Киевлянка Хорошунова в дневнике 1943 года: Стараюсь не допускать к себе сумасшедшие мысли. Знаю – только допустишь, все, пропал
"ГОРДОН" продолжает серию публикаций из дневника Ирины Хорошуновой – художника-оформителя, коренной киевлянки, которая пережила оккупацию украинской столицы в годы Второй мировой войны. Этот документ – уникальное историческое свидетельство, не воспоминания, а описание событий в реальном времени. Редакция публикует дневник в те даты, когда его писала Хорошунова, которой в момент начала войны было 28 лет. Сегодня мы представляем запись от 5 марта 1943 года.
5 марта 1943г., пятница
Утром Нюся в библиотеке сказала, Бенцинг не знает еще. Луиза Карловна и Геппенер советуют на работу выйти. Хорошо отнеслись. Потрясены. Не могу больше сидеть так. Идем вместе на Андреевский. Там позвонила в звонок. Звонит. А дверь открыта. Вошла, не думая. В коридоре картошка рассыпана. Комнаты Татьяны заперты на внутренний замок. Моя открыта. На столе пшено и махорка рассыпаны. Шкафы открыты. Но тетрадь, ключ от сарая на месте. Взяли и пошли. Моя вина свалилась с плеч. Тогда к дворнику. Говорит, сестра и Леля сказали, что квартирантка я, чужая им. Говорит, что напрасно скрылась. Фамилия другая. А ведь Лелину фамилию не спросили даже.
С Дуничкой сложили какие-то вещи в узел и в чемодан. В шкафу с сахаром банка, в коридоре масла немного и сало наше осталось. Двигаюсь, словно заведенная, стараюсь не думать. За час, что можно было, из комнаты вынесли. Книги остались. На кровати Лелино одеяло оставила. Чтобы комната жилой вид имела. Будильник завела. Радио включила. Квартирантка!
Пошла в жилкооп. Карточку контрольную получила. Андрухова, сестра Воробьевой, волнуется, не из-за подписей ли для них наших забрали. Заявление с нашими подписями на Воробьеву так в кармане у Степана и сталось. Но я-то знаю, что дело не в том. Семья Воробьевой пока на месте.
Вечер. Снова ночь скоро. Эту ночь у Шляпниковых.
Заснуть бы! А ночь, как раскаленная. И сердца вовсе нет. Ужасные видения пыток гестаповских. И стоят они все три перед глазами. Шурка, как руку мне целовала. Леля с грустными, усталыми глазами. А Татьяна в своем сером платье, танцующей на одной из их вечеринок.
О Степане не могу думать.
Ничего не известно. Ничего не могу понять. Стараюсь не допускать к себе сумасшедшие мысли. Знаю хорошо – только допустишь, все пропало. И никому уже никогда не поможешь.
Предыдущая запись в дневнике – от 4 марта.
О личности автора мемуаров об оккупации Киева – Ирины Хорошуновой – и том, как сложилась ее жизнь после войны, а также о судьбе самого дневника читайте в расследованиях издания "ГОРДОН". Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте "Дневник киевлянки".
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.