+5 Киев
– Светлана Валерьевна, ровно семь дней, как вы остались одна. О чем думаете? Чувствуете одиночество?
– Я вообще почти не захожу в дом. Утром выхожу, наливаю кофе, сажусь на веранде и стараюсь здесь быть аж до позднего-позднего вечера, а иногда и до полуночи. Не могу заходить в пустой дом, не могу... Собаки ходят, а я – нет.
– Ваши три собаки, пожалуй, самое дорогое, что было у Игоря Дмитриевича. Даже каждой из них в книге воспоминаний "По той бік роялю" вы посвятили отдельную главу. Почувствовали ли они потерю хозяина?
– Вы знаете, я еще никогда в жизни не видела, чтобы собаки так грустили! Сначала наша Буся ложилась на диване Игоря и лежала, ничего не ела. А вечером к ней приходит еще и Боня, укладывается. Элвис у нас самый молодой, недавно у нас. А вот старшие так грустят, что не передать. Я еще такого не видела.
– За семь дней боль утраты усилилась или все же вы нашли силы попрощаться?
– Мне все друзья предлагали: "Давай с тобой останемся, как это ты сама". Я запретила, сказала, чтобы до девятого дня меня оставили одну. Днем приходят, но ночью пусть это будет наш с Игорем дом. Я никогда не назову его "своим", это всегда будет "наш" дом. И я с Игорем разговариваю, я с ним советуюсь, я плачу, говорю: "Мне так плохо", "А сегодня мне немного лучше". Я очень чувствую его отсутствие, но вместе с тем я ощущаю и его присутствие. И от этого мне немного легче.
Единственное, что, когда он болел, я смотрела в небо, когда летали над головой все эти ракеты, и мне было почему-то не страшно. Как только Игорь ушел, я впервые ночью испугалась, когда россияне запустили Shahed. Даже в таком тяжелом состоянии, в котором Игорь находился, он меня поддерживал, я знала, что я не одна. А сейчас мне хуже, гораздо хуже.
– Каким был ваш последний разговор с Игорем Дмитриевичем?
– Я не могу вспомнить как таковой разговор, потому что в последнее время он почти не говорил. Единственное, что я очень хорошо запомнила, где-то, наверное, в январе или феврале он сказал: "Это будет мое последнее лето". Я в абсолютном шоке: "Игорь, что ты такое говоришь! Как это – последнее?! Еще сколько всего надо сделать". "Нет, это мое последнее лето", – несколько раз тогда повторил. И я постоянно отталкивала его от этой мысли, а он говорит: "Ты лучше слушай, и делай как я говорю". Тогда уже составил завещание, где похоронить, попросил сделать похороны не помпезными, попросил, чтобы никто не плакал. То есть он себя запрограммировал – это факт. Не знаю, может, у таких творческих людей есть, как говорится, третий глаз. Я бы в такое не поверила, но это реальная история, он действительно предсказал свою смерть.
– Тогда еще Игорь Дмитриевич хорошо чувствовал себя?
– Да! Все было хорошо, мы просто сидели на кухне, ужинали, и тут вдруг...
А вот если говорить о последнем разговоре, то это было где-то за неделю до ухода. Он уже не мог произносить какие-то слова, но я слышу – зовет меня. Я поняла, что он что-то хочет, а дома как раз подруги были. Я говорю ему: "Ты хочешь, мы тебе пир устроим?" А он смотрит на меня и глазами "клип-клип". О, говорю: "Сейчас!" Мы с девочками взяли столик, поставили у кровати, банан положили, что-то такое мягкое. Он поел, попил и такой был довольный! Собственно, это все... Больше он уже не разговаривал, я только догадывалась, что он хочет.
– Вы понимали, что Игорь Дмитриевич уходит из жизни. С этим можно свыкнуться, подготовиться?
– Нет, нельзя… Я знала, до последней минуты знала, что он уходит, я видела это. Но подготовиться – нет.
– На церемонии прощания вы говорили, что Игорь Поклад ушел из жизни, когда догорела свеча, а рядом был священник. Как это произошло?
– Есть у нас Саша, помощник – за садом ухаживает, за цветами. Игорь Дмитриевич его просто обожал, и Саша – Игоря. Утром он говорит: "Светлана, думайте что хотите, но сегодня я буду ночевать у вас". Конечно, я разрешила, даже сама хотела попросить, потому что какое-то ощущение, что это произойдет вот-вот было. Даже Саше Рыбчинской (жена украинского поэта Юрия Рыбчинского. – "ГОРДОН") написала, что, наверное, Игорь сегодня отойдет. И вот наш Саша, еще и пастор в церкви, постоянно был возле мужа. Стоял всю ночь, постоянно молился. А потом мне почему-то показалось, что Игорю тяжело, и я поставила церковную свечу рядом. Она горит-горит, и, как только догорела, Игорь глубоко вдохнул – и все... Мистика какая-то, знаю, но так оно было.
Мы вышли с Сашей на улицу, а над домом Shahed, один, второй, третий. Прямо над нами. Их начали сбивать, один вообще где-то рядом, гул был страшный. Игорь действительно ушел из жизни под взрывы.
– За это время, пока Игорь Дмитриевич болел, были друзья, которые оставили вас с проблемой?
– Вы знаете, когда-то давно Игорь Дмитриевич в интервью на такой вопрос ответил: "Меня мама учила никогда не выносить грязное белье из дома". Я сейчас не хочу об этом говорить. Единственное, что скажу, что наши друзья сделали все абсолютно, чтобы я могла отдохнуть, и чтобы муж был обеспечен всем. Фантастическую поддержку нам оказал [украинский продюсер] Сергей Перман. Конечно, наши друзья-ворзельцы, каждый день приходившие.
– Игоря Дмитриевича похоронили на Берковецком кладбище рядом с матерью. Власть, видимо, хотела, чтобы Поклад покоился на Байковом кладбище?
– Вы спросите, спросила ли власть что-то у меня вообще. Власть ничего не спрашивала, власть не звонила, власть никакого участия в этом не принимала. Ни Министерство культуры, ни Союз композиторов, ни КГГА, никто! Ни слова, ни предложения, будто Поклада и не было никогда. Прощание, похороны – это инициатива частных лиц. Мне настолько досадно. Я даже представить не могла, что прощаться с Игорем Покладом не придет Минкульт, или Союз композиторов с улицы Чикаленко, где у них офис, – оттуда 15 минут пешком идти в филармонию на прощание. Они не пришли, музыкальная академия, которая в пяти минутах, – не пришли.
Как Министерство культуры могло не проститься с известнейшим украинским композитором? Мне так больно, вы даже не представляете. Нет, я забуду конечно, но я не понимаю, как могло так быть. Пусть это останется на их совести, пусть воспитывают новых композиторов. Но я точно знаю, что не будет уже никогда в Украине Поклада.
Но Игорь ни в коем случае не хотел бы быть похороненным на Байковом. Для него настолько внешнее было второстепенным. Ему так было все равно. Кто-то, наверное, платит безумные деньги, чтобы там быть похороненным, Игорь сказал бы: "Да нафиг оно мне!" Нет, ему к маме хотелось. Связь у них была очень сильная, очень! Это она разглядела в нем талант. Когда она умерла, он очень горевал. Я хотела всеми силами как-то напоминать ему маму. Надеюсь, мне это удалось.
– Игорь Поклад еще давно до смерти оставил публичную творческую деятельность – не руководил коллективами, не показывал новых произведений. Сейчас, когда композитора уже нет, что ожидает его наследие?
– Я уже планирую звать специалистов, которые будут разбирать партитуры. Ни в коем случае ничего не пойдет на свалку. Обязательно организую традиционный концерт в Ворзеле ко Дню города. Планируем концерт во Дворце "Украина". В конце лета, надеюсь, выполню последнюю волю мужа – передам его рояль в Тернопольскую музыкальную школу. У меня очень много дел. Все, что обещала Игорю, я сделаю! Не дам пропасть ни одной ноте.
– Много музыки Поклада люди еще не слышали?
– Километры! Я верю, что интерес к музыке Поклада снова возрастет. Его поклонников ожидает много сюрпризов. Но сейчас мне нужно немного отдохнуть...
– Где Игорь Дмитриевич любил отдыхать? Был ли любимый Ворзель для него всем?
– Конечно, Ворзель – это его дом. Здесь для него было и творчество, и отдых. Здесь все, что ему было нужно. Но если ехали с отдыха, то люди обычно: "Ой, закончился отпуск...", а мы: "О! Наконец-то отдых закончился, возвращаемся в Ворзель!" Очень мы любили Крым, часто ездили на море.
– На прощание с Игорем Дмитриевичем пришло много его друзей. Некоторых не было. Вам много звонили?
– Василий Иванович Зинкевич не был, но пришел его сын, передал соболезнования. На следующий день позвонил Виктор Андреевич Ющенко, мы долго разговаривали. Кстати, когда уже Игорю Дмитриевичу было тяжело есть, я давала ему чай с медом Виктора Андреевича. Когда он позвонил, и я это рассказала – он заплакал... Тамара Гвердцители написала, что очень плачет от этого известия.
А так из известных никто особо не звонил. Да и не нужно мне. У меня остались наши собаки, наши друзья, наш дом. Игорь всегда говорил, что мы должны строить дом. Я говорила ему: "Ты уже построил". А он говорил: "Нет, я построил здание, а нужно строить дом". Для него это то, чем наполнено здание, аура. И я думаю, нам удалось построить дом.
– Когда уже нет Игоря Дмитриевича, какие моменты вы чаще всего вспоминаете?
– Не могу сказать, нет таких конкретных моментов. Просто еще не готова их вспоминать. Я пока нахожусь в другом состоянии – проговариваю с ним каждый день, что произошло, где я была, что делала, поели ли собаки. То есть я с ним разговариваю так, как будто бы он был рядом. Когда-нибудь, наверное, я вспомню, когда-то я напишу. Только представьте, сколько я могу вспомнить! Выбрать из этого несколько моментов... Это несчастные люди, которые могут два момента за всю жизнь вспомнить. А у меня их! Но это потом, пока я хочу побыть рядом с Игорем...
