+1 Киев
24 июля 1942 г., пятница
Снова много дней не пишется дневник. Света нет, а темнеет раньше. И работы много. Дома пишу афиши для многочисленных консерваторских концертов. Теперь в связи с окончанием учебного года они дают ряд концертов, платных, в пользу студентов, не могущих платить, и для организации столовой.
В библиотеке без конца носим книги, все собираем библиотеки по всему городу.
Липки заняты немцами. Еще более вылощенными стали наши, всегда в том районе чистые, улицы. Их занимают только немцы. Они же занимают и всю центральную часть Печерска. Уже нет даже старых названий улиц. Улица Кирова — Александровская, теперь D-r Todt Straвe, Банковая — Bismark Str., Розы Люксембург — Екатерининская — Ghoten Str., Дворцовая площадь — Osbland Str. и так далее. И даже людей наших совсем мало на тех улицах. Только немцы да немецкие машины перед особняками. У парадных и перед генералкомиссариатом стоят полосатые красные с черным будки, какие были у нас в николаевские времена. И неподвижные, как истуканы, немецкие солдаты охраняют покой своего начальства. Бывает, из подъехавшей блестящей машины выскакивает щеголеватый немец-военный в задранной вверх фуражке. Он быстро, словно заводной на пружинах, взбегает к парадному. И тогда горничная в буклях и белоснежном переднике впускает его. Совсем как в заграничных кинокартинах. И наше все, и ничего нет больше нашего у нас.
Две жизни все время бьются в Киеве вокруг нас. Одна — немецкая, сытая, довольная. При ней пристроились приживальщики, те, кому все равно, какому богу служить. Вторая — наша, полуголодная
Мы забираем теперь книги из дома наркоматов, что на углу Садовой и Кирова. Огромное, чудесное здание, творение академика Фомина.
Из окон хорошо виден город и та его сторона, где обгорелыми громадами торчат остатки центра, шумевшего еще год назад. Теперь в развалинах поселились птицы. У стволов обгоревших, погибших деревьев выросли новые буйные побеги. Меж камней пробилась трава, а на земле, что была в мешках на улицах, на бывших баррикадах, вырос высокий бурьян. И тихо совсем в мертвых улицах. В них теперь живые только трава и птицы.
Две жизни все время бьются в Киеве вокруг нас. Одна — немецкая, сытая, довольная. При ней пристроились приживальщики, те, кому все равно, какому богу служить. Вторая — наша, полуголодная, а у многих совсем голодная, которая тянется и бежит, и все большей безнадежностью охватывает своих участников.
Мы клянчим у немцев подачки. В генералкомиссариате в виде особой милости стали выдавать некоторым учреждениям ордера на рыбу третьего сорта (у немцев ее не ест даже прислуга), молочные отбросы, а теперь еще и овощи. Выдали кому-то раз, другой. Узнали об этом многие, все пошли просить. И блага окончились. Сказано — не приходить больше. Никто ничего не получит. Распределять остатки будет представитель управы при штадткомиссариате. У него я во вторник, проходя мимо случайно, достала овощи для сотрудников.
Предыдущая запись в дневнике – от 16 июля.
О личности автора мемуаров об оккупации Киева – Ирины Хорошуновой – и том, как сложилась ее жизнь после войны, а также о судьбе самого дневника читайте в расследованиях издания "ГОРДОН". Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте "Дневник киевлянки".
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.
