"Запретить Булгакова, представляете?! Это – диктатура!" Кто знает, сколько их, людей, живущих в мире искаженной информации и преклонения перед русской культурой

О метро, Булгакове и выходе из пузырька.

В первом вагоне на Позняках удалось сесть. Сесть я люблю – это позволяет читать комфортнее, чем стоя. Достаю "Плен" Валерии Субботиной, открываю на заложенном месте – и тут голос в правое ухо.

– Классиков читаете?

Смотрю вправо. Мужчина, лет 50+, сероватой внешности, подчеркнутой запахом то ли дешевого одеколона, то ли легкого перегара.

– В смысле? – спрашиваю.

– Булгакова читаете?

На мгновение подумалось, что он меня узнал, видел мое недавнее видео о Булгакове и решил подколоть. Но понимаю, что нет, когда он продолжает:

– Вы же знаете, что Булгакова запретили?

– Нет, – говорю, – Не запретили. Вы можете покупать, читать, обсуждать, что хотите.

– Но как, "не запретили"? А что сделали? – удивляется.

– Украинский институт национальной памяти признал его украинофобом, вот и все, – объясняю.

– А чего это он – украинофоб? – спрашивает дальше.

- Ну прочтите рассказ "Я убил" и "В ночь на 3-е число". Может, поймете, – говорю. И с твердым намерением возвращаюсь к своей книге, чтобы наконец начать читать.

Мужчина с одеколоном/перегаром немного виснет – но ненадолго. Мое объяснение ему, очевидно, не заходит, и он возвращается к собственной действительности. Он существенно увеличивает громкость прямо у моего правого уха.

– Запретить Булгакова, вы представляете?! Это – диктатура! – обращается он уже не так ко мне, как к вагону в целом.

– Вы слышали звон, но не знаете, где он, – говорю ему. И снова пытаюсь вернуться к книге.

– И что, не жгут еще книги Булгакова на улицах? – никак не уймется он. – Так все диктаторы делают, книги на улицах жгут!

– Нет, – говорю. – Не жгут. Дайте мне почитать.

Он не дает. Наоборот, становится еще немного громче – и даже запах одеколона/перегара будто становится немного сильнее:

– Вы этих заднеприводных защищаете! Этих всех политиков и масонов!

– Господи, да вы не понимаете, о чем говорите. Перестаньте бубнить мне на ухо и дайте мне почитать наконец.

– А вот люди со мной согласны! – говорит он.

Я поднимаю взгляд и окидываю им вагон. По другую сторону моего соседа действительно сидит какой-то еще старше, уже седой человек и одобрительно кивает:

– Булгаков в Киеве родился, а теперь вот его украинофобом сделали!

У меня вдруг пропадают какие-либо аргументы. Я думаю о том, что вот я здесь сижу с раскрытой книгой воспоминаний украинской военной о российском плену, о российских издевательствах и пытках, а рядом со мной – персонажи, которые до сих пор не могут вытащить изо рта российский хрен.

Я встаю и отхожу дальше по вагону. Лучше уж читать стоя, чем слушать все это дальше.

– Только диктаторы запрещают книги! А все диктаторы заканчивают одинаково – как Каддафи! – кричит он еще мне вдогонку.

Потом мне уже не слышно – я отхожу достаточно далеко. Но слышу, что разговор там продолжается. И думаю о том, что я вот могу выйти из зоны досягаемости этого дискурса и того то ли одеколона, то ли перегара, но они же из реальности никуда не денутся. Они – здесь, совсем рядом. И кто знает, сколько их, живущих в мире искаженной информации, общих суждений и латентного преклонения перед русской культурой…

Возвращаюсь в свою книгу.

“Нас снова ведут фотографировать. Заставляют раздеться. Угрожают, что заставят меня саму срезать трезубец с правой руки”, – пишет Субботина.

Источник: Danylo Mokryk / Facebook

Опубликовано с личного разрешения автора