+1 Киев
30 июня 1942 г., вторник
Дневник не пишется по несколько дней. Страшно писать. Нет сил писать.
Кто-то принес известие о том, что вчера по радио немцы передали специальное сообщение о новой большой победе их под Ленинградом. Газеты еще нет. Проверить пока нельзя, а говорят о трехстах тысячах пленных. И в то же время город полон самых разнообразных слухов о мире, которого просят (по одним слухам) немцы или (по другим) Советский Союз. Одни говорят об одном, другие о другом. А мы по-прежнему ровно ничего не знаем.
В пятницу на прошлой неделе слушала последние известия из Москвы. Нам упорно не везет – все попадаем на боевые эпизоды, а существенного ничего. Но все равно. Родиной повеяло от этой, по существу мало говорящей о Союзе, передачи. Еще приятно узнать, что в Союзе известно все о нас. Там осведомлены о результатах пребывания райхсминистра Розенберга на Украине. Из Москвы, точно так, как известно здесь, передали, что Кох пожаловался Розенбергу, что немецкие комиссары и бургомистры не могут войти в какой-либо контакт с украинским населением. Последнее оказывает упорное противодействие всем немецким мероприятиям. Это радостно слышать.
Поезда, уходящие с нашими людьми в Германию, все больше похожи на траурное шествие за гробом
Партизан все больше в лесах. Интересны неофициальные броварские сведения. Взрывы, которые часто бывали в Броварах, вызвали там целый ряд репрессий. И для охраны путей было привлечено броварское население. Теперь эту охрану снимают, и слухи, которые ходят там, говорят, что для охраны путей везут туда итальянцев.
В городе действительно появилось много итальянцев. Они все смуглые, с черными, как смоль, волосами, маленькие, веселые и жизнерадостные. Но те, кто видел их ближе и дольше, говорят, что вся их жизнерадостность исчезает и заменяется мрачной молчаливостью, когда машины с ними отправляют на фронт. А каких только немцев не пособирали нынче в Киев! Кто пройдет по шоссе к Святошино, увидит их, кривоногих, хромых, полуслепых, худых, всяких, меньше всего похожих на вояк. Понятно, почему так тянут наших людей на тяжелые работы в "солнечную" Германию.
Хорошунова: Поезда, уходящие с нашими людьми в Германию, все больше похожи на траурное шествие за гробом. Фото: hc.east-site.ru
Из Германии вести все хуже и хуже. Кто вырывается оттуда, рассказывает возмутительные вещи. "Russische Schwein!" именуются наши люди. Пренебрежение и предубеждение к нашим так велики, что наши люди не имеют права пользоваться там уборными и умываться в помещении. Во двор, пожалуйте! А в виде особой, очевидно, привилегии моют ноги немецким хозяевам. На бирже, говорят, все чаще сообщают об убитых бомбами на заводах в Германии.
Англичане не перестают бомбить Гамбург, Бремен, Кельн и другие города. Немцы рассказывают о торпедах, которые они применяют. Сила их так велика, что двадцать домов на месте их попадания стираются с лица земли. Понятно, почему так много гражданского населения Германии едет сюда.
Поезда, уходящие с нашими людьми в Германию, все больше похожи на траурное шествие за гробом.
Что означает тишина в библиотеке по поводу отправки в Германию? Говорят, д-р Бенцинг все делает, чтобы спасти своих подчиненных от отсылки.
Никакого почтения не вызывают сейчас эти латинские фолианты или огромные иудейские письмена, библии всех времен и народов, евангелия западноевропейские и славянские
Библиотека по-прежнему переносится. Сейчас для рейхкомиссариата освобождают четырнадцатый номер по бульвару Шевченко. С пыльного, душного чердака сносят Orientalia в новое здание библиотеки. Снова конвейеры по утрам из распухших и похуделых людей. Они все хотят есть и ждут не дождутся перерыва. А время тянется невероятно медленно и голодные разговоры не могут его поторопить. И кажется вот-вот упадешь на эти книги, которые камнями давят на руки, на все.
С завтрашнего дня предполагается девальвация денег – замена советских денежных знаков немецкими марками.
К счастью, оказывается, что утренние информаторы переврали вчерашние особые сообщения. Взято не триста, а тридцать тысяч пленных в районе Волкова Ильменя. Бои там длились несколько недель. Эти сведения в газетах. Следовательно, еще делаем скидку на преувеличение. Взят еще какой-то английский порт.
Была только что во Владимирском соборе. Там мне пришлось работать до моей болезни по приведению в порядок залежей старопечатных книг. В соборе теперь тепло. С утра ежедневно отворяются синие врата собора и теплый воздух может проникнуть в здание. Весь собор завален грудами ведомственной литературы.
Бесконечные стеллажи занимают все здание вместе с алтарем. И если смотреть сверху, то все это покрыто густым слоем пыли, которая лежит теперь нерушимо. На хорах с обеих сторон – старопечатные книги. Они занимают стеллажи и, кроме того, огромными бесформенными стосами лежат на полу, на перилах хоров, на окнах. Всю весну и всю прошлую осень протекала крыша. И изображения на стенах мокрыми пластами сползали и сыпались на старинные фолианты.
До войны во Владимирском соборе располагался антирелигиозный музей. А во время оккупации его использовали как книгохранилище. Фото: smartclever.com.ua
Доктор Бенцинг – специалист и любитель старопечатных изданий. Он распорядился привести их в христианский вид. И вот две недели эти книжки-лилипуты и книги-гиганты in folio в толстых кожаных переплетах втискивала я с помощью уборщицы Буровой на полки. Втискивали без всякого порядка, вместе с пылью, сыростью и червяками, которые их разъедают, втискивали, чтобы только они не лежали на полу.
Очень странно и дико бродить среди этих книжных мумий, которые прожили в двадцать раз больше нас и которые так далеки сейчас от войны, от всего, что вокруг происходит. И не нужны они никому сейчас. Никакого почтения не вызывают сейчас эти латинские фолианты или огромные иудейские письмена, библии всех времен и всех народов, евангелия западноевропейские и славянские.
И с предельной ясностью вспомнились слова о том, что ценность библиотеки заключается не в том, сколько в ней инкунабул, а сколько людей, сколько народа обслуживает она. И только сознание того, что все эти ценности еще будут служить народу после освобождения, заставляют бороться со всякими непозволительными мыслями и голодом.
Хлеб мы сегодня получили, получили муки по килограмму и по одной трети кусочка мыла. Вот это дело! А то в такое время фолианты!
Редко приходится поднимать голову. А между тем вокруг такие замечательные произведения. В соборе росписи Врубеля, Васнецова, Нестерова. Многое потускнело от времени, некоторые краски потемнели совсем. И только Нестеровские особенные лица по-прежнему ярки и потусторонни. Божья матерь Васнецова сохранилась. И Врубелевская арка тоже.
Что будет с этими горами книг? Непонятно, почему немцы платят нам деньги за собирание книг. Вывезти их они не смогут, не хватит у них пороху. А почтенные фолианты, да простят меня те, кто понимает их ценность, не вызывают у меня сейчас все равно никакого почтения.
Хлеб мы сегодня получили, получили муки по килограмму и по одной трети кусочка мыла. Вот это дело! А то в такое время фолианты!.. Но сама знаю, что не права. Из всех работ – это самая лучшая. Все-таки это не прямая служба немцам.
Предыдущая запись в дневнике – от 25 июня.
О личности автора мемуаров об оккупации Киева – Ирины Хорошуновой, и том, как сложилась ее жизнь после войны, а также о судьбе самого дневника читайте в расследованиях издания "ГОРДОН". Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте "Дневник киевлянки".
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.
