

– Ну я не знаю, надо вспомнить... 26 лет мне было, и я снимал клип, за который заплатил 67 тысяч. Это было кино.

– У.е.?

– Да. Это была группа "Нервы" и песня "Вороны".

– Да-да.

– Я очень сильно хотел киношечку. И вот три съемочных дня, экспедиция – все дела.

– 67 тысяч?

– Да.

– Кто это вас так сделал? Какой режиссер?

– Я режиссировал.

– Сами?

– Естественно. Я все свои клипы режиссирую сам практически. Это же моя страсть. То есть клипы Quest Pistols все я режиссировал. У "Грибов", конечно, нет. Там уже я познакомился с крутейшим человеком – Владиком Фишезом. И мы уже на двоих работали. Он мне очень много раскрыл в видео. А до этого я все время сам делал.

– Сколько стоит сегодня ваш корпоратив?

– Я на корпоративы не езжу. У меня есть проект Youra…

– Так...

– Вы побывали на концертах. Это рейвы, это массовые концерты. Там по 2–5 тысяч людей. У меня электронный звук...

– Сколько вы зарабатываете с одного концерта?

– Нисколько. Мало. 5–10 тысяч. Вот такие цифры. Просто у меня их не много. Это для души. То есть это не тот формат, где я, например, нал считаю каждый месяц. Это не поп... Это моя отдушина, можно так сказать.

– Понимаю. Вы богатый человек?

– Это как посмотреть. Например, у вас, я слышал, 14 квартир.

– Ой, больше.

– Больше. У меня ни одной квартиры, у меня нет ни одной машины. Но у меня есть команда моих людей, которые со мной давно, за которых я стою, за их зарплаты стою, чтобы они у них всегда были...

– То есть вы тратите деньги на творчество?

– Все, все деньги, которые я зарабатываю, тут же...

– Пуляете.

– Пуляю, да. То есть у меня опыт огромный. И у меня есть определенный народный авторитет, как я считаю.

– У вас нет квартиры.

– Да.

– Где вы живете? На съемной?

– Ну конечно.

– Сколько комнат?

– Ну, сейчас я живу в доме. И там 300 метров, кажется.

– То есть вы снимаете дом?

– Да.

– Так... И машины нет тоже?

– У водителя машина.

Если у тебя правильный мотив по жизни, кеш придет. Не сегодня – так завтра. Я верю в это, и так всегда со мной было

– Что у него за машина, на которой вы ездите?

– Китаец. Tiggo... Вам смешно стало?

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Конечно.

– Ну, слушайте, много у меня было тачек всяких. И я много тачек дарил. "Мерсы", "Бэхи" всякие. Еще раз повторюсь: моя любимая тачка – это "Секвоя". Обязательно еще раз ее куплю.

– Хорошая машина.

– Вообще. Такой люкс внутри... Я еще купил ее у какого-то богатого человека, и там он оббил ее какой-то шикарной тканью.

– Обоями.

– Тканью. Лучше пока я тачки не видел. Но на данный момент у меня нет.

– Вам хватает денег на жизнь. На ту жизнь, которой вы хотите жить.

– Мне хватает всего. Боженька меня не оставляет.

– Значит, вы богатый человек, раз хватает. Правильно?

– Да. Бога ты... И даст. Да, так и есть. Мне хватает, чтобы помогать неимущим. Вот как говорят: богат не тот, у кого куча бабок, а который может помочь кому-то. Моя роль – поехать куда-то в село, найти творческого человека, который там сидит...

– И вытащить.

– Вытащить его, да. Вокруг него создать команду, найти деньги, влить их в продакшен, чтобы произошло – бах! – всем хорошо, всем нравится. И я спокоен, доволен.

– И карма хорошая.

– Ну карма. И плюс в любом случае, если у тебя правильный мотив по жизни, кеш придет. Не сегодня – так завтра.

– Стопудово.

– Я верю в это, и так всегда со мной было.

– Вы снимались в клипе Скрябина.

– Да, Кузьма.

– Какой он был человек?

– Шикарный. Обожаю просто. Ну какой он был человек? Мы с ним на "Шансе" познакомились.

– А вы участвовали в "Шансе"?

– Да, естественно. Игорь Кондратюк – великий продюсер этой передачи. И я когда попал на "Шанс", он взял меня туда хореографом. Говорит: "Есть Могилевская и Кузьма. К кому ты пойдешь?" И мне уже нашептали на тот момент. Я не знал никого. Я вообще не знал шоу-бизнеса. Мне нашептали: "К Могиле не ходи".

– Характер?

– Ну да. А Кузьма говорит: "Мені пох…й, шо ти будеш робить". Я такой: "Подходит". И вот мы с Кузьмой вышли на улицу, идем, он говорит: "Підожди". Чуть-чуть он был подшофе. Разворачивается и тут же при мне, в двух метрах отливает стоит. Вот это панк... Кажется, мы с ним три года проработали. Это всегда было интересно.

– Свободный человек был?

– Это было всегда прекрасно. Он никогда не напрягал. Он всегда говорил: "Делай". Он очень любил "Квестов". Он дружил с Никитой, с Антоном. То есть они панки. Он всегда с уважением относился. Его вся страна любила. В нем понтов было ноль.

– И талант огромный.

– Я себя немножко корю за это. Он начал тогда петь песни свои, которые сейчас все слушают с большим удовольствием. Я не понимал этого тогда. Сейчас понимаю. И горжусь тем, что тогда пришел к нему. "Юра, приди и снимись у меня в клипе", – он говорит. В общем, я не мог ему отказать. Пришел, снялся. И сейчас я этим горжусь.

– Кто ваши любимые рэперы?

– Господи...

– "Да никто".

– Спасибо за подсказку.

– Я сам вопросы задаю – и сам же на них отвечаю.

– Скорее всего, это Миша Крупин. Я его слышал, когда мне было 16 лет. Он уже был тогда на обложке журнала "Экстрим". Помните?

– Нет.

– ХЗМ. Есть такой Согомонов, продюсер Хлывнюка ("Бумбокс"). Он был основателем и журнала "Экстрим". Или кем-то в этой структуре, скорее всего. И уже в 16 лет Миша Крупин был на обложке этого журнала. А я в Алчевске сидел и слушал песню "Дорога моя далека".

– Человек с обложки.

– Вот это мой любимый рэпер. Звонил мне вчера: "Я учусь играть на кларнете". – "Аминь, Миша, аминь".

– Что за конфликт у вас произошел с Бастой?

– Ну, бывают конфликты. Начать сейчас размешивать эту историю... Что-то было… Честно сказать, я когда шел к вам на интервью, понял одну вещь: я настолько изменился, что если раньше меня конфликты качали... Прямо ух!

– То теперь вы качаете конфликты.

– Не, не, не. Они меня качали в плане: "Давайте. Конфликт сюда! Где эти конфликты?" Сейчас мне это неинтересно абсолютно. Дай Бог этому человеку здоровья, всего самого наилучшего. Ну что-то было. Вообще, абсолютно неважно. Я думаю, он это все уже давно забыл. И мне не особо интересно.

– Несколько лет назад, на пике популярности группы "Грибы", рэпер Серега посвятил вам клип на песню "Антифриз", в котором вас раскритиковал.

– Да.

– В частности, были такие слова-обращение к вам: "Что тебе надо? Звонкие пенни или статья о тебе в "Википедии"?"

– Да. Мне надо и то, и другое.

После интервью с Дудем, естественно, шквал негатива посыпался на меня. Я задался вопросом: "Неужели я не понимаю свой народ? Неужели я не понимаю свою страну?" И я заморочился украинством в себе

– Прекрасно. Почему он это написал?

– Ну потому, что ему тоже это надо. Как происходит у нас обычно? Где-то кто-то взлетает – у всех остальных начинает бомбить.

– И срывать.

– Это называется "шоу-бизнес".

– То есть у него пробомбило?

– Ну, забомбило немножко, да. Ну, нормально. Это человеческая история – у всех это происходит. У вас было такое?

– Никогда.

– Да ладно. У вас же есть какие-то конкуренты. А, сорян. У вас их нет. Ну тогда конечно.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Поэтому не бомбит и не штырит.

– Ну и хорошо. Наверное, так.

– Это правда, что вы участвовали в Евромайдане?

– Что такое Евромайдан? Это то, что происходило на Майдане?

– Да.

– Да, я же приехал как раз из Америки в самый пик...

– То есть не вы его начали.

– Я его не начал, и я его не продолжил. Но я приехал на улицу Прорезную, поселился там: две минуточки спускаешься – и тут все стреляют, люди по трое суток не спят. Типа "у нас такая энергия..." – "А что случилось?" – "Ну чаечек нам раздают какой-то. Ух, вот так нас всех!" Морозы какие были лютые, да?

– Ужас.

– Да. Все это было. Поэтому я же не мог мимо пройти. И мое сердце тоже колыхнулось. Я кеш скидывал.

– Да?

– Естественно. А кто туда не носил деньги? Кто туда не носил все, что можно было принести, помочь людям?

– То есть вы хотели, чтобы Януковича не было?

– Скорее всего, я так это не рассматривал. Честно. Я по-другому это рассматривал.

– Просто вам надо было скинуть кеш.

– Ни в коем случае. Я туда захожу, а там... Есть нужда, тут люди в палатках сидят, тут костры, котлы, варится еда… И ты захватываешься этим духом, ты вместе с ними уже чувствуешь силу...

– То есть если бы вы не были на Прорезной, не жили в тот момент...

– Я бы сходил туда пару раз по-любому, да. Но в целом я вам скажу так… Я же связан с шоу-бизнесом: концерты – все. Я не хожу на концерты. Там, где большое количество людей, я не нахожусь. Я на сцене могу стоять, а в толпе – не очень.

– Дискомфорт?

– Я не очень хочу смотреть на кого-то на сцене. Ну то есть дома я буду слушать. А в толпе... Мне не очень нравится толпа.

– Первопричина бед Украины, на ваш взгляд, это Майдан или нападение Путина?

– Первопричины бед Украины? Вот этих, которые сейчас?

– Вот у нас уже более семи лет беда.

– Да, беда.

– Первопричина должна быть у беды?

– Вы знаете, я так скажу. Не эксперт я в этом вопросе. Не эксперт – и все. Глубже все. Намного глубже. И чтобы в этом разбираться, нужно обладать инсайдом. Если эмоционально вернуться в то время, то я, как и все, думал: "Этот плохой, а этот хороший". Сейчас уже какое-то время прошло, и ты понимаешь, что есть игроки на шахматной доске. Их много.

– И есть доска.

– Есть доска, да. А беды Украины – это то, что мы находимся между двумя цивилизациями, определенно. Западная, восточная – мы посередине. И нас, конечно же, рвут на части. То есть да, был Дед Мороз. Теперь Деда Мороза нет, есть Санта-Клаус. Я ни за то, ни за другое. Я за наше. За нашу чертовщину, украинскую. Поэтому, скорее всего, геополитическое расположение нашей страны, где мы находимся...

– Предопределяет беды.

– Предопределяет и то конфликтное состояние, в котором мы живем уже который год.

– Я вам вопрос "чей Крым?" не задам.

– Почему?

– Я вас спрошу: вы для себя поняли, чей Крым?

– Конечно же. Спасибо за вопрос. Потому что в слове "поняли" есть определенный период времени, который должен быть для осознания. Это 100%. Для меня Крым, конечно же, украинский. И всегда им был и должен оставаться. Это факт. Как может быть по-другому? Пришли люди, забрали... Ну то есть типа? Какие вопросы? Как можно на этот вопрос отвечать по-другому? Я не знаю.

– Вы сказали о людях, которые пошли воевать на Донбассе против Украины: "Это все пропаганда. Тут идет один кач – там идет другой кач. Согласись". Это вы Юре Дудю говорили. "Это все происходит. Согласись: есть еще прозападные интересы, есть Сорос, есть определенное количество игроков. Украинский истеблишмент – это прозападные ставленники, американские. Две цивилизации столкнулось. И мы на пересечении. Святая украинская земля". Вы это сейчас подтверждаете? Или иначе думаете? Вот эти слова.

– Про две цивилизации я уже говорил.

– Да.

– В принципе, я подтверждаю, что я там говорил. Единственное что, называть фамилии… Сорос... Что произошло за это время? Ты смотришь журналистов: одних, вторых, третьих... Они говорят одно, потом другое. Ты пытаешься все это сопоставить. Потом ты смотришь национальные новости, каналы – там еще что-то говорят. И в итоге, как в футболе, ты просто смотришь...

– Каша.

– Вот такую историю: фить-фить! И что начинает происходить? Апатия начинает происходить. Что я для себя сделал? Я перестал смотреть новости.

– Перестали вообще?

– Конечно. Я смотрю внутрь себя. Что произошло со мной? После интервью с Дудем, естественно, шквал негатива посыпался на меня. Люди, которые меня не поняли или не захотели понять, или, быть может, я был эмоциональным. Я задался вопросом: "Неужели я не понимаю свой народ? Неужели я не понимаю свою страну?" И я заморочился украинством в себе. Я начал искать украинство в себе.

– Нашли?

– Конечно же. Это Wellboy. Это тот артист... 

Сейчас Бардаш продюсирует украиноязычного артиста Антона Вельбоя (Wellboy). Фото: a.wellboy / Instagram

– Мы поговорим еще о нем.

– Да. Для меня разговаривать на эту тему, надевать вышиванку – это не...

– Не значит быть патриотом.

– Не значит быть украинцем. Для меня быть украинцем – это значит понимать культуру, понимать людей. И я начал искать в себе украинство. И я понял одно: сверхзадача – это в Украине стать украинцем...

– Хорошо сказали, кстати.

– Как есть. Спасибо. Но так и есть. Понимаете, какая ситуация? Я не говорю на украинском языке, но это не мешает мне понимать культуру Украины. Я в этой стране вырос. Надеюсь, я в этой стране и умру. Я знаю этих людей: бабушек из сел, которые говорят на украинском языке, на русском языке... Это все украинцы. Поэтому, да, надо стать украинцем. Моя первая реакция – отрицание. Конкретное отрицание. Почему? Потому что в любых изменениях есть первый этап: фанатизм. Красим желтый флаг – это первый. Кто-то это принимает. У кого-то начинается отрицалово. Потому что если тебя что-то заставляют конкретно, то ты даешь обратку. Но прошло время. И я не захотел уезжать ни в Россию, ни в какую-то другую страну. Почему? Потому что я на этой земле, она моя. И я буду прославлять эту землю, этот народ, буду развивать культуру этой страны всегда.

Если бы я разобрался, где сторона, за которую надо встать под ружье, я бы воевал. Как наши деды воевали

Соответственно, я начал думать, что не так во мне, что это за конфликт внутренний. И я понял: хорошо, я 15 лет занимаюсь шоу-бизнесом и в этом году создал украиноязычного артиста. Я задал себе вопрос, понимаю ли я культуру, что я представлю народу – и народу это понравится. Ну результаты налицо. Сколько за неделю? Миллион просмотров. Есть такой чарт Apple 20. Единственная украиноязычная песня. Всякие Моргенштерны, Криды русскоязычные воюют с украинской песней про гусей.

– "Гуси".

– "Гуси".

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Я вас процитирую еще из интервью Юрию Дудю.

– Давайте.

– "Что я наблюдаю в Украине в последние пять лет? Я наблюдаю беспредел в этой стране. Это очень тяжелая тема. Я очень часто слышу выражение "типичное донбасское быдло". Но что я знаю о "типичном донбасском быдле"? Это люди, которые работают. Они всегда работали. Их жизнь – работа, завод. Это жестко. Да, они суровые. Да, они лютые. Да, они не такие культурные, как в столице. Они не знают таких слов, как "лол", и тому подобной ху…ты. Но они работают. И для них молитва – это работа. Вот кто эти люди для меня". Вопрос: почему, на ваш взгляд, эти суровые, работящие, работающие люди позволили в 2014 году случиться тому, что случилось?

– Вы думаете, народ позволяет чему-то быть?

– Я сейчас продолжу. Почему они не выгнали эту горстку бандитов с оружием в руках и столько лет молча терпят, когда во дворах ставят установки и фигачат по украинской армии? Почему они такие терпилы оказались?

– Смотрите. Это очень такой вопрос... Вы же знаете, что шахматы кто-то переставляет… вот эти невидимые руки. Понимаете это?

– Конечно.

– Понимаете, что люди, работая на заводе, когда у них забирают возможность...

– Инициативу...

– Инициативу. Каким образом? Да просто зарплаты не дают, никому кушать нечего. И что им еще? Понимать какие-то глобально процессы протекающие. Конечно, нет. То есть нельзя с народа ничего спрашивать. Разве в этом виноват народ? То, что происходит, – в этом виноват народ? Это у меня к вам вопрос.

– Ну, для меня народ – это я.

– То есть "народ – это вы"? Так а чего вы не на Донбассе сейчас?

– Ну потому что я родился в Киеве – это мой город.

– Да, а Украина – это ваша страна.

– Конечно.

– Вопросов можно миллион задавать. Когда у нас началась война, мы продолжили веселиться, продолжили петь песни. Так?

– Конечно.

– Это так или нет?

– Конечно.

– Если бы все встали под ружье... Хоть один человек был убит в Крыму? Скажите мне, пожалуйста.

– Нет.

– У нас забрали Крым, просто беспредельно забрали полуостров. Это лютый беспредел...

– Но где сопротивление армии?

– Где сопротивление? Поэтому мой ответ такой: если бы я разобрался, где сторона, за которую надо встать под ружье, я бы воевал. Как наши деды воевали.

– Воевали бы?

– Если бы я разобрался, я бы взял ружье и пошел воевать. Мы все веселились, кружили максимально. Продолжалось это все, когда там было пекло. Поэтому я не берусь называть виноватых. Я не эксперт. Я обычный человек, который каждый день работает, трудится по-своему. Я тружусь для своей страны. То есть кто-то там заварил кашу… Путин заварил кашу... Одной стороны не бывает в конфликте. Согласны со мной?

– Ну, в данном случае – когда люди пришли и забрали наше – не очень.

– 100%. Но все равно там же кто-то это устраивает. Ну то есть типа...

– Ну если я к вам приду и сейчас заберу у вас рубашку, виноват я. Согласитесь.

– Да. Но я вам дам по морде. И не получится ее забрать. Потому что я буду за свою рубашку рвать.

– О, согласен. Но виноват изначально все равно буду я.

– Да-да.

– Вы же меня не звали.

– Да, не звали, 100%. Насколько мне известно, в Крыму... Че там было-то? Ну прошел там маршем кто-то с флагом.

– Да, ничего не было. Сопротивления не было.

– Вы как эту историю сами определяете?

– Предательство, сдача национальных интересов. "За рубашку, – вы говорите, – я буду рвать".

– За свое. Поэтому когда простой народ кошмарят вопросами "чей Крым?" Да людям есть нечего попросту. Понимаете? Они работают на заводах и потом к ним приходят и начинают кошмарить: "А что это ты тут? Де твоя гідність?" – "А можно мне покушать просто?" То есть мне кажется, что по пирамиде этой – Маслоу или как? – сначала людей надо накормить. Правильно?

– А потом вопросы задавать.

– Образовать. Конечно, на сердце эмоционально все это, да. Эмоционально, конечно, виноват Путин, 100%. Но все равно есть игроки, есть... В этом надо разбираться. Это должно делать наше руководство. Так или нет?

У нас молодая страна, которая находится в фазе внутреннего конфликта. Его нужно решать и начинать становиться украинцами. У нас молодой президент. И отношение у меня к нему лояльное

– Да, однозначно.

– Правители наши великие.

– Что в Алчевске при так называемой "ЛНР" сейчас происходит? Как живут люди?

– Не в курсе. Луганская область?

– Да. Ну Алчевск как живет? Родной Алчевск.

– Я вам могу сказать. Там завод закрыли вроде как. А что такое закрытие завода? Это все. И вот, насколько мне известно... Я там очень давно не был.

– Но есть какие-то друзья, знакомые?

– Есть товарищи, у которых там родители. Они туда ездят.

– Что они говорят?

– Одни – одно, а другие – другое.

– А какие настроения? Хотят люди назад вернуться или нет?

– Я не знаю, не спрашивал об этом. Но повторюсь: одни говорят, что плохо, а другие говорят: "Ну, живем как живем – и живем".

– Ваше отношение к Зеленскому.

– Как и к моей стране. Вот такое у меня отношение к Зеленскому. У нас молодая страна, которая находится в фазе, когда внутренний конфликт страны. Его нужно решать и начинать становиться украинцами. У нас молодой президент, такой же, как и молодая наша страна. И отношение у меня к нему лояльное.

– Что вы думаете о Путине?

– О Путине я думаю, что оппонента или противника необходимо уважать. Когда ты уважаешь своего оппонента, у тебя появляется возможность его понять. Если ты понимаешь, у тебя появляется возможность предугадать действия. Если ты можешь предугадать действия, ты можешь сработать на упреждение. Вот приблизительно так.

– Все эти годы, пока идет война между Россией и Украиной, вы в Россию ездили?

– Да, ездил.

– Как в России относятся к тому, что происходит между нашими странами?

– "А че у вас там? А как вы там?" Там жизнь кипит.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Они вообще не понимают.

– Они не понимают. Там просто болеют за украинский бокс, за украинский футбол...

– Болеют?

– Болеют. Я лично был в кабаке, где играли украинцы... Я в Россию 15 лет, короче, форсирую. Я не был там уже очень давно… А, нет, был… До этого не был два года практически. А вот недавно ездил. Ничего не изменилось. То есть понятно, что, наверное, ватники – там есть эта история. Так же, как и в Украине.

– Но они преобладают? Или преобладают нормальные люди?

– Я не знаю как, но для меня это нормальные люди. В тех кругах, в которых я вращаюсь. Я вращаюсь в творческих кругах. Там преобладают нормальные люди. И там у них свои с Путиным терки. Они его тоже как бы...

– Не очень любят.

– Да. Называют его "дедом".

– За что вас включили в базу "Миротворца"?

– Это украинский сайт?

– Да.

– Это вы мне ответьте. Вы же человек опытный. 

Профайл Бардаша на сайте "Миротворец". Скриншот: myrotvorets.center

– Я знаю, что после интервью Дудю.

– Естественно.

– Так...

– Вот и ответьте: за что меня включили в базу?

– Наверное, посчитали ватником.

– Наверное, да, посчитали ватником, сепаром и малороссом. Поэтому и включили.

– А вас по-человечески задело, что вас туда включили?

– Конечно, задело. Ну как вы думаете? Это же мой народ. И скорее всего, я был в каком-то состоянии жестком, сам внутри... Это мой конфликт был. И я думаю, что он не только у меня был. Вот. Мне не много, но писали: "Кто тебя притесняет?" Я чувствовал обиду людей. Конечно, меня это задело. И я задавал себе языковой вопрос. Это очень тонкая тема. Почему? Потому что язык государства старше самого государства. Вы понимаете?

– Конечно.

– Что такое язык? Язык – это выражение человека. И когда говорят тебе: "Чому не державною?" – то как будто тебе говорят: "Заткнись". Ну, не все могут перейти и спокойно лить украинский. Сейчас, например, когда я уже около года успокоил свой внутренний мир и направил всего себя...

– "Успокоил свой внутренний мир". Хорошо сказано.

– Да. Направил себя в сторону изучения украинства в себе. Мне очень стало интересно это все. Wellboy, например, говорит на украинском языке. Суржик, не суржик – просто на него смотришь и слушаешь… И мне это нравится. Это обмануть нельзя. Я сейчас хочу, короче, книжек подчитать. Мне это нравится. Я знаю украинский язык, но если я сейчас начну с вами на нем говорить, то получится "азировка".

– Украина, допустим, к 1991 году – это страна в основном русскоязычная. Я всегда говорю то, что думаю. И сейчас я говорю то, что думаю. То есть Киев моего детства – на 80–90% русскоязычный город. Я с большой любовью и нежностью отношусь к украинскому языку, я хорошо его знаю и говорю на нем, когда хочу, а не когда мне говорят.

– Да.

– Считаю, что у нас должен быть единственный государственный язык – украинский. Потому что государство называется Украина. При этом я совершенно уверен, что должны быть и русские школы, и люди должны говорить на том языке в быту, на котором они хотят говорить. И никто не вправе им это указывать.

– Спасибо.

– Скажите, пожалуйста, какой ваш взгляд на языковой вопрос?

– Отличный вопрос. Значит, у нас тут есть нацменьшинства: поляки, румыны, татары...

– Болгары.

– Окей. Пусть будет у каждого из нацменьшинств возможность учиться на своем языке. Государственный язык должен быть украинский. Второй – английский. Обязательно. Я был в школе троечником, а по английскому – просто двоечником. Но я пожил в Лондоне… То есть это же все Европа, это все очень мощно. Мы должны знать английский язык. Пусть он будет вторым. И можно спокойно русский сделать третьим. Потому что, мне кажется, половина людей говорит на русском языке. Не путать это никак с россиянами.

– Ну, Путин же не приватизировал русский язык. Он не имеет к нему никакого отношения.

– Как насчет того, что от Киевской Руси пошел русский язык?

– Да, конечно.

– Киевская Русь – это мы. Почему я отсюда не уезжаю? Потому что эта земля святая. То есть можно было бы спокойно в Москву поехать. Неинтересно. Тут волшебство несется. И сами москвичи, кто в шоу-бизнесе, говорят: "У вас там такое..." Да, у нас тут такое. Мы реально очень крутые. Сейчас немножко расслабимся – и полетим. Вот что произойдет в Украине в ближайшее время.

– Возвращаясь к вашему украиноязычному проекту Wellboy... Песня "Гуси" очень популярная сейчас.

– Так-так.

– Смотрите. Некоторые слушатели пишут, что песня Wellboy "Гуси" полностью слизана у Шнура и Агутина (совместная песня "Какая-то фигня"). Слизана или не слизана?

– Смотрите... Я послушал, когда начались эти все истории. Да, действительно, похоже. Да, действительно есть элемент похожести. Но это достаточно классический стандарт: латино и все такое. Поэтому не могу вам сказать, слизано или нет. Во-первых, не я делал эту музыку. Но музыкальный продюсер Евгений Триплов готов набить морду каждому, кто начнет с ним спорить.

– Шнуру, Агутину?

– И им тоже.

– Есть информация, что в марте этого года вы переболели COVID-19.

– Да.

– Тяжело болели?

– Нет. Но отвратительно. Я никогда не думал, что я заболею этой болезнью. Но тупо три недели нет сил.

Травка – я считаю, самый тяжелый наркотик. Многие со мной не согласятся, но это так же, как пиво. Вроде что-то легенькое, буль-буль-буль – и ты уже алкоголик. Так же работает травка. Вроде покурил, вроде расслабился – амбиций больше нет

– Последствия ощущаете какие-то сейчас?

– Нет. Все четко.

– Вы вакцинировались?

– Нет.

– Будете?

– Я думаю об этом. Призывать к чему-либо людей – это не то, что нужно делать. Как человек себя чувствует? Если он на психофизике чувствует в себе силы, что он здоров, он переборет любую болезнь. Если он не чувствует и думает, что нужно предостеречься, быстро надо идти и вакцинироваться. Вот так я считаю.

– Многие музыканты не понаслышке знают, что такое алкоголь. У вас проблемы с алкоголем были?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда. Я никогда не пил.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Нет потребности?

– Абсолютно. Невкусное какое-то пьешь, кривишься...

– Ну в юности вы напивались?

– Ну конечно. То есть надо подругу типа замолодить, такое слово из прошлого... Помню историю с дискотеки. Красивая девочка, я за ней иду, захожу за ней в ее двор. А там взрослые пацаны. Ну и они красиво со мной поступили. Достают бутылку водки, достают стакан. Говорят: "Ну что, тебя бить?" Я говорю: "Не надо". Наливают мне стакан водки. Выпиваю. И за секунду превращаюсь в мясо. Говорят: "Иди отсюда".

– Вы признавались, что употребляли наркотики.

– Да, конечно.

– Какие?

– Ну, всякие, кроме тяжелых.

– Ну поехали. Считаем.

– Какие? Ну травку. Травка – я считаю, это самый тяжелый наркотик. Честно. Многие со мной не согласятся, но это так же, как пиво я считаю самым жестким алкоголем. Почему? Потому что вроде что-то легенькое, буль-буль-буль – и ты уже алкоголик.

– С большим животом.

– С большим животом. Так же работает травка. Вроде покурил, вроде расслабился – амбиций больше нет. То есть побеждать ты уже не хочешь ничего и никого. Все проблемы уходят, контроль весь уходит. Ты просто становишься ватой. Не в том смысле... Короче, тело ватное, ты кайфуешь.

– Так вот кто такие ватники!

– Короче, кайф... Как я воспринимаю кайф? Это женская природа – кайфовать. "А-а-а..." Понежиться – это все. Для мужчины кайф, наверное, все-таки...

– Когда женщина кайфует.

– Да-да. Спасибо. Красиво. Как будто бы так.

– Травка – раз. Что еще?

– В 27 лет я познакомился... Захлестнула Украину история с MDMA, колесами, всякими химическими препаратами...

– Вы с ними познакомились?

– Познакомился.

– А они – с вами?

– Да, они открыли мне врата в эти прелести. Ну и, грубо говоря, три года я в этих прелестях пробыл.

– О!

– Да.

– То есть и в Штатах тоже вы продолжали это делать?

– Кажется, после Штатов это все началось. Почему? Объясню. Когда война тут началась жесткая... Что происходит с молодежью, с детьми, когда родители ругаются? Они начинают замыкаться в себе и убивать себя. Это чисто психологический расклад.

– И вы присели на это?

– Ну как... На это не присаживаешься. Ты просто ждешь выходных: на вечеринку пойти, туда-сюда... Ну да, это продлилось какое-то время. Можно сказать, что это опыт и все такое. Но, например, я считаю, что в моей молодости не было этой демократии всей, которая сейчас происходит, но и соблазнов не было тех, которые сейчас на каждом шагу.

– В том числе и в интернете.

– На каждом шагу для подрастающего поколения, для неокрепших умов. Я попробовал эту гадость в 27. У меня уже было осознанное... Сознание уже у меня сформировалось более-менее. Что происходит с девочками, которым по 13–14 лет, и они жрут эту всю химию?

– А какое у вас состояние было под наркотиками, вы помните?

– Это сейчас как реклама будет?

– Нет.

– Ну, окей. Состояний несколько. Сначала тебя плющит, эйфория, тебе классно, тебя мажет... "А-а, клевенько, хорошо". А потом – уход. Это самое отвратительное состояние, которое может быть: из тебя выходит вся химия. Тебе отвратительно, ты злой. Серотонин сначала же долбит, приток радости идет, дофамин… А потом – яма... То есть ты искусственно себя качнул… Это тупо яма жесткая. Ты качнул себя вверх, хапнул себе радостей каких-то, а потом, естественно, идет...

– А в творчестве был прилив в этом состоянии?

– Я могу одно сказать: самое лучшее творчество – это трезвость. Подарки трезвости. Вот они ко мне сейчас приходят.

– Подарки трезвости...

– Да. Они начинают приходить не сразу. Есть у меня товарищ Дима Эстрин. В Питере живет. И он делал вечеринку "Лошадка-пати". Были когда-нибудь на "Лошадка-пати"?

– Нет.

– Мне кажется, я вас там видел.

– Это был не я.

– Хорошо. Так вот он мне сказал, что через какой-то период, когда ты перестаешь употреблять, к тебе начинают приходить подарки трезвости. И лучше ничего не бывает. Сейчас я с этим могу согласиться.

Драки с первой женой Кристиной – это слабость самая настоящая. Когда начинается рукоприкладство – это слабость, истерика. Я и ее бил, и себя бил

– У вас была наркотическая зависимость?

– Нет. У меня очень сильный дух мой. Почему? Потому что меня отец воспитывал так, что я очень сильный человек. И, грубо говоря, я в контроле себя держал, даже когда я был максимально разваленный.

– То есть вам и избавляться от нее не приходилось.

– Тем не менее я потратил 10 лет именно на травку. То есть эта вся химия заняла такой период...

– Ну, немало.

– Очень немало. Это самый жесткий плен, в котором я был.

– Но соскочили.

– Да.

– Как? Сила характера?

– Нет. Я уехал в Почаев. Есть у нас Лавра такая. Я уехал в Почаев, посидел, короче, послушал. Я молился... Ну, послушник. Знаете, что это такое?

– Конечно.

– Это когда ты молишься, делаешь всевозможную черную работу... Вспомнил, что такое труд.

– И отпустило?

– Не то чтобы отпустило… Естественно, отпустило. То есть сразу чтением занимаешься...

– А вы верующий?

– Я верю Богу. Я верю не в Бога, а Богу.

– Хорошо как.

– Да, есть такой момент. Естественно. Только с ним и живу.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Сейчас желания опять вспомнить нету?

– Да нет, ничего этого нет. Когда ты осознанно все принимаешь… 

– Если дети, когда подрастут, спросят вас, стоит раз в жизни попробовать наркотики или нет, что вы им ответите?

– Я разговаривал буквально позавчера со своим сыном об этом.

– Он спросил?

– Нет, не спросил, но он видел запах травки. Все это было. Нет смысла скрывать. Зачем это скрывать? Мы живем во времена, когда нужно свидетельствовать обо всем опыте... И я ему сказал: "Сын, если ты хочешь контролировать свою судьбу, контролировать свою жизнь, то ты не будешь этого делать. Попробовать, не попробовать – не вопрос. Я сам вместе с тобой буду находиться, когда ты захочешь это попробовать. Это не проблема. Но нужно иметь огромную силу воли, чтобы в эту воронку тебя не засосало. И я всем своим примером тебе покажу, что такое трезвость и кем можно стать, когда ты трезв, сколько дел можно делать".

Когда ты куришь травку, ты не можешь ни с кем поговорить о делах. Просто сидишь, такой мямля... Творческие люди мне скажут: "Ты не прав. Только под травкой и творим". Может быть. Вон Снуп Догг всю жизнь пропагандирует косяки. Netflix сейчас рекламирует травку по полной. Может быть, некоторым людям, у которых напряги несутся, голова болит, курнул – расслабился. Но если ты хочешь улететь в космос, если ты хочешь построить страну, помочь своей стране...

– Стань Ричардом Брэнсоном.

– Да. Стань собой, стань трезвым... Что делает наше общество? Оно работает пять дней, а потом идет в кабаки и все мозги спускает через мочу. Бухает, бухает – просто заливается. У нас, в принципе, народ и спаивают, и наркотики, и все это. "Давайте, ребята, больше, больше"… Чтобы отвлечь всех от процессов, которые на самом деле важны.

– Пишут в "Википедии", что на левом плече у вас татуировка в виде цветов липы, что означает стойкость, уверенность и справедливость.

– Вот этого я не знал. Мы с отцом всегда в селе собирали липу просто.

– Пахнет хорошо?

– Шикарно. И мой отец – он именно авторитет. И я себе бомбанул цветение липы на плечо.

– Представляете: "Отец – авторитет".

– Так, наверное, должно быть.

– У вас еще есть татуировки?

– Да.

– Какие?

– На спине у меня написано Quest большими...

– А на груди – Pistols.

– Нет. Был балет Quest, еще до Quest Pistols. Еще был гурт Quest. Внимание: в Алчевске в 2000 году был основан гурт Quest. Так вот, когда мне говорят про ватников... Мы, в Алчевске находясь, назывались "гурт". Никто не говорил на украинском языке, но все тогда слушали "Танок на майдані Конго", вышел альбом "Неформат"… "Якби мені жупан чорний-чорний". Мы все это слушали, и нам все это нравилось. И потом я приехал в Киев, мы уже балетом назвались. И у меня лошадь еще (моя сестра в год Лошади родилась).

– Ваша первая жена Кристина выступала под псевдонимом Луна. Почему Луна, а не Солнце?

– Солнце – это я. Ю-Ра – это "ты Бог".