Рэпер Face: В России нет свободы слова. У людей рабский, крепостной менталитет G

Я же не настоящий рэпер такой. Чисто пародия на рэпера

– Добрый день.

– Добрый.

– Иван Тимофеевич Дремин.

– Все так.

– Как к вам обращаться? Иван или Face? Как лучше?

– Иван.

– Хорошо. А можно Ваня?

– Можно Ваня.

– Ваня, во-первых, я рад приветствовать вас в Киеве. Это здорово, что вы приехали. Не каждый решается сегодня приехать из России в Украину. Я думаю, что для вас это поступок. Как вам Киев вообще? Вы погуляли немножко?

– В этот раз еще не успел. Но в целом я же не первый раз здесь – сколько раз мы здесь были, прогуливались... Мне нравится. Единственное – как-то немного волнительно смотреть и видеть разные изображения, монументы... Меня всегда волнуют такие вещи: когда я где-то нахожусь, и там поствоенное что-то. Например, я был в Армении и видел на границе дырки от пуль в стенах. И когда я такие вещи вижу, меня это как-то прямо волнует, я переживаю. Волнительно, в общем.

– Вы знаете, я вас рассматриваю... Я думал: "Каким вы придете?" Я много видел ваших видео. Вот татуировки у вас. Что значит эта татуировка на лбу?

– Это на английском "numb", что означает "немой". То есть как бы "бесчувственный". На сленге можно так сказать.

– Вы бесчувственный?

– Я думал раньше, что да. Вернее, я хотел быть таким.

– Но вы теперь не бесчувственный?

– Да я и не был никогда.

– Надо убирать татуировку теперь.

– Я думаю, да.

– Да?

– Можно вообще все целиком, сразу.

– Под глазами что у вас?

– Под глазами "hate love". Здесь, по-моему, "hate", а здесь, по-моему, "love". Может, наоборот. Я все время путаю.

– На руках... "Rock Star".

– "Rock Star", "666", доллар, какое-то сердечко черное...

– Евро.

– Ну, может быть, и так. Юань.

– На теле у вас есть татуировки?

– Нет. У меня только руки и лицо.

– Так, я вижу дальше кольцо у вас: 897. Что это за номер?

– Это сюда еще не хватило для красоты единички. Это 8 сентября 17-го года: тот день, когда мы с моей девушкой начали быть вместе. То есть впервые поцеловались. И она мне подарила это на нашу первую годовщину, если не ошибаюсь.

– Брульянты?

– Брульянты.

– На единичку не хватило.

– Я не знаю.

– В ушах у вас... Нет, в ухе у вас серьга.

– Да.

– Сапфир?

– Сапфир.

– И бриллианты?

– Нет, не бриллианты. Выглядят как бриллианты, да? Это муассаниты. Это, так скажем, я же не настоящий рэпер такой. Чисто пародия на рэпера.

– Что означает серьга ваша?

– Она означает, что я очень крутой.

– Принимается. Вы родились в Уфе.

– Да.

– Я бывал в Уфе. Я вам скажу честно: 30 лет назад.

– Как вы оттуда выбрались?

– Совершенно спокойно. Я занимался большим шоу-бизнесом. Мы привозили туда артистов. Маршрут был – я как сейчас помню – Уфа, Екатеринбург, Челябинск и так далее. Урал. Я априори очень хорошо отношусь к Уфе. Потому что в этом городе в эвакуации во время Второй мировой войны была моя бабушка с детьми: с моей мамой и дядей.

– Нифига себе…

– И прабабушка, и прадедушка. А вот для вас город, в котором вы родились и росли, – что это за город?

– Ну, он у меня, безусловно, теплые воспоминания оставил. И меня всегда туда тянет, когда я не там. Он мне часто снится: какие-то моменты моего детства в Уфе, подросткового возраста, как мы там что-то с друзьями делали. Но в целом, сейчас, когда я туда приезжаю, я понимаю, что что-то не очень-то и хороший город.

– Но красивый вообще?

– Ну, нет.

– Нет?

– Нет. То есть я люблю Уфу. Я не знаю, кто еще так любит Уфу, как я, но я могу точно сказать, что вот сколько я видел – на данный момент это нельзя назвать красивым городом. Он довольно, во-первых, скучный, а во-вторых, я могу, конечно, чего-то не знать, но как мне кажется, бюджеты, которые там расходуются, – они бы могли расходоваться более основательно, чтобы город был красивым, хотя бы как Казань.

– Ну, вы размечтались... Чтобы бюджеты хорошо еще расходовались.

– Да. Это зачастую невозможно.

– Казань красивее, да?

– Казань красивее, да. Потому что в Уфе действительно... Что там есть? Ладно, не будем думать о том, чего там нет. Что там есть? Там есть памятник Салавату Юлаеву. Окей, хорошо, действительно хороший памятник: это, по-моему, самый большой памятник всадника в Европе. Там есть Монумент дружбы. Хорошо. Ну, объединяет нас с башкирским народом. И больше-то там ничего и нет, что посмотреть. То есть там нет, в принципе, крутых торговых центров, крутых каких-то мест, ресторанов крутых. Там ничего нет.

– И поэтому вы здесь.

– Да, в том числе. Нечем заняться там.

Фото: Иван Дремин / Facebook

– Родители ваши развелись, когда вам еще не было года. Я вот себе выписал. Отец был фарцовщиком в Ленинграде, как пишут в "Википедии", затем владельцем палаток и кафе в Уфе. Сейчас работает грузчиком. Да или нет?

– Действительно, был он... Даже не фарцовщиком, а это называлось... Что-то связано с Америкой. Не помню название. Короче, те, которые какими-то товарами обмениваются, что ли, с иностранцами. То есть именно на американцев, на приезжих...

– Ну, фарцовщик, наверное, да.

– Да не совсем. Вот как-то по-другому называется. Но можно сказать и так, наверное. И потом – да, у него действительно был какой-то бизнес, какой-то магазинчик свой. Это было, еще когда я был маленький, а может, даже вообще не родился. Не помню точно, когда это было. По рассказам. А сейчас... Я бы не назвал, что он работает грузчиком.

– Сейчас он крутой человек.

– Был момент в его жизни, когда он работал разнорабочим. А сейчас он занимается – ну, он всегда был крутой человек, – но сейчас он занимается в плане профессии тоже стройкой. В целом его задачи такие, что, например, у него есть рабочие, и ему звонят и говорят: "Надо залить фундамент", условно говоря. Рабочие едут, что-то делают: фундаменты и еще что-то. Штукатуры у него, по-моему, есть. В общем, тоже со стройкой, с ремонтом. Но сам уже не таскает всякие тяжести, потому что все-таки тоже уже взрослый человек.

– Вы деньгами ему помогаете сейчас?

– Вообще он сам по себе человек такой, что... Как сказать? Не то чтобы гордый, а любит быть самодостаточным. Что я действительно уважаю. И сам он как бы не особо просит. Но если вдруг... Я все понимаю. Если вдруг какие-то моменты возникают, то он всегда ко мне может обратиться. Иногда я сам от себя что-то могу подарить или там что-то передать. То есть, в принципе, наверное, можно ответить, что да.

Я люблю все, что связано с религией. Это таинство в хорошем смысле мою душу щекочет 

– Мать после развода, как пишут, опять-таки, в "Википедии", ударилась в православие. Это как?

– Ну, она прямо начала проводить много времени в церкви, в церковь ходить постоянно, меня таскала, с братом таскала нас. На воскресную службу я постоянно ходил.

– Вам это нравилось?

– Я тогда не мог как бы ничего осознать, кроме того, что мне, в принципе, тогда все нравилось. Я был маленький, и мне все было по кайфу. Но я помню, что я хотел быть священником. Я раскладывал иконы, я садился, читал какой-то акафист, Евангелие – потом шел и причащал деда просфоркой со святой водой, в общем.

– То есть мама приобщала к православию?

– Да. Я хотел действительно в какой-то момент в детстве: – мне было лет пять – стать священником, чуть ли не монахом. Она сама в какой-то момент стала не просто ходить в церковь – она стала работать с иконописью и реставрацией икон. И, в принципе, до потери трудоспособности и желания к труду она работала. Последняя ее работа в карьере – иконопись и реставрация.

– Я вам очень личный вопрос задам. Вы сейчас в Бога верите?

– Я очень люблю культуру. То есть православную. Я люблю вообще в целом все, что связано с религией. Мне это очень нравится в том плане, что это таинство все очень как-то в хорошем смысле мою душу щекочет. Вот. То есть мне нравится, к примеру, зайти и в православный храм, и в католический храм, если я путешествую, и в мечеть я могу зайти. Мне это все дико нравится. Это, в моем понимании, дико красиво и все в таком духе. Но сам лично я, скорее, придерживаюсь того, что в том понимании, в каком видят это религии, высшая сила вряд ли существует. То есть в моем понимании, наверное, что-то да есть: какая-то высшая сила. Потому что у всего есть творец. Даже у вас: кто-то вас сотворил...

– Уверены?

– Ну, с другой стороны – да, иногда кажется, что с другой планеты совсем, конечно.

– Я думаю, что нас с вами точно откуда-то прислали.

– Возможно, да. С одной планеты.

– Меня раньше, вас позже.

– Вот. Но в целом мне кажется, что что-то есть, но не в том виде, в котором это подано в моей родной религии, в православии. То есть какая-то высшая сила, может быть, и есть, но как-то по-другому...

Фото: Иван Дремин / Facebook

– У мамы, пишут, шизофрения. Она периодически находится на лечении в психиатрических клиниках. Это соответствует действительности?

– У нее действительно шизофрения, но на лечении в психиатрической клинике она была только один раз: когда это уже прямо дошло до какого-то белого каления. И тогда мои бабушка с дедушкой, мы тогда все вместе жили, – они вызвали участкового, вызвали "скорую" – и, в общем, ее отвезли в психбольницу – пролечили.

– А какие проявления были?

– Ну, там полный набор: мания преследования, голоса в голове, неадекватное поведение: к примеру, она могла взять отрезать домофонный провод соседям, могла...

– Правильно. Соседям, а не себе.

– Точно. Могла взять уехать в другой город какой-нибудь и там просто скитаться. Например, она взяла сумку и поехала в Екатеринбург. С ее слов, какие-то гопари на проезжавшей машине вырвали сумку и уехали. А там все-все-все: вещи, туда-сюда. И она ходила там. При том, что у нее есть где жить в Уфе, есть что кушать, она ходила и попрошайничала. То есть такой вела образ жизни: именно блаженный. Вот. И потом, когда вернулась, могла, к примеру, ходить с топором по улице спокойно вообще. Куртку надевает, длинный пуховик – и топор, палку какую-то длинную. Неизвестно зачем, от кого защищаться, на кого нападать... Просто бродить. Вот так.

– Спусковой крючок – это развод был с отцом, да?

– Я так понимаю, с этого все усилилось, стало набирать больше обороты. Но она и до этого была странным ребенком. И у этого есть свои какие-то объяснения. Потому что воспитание многих советских людей довольно специфическое было. В принципе, и сейчас воспитание – это большая проблема, да и всегда была. Но чисто по опыту моей семьи могу рассказать, что были такие моменты, как, к примеру, ее родители, мои бабушка и дедушка, могли просто – не от того, что они ей зла желали, а просто по незнанию – взять уйти куда-то в гости, пить, куражиться, наверное, а ее оставить одну, хотя ей три года, дома. И потом она что-то набедокурит – и ее могли еще и поругать, я так понимаю. И в целом все это как-то привело к тому, что она была с подросткового возраста уже довольно такая тихая, замкнутая и все время искала себе какие-то... Ей нужна была точка опоры, которую она в итоге нашла в религии. Просто слишком сильно туда ушла.

– Маму жалко?

– Да. Да, конечно.

– Вы сейчас ей помогаете?

– Да, тоже потихонечку скидываю денежки – она покупает что-нибудь миленькое. Моя семья чем отличается? Тем, что им много не надо. Действительно, это не те люди... Они как бы, может быть, и не отказались, но просто непонятно, что они со всем этим будут делать. К примеру, Mersedes им подарить, как кто-то кому-то дарит, квартиру там, еще что-то. Большинству из них это вообще как-то... Даже и не нужно, что ли.

– А мама понимает, что вы крутой?

– Я думаю, она это поняла еще с детства.

– Так...

– Потому что я всегда был крутой.

Меня воспитывали в духе: "Мы тебя кормим, мы тебя поим, ты у нас живешь. Че тебе еще надо? Че ты такой из себя весь странный?" 

– Вас воспитывала преимущественно бабушка?

– Да, бабушка с дедушкой.

– Вместе с ней вы стихи писали. Да?

– Да.

– Что еще делали?

– Сочинения писали, уроки делали.

– Хорошая бабушка?

– Хорошая, но тоже советский менталитет в том плане, что воспитание – и плохо разбирается, и мало что об этом знает.

– Это мамина мама или папина?

– Мамина. То есть воспитание в таком духе, что "Мы тебя кормим, мы тебя поим, ты у нас живешь. Че тебе еще надо? Че ты, мол, такой из себя весь странный?" Ну и что мне не нравится в менталитете советских граждан – если меня учителя ругали на педсовете или еще где-то, то они всегда занимали их сторону. Они никогда не хотели выслушать своего ребенка, как-то его понять. Они всегда говорили: "Блин, ну что ж ты такой плохой?" То есть были моменты очень странные. Например, могла взять рассказать какие-то ситуации, которые вообще левым людям не нужно знать про нас, про нашу семью. И просто рассказать про меня – что я дома делаю, где я проматерился или что-то еще. Такая бредятина, которая была...

– Вы разве матерились когда-нибудь?

– Это я сейчас очень хороших правил.

– Да, я посмотрел ваше интервью с Юрием Дудем и понял, что вы немножко этот язык знаете.

– Ну, я бы сказал, что я его знаю не с лучшей стороны все-таки. Это же тоже искусство. Можно материться красиво, а можно материться не очень красиво.

– Но вы виртуоз русского мата?

– Нет. Вообще нет. Я думаю, виртуоз – это Лимонов был. А я так, любитель уличный, уличный боец.

В детстве были такие ситуации, что мы с братом брали просто сухой "Роллтон", смешивали со специями и грызли: хотели кушать 

– Это правда, что вам в детстве нечего было есть и вы просто испытывали чувство голода?

– Тут даже не то что прямо нечего было есть, а скорее, как-то мы оставались так, что мы не понимали, что нам есть. Сейчас объясню, как это. К примеру, мать куда-то ушла: в церковь там, на работу – куда-то на целый день. Ее все остальное не особо волнует. Дед своей жизнью тоже жил. Он интересный персонаж. К примеру, ему скажешь: "Я приезжаю из Москвы, буду два дня дома", – он встретится с тобой, но если он запланировал уже, что ему в этот день надо по грибы сходить, он пойдет по грибы. Ты можешь приехать – и улететь обратно, в принципе. Он пойдет по грибы. У него свой график какой-то. И какие-то дела у него свои. Дача, не дача, еще что-то. А бабушка любила очень шоппинг такой, рыночный. То есть уходила – и целыми днями ее тоже не было дома. И были такие ситуации, что мы с братом – непонятки, что делать. Условно, мне пять лет, а ему 10. Мы брали просто сухой "Роллтон", лапшу быстрого приготовления, смешивали со специями – и ее грызли: хотели кушать. И в целом когда я говорю, там, что я голодал, я, может быть, это, конечно, немного преувеличиваю в том плане, что еда была, но именно менталитет очень голодный. В плане, что – "воду не лей сильно, напор должен быть маленький... Это нельзя кушать больше, чем два куска... Это вообще нельзя кушать, потому что это на праздник..." То есть все очень вот так, вот так.

– Это ощущение голода помните сейчас? Вот физическое ощущение голода, когда хочется есть, а нечего?

– Честно, я уже очень много наелся за эти годы. Поэтому врать не буду.

– А знаете, почему я спрашиваю? Я видел многих людей, которые голодали. Они не могли наесться всю жизнь. Вот Людмила Гурченко, например, и другие люди, которые блокаду испытали, – они ели все время как бы впрок, они помнили физически голод.

– Я могу как-то с этим согласиться. Потому что мне, к примеру, не хватало в детстве возможности беспрепятственно иметь, сколько я хочу, сладостей или фруктов. Я очень люблю сладкое. Я могу его есть хоть каждый день в огромных количествах. Даже из-за этого образа жизни в последний год несколько килограммов лишних набрал. Как мне кажется, лишних. На самом деле это незаметно большинству людей, но для меня уже ощущается. Я всегда привык быть худым, а здесь смотрю: "Оп, где-то что-то я покушал круассанчиков много каких-то". То есть у меня есть такое, что я не могу наесться сладким.

– Вас хотели в детдом отдать, прямо отправить...

– Меня пугали. В школе мечтали, чтобы я отправился в детдом. Да. А остальные пугали. То есть семья скорее пугала, чем хотела.

– Боялись вы детдома?

– Конечно. Как огня.

– А вы знали, что там?

– Ну, я знал по байкам каким-то, что там все очень плохо, что там жесткая жизнь, жесткая дедовщина и вообще не так все будет хорошо, как дома, все-таки.

– Вы учились в школе на двойки, не ладили с одноклассниками, детство было непростым, как я понимаю, но вы занимались боксом. Успешно?

– С шестого по восьмой класс – два года, получается, я занимался боксом. И можно, наверное, сказать, что была успешная дорога какая-то. Потому что на первых своих соревнованиях, это было через четыре месяца после того, как я пошел, я сразу встретился с чемпионом Башкирии, и, в принципе, дал ему достойный отпор. Но проиграл. И мне всегда не хватало в боксе именно силы воли, потому что когда я был ребенком, много было в себе неуверенности. И до сих пор она остается, конечно, в каких-то объемах.

– До сих пор?

– Да, конечно, до сих пор остается. И вот мне не хватало всегда того, что чуть-чуть надо дожать – и все. Потом, после этого, был момент, когда я выходил против чемпиона всероссийского турнира "Динамо", а я занимаюсь – не знаю, год, может. Тоже проиграл чуть-чуть совсем, в финале опять, второй раз. Потом на чемпионате Башкирии я второе место занял. Это высшая точка была моя. Тогда еще категория была смешная: в духе "41.5 килограммов". Я боксировал с пацаном одним: он по кикбоксингу, по-моему, чемпион России был. Ну тоже мне чуть-чуть совсем не хватило. И опять я проиграл. Я все время плакал. То есть я всегда, когда проигрывал, плакал. Я шел и рыдал, и бесился, и бил раздевалки, и все такое. Но я понимал, что мне чуть-чуть не хватило. А с другой стороны, у меня не было тогда априори какой-то мудрости, конечно, и не хватало понимания такого: не мог я смириться с тем, что я проиграл. А сейчас я бы на это смотрел так, что "блин, чувак, да все круто. Ты занимаешься полтора года, и тебе чуть-чуть не хватило, чтобы выиграть чемпионат России по кикбоксингу". Это же круто вообще максимально. Там люди занимаются по семь – восемь лет.

Фото: Иван Дремин / Facebook

– Сейчас я вас буду переспрашивать. В юности, пишут, вы много хулиганили, состояли в уличных объединениях, в частности радикальных, ультранационалистических взглядов. Да?

– Да.

– Так. Пишут, что у вас была своя подростковая банда, личная ОПГ. Да?

– Ну, ОПГ я бы это не назвал. Так, сборище шпаны.

– Много вас было?

– Человек 10–20, наверное.

– Вы были лидером?

– Я – да. Я хотел быть. Мне нравилась роль лидера.

– Как лидер пойдете.

– Ну... Надеюсь, что не пойду уже.

– Хорошо. Вы занимались вымогательством денег. Да?

– Ну, я бы не стал, наверное, так говорить. Лично я не занимался. Какие-то люди вокруг меня могли, к примеру... Ну, в духе, знаете: чисто шпана. К примеру, "завтра принеси..." Ну не знаю: как-то за разговор цепляют, человек это не вывозит все – и ему говорят: "Завтра принеси тыщу рублей. Иначе тебе будет плохо". Вот так.

– Несет две.

– Иногда, может, и две.

– Так. Что еще вы делали такого?

– Ну, были всякие неадекватные моменты. Могли просто кого-то, там, зацепить, докопаться, кому-то надавать тумаков. Иногда сильно. То есть это чисто шпана такая.

– Правда ли, что вы вели тетрадку, где записывали, кого надо избить, а кого убить?

– Да, есть такое. Еще я искал ее, когда приезжал недавно, но, блин, не смог найти, к сожалению.

– То есть прямо у вас была графа: кого избить и кого убить?

– Да. Всех, кто мне как-то насолил где-то, что-то как-то сказал. Зачастую я это делал не на месте, а, к примеру, когда я мог понять, что соперник тем или иным способом меня превосходит... Но с другой стороны, я и простить это не могу, потому что я воспитан по-другому. Я отмечал, что "мы разберемся, но сделаем это позднее. Но мы обязательно сочтемся с тобой".

– Убить многих хотели?

– Я тогда думал, что хочу всех убить, если честно. То есть я прямо всегда говорил: "Жалко, что..." На самом деле я этого не хотел. Потому что где-то внутри я всегда был добрым человеком. Меня даже учили так. Я стал таким: это как бы защитная реакция. Меня учили с детства, бабушка, к примеру, – что драться – это плохо. И я действительно говорил, когда мне было пять лет... Когда мне говорили "пойдем драться", я говорил: "Драться – это плохо". И поэтому эта доброта все равно всегда как-то неосознанно пересиливала агрессию. И по итогу меня Бог как-то уберег, как я это называю, от этого.

Я думаю, что я в тюрьме замечательно бы вообще жил

– В полицию вы часто попадали?

– Честно? Не было ни разу, чтобы меня в отдел отвезли. Задержали и отвезли в отдел. Вот в Москву переехал... Представляете? В Уфе ни разу не было такого, чтобы меня приняли и отвезли, а в Москве два раза было. Один раз я там тумаков надавал одному мальчику, а другой раз я с алкоголем, в общем, попался на Патриарших прудах. А в Уфе ни разу такого не было. Один раз мне выписали штраф. И меня именно вызывали. И я приходил, потому что я понимал, что – куда сбежишь с подводной лодки? И приходил. Было где-то два – три инцидента. То есть были заявления в полицию на меня, какие-то обсуждения.

– Что можете попасть в тюрьму, вы понимали?

– Да.

– Не страшно было?

– Страшно было.

– Ну вот прямо боялись?

– Ну да. Это очень стрессовая ситуация была. С одной стороны, у меня был такой тотальный нигилизм – мне ничего не страшно, у меня нет будущего... То есть я так считал. Я и сейчас так считаю, что при том, что я очень много работал и работаю, мне все равно в какой-то степени повезло в жизни, действительно. Но при всем нигилизме, если возвращаться к этому, было такое, что все равно, конечно, я ложился спать, к примеру, – и у меня был дикий стресс, и я себя успокаивал тем, что, не знаю – "Тупак Шакур сидел в тюрьме – значит, и я справлюсь. Это на пользу пойдет". И в целом – я не знаю – я готовился всегда...

– К худшему.

– Ну, к такой жизни. Я всегда был в поисках семьи какой-то, то есть именно семейных ценностей, которых мне не хватало в жизни, в реальной семье, какой-то сплоченности, заботы друг о друге. И поэтому я всегда ориентировался на какое-то будущее, связанное именно с какими-то объединениями. И так как еще денег не было, то обычно идеалами становились какие-то криминальные объединения. Но на самом деле я просто искал семью. Это типичная проблема того, как подростки оказываются в каких-либо формированиях и объединениях.

– Это правда, что вы выпустили однажды подробную видеоинструкцию, как правильно собирать передачи в СИЗО?

– Да.

– Что там было?

– Это касалось "московского дела". И там был парень, по-моему, он сейчас сидит, Егор Лесных его зовут. Я уже не совсем помню все детали этого момента. Мы встретились с его девушкой, с ребятами-активистами и засняли видео, как можно помочь, к примеру, тем, кто страдает от "московского дела", и прочим ребятам, которые страдают, так сказать, от политических статей, за свои взгляды или еще за что-то, и показали, как это правильно все делается: как правильно собрать передачу и как ее отнести. Я потом сам пошел, отнес, подписал. Это видео у меня на YouTube, по-моему, до сих пор есть. Правда, на него "17+" поставили. Если я его не скрыл. Я не помню. Может, скрыл – может, не скрыл.

– Как вам кажется, вы в тюрьме выжили бы?

– Я думаю, что я в тюрьме замечательно бы вообще жил.

– Вот так?

– Да.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– После школы по результатам ЕГЭ вы не поступили ни в один вуз. Пошли работать?

– Я попытался устроиться на работу в гостиницу в центре города Уфа.

– Директором?

– Мне очень хотелось быть директором, но, к сожалению, меня хотели устроить администратором. Я нашел на "Хедхантере"... Есть такой сайт у нас: headhunter.ru. Ну, в духе типа резюме там свое оставляешь: "Меня зовут Ваня, мне 18 лет, я ничего не умею. Кто-нибудь, заплатите мне денег". Такой посыл. И какие-то люди на это отзываются. Вот я, в общем, пришел и говорю: "У меня нет образования, ничего нет. Я только школу закончил. Вот хочу работать". Мне предложили. Сказали: "Ты можешь месяц поработать помощником администратора. Месяц. Если все нормально будет, то мы тебя возьмем на работу. А за этот месяц ты как бы ничего не получишь. Просто так постажироваться. И то – на работу возьмем так, что ты останешься помощником администратора и будешь получать 16 тыс. в месяц".

– Это не много. Да?

– Ну, 16 тыс. руб. – это примерно 5 тыс. грн. Как вы думаете, это много? Я думаю, не очень за месяц. Вот. И я такой: "Да, окей, ладно". Один день отработал, а на следующий день просто не пришел. Ну, было противно это моему естеству.

– А гостиница хорошая была?

– Так себе. У нас не особо хорошие гостиницы. Мало вообще где я видел хорошую гостиницу. Потом я устроился... За что мне до сих пор стыдно: что я другим людям перегородил дорогу. Я один раз устроился работать в магазин канцелярии продавцом, сидеть и продавать. Я пришел – там было собеседование, были люди: какие-то – бабушки, дедушки, какие-то – такие же молодые, как я, которым некуда податься. И вот меня выбрали из числа претендентов. Я такой: "Да!" И я чего-то засиделся: музыку слушал, сериалы смотрел... Я просто на следующий день встал в пять вечера. То есть никуда я не пошел, ни на какую работу. И все. А в вузы я действительно пытался поступить, но, скорее, мне это надо было не потому, что я хочу куда-то, а просто потому, что я хотел откосить от армии.

– Но в армию вас не взяли?

– Не взяли.

– Почему?

– У меня плоскостопие. Все оказалось намного проще, чем поступить в вуз.

Как говорится, богатые тоже плачут. Тем более те, кто раньше был бедными. 

– Ну вот я на вас смотрю... Вы такой уличный подросток были – да? – с израненной душой, как мне представляется. Детских травм много было? Накопилось?

– Да, конечно. До сих пор все разгребать приходится. И я думаю, еще не один год придется.

– До сих пор?

– Да. Работаю с психотерапевтом, пью антидепрессанты. Много последствий разных.

– Пьете антидепрессанты?

– Да, пью.

– Зачем?

– Ну потому что мне плохо.

– Ну вам почему плохо? Вы достигли такого успеха в таком раннем возрасте... А что же не так?

– Как говорится, богатые тоже плачут. Тем более те, кто раньше был бедными. Все просто. Ну как бы у всех на самом деле свои проблемы. Я это понял, когда, как вы говорите, добился успеха. У всех людей в жизни всегда найдется, почему переживать. Другой вопрос – как ты к этому будешь относиться. Это раз. И второе – насколько твоя психика изранена.

– Много пьете антидепрессантов?

– Один.

– Каждый день?

– Стараюсь. Но иногда пропускаю. Не специально. Забываю.

– Чтобы хорошо засыпать?

– Нет, спал я всегда отлично, и даже слишком. Я зимой вообще сплю по 12 часов. Что меня дико напрягает. Хочется больше в жизни успевать, чем просто спать. Вот. У меня именно тревожные расстройства, тревога, панические атаки – вот такое.

– Депрессии?

– Да, вот такое. Почему я много сладкого ем? В том числе поэтому: заедаю грусть, в общем.

Институты наши – это какая-то подготовка к тюрьме. Школа, армия – и дальше вот в тюрьму был бы отличный путь вообще для меня

– Почему вы стали заниматься музыкой?

– Во-первых, потому что... Наверное, скажу по-другому. Все-таки не буду перечислять какие-то пункты, вдаваться в теорию. Просто был момент такой, что я закончил школу и понимаю, что дальше мне либо идти в армию, чего я не хочу...

– А не хотелось в армию?

– Не хотелось. Я могу объяснить почему, если интересно.

– Да, интересно.

– Не хотелось идти в армию, потому что в нашей, по крайней мере в моей, стране... Не знаю, как у вас. В моей стране в армии, скорее всего, ты потеряешь год зря. Это не говоря о том, что сейчас я вообще уже придерживаюсь более пацифистских взглядов на этот счет. А тогда я просто понимал, что это нерентабельно, что ли – терять год жизни. Потому что, скорее всего, ты его потеряешь. Большинство моих знакомых и друзей, кто был в армии... У меня два лучших друга были в армии. Они, как мне кажется, оправдывают все это уже постфактум. Они же в нее сходили. Что как бы не зря это было. Но в целом то, что они рассказывают, как они там жили и чем занимались...

– Плохо жили?

– Да. Пневмония, скука, дурацкие всякие задания от высших чинов, все равно какая-никакая дедовщина, ну и обращение там нечеловеческое у людей. И вообще крыша едет. То есть это как в тюрьме сидеть. Что-то такое. Институты наши – это какая-то подготовка к тюрьме как будто. Я это так лично вижу. Школа, армия – и дальше вот в тюрьму был бы отличный путь вообще для меня. Потому что школу тоже можно сравнить с тюрьмой, по крайней мере, в которой я учился. Потому что это еще хорошая школа, особенно у нас на районе считалась. Потому что там нет такой культуры... Вообще плохо люди разбираются в воспитании в целом. Они думают, что надо ругать тебя, пугать тебя – и тогда ты поймешь. То же самое и внутренние органы, полиция – они только ругать могут. То есть "мы тебя посадим". Обалдеть. От этого просто еще больше их ненавидеть начинаешь и еще больше наперекор делать. Особенно если подросток.

– Итак, музыка.

– Музыка. Да. Я понимал, что либо армия, чего я не хочу, либо институт, чего я тоже не хочу, потому что я вообще не любитель был учиться, тем более, тому, что мне неинтересно. А четко понимать, что мне что-то интересно, чтобы для этого еще учиться пять –шесть лет, – такого не было. И я смотрел как-то вот внутри себя и думал: "Что же мне делать?" Я чувствовал себя, будто я на краю обрыва и мне надо как-то двигаться начать, какой-то шаг вперед сделать. И чтобы не упасть, я нашел какую-то точку опоры в том, что на самом деле всегда на протяжении всей моей подростковости, моего детства – всегда во мне время от времени просыпалось. В 11 лет, к примеру, я написал свою первую песню с братом вместе. Он музыку написал на клавишах, а я текст накидал. Придумал себе псевдоним смешной.

– Какой? Не помните?

– Помню. Я был фанатом рэпера Лил Уэйна. И я придумал себе псевдоним Лил Уан. Очень оригинально. В 11 лет написал песню про то, как мне тяжко жить, короче. Потом я это дело забросил. Но я все равно слушал очень много музыки постоянно. Это рэп, рэп, рэп с детства. Особенно западный. Рэп, рэп, рэп постоянно был со мной. Потом я в 16 лет записал трек уже на студии, но его не выпустил.

– Бабушка деньги дала?

– Да у меня откуда-то были они. Нет, бабушка мне деньги давала, когда я уже был Face-ом. Но я уже все отдал. То есть я ничего не забыл. Тогда я не мог это отдать, а сейчас уже всем воздал, я думаю.

– Бабушка довольна?

– Да. Я надеюсь на это. Про что мы говорили?

– Про музыку, первые песни.

– Да. То есть во мне всегда это всплывало, в общем. И даже когда я был, к примеру, правым, я хотел какой-то правый рэп читать.

– Вы хотели только рэп?

– Вот всегда у меня было, да. Меня в первую очередь интересовал рэп. Раньше по крайней мере. И в итоге я такой. А почему нет? Я видел каких-то артистов, ребят начинающих, у которых все вроде начинает получаться. Меня это вдохновило, и я подумал: "Блин, чуваки что-то делают, вроде как-то ездят, интересно живут. Прикольно". Мне всегда хотелось интересной жизни и работать на самого себя, и заработка, который будет каким-то таким, что мне не придется пахать реально на износ.

– Пахать не хотелось?

– Ну, пахать все равно приходится. Но просто есть разница между тем, чтобы пахать любимым делом и пахать не любимым делом, а просто ради денег.

– Конечно. Почему Face?

– У меня была толстовка North Face, известная марка. Я все время в ней ходил. Купил ее у друга за 500 рублей. Моя любимая толстовка одно время. И это было как раз в то время, когда я начал читать рэп потихоньку. И я такой посмотрел и думаю: "Блин, почему бы не сделать это фишкой?" Тогда еще не была так популярна эта марка в России и СНГ. Я думал носить North Face и как-то назвать себя подобным образом. Я тогда еще придумал какие-то странные названия. Мне нравилась культура интернета, веб-панка какого-то. И я такой: "Назову себя Webpunkface". Потом такой: "Оставлю просто Punkface". И решил поделиться с братом родным этим. И он мне предложил, как очень часто предлагает отличные решения в жизни по сей день: "Ты не хочешь оставить только Face"?

– Коротко и ясно.

– Да, коротко и ясно. Я говорю: "Знаешь... Я так подумал... А почему б и нет?" Так и осталось.

Фото: Иван Дремин / Facebook

– Песни вы пишете долго?

– Раньше писал быстрее. Это было обычно от 15 минут до часа. Сейчас я основу закладываю где-то за час-два на одну песню, но потом я еще ее шлифую долго. Я уже другие основы подготавливаю, но я всегда, когда готовлю новые основы, возвращаюсь к старым, все, к примеру, пропеваю, зачитываю как-то у себя в голове, и где-то что-то могу исправить. Я всегда стремлюсь к моменту, когда я на студию попаду и начну запись, чтобы максимально это было отшлифовано и меня устраивало. И даже когда на студию прихожу, прежде чем зайти записываться, я включаю бит, ставлю текст на компе – и смотрю, смотрю, смотрю. Я должен быть уверен максимально, что меня все устраивает.

– Когда вы пишете песню, вы чувствуете, что открывается какой-то контакт? Чувствуете, что кто-то вами руководит в этот момент? Или это просто сложение стихов, в музыку перевод, рабочий такой момент? Это озарения или это работа?

– Знаете, есть Instagram, где выкладывают ваши ответы на комментарии. Вот ваш Instagram-аккаунт, и там выкладывают, какие вам пишут комменты – и как вы на них отвечаете.

– Да? Уже и такое есть?

– Есть. И вот скажите честно: вы чувствуете себя прекрасно, когда хорошую шутку, к примеру, отвешиваете?

– Потрясающе.

– Вот я себя чувствую точно так же, когда отвешиваю хорошую шутку и когда пишу песни. Вот могу так ответить.

– Ради чего вы пишете и поете? У вас есть ощущение: "Я это делаю, потому что…"? Или это ваше естество?

– В первую очередь мне это нравится. И на данный момент я не представляю своей жизни без этого. Это моя главная самореализация в жизни. Мне нравится это. Именно создание текста. Ну и вообще в целом создание какой-то музыки. И мне всегда на самом деле хочется еще сделать так, чтобы это было близким большому количеству людей, потому что мне хочется стать таким артистом, который будет людям полезен. Не просто делать свое любимое дело, а еще и быть полезным, чтобы люди могли свои сердца с моим положить рядом и согреть друг друга. Ну, всегда меня музыка спасала. Еще до того момента, как я начал делать музыку, я всегда прекрасно себя чувствовал, когда я слушал музыку. То есть это всегда было моим спасением каким-то от того, что происходит вокруг. И я надеюсь, что то, что я делаю, кому-то так же помогает, что для кого-то это... Вот мне плохо, к примеру, я ставлю – и мне хорошо. Вот так.

– О людях, которые могут положить свои сердца с вашим рядом. Скажите, пожалуйста: для кого вы пишете музыку? Кто ваша публика? Кто ваша аудитория? Вы себе ее представляете?

– Когда я только начинал, это были подростки. В целом это сейчас тоже в основном подростки, я думаю, но уже ближе к 18 годам. Потому что ребята помладше – они все-таки слушают других, я так понимаю, исполнителей уже. Возможно, это просто мои ребята, которые со мной подросли.

– Которые растут с вами.

– Да. Я заметил, что обычно между артистами и их аудиторией есть разница где-то в 5–10 лет. Потому что всегда люди тянутся к артистам как людям творчества, как к чему-то не только полезному с точки зрения, что послушал – понравилось, посмотрел – понравилось, а еще с той точки зрения, что, возможно, эти люди знают что-то, чего не знаем мы, и мы хотим тоже у них чему-то научиться и найти поддержку. Там, друг, брат, отец... И вот зачастую этот формат – отца или брата старшего – присутствует. Вот у меня, к примеру, присутствует формат старшего брата. Мне 24, и моя аудитория – примерно 16–19, может, 20. Ну, какой-то главный костяк. К примеру, у Oxxxymiron-а... Ему 36, по-моему, или где-то так. И у него, я так понимаю, моего возраста. Может, даже чуть старше. Ну, какой-то костяк. Там тоже 20-30, наверное. Но в целом очень разношерстная сейчас аудитория у меня. Меня это, с одной стороны, радует, потому что я понимаю, что эти люди пришли на концерт именно на меня, я им нравлюсь, и это стопудово. Потому что когда ты видишь, что здесь стоит человек, которому 15, а здесь, в VIP, сидит человек, которому 40, и он пришел с такой же подругой или другом, то ты понимаешь, что, блин, это круто и людям, видимо, нравлюсь действительно я. С другой стороны, трудно проводить аналитику какую-то. Потому что то, что мы видим на концертах, и те цифры, которые можно выгрузить из соцсетей каких-то и платформ, – они разнятся. Вот так.

Я не работаю музыкантом так, как крокодил Гена работал крокодилом в зоопарке. Это не вся моя жизнь.

– Вам 24 года и вас слушают миллионы. Скажите: звездой вы себя ощущаете? Только честно.

– В какой-то степени – да. Потому что трудно себя не ощущать звездой, когда к тебе подходят сфотографироваться, к примеру, один человек, второй, третий... Ну, вам ли не знать? Это есть. Хочешь – не хочешь, но этого ощущения не отнять. Но с другой стороны, я сейчас стараюсь, в последнее время, относиться к этому всему так, что – я работаю музыкантом. То есть это просто моя работа. Я не работаю этим так, как крокодил Гена работал крокодилом в зоопарке. Это не вся моя жизнь. Моя жизнь – она разная. А это просто как бы дело главное в моей жизни и моя по совместительству работа. Я к этому отношусь просто сейчас. То есть, к примеру, есть человек, который работает слесарем, есть – который работает дистрибьютором, менеджером или еще кем-то, рекламщиком, а я вот работаю музыкантом, к примеру. А какие уже от этого идут последствия, какой уровень ажиотажа вокруг меня – это уже то, о чем я стараюсь не волноваться.

– Вы знаете, я сейчас вспомнил – в Советском Союзе был мегапопулярный, лучший футболист советского футбола Олег Блохин. Я не знаю, болельщик ли вы.

– Да, знаю. Ну, я люблю футбол.

– Он прославлял киевское "Динамо", сборную Советского Союза. И в 75-м году его признали лучшим футболистом Европы, ему вручили "Золотой мяч".

– Сильно.

– Да. Мы дружим с ним, и он мне говорит: "Ты знаешь, в 23 года я получил "Золотой мяч" – и я сошел с ума. У меня началась звездная болезнь". А у вас звездная болезнь была?

– Да, в 2017 году, когда у меня началась широкая известность, популярность, у меня была звездная болезнь. Я себя вел довольно-таки отвратительно.

– В чем это выражалось?

– Ну, в моих эмоциях, в моих повадках. В том плане, как я общался, обращался с людьми.

– Плохо?

– Ну да.

– Грубили, хамили?

– Грубил, да. То есть это было даже не потому, что я был такой плохой человек, а потому что я просто не знал, как себя вести. Мне было тяжело.

– И вы были маленький.

– В том числе, да. У меня один день идет за три. И я за последние годы сильно вырос, повзрослел. А тогда действительно еще я был юнец. Хотя это было, казалось, недавно, но уже у меня в голове и внутри меня прошло как будто много лет. Вот. Было, да, такое. И даже близкие мои как-то отмечали, что были какие-то пиковые моменты осенью 2017 года, когда я был прямо ужасен. И было два пути: либо я пойду еще хуже и стану кончелыгой каким-то, либо я...

– Кончелыга – какое хорошее слово...

– Да.

– Позаимствую его у вас.

– Либо я, короче, стану нормальным человеком.

– Вырулю.

– Да.

– Вырулили?

– Да, я очень рад, что вы у меня что-то позаимствуете. Я думал, я вас ничем не смогу удивить, если честно.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Уже удивляете. Все нормально. Скажите, пожалуйста... Вот вы давали интервью Юрию Дудю. Интересно было?

– Нет.

– Почему?

– Ну, было интересно, что я понимал, что это мне даст что-то. А само интервью как-то не особо интересно было. Ну я не знаю почему.

– Ну сколько миллионов оно уже набрало?

– Ну 10 с чем-то.

– Я думаю, поболе.

– Может.

– Думаю, что 15.

– 15, наверное. Где-то вот так.

– Ну это немало. Правда?

– Немало. С точки зрения коммерческой это хорошо, но с точки зрения того, было ли тогда интересно общаться, – ну, чего-то не особо. То есть я это не запомнил так, что мне это было интересно. Я пришел, наговорил чего-то. Тогда уже, может, мне и было интересно. Я уже сейчас не помню. Просто сейчас какие воспоминания остались – нет такого, что это было прямо суперинтересно. 

Я плачу достаточно налогов в своей стране, чтобы возмущаться, если меня что-то не устраивает в ней

– Скажите, пожалуйста: популярность как вы ощущаете? Кроме того, что подходят люди фотографироваться?

– Так, что вижу, что кто-то, к примеру, ждет мою музыку новую. Захожу куда-то – и просто хочешь, не хочешь – ты видишь какие-то комментарии. Ты можешь их не читать, но ты их видишь просто. Оп! – там пишут: "Мы ждем... Лучший". Даже некоторые люди пишут это просто по какой-то установке интернета. Там, вышел альбом у кого-то – секунда прошла – они пишут: "Лучший альбом на планете". Ты все равно это видишь и понимаешь, что большое количество людей интересуется тем, что у тебя происходит в жизни. И когда твоей жизнью интересуются не только твои близкие, родственники и друзья, то, наверное, ты можешь себя считать популярным.

– Я почему заулыбался? Я вообще люблю иронию...

– Я знаю.

– И самоиронию очень люблю.

– Я тоже.

– Я в свое время летал много с киевским "Динамо" и сборной Украины, в делегациях. И я вспомнил случай со сборной Украины, еще Андрей Шевченко играл. Мы стоим перед вылетом в аэропорту, и все звезды... И люди подходят ко мне и берут автографы. И рядом стоит мой друг, он был вице-президентом федерации футбола, очень остроумный человек, Борис Михайлович Воскресенский. Он так на это посмотрел, посмотрел на Шевченко и говорит: "Вы от популярности не устаете?" Скажите: вы от популярности не устаете?

– С одной стороны, есть такое. Возможно, мне бы хотелось, чтобы я шел по улице – и никто никогда меня не трогал и просто не смотрел на меня, не докучал мне какими-то своими жизненными...

– Не нагружал, короче.

– Не нагружал меня. Не то чтобы мне это в тяжесть сильно, но просто не всегда есть такое настроение. Вот. То есть я экстраверт со своими, я экстраверт, когда я раскрываюсь, но в целом с людьми я интроверт. И мне это... Ну, лучше не надо, в общем. Лишнее общение лучше не надо. В этом плане как бы минус. С другой стороны, я не могу отрицать того, что в детстве, когда меня никто не слышал, я очень хотел, чтобы меня услышали. И сейчас я это получил. И если бы мне задали вопрос, к примеру: "Хочешь ли ты, чтобы с тобой никогда не фотографировались и тебя никогда не трогали?.."

– "Не хочу".

– Я бы затруднился на это ответить, потому что я действительно не знаю. С одной стороны, да, потому что хочется, чтобы кто-то в интернете знал, кто-то в интернете что-то слушал, писал, как-то делился тем, чем я занимаюсь, – и на этом достаточно. Вот в жизни как будто меня не существует для людей. Вот так. С другой стороны, в этом есть свой прикол. Ну это же необычно как минимум. А я люблю необычное что-то. Мне нравится быть не таким, как все, с детства.

– Иван Тимофеевич, вы много зарабатываете?

– Я скажу так: я плачу достаточно налогов в своей стране, чтобы возмущаться, если меня что-то не устраивает в ней. Вот так.

– Вы богатый человек?

– Нет.

– Не богатый?

– Я себя не считаю богатым. То есть "богатый" – это очень растяжимое понятие.

– А налоговая вас считает богатым?

– Это надо у налоговой спрашивать.

– Так... Для чего вам деньги? Скажите.

– В первую очередь я их трачу на то же, на что тратят все. К примеру, квартира.

– Вы купили квартиру уже?

– Нет. Еще нет.

– Но вы хотите купить в Москве?

– На самом деле здесь у меня спорный вопрос. Потому что я все еще колеблюсь между тем, где я буду строить свое семейное будущее, в какой стране это будет и в каком городе, – где я готов без страха пустить в эту жизнь новые лица.

– То есть пока вы снимаете квартиру?

– Пока я снимаю квартиру. Мы снимаем вдвоем.

– Но машина у вас есть?

– Нет.

– Вы передвигаетесь на такси?

– Да.

– На что вы тратите деньги?

– На еду, на сладости, на аренду жилья, на одежду: ну так, в меру. Ну, я могу для обычного человека на кругленькую сумму затариться раз в пару месяцев.

– Но вы откладываете что-то?

– Стараюсь, да, что-то откладывать, как называется, на черный день. Ну, че я говорю? На творчество я трачу: клипы снимаю недешевые зачастую, музыку всегда надо записать, свести, обложки...

– То есть вы знаете, что делать с деньгами?

– Не настолько, насколько мне бы этого хотелось. Поэтому я планирую, так сказать, произвести финансовый переворот для себя в лучшую сторону. Но в целом я считаю, что на данный момент, в последние годы, я довольно грамотно для своего возраста – и учитывая то, что я не бизнесмен, не инвестор и прочее, прочее, – я довольно грамотно распоряжаюсь тем, что я имею и что я получаю.

Я могу марихуану покурить. И не скрываю этого. Горжусь этим.

– Что для вас алкоголь?

– Алкоголь для меня... Сейчас это в первую очередь связь с Уфой, связь с ностальгией.

– Так...

– Когда я выпиваю, я обычно это делаю в какой-то компании... И даже если я делаю это не в компании, то все равно я выпиваю потому, что меня призывают корни моей жизни.

– Зовет Уфа.

– Да, зовет Уфа. Это дает мне какое-то ощущение, что я сижу с друзьями, а друзей мне очень не хватает в Москве, они живут в Уфе, оба. И это дает мне какое-то ощущение, что дружеский какой-то происходит контакт. Потому что с ними – так уж получилось – мы всегда выпивали практически либо что-то еще делали. Ну так вот вышло.

– Когда вы впервые напились?

– В пятом классе. Было мне 11 лет. Я напился коктейля "Блейзер", очень популярный был тогда. И было очень дико. Мы пили один "Блейзер" – одного вкуса был, вишневый. Потом пили "Блейзер"-дыню. Потом сигаретой прожгли бутылку, запустили туда дым – и выкурили дым...

– Это правильно, да...

– Это обязательно. Если бы не дым, то это было бы еще лучше, но тогда это было бы уже совсем... Я думаю, я бы сейчас здесь не сидел, наверное. И этот дым весь – тоже его все выкурили, сигарет накурились, все перемешали, все выпили – и все: и потом меня понесло. Я рыгал, короче.

– Это бывает.

– Да.

– А вы часто пили, много пили с тех пор?

– Ну, часто, но я бы не сказал, что я был выдающимся каким-то алкоголиком на фоне всех. То есть это была просто региональная, молодежная жизнь.

– Сегодня, в зените славы, что вы пьете?

– Я пью довольно редко. Особенно когда я нахожусь в Москве, в работе. Потому что... Ну я не знаю. Я вообще стараюсь не пить.

– Но если есть повод.

– По возможности стараюсь за здоровьем следить, но если повод, мы пьем обычно вино.

– Вот так? А дым?

– А что "дым"? А какой вас именно интересует?

– Он в Уфе остался, дым.

– Амстердамский или московский дым? Какой вас интересует?

– Кстати, про дым. Наркотики есть в вашей жизни?

– Наркотики – только если легкие. Я могу марихуану покурить. И не скрываю этого. Горжусь этим.

– Что вы чувствуете, когда покурите марихуану?

– Мне хорошо. Как и всем, я думаю, практически.

– Творчество идет?

– Ну, так. Я вообще не любитель писать под воздействием чего-то. И в целом хотел бы прояснить, что нет такого, что я часто курю. То есть, к примеру, я могу за год это сделать один раз.

– Но на год вперед хватает?

– Не всегда. Если это происходит именно в Амстердаме, это одно из моих любимых мест в Европе... Два раза там был – ничего не помню.

– До красных фонарей не дошли?

– Нет, мы были там, смотрели как бы в окно. Прикольно, интересно. Но в целом если что-либо вообще из так называемых наркотиков меня интересует, то это только две вещи. И то – я стараюсь от них максимально дистанцироваться в жизни. Но я могу допустить две вещи только: это алкоголь и это марихуана.

– Вы же даже у себя на подоконнике одно время выращивали марихуану. Да?

– Не на подоконнике. У меня был целый гербарий, так скажем.

– Приятно со специалистом поговорить. Гербарий, так...

– Я до сих пор знаю, как это делать. И в целом думаю, что когда-нибудь я все равно снова выращу.

– Вы на продажу выращивали?

– Нет, нет. Просто.

– Для себя?

– Ну да, просто.

– Росла?

– Росла отлично, отменно.

– Вы сказали, что страдаете паническими атаками. Это как? Вы чего-то боитесь? Или что происходит?

– Сейчас это не так ярко. У меня сейчас вот просто обычное тревожное состояние. Даже сейчас оно такое, что это как размазанная паническая атака.

– Вот сейчас есть такое?

– Да, да.

– Прямо сейчас?

– Да. То есть я все время переживаю. У меня все время внутри какое-то происходит переживание. Мне все время охота вдохнуть, не хватает дыхания чуть-чуть. Может показаться, что меня где-то кольнуло... То есть такая тревожность есть, переживания. А в целом что такое вообще паническая атака, как это было у меня? Это вот в 17-м году, когда начались проблемы яркие такие психического рода, – у меня началось так, что, к примеру, ты сидишь – хоп! – резко тебе показалось, что у тебя что-то в голове какой-то мини-шумок. Ты начинаешь резко бояться. Я сидел за компьютером – хоп! – у меня голова в сторону, нога вот так. Как будто бежать охота резко. Даже говорят, что есть такой вид терапии: что люди могут просто, к примеру, выйти в поле и начать бежать. Или не в поле, а просто начать по улице бежать, когда паническая атака. Потому что это тоже какая-то энергия, которую нужно высвобождать. И в целом ты начинаешь разгоняться, тебе становится страшно, ты начинаешь загоняться, что у тебя сердечный приступ, что у тебя что-то еще – короче, что все: ты сейчас умрешь... В общем, просто загон начинается жесткий. Тогда мы жили вместе, толпой. Подходишь к бабушке – она тебе наливает валерьянки какой-то. Тебе от этого еще хуже. Были такие моменты, что у меня просто от панической атаки было давление 170 на 100 с чем-то. И я лежал, и уже думали вызывать "скорую", меня доводили до туалета, я дрожал, как будто у меня Паркинсон. И просто лежал реально в шоке. Мне грели грелкой – извиняюсь за тавтологию – ноги, и я лежал просто такой...

– В психиатрических клиниках вам приходилось лечиться?

– Нет, ни разу. В "Википедии" написано, что я лежал в психической больнице, но это просто был мой юмор из раннего творчества. То есть я ни разу не лечился в психиатрической больнице, ни разу не лежал. И в диспансерах каких-то тоже никогда не лечился. Единственное – я ходил в стационар психотерапевтический. Но это просто две недели ходишь на какой-то курс. Там в основном какая-то фуфловая медицина в духе физиотерапии и прочего, что уже давно в доказательной медицине не используют нормальные люди в развитых странах. Но что взять с уфимской медицины? Осуждать тоже не могу. Вот ходил, 10 дней, по-моему. Какой-то курс. Деньги заплатил – ходишь к 10 часам, и два часа в день тебя типа лечат. Физиотерапия, капельницы, укол, может, какой-то, таблетки дают с собой, в том числе антидепрессанты были. Это такой первый опыт был. И все, ты идешь домой. То есть это не психушка какая-то.

– Вопрос как к звезде. Многие девушки готовы отдать вам все?

– Я не знаю. Наверное. Я не осведомлен об этом. С тех пор, как мы с Марьяной вместе, меня это, если честно, не интересует особо.

– Но раньше были прецеденты? Когда подходят после концерта и говорят: "Все, что хочешь"?

– Да нет, и до сих пор всякое бывает. Бывает, и пацаны...

– Но это нам не надо.

– Ну, я не гомофоб лично.

– Так...

– А вы что, гомофоб?

– Нет.

– Да? Точно? Ну, в принципе, учитывая, что вы так лихо с Паниным интервью провели, я думаю, все нормально. Хотя он же говорит, что он не гомосексуалист, с другой стороны...

– Вы посмотрели интервью с Паниным?

– Да, это замечательное интервью. Я его прямо разбирал на отрывки, скидывал своим близким: брату, Марьяне. И мы вообще счастливы были от этого интервью. Очень понравилось.

– Я думаю, Леша посмотрит это интервью – и ему будет приятна ваша высокая оценка.

– Дай Бог. Я во многих вопросах с ним согласен. При том, что мне, может, его образ жизни не близок... Я не осуждаю, как он живет, но я сам так не живу. Я просто другой человек. Но я считаю, что он вообще крутой.

– Конечно.

– Крутой чувак абсолютно. Очень классный, очень смешной, очень смелый, главное. Действительно смелый человек. Может сказать – как отрезать, ничего не стесняясь, ничего не боится. И правильно делает. Если бы все люди так себя вели...

– Было бы другое общество.

– Было бы другое общество, абсолютно. Потому что я вот всегда говорю: "Ребята, не надо стесняться, как поет Ваня Дорн. Не надо стесняться".

Я хотел в жизни любви, погулять по улице, а не просто какой-то, как говорят бабушки, секс

– Как вы познакомились с Марьяной Ро?

– Я написал в Twitter, что я за Марьяну Ро напинаю всех, короче. Не помню, что-то на нее опять кто-то залупался, так скажем.

– Так...

– Вот. И написал ей в Instagram в личку. Она мне там ответила. Ну и все.

– Что ответила, помните?

– Что-то типа...

– "Напинай".

– Я там ее как-то вот отметил в Stories, что "я там всех запинаю за тебя". И она то ли написала, то ли просто смайлик отправила. Почему-то мне кажется, что там смайлик присутствовал. И все, в Instagram она мне ответила, и закрутилось общение.

– А она вам нравилась?

– В принципе, если я это написал, наверное, я какой-то интерес почувствовал в себе в тот момент.

– Так...

– Вот. И самый прикол в том, что я за полгода до этого где-то тоже что-то писал про нее в Twitter. И интересное совпадение – что это было именно про нее. То есть я не писал ни про каких других блогеров и известных личностей, а вот про нее – почему-то душа лежала всегда.

– Спустя сколько времени после того, как вы ей написали, состоялась ваша первая встреча?

– Где-то недели через две, наверное. Может, даже три.

– В Москве?

– Да, в Москве.

– Куда вы ее пригласили?

– Я хотел с ней погулять по улице. Потому что мне очень не хватало такого момента, простого чего-то. Тем более, чем можно удивить девушку, у которой... Как говорится, что можно подарить человеку, у которого и так все есть?

– Прогулку по улице.

– Да, прогулку по улице. Это самое крутое, куда ты можешь позвать популярную девушку. Это обескураживает и это, в принципе, на самом деле оригинально. Потому что, я думаю, все люди не особо дальновидные обычно думают: "Ну все: я ее поведу в ресторан. Она обалдеет". А она не обалдеет, нет. Мне этого не хватало как человеку, набирающему популярность. И я думаю, что и ей, в принципе, тоже этого не хватало в тот период – какого-то просто человеческого общения нормального. И я ее хотел вытащить на улицу.

– Удалось?

– Нет. В итоге она – имея как бы немного другой менталитет, не совсем истинно славянский, так скажем, – поступила очень неосмотрительно: позвала меня к себе домой на первую же встречу. Ну и это вызвало у меня ряд сомнений и вопросов в голове. Я привык, что в Уфе, к примеру, это плохой знак.

– Почему?

– Ну обычно когда девушка – особенно если девушка – сама к себе зовет молодого человека домой...

– То...

– То все заканчивается...

– И это разве плохо?

– Ну, я бы не сказал, что это плохо. Просто я-то хотел в жизни любви, погулять по улице, а не просто какой-то, как говорят бабушки, секс. То есть мне-то вот этого хотелось: чего-то близкого, теплого, семейного, хорошего.

– Но вы пришли к ней домой?

– Да, я пришел. И в итоге я не был разочарован.

– То есть был секс?

– Нет.

– Так...

– Вот так иногда бывает у молодых людей.

– А зачем тогда приходили? Вопрос.

– Ваше чувство юмора, конечно, не победить никогда, Дмитрий. Дмитрий Ильич, раз уж мы официально.

– Да можно Дмитрий.

– Да?

– Конечно.

– Может быть, Дима?

– Можно и Дима.

– Нагиев?

– Да. Можно и Петя, и Коля.

– Кстати, недавно я видел на улице одного мужика, и он когда представлялся, сказал, что "вы можете называть меня Дед Мороз, можете называть меня как-то еще и вообще можете называть меня так, как вы хотите". И я тогда понял, что это вообще высшая степень какая-то. То есть человек реально контролирует свою жизнь... Да, мне надоело в тот период количество вокруг да около таких девушек, которые мне ничего не могут дать, кроме...

– Секса.

– Кроме секса. И не особо интересных личностей, не тех, кто мне действительно нравится как человек. И я хотел чего-то вот близкого найти.

– Большой и чистой хотелось.

– Да, именно. И в принципе, когда она позвала меня домой, я даже разочаровался с той точки зрения, что "неужели и она такая?" Но потом я довольно быстро понял, что все в порядке и все круто.

Я на первом свидании не целуюсь, я так скажу

– Первая встреча – какое она произвела на вас впечатление, Марьяна?

– Блин... Ну я, короче, подумал так, когда я от нее уходил... При том, что я себя вел абсолютно странно...

– Вы подумали: "Я сюда еще приду".

– Я подумал, во-первых: "Я сюда еще приду". Во-вторых, я подумал, что она ...банутый человек. И в хорошем смысле. То есть мне такое подходит. Я тоже такой, интересный, парень, веселый, и она вроде такая же. Вот...

– Ну а чем вы занимались, когда сидели в квартире?

– Во-первых, я четыре часа ей рассказывал, какая у меня жизнь поганая. Все мое детство, подростковое и сейчас тоже. Это была такая проверка: если человек это схавает – значит, действительно есть смысл дальше что-то делать. Вот. Но я это делал абсолютно неосознанно.

– Схавала?

– Схавала. Тем более, я даже не только свои – я еще отца какие-то истории рассказал, еще кого-то. 

– Своих на четыре часа не хватило?

– Да, я любил пофантазировать. Я притянул еще что-то, нарассказывал, чтобы вообще максимально сгустить тучи. Но ничего, она с этим справилась. И потом мы смотрели какой-то Netflix и просто общались. Было странно. И в чем был прикол? Мы вот общались, общались, общались, и в итоге... Я в 11–12 ночи приехал – и сидел у нее до 10 утра, что ли. И по ней уже было видно, что она не знает, как меня сбагрить, но вот так всю ночь мы просидели чисто за каким-то разговором.

– И не поцеловались даже?

– Нет. Не, ну я хотел, конечно. Ну так: поглядывал на нее... Типа думал: "Было бы классно". Но я решил, что как-то....

– "Не готова еще".

– Ну, не готов. Я на первом свидании не целуюсь, я так скажу.

– Вот так?

– Да. Я человек такой: не простой.

– Я сейчас опасаюсь спросить о втором. И на втором – тоже нет?

– На втором... На втором уже с этим попроще дело.

– Вас не смущало, что Марьяна была девушкой Ивангая?

– Почему меня должно было это смущать?

– Пусть это его смущает. Да?

– Может быть, и так. Потому что это же нормально. У меня тоже были девушки до Марьяны.

– Вот писали о том, что Ивангай бил Марьяну. Это соответствовало действительности?

– Я не знаю. К счастью или к сожалению. Я не детектив. Я не могу сказать точно. Я не видел ничего своими глазами. Я не видел каких-то пруфов этого. Но зная Марьяну как человека и видя то, что я вижу про Ивангая, к примеру, в интернете, складывается такое впечатление, что нет оснований сомневаться в том, что она говорит. Вот так. То есть у меня нет их лично.

– Вы встречались с Ивангаем?

– Да. Даже чуть не поженились.

– Переведите.

– Это была шутка.

– Так... Вы посмотрели интервью Ивангая Дудю?

– Я видел отрывки, скрывать не буду.

– Понравилось?

– Ну, я бы не сказал, что у меня это вообще какие-то эмоции вызвало. То есть как бы "ну, ладно, человек что-то говорит".

– Он вам нравится?

– С какой точки зрения?

– Ну раз вы чуть не поженились.

– Наверное, нравится – да? – раз чуть не поженились?

– Да, логично.

– Да нет, прекрасный парень.

– Да?

– А че с ним не так? Все у него нормально будет, все в порядке, хороший парень.

– Несколько лет назад, как пишут, вы избили бывшего парня Марьяны Ро, блогера Тимура Сорокина. За что?

– Ну, во-первых, назвать его бывшим парнем – это трудно. Потому что это человек, с которым она, не знаю... Это была единственная связь между Ивангаем и мной. Все, что они делали, – это три дня они погуляли и поцеловались какое-то количество раз. То есть такая интрижка, так сказать. Поэтому это сложно назвать бывшим парнем. Он считал себя парнем, а Марьяна как бы его парнем своим не считала. Просто досуг такой у нее был, мимолетный, между двумя затяжными отношениями. И "избил" – это слово тоже трудно подходит.

– Так, "ударил".

– Я подошел и тумаков ему просто надавал. Вот реально: просто по-отцовски. Тук-тук-тук! – просто чуть-чуть настучал ему по барабану.

– А повод какой был?

– Повод был такой, что он в интернете рассказывал, что у них якобы была половая связь. А Марьяна мне сказала, что такого не было. И я верю ей, к примеру. И когда про мою девушку на весь интернет человек говорит, что, там, была у него с ней связь, а она мне говорит, что нет, я как бы тогда считал себя должным как-то наказать человека.

– А сейчас не считаете?

– Сейчас – нет.

– А вы часто деретесь?

– Нет. Это был последний раз, когда я дрался.

– Вы обычно первым бьете?

– Да.

– Вас били когда-нибудь?

– Да.

– Сильно?

– Ну да, было.

– Плакали потом?

– Нет, ну, только на соревнованиях, когда ребенком был. А так, чтобы... Ну, или когда в детстве ударили в живот в школе. Такой полуюмор, детская дурка. Друг друга все там били.

– Уфа.

– В том числе. И такого, чтобы вот прямо плакал я, когда уже стал подростком хотя бы, – такого не было. Было только, что слезы лились сами, когда в нос били. Вот и все.

Фото: Иван Дремин / Facebook

– Марьяна Ро на сегодня единственная девушка у вас?

– Конечно.

– Вы можете допустить, что вы: популярный человек – будете иметь несколько девушек сразу?

– Нет. Я человек нерелигиозный, поэтому я жениться на нескольких людях не планирую. И хочу себе какой-то моногамии. То есть я довольно моногамный человек.

– Как вы с Марьяной проводите время обычно?

– Ну, наше любимое занятие – это, конечно, вместе кушать. Мы оба любим есть очень вкусную еду. Катаемся на самокатах.

– По Москве прямо?

– Да. По Москве-реке. Пьем кофе.

– По замерзшей Москве-реке.

– Да. Ну какие-то простые радости. Очень редко, бывает, сходим куда-нибудь в кино. И то – так, не особо довольны результатом обычно. Есть проблема такая у нас – мало совместного времени из-за плотных графиков. Причем особенно у Марьяны очень плотный, очень много всего она делает целыми днями. Потому что не только работа есть, а еще уход за собой как бы.

– Уход в себя.

– В том числе, да, у меня, потому что все заканчивается тем, что я просто сам себе ногти постриг и вот так покусал чуть-чуть – и все.

– Вы Марьяну ревнуете?

– Да, конечно, бывает.

– А она вас?

– Да.

– Вы ссоритесь на почве ревности?

– Ну так... Обычно это все в полушутку и быстро проходит.

– И не деретесь?

– Нет.

– Вы много гастролируете сегодня?

– Сейчас, последний год, с 19-го года – вообще не гастролирую. То есть в том году у меня было только два выступления. Во-первых, из-за того, что я над музыкой работал, а во-вторых, из-за того, что коронавирус. Я выступал в Лондоне 21 февраля, и потом в апреле, по-моему, – я выступал дома у себя: была трансляция в интернет. В этом году, спустя год, я выступил: небольшая концертная тема для своих чисто, для какого-то фанатского ядра московского. В Москве небольшой концерт сольный дал на час с небольшим. Волновался: давно не выступал. Было душевно, короче.

– Самый большой зал, который вы собирали, на сколько мест?

– Лично?

– Да.

– Именно сколько вместимость площадки, или сколько человек пришло?

– Ну, сколько человек пришло.

– Лично на меня, да? На самом деле не так много. Ну, 3300 или 3200 в Москве я собирал последний раз. Где-то 3300, по-моему.

– А любимый город ваш из всех, которые вы объездили, какой?

– Москва.

– В Москве хорошо вам?

– Спорный момент. Но там вся моя жизнь. То есть мне не нравится климат. В целом много вопросов есть к нашему менталитету. Вообще это относится к СНГ в целом. Вот.

– Но это ваш город?

– Да. И я могу сказать точно, что я могу вообще спокойно, не обламываясь, если захочу, прожить хоть всю жизнь там. Да я и в Уфе бы смог.

– Почему вы были националистом?

– Я искал себя, искал семью. Мы с друзьями вместе это все придумывали всегда. Плюс, в отличие от всех моих остальных инициатив, я нашел как-то себе в этом соратников.

– Это такой русский национализм?

– Да. Это было довольно популярно. Даже был национал-социализм. То есть такой прямо... Это были праворадикальные взгляды. При этом меня даже тогда тянуло к музыке афроамериканской все равно. Я с собой боролся.

– Вы были не настоящим националистом.

– Да, абсолютно. Потому что я был подросток.

– Ребенок.

– Мне просто нравилось это: нравилось фанатское движение, нравились какие-то забивы и прочее.

– Сейчас есть позывы к национализму? Или все?

– Вообще нет никаких.

Я надеюсь, мы все вернемся к тому, что и я смогу назвать себя украинцем, и украинцы не будут гнушаться нас

– О политике вы думаете?

– Стараюсь – нет. Потому что я в ней не разбираюсь, и не очень хочется. Мне кажется, политика – дело неблагородное.

– Гражданская позиция какая-то у вас есть?

– Гражданскую позицию свою я обычно всегда стараюсь выражать в интернете. И заключается она в первую очередь в том, что я стараюсь выступать за справедливость. Это вот моя политика. То есть мои политические взгляды – за справедливость. Нет такого, что я какой-то либерал, демократ, социалист, коммунист, анархист... Нет, нет.

– Российские каналы официальные говорят о том, что в Украине правят фашисты, хунта – вообще сволочи и негодяи. Вы не побоялись приехать в Украину?

– Почему бояться? Как сказать?.. Я же знаю, как все обстоит на самом деле.

– Откуда знаете?

– Я же вижу людей на своих концертах, я знаю, что здесь много людей, кто настроен ко мне лично, к примеру, позитивно и ко многим артистам позитивно. Я знаю, что здесь все равно очень даже хорошо слушают музыку на русском языке, потому что этого не отнять. Ну, это культура. Русские тоже слушают украинских артистов. В Украине слушают русских. Что бы ни происходило на государственном уровне, все равно, в моем понимании, надо оставаться адекватным человеком и все равно любить людей. И в первую очередь любить, конечно, тех, кто ближе к тебе. Поэтому в целом и вообще я против того, чтобы политические эти все игрища отражались как-то на отношениях между самими народами, между людьми. И в целом я люблю и белорусов, и украинцев не меньше, по сути, чем русских. И когда я приезжаю в эти страны, я всегда чувствую себя так, как будто... "Как классно..."

– Ваня, а вы понимаете, что произошло между Россией и Украиной?

– Каких-то прямо подробностей... Я в них старался не вдаваться. Я знаю в общих чертах, что не очень все. Это я знаю, конечно. Я же не на другой планете живу. Но в целом все покрыто, конечно, очень большим слоем грязи вокруг всего этого. Ну, жаль.

– А простые россияне понимают, как Россия несправедливо поступила по отношению к Украине, придя на украинскую территорию и забрав ее?

– Как вы интересно ставите вопрос... Сразу уже как бы подводите меня под то, чтобы я с этим согласился.

– Нет, нет. Скажите: "Не понимают". Это будет нормальный ответ тоже.

– Нет, я скажу так, что в целом люди везде разные. Есть люди адекватные, а есть люди неадекватные. Адекватные люди – они понимают все как есть. То есть они видят черное и белое. Неадекватные – они умственные, так сказать, дальтоники, к сожалению. И что их отличает от дальтоников? То, что дальтоник ты или нет, от тебя не зависит, а здесь от тебя зависит все-таки, умственно далек ты или недалек. И вот они не хотят развиваться и они не понимают этого.

– Вы понимаете?

– Я понимаю, что то, что произошло между нашими странами, – это очень некруто. Вот так я скажу. И меня это очень разочаровывает. И мне очень больно, что из-за каких-то политических действий, игрищ каких-то определенных людей я сюда заезжаю не как к себе домой, как, я считаю, мы должны друг к другу заезжать, а так, как будто я враг народа какой-то. При том, что я вообще не сторонник нашей власти. Не скажу, что я какой-то мегаоппозиционер. Мне в целом не нравится понятие власти. Я придерживаюсь именно того, что я за справедливость топлю. Но меня это все, конечно, не радует. И мне бы хотелось, чтобы этого всего не было.

– У нас писали, что пару лет назад, по-моему, сын Петра Порошенко куролесил на вашем концерте в Лондоне. А что это было? В майке Russia, или что.

– Да, это было год назад. Я не знаю, в какой он футболке был, я не помню. Но действительно, он там был. И вылетел ко мне на сцену. Я даже не знал, что это он. То есть я вообще... Когда-то приходил еще с другими детьми Порошенко на фестиваль, здесь был "Атлас" в 2018 году, летом, – послушать меня и еще других исполнителей. И мне показывали его как-то. Но потом я уже забыл. Два года прошло – и хоп! – во всех новостях утром на следующий день или через день-два: "Сын Порошенко – он там-сям... В общем, на концерте Face-а в какой-то майке..." Нет, он не был в майке. Против него в украинских СМИ накопали другую тему: что он просто на фотографии где-то был в какой-то олимпийке, что ли, Russia. А на концерте он, по-моему, не был. Но да, он так прыгал, скакал, бегал... Ну, я даже не знал, что это он. Я просто вижу: чувак месится, жесткий какой-то фанат. И я его на сцену поднял – мы вместе попрыгали. А потом оказалось, что это сын Порошенко. За это что, его осуждать, что ли? Молодой пацан, любит развлекаться, веселиться. Даже то, что он себя идентифицирует как какого-то не просто, там, русского или украинца, а просто "Русь святая", – это же тоже хорошо. Плохо то, что сейчас...

– Это особенно хорошо для его папы.

– Ну, я не знаю, что там с его папой происходит. Я имею в виду, что это на самом деле то, к чему, я надеюсь, мы все вернемся: что и я смогу назвать себя украинцем, и украинцы не будут гнушаться нас.

– Хорошая идея. Я вас цитирую. В одном интервью вы так сказали: "Россия – это один большой мем". А что вас не устраивает в России?

– Очень много надо еще провести работы над нашим менталитетом. Очень много есть еще куда развиваться. Нет свободы слова. Это раз. То есть ты боишься высказать что-то, если это идет вразрез с государством. Второе: на государственном уровне мне, конечно, не нравится эта тема – державная, так скажем. Что есть не только у России, а есть и у Америки, и еще у ряда стран вот эта тема с постоянными военными какими-то махинациями, с действиями военными. Но это ладно, это относится уже к внешней политике. Говоря про внутреннюю – свободы слова нет. Раз. Люди не хотят чего-то менять – они хотят просто приспособиться к тому, что есть, и принять это как факт. Они действительно не верят в то, что что-то можно менять. Такой – рабский, крепостной – менталитет. Потом, опять же, нет каких-то гражданских свобод определенных. То есть это касается... Много люди думают о других, то есть слишком – кто чем занимается, кто с кем спит, кто как выглядит, кто какой ориентации... То есть в развитом государстве в XXI веке, в 2021 году, все должны вообще заниматься, чем они хотят, беспрепятственно, если это не мешает свободам других людей. Ну, наверное, вот такие моменты какие-то.

– Вы участвуете в акциях оппозиции в Москве. А вам не страшно туда выходить?

– Страшно.

– Почему выходите?

– Потому что... Ну, я ходил два раза. И оба раза я считал это своим долгом. Я понимал, что я чувствую, что я должен выйти, я должен показать, что я с этим не согласен. Это чисто зов совести какой-то. И зов в первую очередь не то что даже любви к окружающим, а это любовь к самому себе. Ты живешь в этой стране, тебе здесь жить в ближайшее время. Если ты с чем-то не согласен, ты должен выказывать свое несогласие. Иначе тебе жизни не дадут. Рано или поздно это до тебя тоже дойдет.

– Ну что же вы за человек такой неблагодарный? Россия вам дает все: возможность петь, возможность творить, возможность зарабатывать деньги. Что вам не так? А вы выходите на акции оппозиции.

– Ну, начнем с того, что это же мне не государство дает, а это дает мне народ. Во-вторых, я народу тоже что-то даю. Они мне не за просто красивые глаза деньги платят. В-третьих, я даю довольно неплохие суммы налогов и имею право на собственное слово. Вот весь ответ.

– Власть вам не угрожала за это?

– Нет.

– А вы не боитесь, что вы еще так выйдете разок на акцию оппозиции – и вам просто перекроют кислород? Концерты не дадут проводить, зарабатывать не дадут...

– Так это уже могут сделать. Ну как минимум мне это не особо страшно, потому что я довольно неплохо зарабатываю со стриминга, то есть дистрибьюции, стриминговые площадки.

– Это и есть независимость.

– В том числе, да. Хорошо, что этот рынок так развит стал. Я как бы к концертам так отношусь: мне нравится давать концерты, мне это, разумеется, приносит прибыль. Но я не скажу, что я не смогу без этого прямо жить. То есть, ну, ладно, даю концерты – и даю.

– Вы сказали: "Путин для меня зло. А я за все хорошее". Почему Путин – зло?

– Я эту точку зрения немного перефразирую сейчас. Я считаю, что не в Путине дело и не в государстве дело. Вернее, не то что не в государстве, а не в конкретных людях, а дело в самом народе, в его менталитете. Потому что те люди, которые наверху, – это всего лишь...

– Плоть от плоти.

– Да. Это лицо народа. 

– То есть был бы другой народ – был бы другой Путин.

– Да. То есть был бы другой человек. А заменить Путина не на Путина – то...

– Эффект тот же.

– Шило на мыло. Вот в чем прикол. То есть это все равно как бы шило, но пока не будет изменений...

– То есть Путин – шило?

– Я думаю, он может очень больно уколоть. Он такой. Это, я думаю, всем очевидно.

– Скажите, пожалуйста: это правда, что вы хотите эмигрировать из России?

– Для меня это вопрос открытый до сих пор. То есть я люблю Россию очень и я в то же время понимаю, что меня там очень многое не устраивает. И я не уверен, что я готов... Не уверен, что я стал бы это советовать другим людям. И не уверен, что я сам готов в таком государственном строе, с таким менталитетом народа новую жизнь давать этому государству. С таким отношением государства к людям – как бы я не уверен.

– А в какую страну вы хотели бы переехать? Вы сегодня знаете?

– Ну, проблема еще какая есть на Родине? То, что мне не нравится климат. Мне нравится солнце. А в Москве солнца мало.

– В Сочи есть.

– Да. Но мне нравятся развитые города прямо сильно. Ну, мегаполисы, в которых несколько миллионов человек хотя бы живет. Я после Москвы уже просто не представляю себе жизни в каком-то городе, где нет, к примеру, много вкусных мест, где поесть, опять же.

– Барселона вас манит, мне кажется. И солнце, и вкусные места.

– Ну вот я думал, к примеру, про Мадрид. Испания, действительно, выглядит привлекательно в этом плане. Много мест на самом деле, где хорошо. Если бы я переезжал, то я бы хотел такое место, где можно иметь двойное гражданство. И все равно как бы один хрен это скорее больше для детей: для того, чтобы им не пришлось участвовать в создании этого общества, хорошего, – а уже родиться в каком-то развитом обществе. Потому что у нас в СНГ еще надо участвовать в создании общества. И это дело сложное. Могу сказать по себе. При том, что я еще и человек медийный какой-то. Не говоря уже об обычных людях, которым закрыть бы самые фундаментальные ступени пирамиды Маслоу для начала.

– Вы погрустнели сейчас. Вам это болит.

– Да. Потому что я на самом деле люблю Россию. И природу люблю, и людей люблю, и менталитет меня этот веселит. Потому что я сам в какой-то степени такой. Ничего с этим не сделаешь. Это уже в меня вшито. Другой вопрос – хочу ли я, чтобы в моих детях это было вшито так же ярко. В них все равно будет что-то вшито от нас, потому что я такой, но хочу ли я, чтобы это было прямо ярко, чтобы они росли в таком обществе... На данный момент, в моем понимании, в СНГ нет какой-то действительно достаточно развитой страны. А я хочу развиваться и хочу, чтобы мои дети тоже сильно развивались. В СНГ есть много вещей – особенно у меня на Родине, – которые тормозят развитие. К примеру, когда ты вроде уже довольно неплохо развит интеллектуально, когда все у тебя в порядке, но ты чувствуешь все равно себя зажатым, потому что ты знаешь, что твое слово ничего не весит в стране, – это не очень классно.

– Поэтому вот сейчас молодежь так уезжает из России?

– Наверное.

– С мамой и отцом вы сегодня общаетесь?

– Да.

– Часто разговариваете?

– Да. В принципе, да, часто.

– Отец в позапрошлом году тоже стал видеоблогером. У него есть канал, который называется "Тимоха против всех". Что там?

– Этот канал он уже забросил. Может, временно, а может, навсегда. Он его уже не ведет, наверное, год, может, даже полтора. Он туда выкладывал разные обзоры на интервью каких-то рэперов или на их музыку. Короче, такой контент.

– Прикольно?

– Свое мнение: его и его друга, к примеру. Я думаю, вам бы понравилось. Мне лично нравится. Забавно.

– Старший брат Богдан. Вы дружите с ним?

– Да, очень.

– И работаете вместе?

– Да.

– Это дружба не только братьев, но и близких людей?

– Да, конечно. Можно так сказать.

– Вы одно время были фанатом Земфиры.

– Нет.

– Так... Врут?

– Я врал. Ну, не то чтобы врал – я просто какой-то себе придумал, так скажем, фон, бэкграунд. Тогда, в 16-м, 17-м, когда только начинал. У меня мало чего в жизни было того, за что я действительно мог зацепиться. И я просто много чего себе напридумывал и сам в это верил. Действительно искренне.

– Ну она крутая же?

– Безусловно. Никакого спору. Но сказать, что я фанат большой, что я прямо восхищен, – нет, такого не могу сказать. То есть это без хейта – просто не совсем мое. Некоторые моменты нравятся, некоторые песни нравятся. Я понимаю, что она очень крутой музыкант, но я не прямо фанат.

– А кто из рэперов вам нравится? Вот чей вы фанат?

– В России такого нет. Есть на Западе Кендрик Ламар. Я думаю, что это, наверное, самый крутой рэпер сейчас из ныне живущих, в моем понимании. Ну, Джей Зи, конечно, еще великий. А здесь я бы мог выделить как крутого именно MC – это, конечно, Oxxxymiron. Что еще касается жанров рэп-музыки, то действительно крутой музыкант, не просто рэпер, а в целом музыкальный человек развивается и очень талантлив – это Скриптонит. Хаски – интересный парень. А так, в целом, – не знаю. Есть разные ребята, но вот так, чтобы прямо "вау"... Наверное, такой эффект могут вызвать только какие-то песни Скриптонита и Oxxxymiron-а, если брать каких-то других исполнителей в этом жанре, кроме меня.

– Вы что-то из книг читаете?

– Да, стараюсь читать. То есть так: потихоньку, потихоньку, очень медленно, – но стараюсь читать.

– Что именно?

– Перечитываю часто философию стоическую. Очень люблю стоицизм. Всегда об этом говорю. Русскую какую-то классику. То есть именно Российской империи классику, скажем. Это может быть как Достоевский, так и Гоголь. И с удовольствием и того, и того могу почитать. И еще что-нибудь. Поэзию.

– Любите стихи?

– Ну, Блока вот читаю.

– Да?

– Сейчас, да. Мне кажется, что особенно для моей профессии, для человека, который работает с текстами, очень важно читать постоянно, чтобы как минимум слова новые знать. Не говоря уже о том, что это развивает интеллект, это тренирует мозги. Особенно в наше время экранов. Хотя читаю тоже с экрана.

– Какой-то вы не рэперный рэпер просто.

– Я такой, да. Да я вообще не рэпер, наверное. Не знаю кто. Я не знаю, кто я. Я – Дмитрий Гордон.

– Логично. Какое кино вы смотрите?

– Зачастую это просто какая-то комедия или ужастик, триллер, который мы найдем на Netflix или на Apple TV. Но в целом мне нравится посмотреть либо попсовое какое-то крутое кино, в духе, к примеру, "Бойцовского клуба", "Американской истории Икс" – ну что-то в таком духе, – либо какое-то кино от крутых режиссеров: к примеру, "Персона" Бергмана. Вот что-то такое тоже могу иногда посмотреть. В таких направлениях в основном.

– В Москве очень много театров, причем хороших театров. Бывает, что вы ходите в театры?

– Хочу чаще ходить. В целом я хожу тогда, когда дарят билет. И это было три раза. И дарит обычно всегда мой брат. В принципе, он главный источник моего развития в жизни.

– Куда ходили?

– Я точно не помню. По-моему, ходил один раз в Театр наций.

– К Миронову, да?

– Вроде да, вроде там был. Точное название я не запомнил. В мастерской Фоменко тоже вроде был.

– Вы культурный человек, слушайте.

– Наверное.

– Вы – Дмитрий Гордон.

– Я – Дмитрий Гордон.

– Часто плачете вы?

– Извините, что перебью. Когда "Гордон на палочке" запускается?

– Скоро. Еще и в шоколаде на палочке. Будет просто на палочке и в шоколаде на палочке.

– Огонь. А вы сможете как-то прислать?

– Оно растает, пока будет идти.

– Но можно же этот... Есть такой кейс, короче, со льдом.

– Мы сделаем проще. Вы приедете снова в гости.

– Да. Почему бы и нет?.. Вот. Как часто плачу? Редко. С какого-то момента в целом как будто выплакал все слезы мои – осушились они. То есть даже были какие-то такие моменты, когда, вот казалось бы, хотелось, но вот ничего не происходит. Ну послезились чего-то глаза, там, – и все. В целом ничего так не цепляет.

– А искусство может заставить заплакать? Кино хорошее, стихи, Блок, например?

– Ну, кино – это такой классический триггер для слез человеческих. Но в целом я не помню, если честно, когда я последний раз плакал. Особенно когда я рыдал.

– Вам 24 года. Вы достигли уже огромного успеха, который многие известные люди не могут достичь в почтенном возрасте.

– Вы мне льстите.

– Констатирую факт. Бесстрастно причем. У вас были и тяжелые мгновения в жизни, и яркие, интересные, и те, которые наверняка запоминаются, и те, которые вы когда-нибудь будете вспоминать. Вы в свои 24 года в том состоянии, в котором вы находитесь, с тем бэкграундом, который у вас есть, и с теми воспоминаниями, которые у вас не отнять, – вы счастливый человек?

– Я вообще считаю, что счастье – это что-то такое, чего на самом деле не существует. Такой, знаете, миф, который используют для того, чтобы коммерческий успех получить. Так же, как любовь. Это просто собрание каких-то слов. К примеру, любовь – это чувства, забота, это уважение. И его собрали, завернули – и продают. То же самое счастье. Что такое счастье? В моем понимании, счастье – это просто ощущение. Ты можешь чувствовать себя хорошо, ты можешь смеяться или улыбаться. Это и есть как бы счастье. А так, чтобы "ох, я счастлив", – это как-то вот странно.

– Но бывает такое, что проснувшись утром с Марьяной Ро, вы увидели, как солнце льется сквозь окна в вашу квартиру, – и вам классно, и вы счастливы?

– Даже и солнца не надо. Потому что Марьяна Ро – она мне и так светит. Из-за этого очень часто приходится в очках темных ходить даже дома. Блатным всегда солнце светит.

– Красиво.

– Да.

– Я приготовил для вас сюрприз.

– Хорошо. Очень страшно стало на этом моменте.

– Сам боюсь. Выдающимся людям, у которых я брал интервью, – артистам известным и так далее – которые имеют отношение к искусству, которые поют, – я всегда в конце предлагаю акапельно что-то, хоть куплет, исполнить. Я не могу отойти от традиции.

– Акапельно? Хорошо, ладно. Что бы исполнить-то такое? Интересно, блин...

– Вот чтобы все посмотрели и сказали: "Вот талантливый, собака..."

– "Талантливый, собака..." Я не знаю, я вообще стеснительный человек в том плане, что я себя как-то в такие моменты ощущаю немного не в своей тарелке. Ну, как-то странно. То есть нет такого, знаете, что я типа звезда, которая...

– По имени Солнце.

– Да. Монсеррат Кабалье, которая такая: "О-о-о!" – и все типа. Такого у меня нет. Ну что бы такого – не знаю – спеть? Короче, песня. Посвящаю моей девушке Марьяне Ро. "А я не знаю, что с тобою делать. Ворвалась в мою жизнь, как будто демон. Что с тобой делать? Что с тобой делать? Ворвалась в мою жизнь, как будто демон" (песня Ивангая. – "ГОРДОН"). Ну как?

Дмитрий Гордон, Марьяна Ро и Face. Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Замечательно.

– Отлично. Могу еще что-нибудь исполнить.

– Давайте. Раз такая пьянка пошла.

– Из последнего альбома.

– Давайте.

– "Я слышал то, что эта жизнь прекрасна, но почему тогда мне грустно? Все разговоры о любви – лишь сказка. Меня спасает только музыка. О дай мне шанс хотя бы раз исправить все мои ошибки. Я не хочу винить тебя, но я ненавижу твою улыбку".

– Замечательно.

– Эта песня вам уже.

– Спасибо.

– Вот так. Ну, не знаю. Певец – я не совсем певец. Но чего-то да могу.

– Но тембр отличный.

– Спасибо. Очень оригинальный: басовый такой.

– Спасибо вам.

– Спасибо вам.

Видео: В гостях у Гордона / YouTube