Комаровский: Сейчас любой человек, который добровольно идет на фронт в России, – это человек однозначно умственно отсталый
Задрало все. Все эмоции выплеснуты. Все точки над "і" расставлены. Выяснять отношения уже не с кем. Люди, которые за полтора года ничего не поняли, – безнадежные, они уже никогда ничего не поймут
– Дорогой Евгений Олегович, добрый вечер.
– Здравствуйте, не менее дорогой Дмитрий Ильич.
– Вы знаете, Евгений Олегович, я на вас смотрю – у меня уже улыбка до ушей просто. Есть люди, которые на меня магическим образом действуют. Вижу человека – и у меня сразу хорошее настроение.
– И слава богу.
– Учитывая, что настроение у меня в последнее время не очень хорошее, я буду вам каждый вечер звонить, смотреть на вас и повышать себе настроение.
– А что? Звони. У тебя абонемент, Гордон.
– А как у вас настроение?
– Оно очень стабильное. Я давным-давно понял, что, погружаясь в потери...
– Больной стабилен?
– Ну, в общем, да. Ну, по большому счету, мы всей страной сейчас на этапе интенсивной терапии. Если погружаться в потери, которые с каждым днем и личные, и в масштабах страны, то тогда настроение будет всегда плохое. Чтобы настроение вышло за рамки категорий, которые влияют на жизнь, надо по максимуму загрузить себя работой, что я и сделал. Работы очень-очень много. Много проектов, много сотрудничества. Плюс никуда не деваются ежедневные консультации… Настроение – это когда ты сидишь и тебе нечего делать. А когда ты востребован и тебе не скучно, так ради бога.
– Один мой близкий друг говорит, что человек испытывает три стадии при таких ситуациях, как война: шок, адаптация и усталость. Я смотрю на многих своих знакомых, на людей, с которыми приходится общаться, и наблюдаю у большинства усталость. Еще я слежу за трендами YouTube. Если месяца четыре назад, – война, война, война, война, потом что-то проскакивает, потом опять война, война, война, война. То сейчас из 30–40 YouTube-контентов в трендах два-три, максимум четыре – война, а остальное – футбол, как правильно что-то приготовить, клипы, песни. И – вы не поверите – русские мелодрамы, сериалы. Охренеть. Ощущается ли, на взгляд доктора, усталость у украинцев? И что вы думаете о трендах YouTube?
– Ну, лично я, пожалуй, на этапе адаптации. Я не могу сказать, что у меня усталость. А может, я просто привык к тому, что надо много работать, и бог с ним.
– А шок был?
– Шок? Наверное, да. Первые двое суток однозначно был. Потом приятие произошло как-то очень резко. Но у огромного количества людей окружающих я вижу усталость и вижу, как люди просто уходят от обсуждения тем, связанных с войной. Я тебе рассказывал, у меня есть канал "Здравствуйте, доктор!" Письма войны". У меня за последнюю неделю ни одного письма из Украины. И я понимаю, почему вы не пишете. Потому что задрало все. Потому что все эмоции выплеснуты. Все точки над "і" расставлены. Выяснять отношения уже не с кем. Люди, которые за полтора года ничего не поняли, – безнадежные, они уже никогда ничего не поймут. Количество потерь достигло такого уровня, что никакое прощение в обозримой перспективе даже представить себе невозможно. Речь выходит за рамки представления о добре, зле. При том, что боженька завещал прощать врагов, я не могу себе представить, как этот объем злодеяний может быть прощен. Очень весомая веха – Каховская трагедия, которая показала, что это инфернальное зло, для которого границ нет. Оно способно на все. И люди тоже, мне кажется, абсолютно все все поняли. Что касается трендов YouTube... Я же тоже немножко бренд, как ты понимаешь. Я тоже кое на что смотрю. И я тебе могу сказать другое. Мне трындец как не нравится...
– От слова "тренд"? "Трендец"?
– "Трындец" – новая социальная сеть. Что мне трындец как не нравится? Что наше общество, публичные люди, общественная дискуссия все больше и больше идут с оглядкой на тренды YouTube. Мы говорим сплошь и рядом не то, что надо, не то, что надо донести до наших слушателей, зрителей, подписчиков, а то, что будет продвигаться YouTube. Каждый из блогеров тратит пять минут на то, чтобы упросить и сказать: "Дебильные алгоритмы YouTube продвигают… Подпишитесь на меня, я хороший, поставьте лайк и поделитесь". Это уже просто бесит. Хотя я понимаю… Я смотрю на свои видео, сколько людей смотрят. Я вижу, что они не бросают смотреть, смотрят до конца, получают информацию. Но не могут протянуть руку и поставить лайк. Так я буду унижаться и в каждом видео их об этом просить? Не надо. Мне лучше иметь два-три спонсора, чем выпрашивать каждый день. Я тебе что хочу сказать? Не надо ориентироваться. Тренды YouTube – это рассчитано... Ну, по крайней мере беда в том, что лидеры мнений вынуждены на это ориентироваться.
– Это не рассчитано. Это показатель того, что смотрят украинцы.
– Вне всякого сомнения. Они ужасно устали... Но я не могу себе представить, что должно произойти с моей головой, чтобы я сейчас начал смотреть русскую мелодраму. Когда вижу русскую мелодраму, у меня руки трясутся: как она вообще попала в мое поле зрения? Я не могу на все это смотреть. Просто не могу.
– И кто-то же это смотрит. Вы понимаете, это же проблема. Кто-то сознательно, если это в трендах... Вот сейчас зайдите в тренды – несколько русских мелодрам. Кто-то же это смотрит.
– Да, смотрит. Хорошо. А почему нет наших мелодрам?
– Когда снимать мелодрамы? Сейчас не до того.
– А вот это и беда, понимаешь. Надо снимать мелодрамы наши. Материала для мелодрам... Надо создать условия, чтобы люди снимали наши мелодрамы.
– Согласен.
– Если ниша пуста, люди хотят смотреть мелодрамы. Люди хотят смотреть мелодрамы. Если они смотрят те, так это сплошь и рядом, потому что нет наших. Надо это делать. Мы уже на эти грабли наступали.
– Я недавно сделал интервью с Алексеем Арестовичем.
– Я смотрел.
– Очень интересное, на мой взгляд. Арестович интересен был. Он был не похож на себя, потому что обычно он говорит тихо... Но он понимает, что чем тише говоришь, тем больше к тебе прислушиваются. Здесь он кричал. То есть видно, что он глубоко переживает целый ряд вопросов. И впервые в украинском YouTube-пространстве Арестович затронул тему агрессии общества и тему послевоенной адаптации наших героев. Я хотел бы с вами поговорить на эту тему. Она важная, просто многие стыдливо делают вид, что этого не существует, а надо сейчас уже об этом говорить, чтобы потом не было поздно. В чем вопрос, собственно говоря? Сегодня на фронтах воюет огромное количество ребят, которые заслоняют Украину собой. Завтра война закончится – эти ребята придут домой. А государство не готово их принять совершенно. Что Арестович сказал? Что политики начнут покупать героев. Потом герои будут стрелять в героев. Вырастет криминальная ситуация. И происходить это будет знаете отчего, на мой взгляд? Первое: человек, побывав в пекле, рассчитывает на то, что государство будет ему благодарно. И правильно рассчитывает. Государство должно его благодарить всю жизнь. Он вернется домой в расчете на то, что его будут благодарить, а государство совершенно не торопится это делать. Второе: психические расстройства после увиденного там. А государство опять не готово ни к чему. Я помню Афганистан и вы помните хорошо. Ребята возвращались, приходили в военкоматы и просили работу, им говорили: "Я вас туда не отправлял". Государство плюнуло на них. А потом началась Перестройка, развал Союза – и стало вообще не до них. Другая ситуация в Соединенных Штатах. Тоже пришли надломленные с войны во Вьетнаме. Но были созданы мощные центры реабилитации, психической адаптации. Государство тратило и тратит огромнейшие деньги на реабилитацию этих ребят. Готовы ли мы к тому, что произойдет?
– В Америке все было очень нерадужно. У них был трехкратный рост суицидов среди тех, кто вернулся. Они не сразу пришли к необходимости реабилитации, а когда стремительно начали расти преступность и суициды, проблемы семейные, тогда они начали очень активно заниматься. Именно оттуда фактически зародилась психология поствоенного времени, алгоритмы работы с ПТСР. Алексей затронул темы, я бы сказал так, высокого уровня: о том, к чему приведет возвращение большого количества людей. Он сразу посмотрел как человек, который, похоже, все-таки идет в политику... Он затронул очень сильное влияние ребят, которые вернутся, на будущую политику Украины. На то, что их начнут покупать. Но я почти уверен, что на этом очень сильно проколятся те, кто их купит. Потому что эти ребята не будут управляемыми даже теми, кто попытается их купить. У нас есть опыт Нади Савченко, которую тоже попытались купить в Раде, но которая пошла своим путем, скажем так. Вопрос о другом. Я рассматриваю эту ситуацию не на уровне политики. Я вижу другие проблемы. Я вижу проблемы, связанные с поведением в семье, я точно знаю, что у нас будут депрессии и панические расстройства. У нас будет огромное количество семейных проблем. У нас и до войны была острейшая проблема, которую я называл социальной безотцовщиной. В Украине папы традиционно принимают очень небольшое участие в воспитании детей. То есть школа, детский сад, кружки, секции, спорт – эти вопросы сплошь и рядом решает мама. Папа считает, что если он финансирует, он свой отцовский долг выполнил. Я знаю таких пап, у которых по семь детей, они их обеспечили всем, а занимается с утра до ночи мама.
– А что вы на меня так смотрите?
– Я на тебя всю жизнь так смотрю. Но я о другом. Вопрос в том, что эта тенденция к тому, что пап будет безумно не хватать, о том, что в семье... Сколько мы ребят потеряли? Сколько сейчас молодых вдов? Сколько сирот? Сколько детей, у которых папы инвалиды? Сколько детей, папам которых из-за боли и бессонных ночей не до ребенка? Где рядом женщина, которая разрывается между ребенком и мужем, который не спит по ночам, которому снятся кошмары? При этом у государства нет, конечно же, программы действий в этой ситуации. И она не обсуждается ни на каком уровне. У нас одна ситуация с марихуаной достойна отдельного обсуждения. Мы даже не можем понять, какое количество вернувшихся ребят нуждается в помощи психолога и какое нуждается в помощи психиатра. Сколько ребят проходят тестирование, обеспечены ли мы всеми препаратами? Как эти препараты будут выписываться? Я сталкивался с темой реабилитации, когда очень близкий мне человек после тяжелейшей контузии попадает в госпиталь, на второй этап восстановления, где ему говорят: "Вам надо больше спать и больше есть". Вот это – реабилитация, когда человек за месяц поправляется на 15 кг. Я рассказывал, что у людей при таком уровне стресса катастрофический дефицит положительных эмоций. Для человека естественно искать хоть в чем-то хорошее. Когда человек возвращается из ада в мирную жизнь, у него есть два доступнейших удовольствия: алкоголь и наркотики, еда. И мы видим, как ребята возвращаются, поправляются на кучу килограммов, перестают двигаться, повышается артериальное давление, куча проблем, связанных с лишним весом. Но алкоголь и наркотики – это то, что будет у нас. Лекарства, которые на эту тему работают, достаточно дорогие. Их сплошь и рядом государство не закупает.
У меня впечатление, что 2024 год – это предельно возможный год горячей фазы войны. Это мое личное ощущение. Ресурсы у всех заканчиваются
Короче говоря, я считаю, что попытка переложить бремя психологической и психиатрической помощи на сертифицированных психологов и психиатров – это тупик. Потому что у нас не хватит ни психиатров, ни психологов. Мы должны понимать, что в практике каждого семейного врача Украины в каждой второй семье будет или уже есть человек, нуждающийся в психиатрической и психологической помощи. Поэтому мы должны понимать, что каждый семейный врач должен иметь базовую подготовку по психологии и психиатрии. Каждый семейный врач должен уметь работать с посттравматическим стрессовым расстройством, должен знать, как диагностировать клиническую депрессию, как оказать помощь при синдроме панических расстройств. Он должен знать основную нозологию, с которой столкнется, основные психологические проблемы: бессонница, импотенция... У человечества в отношении каждой позиции: и бессонницы, и ПТСР, и импотенции, связанной со стрессами, и ожирением, – есть уже отработанные протоколы лечения. Каждый семейный врач должен уже сейчас получить литературу, тесты, программы, конкретные действующие протоколы диагностики, протоколы помощи, алгоритмы лекарств, заверения государства в том, что для каждого парня, вернувшегося с войны, все лекарства...
– Бесплатны.
– Будут обеспечены программой "Доступні ліки". Достойные проверенные бренды. Это все должно быть уже сейчас – надо работать в этом направлении. Отдельная тема, которая ставит под угрозу будущее Украины, – это то, что наши дети после двух лет COVID, то есть уже три с половиной года, живут вне социума. Они массово превращаются в цифровых Маугли. Японцы опубликовали исследование: дети, которым в разгар пандемии было от трех до пяти лет, по развитию отстают на пять-шесть месяцев от детей, которые росли в нормальные времена. И одним из факторов, почему это произошло, они считают депрессию родителей, которые детьми не занимаются. Так это в благополучной Японии. А в Украине, где на смену COVID пришла самая страшная война, которую знало человечество в XXI веке, ничего близкого никто представить не может. Наши дети безумно уязвимы. А на людей, которые рядом с детьми, вечно не хватает бюджета... У нас учителя копают бомбоубежища. Не детьми, а тем, что ремонты в школах организовывают...
– Евгений Олегович, как вы расцениваете сегодняшнюю военную ситуацию?
– Я не готов, Дима. Я настолько устал от этих идиотов, которые начинают рассказывать: "Комаровский стал военным экспертом, Комаровский стал ядерным физиком..." Да идите вы все в жопу, ребята! Вам интересно мое экспертное мнение? Я вам рассказал. Что касается войны… Я это, честно... У меня другое. Каждый божий день я думаю об одном… Это очень показательно. Просят у этого еб…ната, прости господи: "Возьмите нас к себе в НАТО. Нас убьют". 2008-й год. Украина и Грузия говорят: "Возьмите нас в НАТО, нам трындец, мы не устоим". Это же всем очевидно, не справитесь вы с этим монстром. А они что говорят? "Да, посмотрим, вы еще не достойны..." Просят о помощи две страны, которым реально угрожают...
– Евгений Олегович, я бы не был таким категоричным. Давайте возьмем Украину. Большинство населения Украины в 2008 году – против НАТО. Коррупция зашкаливает. НАТО не хочет принимать коррупционеров. Они действуют, исходя из своих национальных интересов. У них не было в планах воевать и вообще конфликтовать с Россией. Мы не можем их критиковать за это. Каждая страна имеет свои планы. Я считаю, что мы не вправе требовать от них в 2008 году... Сейчас – да. Большинство населения Украины за НАТО...
– Извини, пожалуйста, я с тобой категорически не соглашусь.
– Давайте поспорим.
– А что тут спорить? Украина была страной, на которую никто бы никогда не напал, потому что у Украины было ядерное оружие. Мы его отдали.
– Правильно сделали.
– Мы его отдали, потому что нам...
– Сказать, почему отдали?
– Нам сказали: "Отдайте – и будет вам хорошо".
– Не так все просто. Я разговаривал много на эту тему с Леонидом Кравчуком. Это может и Леонид Данилович Кучма подтвердить. Ядерное оружие, которое имела на тот момент Украина, полностью обслуживалось все в России: запчасти российские, огромных денег стоит обслуживание. И самое главное: а куда этим ядерным оружием пулять? По Америке, что ли? Зачем оно нам?
– Поэтому надо было с ним расставаться не под липовый меморандум...
– А другого никто не предлагал, Евгений Олегович.
– Значит, надо было не отдавать. Предложили бы, никуда не делись. Короче, сейчас Комаровский стал великим дипломатом. Меня лично эта ситуация очень бесит. Как ситуация, когда врач отказал в помощи, а потом прибежал делать реанимацию. Вот так примерно все это выглядит...
– Евгений Олегович, я же прошу вас не оценивать ситуации на фронтах, не говорить о перспективах работы того или иного вооружения. Я хочу ваши личные ощущения... Что вы чувствуете? Где мы? Долго ли еще? Я вам задаю этот вопрос, как задаю этот вопрос любому другу, товарищу, знакомому. Таксисту этот же вопрос задаю.
– У меня впечатление, что 2024 год – это предельно возможный год горячей фазы войны. Это мое личное ощущение. Просто человеческие ресурсы, запасы психики, устойчивости заканчиваются. Ресурсы у всех заканчиваются...
– У русских тоже?
– У них тоже. У них человеческий ресурс огромный, это понятно.
– Да.
– Но, во-первых, количество идиотов, готовых умирать завтра, стремительно тает, мягко говоря.
– Тает? Вы думаете?
– Конечно. Мне кажется, что все, кто хотел умереть, уже умерли.
– Ваши слова – да богу в уши.
– Сейчас любой человек, который добровольно идет на фронт в России, – это человек однозначно умственно отсталый...
– Слушайте, так у них там ипотеки, шмипотеки...
– Я же тебе про это и говорю. Но сейчас уже риск оценивается... Каждый уже понимает, что его шансы вернуться очень сомнительные.
– Вы преувеличиваете умственные способности россиян.
– Возможно. Я же поэтому и говорю, что запасы идиотов конечны. Чтобы сделать нового идиота, который пойдет на фронт, надо лет 18. Ракеты делаются быстрее. С этим тоже определенные проблемы. Поэтому мне кажется, что ресурсы должны закончиться, и человеческий в том числе. Но это чисто на уровне ощущений. Я ловлю себя на том, что чем больше я думаю про то, когда все это кончится, когда мы начнем жить по-человечески, когда я начну то и то... Потому что есть куча планов на после войны. Я просто гоню эти мысли. Я стратегическое планирование полностью отключил, занимаюсь тактическим. Я примерно понимаю, в чем потребность сейчас, – я этим и занимаюсь.
– Вы тактик.
– Да. А вообще я стратег. Но в данной ситуации стратегически на мою жизнь влияет не мое здоровье или политика моей страны. На мою жизнь влияют факторы, которые не подвластны мне, поэтому мне нет смысла стратегического... Я же не политик, у меня есть кого лечить, кому помогать сегодня. И я прекрасно понимаю, что мне и завтра будет кого лечить. Так что мне не скучно.
– Что в Харькове происходит?
– Ой, такая адаптация.
– Усталость? Или еще адаптация?
– Нет, я имею в виду под словом "адаптация" адаптацию ко всему, что происходит. Адаптация к бубухам...
– Бабахает сильно у вас?
– Попадает регулярно. Что меня потрясает – при бабахе люди не останавливаются и головы не поворачивают в массе своей.
– Я делал на улице в Киеве интервью с азовцем Богданом Кротевичем, позывной Тавр... И как раз прилеты по Киеву пошли. Я говорю: "Не смущают взрывы?" – "Это взрывы? Когда 500-килограммовые авиационные бомбы на "Азовсталь" летят – вот это взрывы. А это что вообще?" Все в сравнении познается.
– Правильно, конечно. После инфекционной реанимации, когда ты ребенку с менингитом рот в рот дышишь, потому что тебе деваться просто некуда, все эти сопли, маски я тоже воспринимаю совершенно спокойно. Да, человек к этому адаптируется.
– Какое горе вокруг, какая беда страшная! Просто представить себе такое было невозможно. Правда?
– Да. Больше всего меня потрясает, я этого вообще не могу натянуть на уши, что люди на фоне такой глобальной беды ухитряются продолжать воровать... Я считаю, что Уголовный кодекс должен меняться в военное время. Воровство в военное время – это отдельная тема. Политические разборки продолжаются. Как? Почему? Не понимаю.
– Я нервничаю на глубочайшем уровне, когда председатель Верховного Суда берет в военное время взятку в $3 млн. Я как рыба, которую поймали и которая ловит воздух. Других нет эмоций. А как вам Министерство обороны? Яйца по 17 – ладно, проехали. Но НАБУ говорит, что в первые месяцы войны Министерство обороны оплатило почти $1 млрд за покупку вооружений. Ни фирм, ни вооружений, ни миллиарда долларов нет.
– Вот-вот.
– И никто в отставку не уходит, что самое интересное.
– Угу. Да.
– Вот это – кошмар. Вы на Запад наехали, а они смотрят и думают: "Мы вам помогаем, волонтеры собирают по крохам". Мы собираем на дроны постоянно. 60 дронов уже купили. А люди $1 млрд запулили – и ничего.
– Запад, на который я наехал, – давайте объективно…
– Не наезжайте на Запад. И я вам скажу почему. Они нас спасли. Нас бы не было бы уже, если бы не они. Ребятам стрелять уже было нечем на фронте в апреле прошлого года.
– Это очень классная, хорошая, правильная позиция. Всем огромное спасибо. Огромное спасибо товарищу Меркель...
– Меркель – нет. Не спасибо.
– Это путь к тому, что одни спасают... Короче, ладно. Я тебе про другое.
– Спасибо Байдену, Джонсону – этим ребятам большое спасибо.
– Хорошо. Спасибо.
– Полякам, странам Балтии.
– Да, спасибо, что вы никак не решите, дать нам ракеты или не дать ATACMS. Спасибо большое. Подумайте еще немножко, а мы похороним еще 20 тысяч человек... У нас коррупция, поэтому пусть наши ребята умирают. Да, коррупционеры их тоже убивают реально. Я тебе про другое скажу.
Я искренне жалею о том, что в 2009 году я согласился зайти в "Интер" с программой "Школа доктора Комаровского"
– Да, с этим я согласен.
– Ты еще с чем-то согласишься. Мы видим, как с первого дня войны украинское общество пытается помогать фронту.
– Да.
– И ты этим занимаешься, и я этим занимаюсь, все собирают деньги, волонтерят на самые разные военные нужды. У меня есть куча близких друзей, которые с утра до ночи за бесплатно занимаются ремонтом автомобилей. Покупают какую-то развалюху, восстанавливают, делают за свои деньги, отправляют на фронт. Три-четыре дня – и ее уже нет. Делают следующую. Какое количество денег люди собирают на автомобили для ВСУ? Я понимаю, когда Байден говорит, что у них снаряды кончились. Я понимаю, что никто не думал, что в XXI веке может быть такая потребность в 155-миллиметровых снарядах. Но мы с тобой знаем, что в той же Америке до горизонта поля уставлены списанными армейскими джипами.
– Серьезно?
– А люди последнее отдают. От детей, от нормального питания, от нормального лечения отрывают, чтобы купить какой-нибудь бэушный Opel. Могут помочь? Я считаю, что могут. Это просто эмоции обычного пидстаркуватого мужика. Мнение мое не экспертное. Когда мне в очередной раз говорят: "Не хватает, надо помочь – мы помогаем". Я думаю, они в Афганистане на миллиарды долларов побросали этих джипов. Оно тут нам бы не помешало. Когда мы говорим про болезни, я могу четко сказать, что и как я понимаю, как вижу, что надо... А здесь – просто эмоции. Поэтому хочешь, чтобы я не скулил, не причитал и говорил по делу, – давай по моей специальности.
– Перейдем к вашей специальности. Как вам политическая жизнь сегодня в Украине?
– Ни фига себе! А моя специальность тут при чем?
– Политическая жизнь в Украине – из области медицины.
– Чтобы заниматься политикой, надо понимать, что никто тебе не скажет правду, что это чисто интересы политические, что любая попытка посмотреть не в ту сторону – это либо тебя купили, либо ты предатель. Надо знать, чей ты человек. Если ты на секундочку отвернешься от вождя, от лидера партии, то к вождю тут же подбегут и все про тебя расскажут. Поэтому надо все время быть рядом, и кто ближе, тот самый крутой. Надо быть толстокожим, чтобы ни на что не реагировать. Потому что команды ботов будут тебя гонять. И если ты к этому готов, ты идешь в политику.
– А что лучше: толстокожим быть или толстожопым?
– Ну, в нашей политике – толстокожим. Будешь толстокожим – толстожопость к тебе придет.
– (Смеется). Сама.
– Сама. Кстати, очень хорошо про это в интервью рассказывал Арестович: только он отошел, тут же прибежали и рассказали, какая он сволочь. Все правильно, так и должно было быть. Хочешь быть хорошим, – никогда нельзя отходить. Это как нельзя мужика отправлять в командировку.
– Почему?
– Уехал в командировку – уже рискуешь. И она рискует. Чем ты там будешь в командировке заниматься... Так и тут. Если хочешь быть при власти, нельзя от власти далеко отходить. Власть штука очень ревнивая.
– Сейчас же политической борьбы никакой нет, и слава богу.
– Откуда она возьмется?
– Война рано или поздно закончится. Каким будет, на ваш взгляд, украинский политический ландшафт?
– Мне прямо страшно. С одной стороны, когда я говорю, что закончится война, я представляю, куда смогу поехать, какие встречи с друзьями... И мне страшно представить, что будет, когда у нас вместо марафона будут каналы, и там начнется общественная дискуссия. Это страшно себе представить, ибо политическая культура в стране отсутствует.
– А что, будут каналы, вы считаете? Мне кажется, что с каналами уже все. Похоронили их.
– Наверное, любой власти, которая пожила без каналов, очевидно, что с каналами будет хуже, потому что всегда найдем повод, чего их не надо открывать.
– Вы имеете в виду каналы в зубах? Или уретральные каналы? Что вы имеете в виду?
– Такое впечатление, что у нас врач ты. Тебе мочеиспускательный канал снится по ночам. Я про каналы телевизионные.
– Так это одно и то же.
– Да? Ну, возможно.
– Чем отличаются наши телевизионные каналы от уретрального канала? Давайте обсудим.
– Уретральный канал для того, чтобы выходили отходы, а телевизионные – чтобы выходили эмоции. Главное, когда организм сбрасывает лишнее, то он реально очищается, а у нас очистки не происходит.
– Вы бы были яркой телезвездой. Вы не жалеете о времени, когда включаешь любой канал, а там вы?
– Я искренне жалею о том, что в 2009 году согласился зайти на "Интер" с программой "Школа доктора Комаровского".
– Жалеете?
– Потому что мне неприятно, что я вижу сейчас. Я хочу быть человеком, на которого не показывают пальцами, которого не травят боты, которого не преследуют политики, потому что ты посмотрел не в ту сторону. Это сберегло бы мне огромное количество нервов.
– Вы принимаете близко к сердцу хейт по-прежнему?
– Я принимаю близко. Я человек, который всю жизнь много и тяжело работал, который никогда копейки чужой не взял, который выполняет свои обещания. Все, что я заработал, заработал честно. Несмотря на миллионные предложения, никому никогда не продался. Но которого регулярно всякое быдло поливает грязью. Я не для того полжизни отдал, чтобы лечить детей, когда мои друзья, сверстники отдыхали, бухали и путешествовали... Я сидел в библиотеках и стоял в операционной. Я не для этого этим занимался, чтобы на старости лет слушать оскорбления от малолетних идиотов.
– Вы в 2019 году поверили Смешко, и вы его поддерживали. Ни копейки не получив, не попросив, не поимев. Просто искренне. Он мне нравится – я его буду поддерживать. Точно так же Зеленского поддерживали.
– И тем не менее... тем не менее они глубоко убеждены все в том, что если я сказал какое-то слово против, то это потому, что мне кто-то дал денег. Тебя же тоже перекупили, насколько я знаю.
– Меня постоянно кто-то перекупает, только непонятно кто (смеется)... Но я со смехом к этому отношусь...
– А я не могу. Кстати, очень большая проблема. Я прямо вижу, как она работает. Появилась эта новая сеть.
– Да. "Трындец".
– "Трындец". У меня действительно есть иногда чисто медицинская информация интересная. Как я тебе рассказал сегодня про японское исследование. И такие вещи иногда хочется людям объяснить. Я в этой сети написал первое сообщение. Там, кстати, на меня подписалось за три дня уже почти 85 тысяч человек. И я захожу в это сообщение, а там 20 комментариев первых. Из 20 комментариев 12 про то, что мой пост написан на неправильном языке... Сделано это в максимально оскорбительной форме.
– А что же вы на неправильном пишете?
– Как такое может случиться, как происходит? Я понимаю, что это искусственно создается, управляется. А государство на это тоже не реагирует. Потому что на это отреагировать нельзя.
– Государство в этом участвует, я вам больше скажу.
– Нет, оно не участвует. Нет, возможно, и участвует. Ему выгодно делить нас. Но вопрос в другом. Это очень серьезное обвинение, если это государство. Я знаю политиков, которые в этом участвуют...
– Так я же говорю, политики.
– Это государство.
– Это государство, конечно.
– На высшем уровне никто не может стукнуть кулаком и сказать: "Заткнитесь". Потому что это оттолкнет от тебя часть электората.
– Вам надо научиться у меня смотреть на хейт, на оскорбительные комментарии с юмором. Изредка подавая в суд, изредка выигрывая... Пальчевский выделывался, выделывался – я его в суде трижды сделал. И нет Пальчевского. Поворознюк выделывался, выделывался – теперь визжит, как не буду говорить кто. Но больно, понимаю, будет еще больнее.
– Я должен свое время золотое тратить на суды, на иски? Да будьте вы неладны.
– Вы же не свое время тратите. У вас юристы должны быть. Вы только зарабатывайте, чтобы оплачивать.
– Мои юристы не могут в течение 10 лет решить вопрос, чтобы перестали от моего имени рекламировать несуществующие лекарства.
– У нас, конечно, чисто по Геббельсу могут поступить с любым. Смешко чем-то не понравился, в Telegram пишут: "Смешко должен был стать в случае победы русских гауляйтером Украины". Вбросили – иди, справляйся с этим, Игорь Петрович. Я его в шутку называю господин гауляйтер.
– (Смеются).
– Мне звонят: "Смешко должен был стать президентом Украины при русских?" Я говорю: "Да вы что, с ума сошли?" Ну смешно реально.
– А ты должен был стать руководителем Офиса президента.
– Раз Смешко – гауляйтер, то и я бы где-то пристроился. А потом пишут: "Да, такая информация была. Какие-то люди об этом между собой говорили. Какие-то русские говорили, что вот неплохо было бы привлечь Смешко на свою сторону" (смеется). Ну разве это не смешно?
– Не знаю: мне плакать хочется. Видишь, Гордон, почему нам так интересно? Мы с тобой противоположности. То, над чем я хочу рыдать, тебе хочется хихикать. Поэтому так интересно, черт побери.
– Я нахожу в этом забавные моменты. Это мне может повысить настроение. Караулов написал, что у меня квартира в центре Москвы за 1 млрд.
– А теперь и Караулов стал иноагентом. Доигрался.
– Я бы сказал даже "не доигрался", а "доп…зделся".
– Потому что Гордон – очень мощный резидент российской разведки.
– Да.
– И когда Караулов наехал на Гордона, попытался спалить агентуру, – его тут же сделали иноагентом.
Я прекрасно понимаю, что при моих миллионах в YouTube и Instagram я могу жить на берегу моря в Италии, Испании, Франции... И мне хватит, чтобы не умереть с голоду. Но это моя страна, почему я должен отсюда уезжать? Потому что какая-то тварь считает, что я неправильный патриот?
– (Смеется).
– Вывод нормальный.
– Вывод супер. Евгений Олегович, я иногда о себе думаю: какая интересная жизнь в плане слома эпох! Советский октябренок, пионер, комсомолец, служивший в советской армии, пропитанный этим Совком, казалось бы, до мозга костей. Потом Перестройка, все ломается. Потом развал Союза, рынок, 90-е, бизнес, возможности. Потом другая эпоха. Зеленский – другая эпоха, другие возможности. Война, Путин, смерти... И все это – в течение одной человеческой жизни. Какой слом...
– Я-то представляю.
– Вы никогда не думаете о себе в том плане, что нашему поколению выпало увидеть такие круговороты исторические?
– Да. И за это время совсем рядом с нами люди нашего возраста имели гарантии, были уверены в спокойной старости, знали, что у них есть некоррумпированный суд, знали, что полиция для того, чтобы их защищать, что медицина не позволит им страдать, что не надо будет орать от боли, если у тебя будет рак, что ты сможешь спокойно уйти… А я живу в постоянном страхе болезни. Лечиться, по большому счету, негде в нашей стране. А я хочу быть в нашей стране. И мне очень больно от этого. Я все время вспоминаю маму, которая последние годы жизни провела в Германии, но она родилась в 1937-м, она знала, что такое эвакуация, что такое голод, что такое послевоенное время. Она поехала, будучи пожилым человеком, впервые в жизни… Когда уже жила в Германии, им предложили путевку в какой-то санаторий в Испании. И она мне звонит с криком: "Ты представляешь? У них каждый день меняют полотенца!" Человек прожил жизнь и удивлялся, что возможны такие условия. Мы в этом живем, к сожалению. Что меня очень-очень сильно огорчает? В беседах с людьми, в прочтении наших социальных сетей, в трендах YouTube я вижу стремительно падающий интеллектуальный уровень. Страна очень сильно теряет в образовании и морали. Хейт, под прикрытием которого можно врать и воровать, можно делать все что угодно, – это все существует, к сожалению. Когда я, Дима, вижу, какое количество лайков, комментариев, популярности у всяких шарлатанов, астрологов, гомеопатов и прочего бреда... А я, создавая видео про детское здоровье, не могу в название ролика вставить слово "дети" или "ребенок". Потому что если в названии ролика будет слово "дети" или "ребенок", то просмотры ролика будут в три раза меньше обычных.
– Искусственно занижаются, что ли?
– Нет, просто люди не смотрят. Оно им нахрен не надо. А если я напишу, как лечить импотенцию или как с помощью звезд определить день зачатия, то придет 10 миллионов человек.
– А возможно с помощью звезд определить день зачатия?
– С помощью можно...
– Я вам отвечу: возможно, если это звезды украинской эстрады.
– Отлично, молодец. Кстати, недавно очень интересную новость про зачатие прочитал. Если яйцеклетки для ЭКО сохраняют летом, то шансы на зачатие увеличиваются на 30%.
– По сравнению с зимой?
– Да, по сравнению с зимней яйцеклеткой. Поэтому делайте правильные выводы. Берегите свои яйцеклетки до тепла.
– Евгений Олегович, вы совершенно законно можете и могли все это время выехать за границу. И можете выбрать себе любую страну, откуда можете вещать. Вы будете зарабатывать деньги, сидя дома, с компьютером. Вы рассматривали такое?
– Димочка, я совершенно законно, с учетом моей еврейской мамы, мог выехать из Украины всю свою жизнь. Более того, у меня в Украине не осталось ни одного кровного родственника. Жена и дети – это мои все. Это моя земля. Несмотря на всех этих патриотов, которые рассказывают мне, как правильно Украину любить. Это не выбирают. Это мне боженька дал эту страну. Я эту страну знаю, я ее объездил вдоль и поперек. Для меня потеря Каховского водохранилища – это потеря моих мест, моих рыбалок, моих путешествий, моих вечеров у костра с друзьями. Мне рыдать хочется. Я вспоминаю вечера на высоком берегу Каховского водохранилища… До слез. Куда я от этого уеду? Да, я прекрасно понимаю, что при моих миллионах в YouTube и Instagram я могу жить на берегу моря в Италии, Испании, Франции... И мне хватит, чтобы не умереть с голоду. Но это моя страна, почему я должен отсюда уезжать? Потому что какая-то тварь считает, что я неправильный патриот? Почему мы должны ориентироваться на кучу дебилов, которые создают тренды YouTube?
– На кого вы намекаете? Я тоже создаю тренды YouTube.
– На тренды YouTube. На российские мелодрамы, на все остальное. Потому что думать надо про все это… Какая продолжительность жизни в Украине? Каждый из нас из-за воровства и вранья, из-за безумной коррупции, из-за злорадства, из-за хейта и из-за агрессии живет на 15–20 лет меньше, чем мог бы.
– А я и говорю: не надо нервничать.
– Для этого надо не иметь мозгов.
– Смотрите на меня: вроде и мозги есть, и не нервничаю.
– У меня был профессор, он говорил, почему надо ходить в шапочке доктору: "Шапочка экранирует знания. Они накапливаются в голове". А твоя лысая голова отражает хейт. Я не готов, у меня еще прическа.
– Побрейтесь.
– Иди в ж… Гордон.
– Вам лишь бы человека в жопу послать. Ну какой вы доктор, слушайте...
– Проктолог.
– Сколько вашей бороде вообще времени?
– С 24 февраля 2022 года. Но я ее брею...
– А, бреете. Тогда неинтересно...
– Я ее хотел сбрить, когда Пыня сдохнет. Кстати, ты обратил внимание, что его все реже и реже стали называть х…йлом?
– Ну, от этого он меньшим х…йлом не становится.
– Просто х…йло – это что-то такое... зло, х…йло. А теперь все чаще выходит что-то уменьшительно-ласкательное… Пыня. Я сначала решил, что сбрею, когда Пыня сдохнет. А теперь понимаю, что это неправильно.
– А он, сука, живучий.
– Просто я решил, что, в принципе, я не должен ничего в своей жизни связывать с этой фигурой. Неужели бриться мне или не бриться зависит от того, дышит Пыня или нет?
– Если бы вы не подбривали бороду, стали бы похожим на Льва Толстого. Взяли бы посох, ходили бы по деревням...
– Угу, сейчас бы там, в Лавре, управлял.
– Евгений Олегович, есть еще одна огромная проблема. Уехало очень много людей. Говорят, вплоть до 12 млн уехали за границу.
– Да, это Арестович тебе озвучил эту цифру.
– Да. Если эта цифра соответствует действительности, это трагедия государства.
– А даже если 8 млн, – это не трагедия? 1 млн – не трагедия? У нас как только ты что-то не то скажешь или сделаешь, то возникает в информационном поле куча экспертов по любви к Украине, которые говорят: "Чемодан, вокзал".
– А что же вы не то... Говорите то.
– Мы и пытаемся быть полезными нашей стране. Не этим жуликам, блин. Это самое страшное, потому что Украина – это не Днепро и кручи, не наши поля с подсолнухами. Нет. Главное – люди. А мы до сих пор не научились ценить людей. Таких людей открытых, добрых, способных отдать последнее – ну пойди и поищи. Эти люди выросли в стране с войнами, с Голодомором, шесть соток – и больше ничего. И если, не дай бог, у тебя забор не такой, то все будут пальцами показывать. Мы выросли в стране, где стыдно жить в халупе. Надо, чтобы было чисто и красиво. Где люди привыкли работать… Мы научились злорадству, агрессии. И это в последнее время очень сильно растет. И поэтому сделать страну удобной для людей, бороться с хейтом, со злорадством, с завистью, с враньем очень надо. Мы должны создать свободную страну. Если ты не нарушаешь закон, ты можешь делать все что угодно. И каждый, кто пасть откроет, должен закрыть ее надолго.
– Опять вы про "пасть откроет". Я вам скажу свой рецепт. Я пацанов нанял: Иванова с Петровым. С прекрасными русскими фамилиями. Говорят по-украински практически без акцента. Говорю: "Пацаны, вот денежка – хейтите меня". И я кайфую, и они кайфуют – все довольны. Чего вы переживаете так?
– Ладно, хрен с ними, Дима, проехали.
– Я еще искал третьего: я искал Сидорова – не нашел. У вас нет Сидорова на примете?
– Буду иметь в виду. Если объявится Сидоров, я тебе скажу.
– Хорошо. Мы говорили по поводу того, что уехали люди, из которых, наверное, процентов 20–30 никогда не вернется в Украину.
– Нет, это неправильно. Это огромное заблуждение. Не вернется в лучшем случае 40%. Если повезет. Ситуация беженства не возникла в Украине. Были беженцы и из Югославии...
– Конечно.
– Возвращалось 20–40%, не 60–80%. И поэтому когда я говорю, что не вернется 40%, то я называю оптимистическую цифру.
– Я сужу по своему окружению, по людям, с которыми знаком или с которыми работал, или с их родственниками. Подавляющее большинство оставаться не хочет. И многие уже вернулись. То есть тоже не так однозначно. Но это Киев. Я не знаю, как те, кто из деревень уехал.
– Другой уровень образования, благосостояние другое… Я вижу другие цифры. Я вижу много людей, которые мечтают о том, чтобы как только откроют границы – папа к нам, и мы не возвращаемся.
Буча, Мариуполь, Изюм, Херсон, Токмак, Бердянск никогда не будут прежними. У Харькова и Киева есть возможность восстановиться. Мне кажется, если по городу не топтались рашисты, у него есть шансы восстановиться. Хотя для этого нужно время
– Беда.
– А давайте зададим вопрос: а почему люди не возвращаются?
– Потому что то, что им предложила заграница, лучше, чем то, что может им предложить родная страна.
– Как это изменить? Как сделать, чтобы полицейский защищал, врач лечил, учитель учил и не было унижений? Как сделать, чтобы глава Верховного Суда взятки не брал?
– Зеленским хоть вы сегодня довольны?
– Знаешь, какие у меня мысли в последнее время возникают? О том, что в Украине президент не должен быть старше 50 лет. В Украине президент должен пахать с утра до ночи. Он должен быть активным, здоровым молодым человеком. На дедушку Байдена больно смотреть. Хочется положить его...
– Ну, дай бог всем такие мозги, как у дедушки Байдена.
– Да, но тем не менее работать так, как Зеленский, он не сможет.
– Не сможет. Но за дедушкой Байденом американская система стоит! Совершенная. А за Зеленским – Зеленский.
– Поэтому все опытные олигархи, аксакалы...
– Саксаулы.
– Саксаулы, все с опытом пусть будут советниками. Но первое лицо должно быть молодое, здоровое, чтобы мог спать два – четыре часа в сутки и пахать ради страны.
– Я не мог представить, что он во время войны так себя проявит.
– Я вообще был уверен, что такая война невозможна. Поэтому я и не примерял ему эту роль никогда.
– Да. Молодец. При всех моих претензиях к нему надо признавать очевидное. Во время войны – красавец. Вы молчите – не поддерживаете?
– Поддерживаю.
– Кивайте активнее (смеется).
– Я уже объяснял свою позицию. Я считаю, что делаю очень нужное дело. Я информирую людей об очень важных и нужных вещах в информпространстве. Что я могу, стараюсь рассказывать просто, понятно. Любые мои попытки выйти на какой-то уровень, попытаться помочь воздействию на политиков, тут же приводят к тому, что куча ботов начинают жаловаться на канал, и у меня резко падают просмотры. Получается, я не могу делать свое дело. Поэтому не надо меня провоцировать.
– Дайте мне список своих врагов – я натравлю на них Петрова с Ивановым.
– Хорошо, начнем с Петрова и Иванова.
– Нет, это хорошие ребята.
– (Смеется). Ну хорошо.
– Это мои пацаны, вы их не трогайте.
– Они меня трогают, но я их нет.
– Они вас трогают?
– Конечно. Они всех трогают.
– Ну, я им скажу, чтобы вас не трогали.
– Хорошо. Спасибо тебе.
– Евгений Олегович, я смотрю на Киев, и сейчас это совершенно другой город. Мне кажется, что Киев уже никогда не будет прежним. Мне один очень близкий человек... Я его спрашивал о родном городе: "А вы скучаете по городу своей юности?" Он говорит: "Нет". – "Как? Вы же там выросли". И он говорит: "Город – это декорации. Важны артисты в этих декорациях. Из моего города все артисты уехали, их больше нет". Вот декорации вроде те же в Киеве, а город другой. Что в Харькове происходит?
– Ну, Харьков в этом плане похож на Киев. Возможно, это эмоциональное отношение, но мне кажется, что, если город не был в оккупации, то он сможет восстановиться. Буча никогда не будет прежней. Мариуполь, Изюм, Херсон, Токмак, Бердянск никогда не будут прежними. Мелитополь. У Харькова и Киева есть возможность восстановиться. Как, наверное, женщина после изнасилования никогда не будет прежней. Это личная аналогия. Мне кажется, что если по городу не топтались рашисты, у него есть шансы восстановиться. Хотя для этого нужно время.
– Я вас рассмешу немножко, чтобы так грустно не было. Когда-то один человек очень богатый баллотировался в народные депутаты от Мелитополя. Но у него не было времени отвлекаться от своих дел. Это были первые созывы Верховной Рады, шальные деньги у людей были. Он отправил людей, они ему обеспечили победу. И он приехал в первый раз в Мелитополь, вышел и говорит: "Так вот ты какой Мариуполь" (смеются).
– Да, это хорошо. Очерки украинской политики.
– Евгений Олегович, как вы вечера проводите? Чем перед сном занимаетесь?
– Смотрю новости.
– Только новости? Кино, книги?
– Нет, не могу, Дима. Я подписан практически на все агрегаторы медицинских новостей в мире, очень много информации. Я сейчас готовлю несколько интересных образовательных проектов. У меня много работы, но есть работа командная, а есть работа, которую надо посидеть, подумать. И мне очень нравится вечерами этим заниматься.
– Сейчас мы с вами закончим – пойдете новости смотреть?
– Ты удивишься, но пойду.
– Когда вы засыпаете?
– Я обычно засыпаю в час ночи и просыпаюсь в полвосьмого.
– Хорошо вам. Тут засыпаешь в час ночи и в полвторого тревога...
– Ты бы за это время мог уже нору выкопать глубокую.
– Норка лисья. Я же не лиса, поэтому я не помещаюсь в норке.
– Ну, значит, глубокую широкую норку.
– На все случаи жизни норку не выроешь, поэтому довольствуемся малым.
– Сейчас все на Вильнюс смотрят. Литовцы – цари просто. Вот это – друзья настоящие.
– Как мы с вами хорошо пару лет назад гуляли у Савика Шустера в Вильнюсе на дне рождения.
– Это в прошлой жизни.
– О нас писали потом недели две-три!
– А ты был счастлив.
– Я люблю, конечно. А вы нервничали. А чего?
– Ой, блин, маньяки...
– Евгений Олегович, спасибо вам за интервью. Я с вами как воды из родника напился. Мы классно поговорили и о тяжелом, и о смешном. Может, кому-то мы настроение создали хорошее. Во всяком случае я вам желаю ночей без тревог, чтобы не было обстрелов. Харьков надо беречь. Я обожаю Харьков, вы знаете. А вы Киев любите, правда?
– Конечно. Киев по сравнению с Харьковом, я тебя умоляю...
– Видно, не сильно вы Киев любите. Евгений Олегович, спасибо вам.
– Ну Харьков – это святое, а Киев – столица. И все...
– Спасибо вам.
– Держись. Дима, давай пожелаем нам всем много-много работы, которая придет после войны. Чтобы мы настроились.
– А работы будет много.
– Работы будет очень и очень много. И главное – я еще раз хочу вычленить самое-самое главное...
– Какое слово плохое...
– Вычленить?
– Да.
– Не знаю. Для врача – совершенно нормальное слово. Мы вечно что-нибудь вычленяем.
– Я сразу представил: вытащить и достать. Вычленить.
– Ну, потому что, Гордон, ты очень сильно испорченный...
– Что вы хотите? Война.
– Ты бренд специфический. А мне можно. Я хотел бы сфокусироваться на том, что сейчас самое острое: это люди, которые должны в Украину вернуться. Нам уже сейчас надо написать список, какие факторы, структурировать проблему...
– Да-да.
– И надо всем активным, всем, кто действительно любит Украину, всем, кто хочет правильного, светлого, адекватного будущего, написать список, что может быть фактором, который заставит человека не вернуться. Мы увидим там систему правосудия, медицину, положение с детьми. Послевоенное восстановление – на этом же Украина годами прокалывается: у нас стройки, все хотят вкладывать в дороги, стадионы... Потому что это стены, это деньги, на которых можно украсть. А самое главное, во что надо вкладывать, – это люди...
– Самое главное, во что надо вкладывать, – это дороги, я считаю.
– Ты считаешь, что надо вкладывать в дороги...
– Надо возобновить "Велике будівництво".
– А я считаю, что надо вкладывать в учителей. Это самое тонкое. И пусть лучше они ездят на велосипедах, но очень и очень богатые. Пусть они едут на электрических велосипедах. Пусть у каждого учителя будет по внедорожнику. И тогда пусть дорог не будет. Но чтобы учитель был богатый. И думал с утра до ночи о детях. И врач с утра до ночи думал о пациентах, а не о том, где взять деньги. А полицейский думал о том, чтобы был порядок. Вот это главное. Короче говоря, надо об этом думать.
– На этой прекрасной ноте мы и закончим. Слава Украине!
– Героям слава!