+1 Киев
4 марта 1943г., четверг
Утром в шесть часов Нюся пришла. Условилась вечером к Элеоноре Павловне свести меня. На работе должна сказать, что ничего обо мне не знает и волнуется, почему меня нет. Но пока ничего не говорить. Может быть, выяснится что-нибудь. Ушли на работу. Меня заперли. Соседи знать не должны, что я в квартире. За стенкой соседка костылями громыхает. Стук каждый – словно уже гестаповцы за мною идут. И мысли, как иглы раскаленные. Сердце немеет противно.
Днем Аня пришла. Арестована вся семья Давыдовых. С детьми, работницами, гостями. Всех забрали. Только одна из них, Соня, продавала мясо во дворе, и как была, без документов, без одежды по горе убежала. Спаслась. Убеждают меня, что дело в спекуляции, которую Степан покрывал. Но не верю я. Знаю, он был связан. Писать не могу. В полиции арестовано девятнадцать следователей.
День, как ночь. Каждый стук – идут за мной. Александра Георгиевна рано пришла. Нюся должна была прямо на Андреевский идти. Там сарай должны взломать. Дневник вынуть. Прошу немедленно сжечь его. Шкафы взломать в Лелиной комнате. Квартира открыта. Попытаться войти должны. Так страшно, так страшно! А вдруг там есть кто? Лучше мне самой идти, а не им. Все равно мне жить уже невозможно.
Мимо гестапо идем. Там они, а я, как зверь, которого ловят. И ничем, ничем не могу помочь! Только звезды горят, как факелы. Они кажутся чудовищно яркими
Прошу Александру Георгиевну пойти сказать, чтобы не ходили в квартиру. Ушла она, и нет ее. Шесть часов нет. Антонина Федоровна не обедает, ждет. Сердца больше нет. Совсем отнялось. Шесть с четвертью – нет. Половина седьмого. Семь. Четверть восьмого.
– Я пойду туда.
Антонина Федоровна не пускает.
– Если их забрали, зачем тебе туда?!
Без двадцати восемь приходят. Нет больше ни сердца, ничего. Ничего не сделали. Шифоньерку надломали, а открыть не могут. А, главное, сарай взломать нельзя. Крепкий. В квартиру Мария Ивановна с Дуничкой вошли. Открыта, нет никого. К книгам бросились. Забыли, какую сказала. От обиды заплакала Мария Ивановна. Подумать только, такой риск и ничего не сделали. Темно на улице. Черно совсем. Мне лучше так. Словно безопаснее.
Мимо гестапо идем. Там они, а я, как зверь, которого ловят. И ничем, ничем не могу помочь! Только звезды горят, как факелы. Они кажутся чудовищно яркими. И так нелепо, что на них обращаешь внимание, когда страшной такой вещью жизнь закончилась. Орион крестом сияет. Его видят наши люди на той стороне, но нет силы, которая могла бы спасти их — Таню, Шурку, Лелю.
У Элеоноры Павловны не знает никто меня. Ночь снова. Элеонора Павловна, не колеблясь, меня приняла, свою комнату мне отдала. И сидит со мной. Снова бесконечная ночь. И вместо сердца затвердевшая, как камень, боль.
Предыдущая запись в дневнике – от 3 марта.
О личности автора мемуаров об оккупации Киева – Ирины Хорошуновой – и том, как сложилась ее жизнь после войны, а также о судьбе самого дневника читайте в расследованиях издания "ГОРДОН". Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте "Дневник киевлянки".
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.
