Киевлянка Хорошунова в дневнике 1942 года: Каких немцев пособирали в Киев! Кривоногих, хромых, полуслепых, худых, всяких
"ГОРДОН" продолжает серию публикаций из дневника Ирины Хорошуновой – художника-оформителя, коренной киевлянки, которая пережила оккупацию украинской столицы в годы Второй мировой войны. Этот документ – уникальное историческое свидетельство, не воспоминания, а описание событий в реальном времени. Редакция публикует дневник в те даты, когда его писала Хорошунова, которой в момент начала войны было 28 лет. Сегодня мы представляем читателям запись от 30 июня 1942 года.
30 июня 1942 г., вторник
Дневник не пишется по несколько дней. Страшно писать. Нет сил писать.
Кто-то принес известие о том, что вчера по радио немцы передали специальное сообщение о новой большой победе их под Ленинградом. Газеты еще нет. Проверить пока нельзя, а говорят о трехстах тысячах пленных. И в то же время город полон самых разнообразных слухов о мире, которого просят (по одним слухам) немцы или (по другим) Советский Союз. Одни говорят об одном, другие о другом. А мы по-прежнему ровно ничего не знаем.
В пятницу на прошлой неделе слушала последние известия из Москвы. Нам упорно не везет – все попадаем на боевые эпизоды, а существенного ничего. Но все равно. Родиной повеяло от этой, по существу мало говорящей о Союзе, передачи. Еще приятно узнать, что в Союзе известно все о нас. Там осведомлены о результатах пребывания райхсминистра Розенберга на Украине. Из Москвы, точно так, как известно здесь, передали, что Кох пожаловался Розенбергу, что немецкие комиссары и бургомистры не могут войти в какой-либо контакт с украинским населением. Последнее оказывает упорное противодействие всем немецким мероприятиям. Это радостно слышать.
Поезда, уходящие с нашими людьми в Германию, все больше похожи на траурное шествие за гробом
Партизан все больше в лесах. Интересны неофициальные броварские сведения. Взрывы, которые часто бывали в Броварах, вызвали там целый ряд репрессий. И для охраны путей было привлечено броварское население. Теперь эту охрану снимают, и слухи, которые ходят там, говорят, что для охраны путей везут туда итальянцев.
В городе действительно появилось много итальянцев. Они все смуглые, с черными, как смоль, волосами, маленькие, веселые и жизнерадостные. Но те, кто видел их ближе и дольше, говорят, что вся их жизнерадостность исчезает и заменяется мрачной молчаливостью, когда машины с ними отправляют на фронт. А каких только немцев не пособирали нынче в Киев! Кто пройдет по шоссе к Святошино, увидит их, кривоногих, хромых, полуслепых, худых, всяких, меньше всего похожих на вояк. Понятно, почему так тянут наших людей на тяжелые работы в "солнечную" Германию.
Из Германии вести все хуже и хуже. Кто вырывается оттуда, рассказывает возмутительные вещи. "Russische Schwein!" именуются наши люди. Пренебрежение и предубеждение к нашим так велики, что наши люди не имеют права пользоваться там уборными и умываться в помещении. Во двор, пожалуйте! А в виде особой, очевидно, привилегии моют ноги немецким хозяевам. На бирже, говорят, все чаще сообщают об убитых бомбами на заводах в Германии.
Англичане не перестают бомбить Гамбург, Бремен, Кельн и другие города. Немцы рассказывают о торпедах, которые они применяют. Сила их так велика, что двадцать домов на месте их попадания стираются с лица земли. Понятно, почему так много гражданского населения Германии едет сюда.
Поезда, уходящие с нашими людьми в Германию, все больше похожи на траурное шествие за гробом.
Что означает тишина в библиотеке по поводу отправки в Германию? Говорят, д-р Бенцинг все делает, чтобы спасти своих подчиненных от отсылки.
Никакого почтения не вызывают сейчас эти латинские фолианты или огромные иудейские письмена, библии всех времен и народов, евангелия западноевропейские и славянские
Библиотека по-прежнему переносится. Сейчас для рейхкомиссариата освобождают четырнадцатый номер по бульвару Шевченко. С пыльного, душного чердака сносят Orientalia в новое здание библиотеки. Снова конвейеры по утрам из распухших и похуделых людей. Они все хотят есть и ждут не дождутся перерыва. А время тянется невероятно медленно и голодные разговоры не могут его поторопить. И кажется вот-вот упадешь на эти книги, которые камнями давят на руки, на все.
С завтрашнего дня предполагается девальвация денег – замена советских денежных знаков немецкими марками.
К счастью, оказывается, что утренние информаторы переврали вчерашние особые сообщения. Взято не триста, а тридцать тысяч пленных в районе Волкова Ильменя. Бои там длились несколько недель. Эти сведения в газетах. Следовательно, еще делаем скидку на преувеличение. Взят еще какой-то английский порт.
Была только что во Владимирском соборе. Там мне пришлось работать до моей болезни по приведению в порядок залежей старопечатных книг. В соборе теперь тепло. С утра ежедневно отворяются синие врата собора и теплый воздух может проникнуть в здание. Весь собор завален грудами ведомственной литературы.
Бесконечные стеллажи занимают все здание вместе с алтарем. И если смотреть сверху, то все это покрыто густым слоем пыли, которая лежит теперь нерушимо. На хорах с обеих сторон – старопечатные книги. Они занимают стеллажи и, кроме того, огромными бесформенными стосами лежат на полу, на перилах хоров, на окнах. Всю весну и всю прошлую осень протекала крыша. И изображения на стенах мокрыми пластами сползали и сыпались на старинные фолианты.
Доктор Бенцинг – специалист и любитель старопечатных изданий. Он распорядился привести их в христианский вид. И вот две недели эти книжки-лилипуты и книги-гиганты in folio в толстых кожаных переплетах втискивала я с помощью уборщицы Буровой на полки. Втискивали без всякого порядка, вместе с пылью, сыростью и червяками, которые их разъедают, втискивали, чтобы только они не лежали на полу.
Очень странно и дико бродить среди этих книжных мумий, которые прожили в двадцать раз больше нас и которые так далеки сейчас от войны, от всего, что вокруг происходит. И не нужны они никому сейчас. Никакого почтения не вызывают сейчас эти латинские фолианты или огромные иудейские письмена, библии всех времен и всех народов, евангелия западноевропейские и славянские.
И с предельной ясностью вспомнились слова о том, что ценность библиотеки заключается не в том, сколько в ней инкунабул, а сколько людей, сколько народа обслуживает она. И только сознание того, что все эти ценности еще будут служить народу после освобождения, заставляют бороться со всякими непозволительными мыслями и голодом.
Хлеб мы сегодня получили, получили муки по килограмму и по одной трети кусочка мыла. Вот это дело! А то в такое время фолианты!
Редко приходится поднимать голову. А между тем вокруг такие замечательные произведения. В соборе росписи Врубеля, Васнецова, Нестерова. Многое потускнело от времени, некоторые краски потемнели совсем. И только Нестеровские особенные лица по-прежнему ярки и потусторонни. Божья матерь Васнецова сохранилась. И Врубелевская арка тоже.
Что будет с этими горами книг? Непонятно, почему немцы платят нам деньги за собирание книг. Вывезти их они не смогут, не хватит у них пороху. А почтенные фолианты, да простят меня те, кто понимает их ценность, не вызывают у меня сейчас все равно никакого почтения.
Хлеб мы сегодня получили, получили муки по килограмму и по одной трети кусочка мыла. Вот это дело! А то в такое время фолианты!.. Но сама знаю, что не права. Из всех работ – это самая лучшая. Все-таки это не прямая служба немцам.
Предыдущая запись в дневнике – от 25 июня.
О личности автора мемуаров об оккупации Киева – Ирины Хорошуновой, и том, как сложилась ее жизнь после войны, а также о судьбе самого дневника читайте в расследованиях издания "ГОРДОН". Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте "Дневник киевлянки".
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.