+7 Киев
Спецпроект
В этой части воспоминаний Костя Гиммельрайха речь пойдет о мобилизации в ряды Рабоче-крестьянской красной армии, а также о первых фронтовых действиях в окрестностях Житомира в июне–июле 1941 год
Районный военкомат был недалеко нашего дома. Пошел я туда налегке, только с нужными документами.
Процедура мобилизации прошла скоро и безболезненно. У меня забрали паспорт, а взамен выдали бумажку с направлением в Житомир. На мой вопрос, когда и каким поездом я должен ехать, я получил такой ответ:
– Поезд отходит со станции Киев-Товарный. Когда отходит – узнаете там.
На станцию пришел я пообедав, с самыми необходимыми вещами. Народу было полно. Долго я бродил между людьми, ища какое-то начальство, чтобы узнать, когда же и откуда выезжать. Поиски мои были напрасны. Никакого начальства среди тысяч мобилизована я так и не нашел.
Первые официальные директивы высшей компартийной, советской и военной власти, которые регламентировали перестройку социально-политической жизни на военный лад, телеграфом поступили к республиканскому и столичному руководству утром 22 июня. Во второй половине дня в Киев поступила телефонограмма о мобилизации лиц призывного возраста, которая должна была начаться 23 июня. Указом Президиума Верховного Совета СССР на территории УССР, как и в некоторых местностях Советского Союза, было введено военное положение, предусматривающее особый правовой режим – значительное расширение полномочий военных властей, применение чрезвычайных мер, направленных на обеспечение государственной безопасности, мобилизации человеческих ресурсов и экономического потенциала страны на отпор агрессии. Киев стал прифронтовым городом. Инициативы городских властей существенно сужались, поскольку все значимые и обязательные для выполнения директивы и предписания поступали, прежде всего, из Москвы, а также от республиканских партийных органов и военного руководства.
Вся эта несметная толпа мобилизированых и тех, что провожали их, двигалась во всех направлениях. Мобилизированые искали какого-то руководства, а родственники плелись за ними, чтобы не потерять из своих глаз мужа, сына или отца. Со временем все это "вавилонское столпотворение" утихомирилось, порассаживалось и порассматривалось, где кто мог.
Вдруг забухкали зенитки, заревели сирены и даже затарахкотел где-то пулемет. Бежать было некуда. И все же открытые места опустели. Я примостился под деревом на краю небольшого парка. Все пристально смотрели на облачное небо. Я тоже смотрел, пока не заснул.
Проснулся я от чего-то холодного, что лилось на мою грудь и от горечи во рту. Открывая глаза, сплюнул.
– Вот стерва! Куда плюешь? – Около меня на коленях стояла какая-то женщина. В одной руке она держала бутылку, а второй вытирала свое лицо. Вокруг меня неизвестные мне лица. Мой вид видимо был довольно удивленный и забавный.
– Эй, Танька! Дай ему, пусть сам выпьет. – Танька, которая тем временем вытерла свое лицо, протянула мне наполненный стакан.
– Пей, но не разливай. Вот, как я своему налью в рот, когда спит, то он не плюется. Проглотит и еще просит, а ты плюешься! – осторожно добавила Танька и протянула мне пол луковицы и кусок хлеба.
Взяв выпивку и закуску, я удивленно рассматривал незнакомое мне общество.
– Что рассматриваешь? Не знакомы? Ничего, на фронте познакомимся. А сейчас пей, пока пьется. Кто знает, как оно будет дальше.
Кое-кто уже выпил, некоторые именно пили, а я все не решался глотнуть эту синеватую жидкость. Тот самый, что предрекал будущее знакомство на фронте, засмеялся, глядя на меня и вдруг выпалил:
– За родину, за Сталина! – и, не поморщившись, проглотил свою порцию.
– Вот каналья. Знал, как мужчину заставить выпить, – пробормотала Танька, и все засмеялись.
На мое счастье, заревели вновь сирены. Я убежал – на этот раз не от возможных бомб, а от очередных тостов и порций денатурата.
Бродил я так на станции Киев-Товарный до вечера, но не встретил никого и ничего, кто помог бы мобилизированому народу попасть на место назначения.
Киевский вокзал, 1935 г. Фото: zalizyaka.livejournal.com
На второй день я пошел на станцию Киев-Пассажирский. На киевском вокзале всегда бывало много желающих купить билет и куда-то зачем-то ехать. Но такого количества желающих еще с тридцать второго года я не видел. Очереди в кассы были чрезвычайно длинные. Как через бочку с селедкой, я протиснулся к нужной мне кассе. Милиционер, который следил за порядком в очереди, даже не взглянул на мое направление из военкомата и пропустил меня без очереди. Имея билет, я вышел на перрон и втиснулся в один из тамбуров нужного мне поезда.
Здесь я наслушался самых невероятных слухов, общий вывод из которых был один: немцы прорвали "границу на замке" и широким фронтом катятся на восток.
В Фастове многие пассажиры сошли, и мне повезло занять место в вагоне. Поезд тронулся и вскоре я задремал.
– Ваш билет!
– Вот. А скажите, долго еще ехать в Житомир?
– А кто его знает, – ответил мне кондуктор.
– Как, кто его знает? Вы же кондуктор, а не я. Вы должны знать.
– Когда-то я знал, потому что поезда ходили по расписанию. А теперь не знаю. Вот налетит самолет и будем стоять. Хорошо, если еще дальше поедем, – кондуктор пробил билет и обратился к пассажирам: – В случае воздушной тревоги, все должны выйти из поезда и залечь в канаве.
– А как же я выйду, если оно катится? – спросила какая-то женщина.
– Как налетит, то узнаете, – кондуктор поверх очков посмотрел на женщину, сидящую напротив меня. В это время по крыше вагона кто-то пробежал и заревела сирена. Поезд стал и купе мгновенно опустело. Только я и эта женщина, которая спрашивала кондуктора, как его выйти из вагона, когда он катится, остались на своих местах.
– Что это вы, тетя, не сходите? Сейчас же может и бомбы начнут падать.
– А может и не будут падать, – она нагнулась и вытащила свои корзины из-под скамьи. Одну обняла ногами, а вторую поставила себе на колени.
Вид на Бессарабский рынок, 1941 г. Фото: interesniy-kiev.livejournal.com
– Зачем вы их держите? Чтобы случайно бомба не вырвала?
– Да, шутите. Вон вчера Настя, моя соседка, ехала, так у нее все и потащили. На трудящегося человека все какая-то напасть найдется. Как не бомбы, то воры.
– А куда это вы, тетя, едете?
– Не на фронт. Вот как узнала, что уже война, то и поехала в Киев. Что-то продала, что-то купила и еду домой.
– Наверное, немного купили? Что теперь купишь?
– Вот и не угадал, племяшек. Как раз хорошо продала и хорошо купила. Купила так, что и не надеялась.
– Что не надеялись?
– Не думала, что так дешево куплю. Такого на рынок понаносили. От самого НЭПа такого рынка не было. И все несут и несут, вплоть пройти трудно. Ну и базар! Вот базар! Завтра, наверное, опять поеду. За петуха теперь целые штаны купить можно.
Уже в полдень 22 июня 1941 после выступления Вячеслава Молотова по радио жители столицы спешно бросились в сберкассы, забирая свои сбережения. Впрочем, вскоре выдача денег приостановилась. Охваченные паникой, наиболее предусмотрительные киевляне штурмовали продовольственные магазины, пытаясь создать "стратегические запасы". У магазинов выстроились длинные очереди. В разряд наиболее дефицитных попали спички, соль, крупы, макаронные изделия. Ситуация становилась угрожающей и потому милиция прибегла к силовым "средствам воздействия" в отношении особо предприимчивых скупщиков продовольствия.
Потребность в дефицитных товарах стимулировала возникновение стихийных рынков, где киевляне продавали или обменивали свои пожитки на самые необходимые вещи и продукты у крестьян.
Пока мы так говорили, то тревога и кончилась. Никто нас не обстреливал и не бомбил. Купе заполнилось вновь и поезд тронулся.
***
Гуйва – это пригород Житомира. Что еще там на Гуйве, кроме трехэтажных казарм, складов и артиллерийского парка, я не знаю. Не успел рассмотреть. Да или и до того было? Помню, что казармы размещены на холмиках, а путь, которым я туда шел, был тогда немощеный, песчаный. Таки хорошо усталый, с ботинками, полными песка, я добрался до расположения моей части.
 Железнодорожный вокзал ст. Житомир в июле 1941 г. Фото: reibert.info
|
|
При регистрации у меня забрали военный билет и вписали в список прибывших. Вписывая, перекрутили мою фамилию так, что она вместо немецкой походила на еврейскую. Не знаю почему, но на этот раз я не отрицал. И это, возможно, позже спасло мою жизнь, когда всех с немецкими фамилиями забрали из передовых частей и неизвестно куда дели. После регистрации очередной старшина повел меня на склад, где я получил военную форму и личное оружие.
Стоит отметить, что волнения Гиммельрайха относительно своего немецкого происхождения не были напрасными. Ведь уже с июня 1941 года командование Рабоче-крестьянской красной армии (РККА) начало постепенно забирать этнических немцев из армии, а их на начало войны было около 34 тыс. человек.
Происходило это в несколько этапов, а именно 30 июня 1941 вышла директива №002367 о так называемых "ненадежных элементах среди военнослужащих" (лица, которые планировали сдаться в плен, проявляли антисоветские и пораженческие настроения и др.) Хотя эта директива не призывала забирать немцев из РККА, однако многие командиры "на всякий случай" делали это.
Следующий этап связан с директивой наркома обороны СССР №35105с от 8 сентября 1941 года, также известной среди немцев как "приказ Сталина", когда солдат-фронтовиков без объяснений забирали из боевых частей и переводили в строительные батальоны. Происходило это параллельно с выселением этнических немцев из мест их компактного проживания в Сибирь и Казахстан.
Была пора ужинать и тот же старшина завел меня в столовую. Офицерская часть столовой была почти пуста. Во время ужина зашли трое и сели рядом со мной. По новой одежде и пустым погонам я узнал, что это новоприбывшие. В болтовне оказалось, что все трое – житомирские. От них я узнал, что наш полк с первого же дня войны отправился на фронт, оставив небольшое ядро кадровых офицеров для формирования новой части из мобилизованных. Эти трое предложили мне занять пустую койку в той комнате, где их поместили. Я согласился. Света не было. Поэтому мы сразу же после ужина легли спать.
Утром было собрание офицерского состава. Командир полка сообщил, что вскоре мы получим материальную часть и пополнение для нормального состава. После этого он зачитал назначения для тех офицеров, которые уже прибыли. Я стал командиром третьей батареи второго дивизиона 944 Гапа (гаубично-артиллерийского полка).
Вероятно, автор ошибается и речь идет о 344 гаубично-артиллерийском полке, который в июле 1941 года находился возле Житомира, а затем был присоединен к 147-й стрелковой дивизии РККА и отправлен для подкрепления сил Киевского укрепрайона.
147-я стрелковая дивизия РККА – сформирована 28 августа 1939, когда 104-й стрелковый полк 25-й Чапаевской стрелковой дивизии, который дислоцировался в городе Лубны Полтавской области, был развернут в дивизию, что вошла в состав 55-го стрелкового корпуса.
В июне-июле 1940 года дивизия в составе 9-й армии Южного фронта участвовала в советско-румынской войне за Бессарабию. По состоянию на 22 июня 1941 дислоцировалась в Одесском военном округе в городах Кривой Рог и Александрия. На начале июля 1941 года участвовала в боях в Шепетовском укрепрайоне, а впоследствии получила приказ отступать к Киевскому укрепрайону через Житомир.
В августе 1941 года 147-я стрелковая дивизия отличилась в боях за Киев, в частности, в боях за Сельскохозяйственную академию, которая несколько раз переходила из рук в руки. В середине сентября 1941 года дивизия, как и многие другие части РККА попала в окружение немецких войск, из которого вышли далеко не все.
В это время в полку было всего девять с половиной пушек, и все они принадлежали первому дивизиону. Так что у меня был только человеческий состав, и то не полностью.
Во второй половине дня оба мои лейтенанта приводили в порядок свои "взводы" (четы), а сержанты уже гоняли своих подчиненных по площади, восстанавливая в их памяти строевую подготовку и правила отдачи чести.
Вечером, на собрании офицеров, комиссар зачитал последние сообщения с фронта. В том сообщении было все, что угодно, кроме правды. Тем не менее, большинство тогда еще верило, или хотя бы делала вид, что верит. После прочтения сообщения с фронта комиссар еще долго и нудно объяснял, как враг коварно напал на "страну советов". Из-за его коварства врагу удалось прорваться в некоторых местах. Но места этих прорывов уже окружены и теперь там идет бой на уничтожение врага.
Эта бравада комиссара сразу же потеряла свой смысл, когда командир полка, в заключение распорядился с завтрашнего утра приступить к рытью окопов вокруг казарм.
– В случае воздушного нападения, чтобы все были в окопах. Работу не прекращать, пока все не будет выполнено в соответствии с этим планом, – каждому командиру батареи был вручен схематический план завтрашних работ.
|
|
|
Фото, сделанные из бомбардировщика Юнкерс 88, июнь 1941 г. Из фондов Отраслевого государственного архива СБУ
|
|
Несколько дней мы, как кроты, рыли землю. По вечерам мы рассказывали друг другу житомирские новости типа: два неизвестных танкиста изнасиловали какую-то женщину, а так как она много рассказывала о том, что произошло, то ее посадили в тюрьму, чтобы успокоилась, но не дискредитировала Красную Армию.
В один из таких вечеров мы получили приказ приготовиться к выезду на полигон. На маневры должны были выехать все девять орудий. Только половина (та, что без передка) осталась в артиллерийском парке.
– Товарищ командир дивизиона, а расчет половины пушки брать на маневры тоже или оставить здесь?
– Не украдут. Все едут на маневры, – ответил командир дивизиона Жилин, пряча улыбку в уголках губ, которая невольно появлялась у всех, а также и у него, при упоминании той пушки.
Еще до восхода солнца отправились мы на маневры. Пересекая Житомир, направились мы полевыми дорогами на запад. Невольно закрадывалась мысль: может это такие маневры, как то, что немецкие прорывы уже окружены и их осталось только добить? Однако погода была чудесная, а выход в поле как-то рассеивал то угнетение, что все время чувствовалось в казармах.
Около полудня мы свернули с дороги и зашли в лесок. В лесу приятно дымились полевые кухни. Была обеденная пора. Вкусная уха из полевой кухни, зелень леса и хорошая летняя погода напоминали обычные маневры во время пребывания в лагере. Среди бойцов и старшин слышались шутки и смех. Обеденное время прошло скоро и незаметно.
Краткая ситуация мнимого боя была прослушана молча.
– Есть вопросы? – обратился к нам командир.
Некоторые из командиров первого дивизиона задавали какие-то вопросы. Мы же, беспушечные командиры, хором ответили, что нам все ясно.
– Ну смотрите. Чтобы я людей без дела не видел.
Огневой взвод моей батареи с удовольствием занимал позицию на краю леса. Я со взводом управления пошел занять пункт наблюдения.
Бессмысленной казалась не только для бойцов, но и для меня, имитация условий боя. Но ничего не поделаешь. Приказ есть приказ: подавая пример, я лазил на четвереньках в высокой траве, время от времени занимая лежачую позицию. Лежа я прислушивался к шелесту травяного моря, которое шумело вокруг меня разными голосами. Больше всего таким остановкам радовались телефонисты. Им было нелегко, потому что и телефонов, и катушек с проводами хватало.
Наконец нужное место найдено. Все вздохнули с облегчением и без движения застыли в высокой траве. Лег я на спину и смотрел на проплывающее над землей облака с запада. Лежал и слушал с удовольствием чириканье кузнечиков и полевых птиц, что сливались в одну сплошную симфонию украинского лета.
Вдруг птицы смолкли. Зато появился какой-то другой, чужой для окружающих, шум. Этот шум, нарастая, был едким и назойливым. Не успел я еще и понять, что это такое, как увидел самолеты с черными свастиками на крыльях. Они проскакивали из облака в облако, летя низко над землей на восток.
В конце июня 1941 года во время бомбардировки г. Овруч Житомирской области был сбит самолет "Юнкерс-88", а его экипаж захвачен в плен. Во время допросов сотрудниками НКГБ пилоты Люфтваффе дали показания, что вылеты с целью бомбардировки украинских городов происходили с аэродрома вблизи города Люблин (ныне Польша). В конце июня 1941 года с этого аэродрома осуществлялись вылеты для бомбардировки Луцка, Равы-Русской, Ковеля, Житомира, Бердичева и Киева.
Пленные пилоты Люфтваффе, июнь 1941 г. Фото из фондов Отраслевого государственного архива СБУ
Волна за волной самолеты пролетали над нами в направлении Житомира. Глядя в бинокль, я увидел сначала отдельные облака разрывов. Они один за другим вырастали над городом, пока не слились в сплошной занавес. Земля стонала от разрывов.
– Бомбят Житомир. Вот уже и по казармам, – прошептал младший лейтенант Козар, который лежал около меня в траве.
– Да, бомбят. Вот уже и нам война, – ответил я.
– Так может это и не маневры? – и Козар посмотрел на меня с вопросом.
– Командира батареи к телефону! – Я перекатился на другой бок и взял трубку.
– Почему не рапортируете? – послышался голос командира штаба.
– Только наладили связь, товарищ майор, – ответил я, подмигнув телефонисту.
– Врешь! ... В штаны там! ... Давай рапорт!
– Все в порядке. Пункт наблюдения батареи оборудован. В расположении врага заметно движение. Видимо, пойдут в атаку. С высоты 215 спускаются танки.
– Что? Уже и танки? – заорал в трубку майор. Мой взгляд упал на младшего лейтенанта Козаря, который рассматривал высоту 215 в бинокль. Вдруг я понял, что командир штаба видимо забыл им же нарисованную ситуацию воображаемого боя для маневров.
– Товарищ майор! Враг и его танки мнимые. В разрезе маневров.
– Какие здесь маневры, туда твою мать. Рапорт о реальной ситуации давай!
– Немецкие самолеты пролетели на Житомир. Видно и слышно разрывы, фашисты нас не заметили. – Майор видимо бросил трубку.
– Товарищ старший лейтенант! А я действительно поверил, что вы видите танки на высоте 215. Знаете, все может быть, – заметил Козар, словно оправдываясь.
– Товарищ Козар! Не говорите глупостей. Я думаю, что сегодняшнее сообщение с фронта вы слышали. О каких танках может идти речь здесь, под Житомиром?
После неудачной для РККА танковой битвы 23-29 июня 1941 в районах Дубно-Луцк-Ровно немецкие войска левого крыла группы армий "Юг" (6-я армия, 1-я танковая армия) вырвались на оперативный простор. В этих условиях 30 июня Ставка Верховного главнокомандования обязала войска РККА Юго-Западного фронта оторваться от противника и до 9 июля занять Коростенский, Новоград-Волынский, Летичевский, Староконстантиновский и Проскуровский укрепрайоны и организовать здесь мощную оборону. Но справиться с этой задачей ослабленные в боях и деморализованы войска не смогли. Между соединениями 5-й и 6-й армий РККА образовался разрыв в 60 км. 7 июля 1941 немецкие танковые части прорвались через незащищенное пространство, 9 июля фактически без боев захватили Житомир и вышли на подступы к Киеву.
– Знаю. Но и майор подумал то же самое, а фронтовые сообщения он также слышал, – Козар поднял бинокль на высоту 215.
Меня снова позвали к телефону. Мы получили приказ возвращаться на огневые позиции. Возвращались, маскируясь от возможного наблюдения с воздуха.
На этом маневры закончились. Где-то перед вечером проходили мы снова Житомиром. Центральная улица была засыпана битым стеклом и обломками кирпича. По ее сторонам многие здания были разбиты, хотя ни одна бомба не упала на самой улице. Видимо, без всякого сопротивления самолеты бросали бомбы там, где им хотелось.
. Немецкие войска на улицах Житомира, 1941 г. Фото: reibert.info
К нашему удивлению, Гуйву не бомбардировали, но в казармы мы не зашли. Был издан приказ сделать лагерь в кустарнике. В этом кустарнике мы и простояли несколько дней, так и не дождавшись прибытия обещанной нам материальной части и пополнения.
Последние дни в Житомире не было спокойно. В воздухе ежедневно появлялись вражеские самолеты, но в основном они пролетали на восток. Было слышно далеко артиллерийскую канонаду. Где-то недалеко рвались бомбы.
До самого отступления об отступлении не было слышно. Нам каждый день твердили о настойчивости в подготовке личного состава, что вот-вот придет ожидаемая материальная часть и мы отправимся крушить фашистские орды.
В день отступления я еще перед рассветом услышал, как отъехали наши девять с половиной пушки. Командир полка сообщил, что мы выходим из Житомира.
– Всех, кто нуждается в смене обуви или одежды, немедленно привести на склад, – это был последний приказ командира полка. Больше я его не слышал и видеть не видел.
