-3 Киев
История 13-я. Владимир Ивасюк. (Упавший в небо...)
Недавно мы с женой проезжали мимо аэропорта Жуляны. Я взглянул на здание аэровокзала, вздохнул и тихо сказал:
– Сколько раз я подвозил сюда Володю Ивасюка...
Таксист встрепенулся и отозвался весело:
– О! Так мы с вами коллеги, оказывается?
– В каком смысле коллеги? – удивился я.
– Ну, раз Ивасюка подвозили, таксовали, значит? Шабашили?
– А, ну да... В этом смысле да, коллеги, наверное...
Коллеги. Какое чудесное слово. Братья по цеху, единомышленники, люди, понимающие друг друга с полуслова, с полувзгляда. Именно такими коллегами были мы: я и Володя Ивасюк. Мы познакомились, когда ему было чуть за 20, а мне чуть под 30. Мы были молоды, увлечены делом, которому решили посвятить жизнь, нам было о чем поговорить и чем поделиться друг с другом.
В наше, сегодняшнее, время я часто встречаю ужасные фразы: "музыкальная мафия", "музыкальные кланы". Скажу честно – для меня это дико! Я вообразить себе не могу, как могут враждовать между собой люди, чье призвание – сочинять музыку?! Это кошмар... Хотите – верьте, хотите – нет, но в те времена, когда я активно работал, между нами такой вражды и зависти не было. Мы просто творили и радовались успехам друг друга. А песни отпускали в жизнь, как отпускают взрослых детей. Они жили своей жизнью. Именно такими и были наши с Володей отношения – просто встретились два профессионала и стали друзьями. Все.
Ту невероятную зимнюю ночь в Киеве я запомнил на всю жизнь. В запертой, занесенной снегом по крышу машине где-то на окраине Киева спали два человека, два композитора. Включив радио, мы оба могли бы услышать не одну, даже не две своих песни – в те годы они лились из всех динамиков, но нам надо было выспаться. Та ночь вымотала нас обоих...
Володя родился в благословенном краю – на Буковине. Такие места называют поцелованными Богом. То, что Господь коснулся рукой макушки будущего композитора – несомненно. Самородок, талант, трудяга... За его плечами остался Мединститут и неоконченная консерватория. И... сотни песен. Если учесть, что все это богатство он накопил к 30 годам, можно представить, как он трудился.
В Киеве он бывал часто. Сегодня читаю интервью разных деятелей и удивляюсь – каждый был его другом. Если всех этих "друзей" собрать в одну кучу, наберется стадион... Нет. Не так все было. Настоящих друзей у него было немного. По крайней мере, в Киеве. Семья Рыбчинских – Юра и Сашенька, с которыми у Володи были самые теплые отношения, Коля Мозговой да я. Может, еще кто-то, но я о них не знаю... Нельзя сказать, что Володя был общительным, скорее, интровертом.
Была у него одна странность, особенность что ли – он любил и... не любил ночь. То есть работал он по ночам. А не любил за то, что не мог спать. Вообще не мог, не хотел. Поэтому часто перед своим отлетом домой он приезжал ко мне, мы сидели, говорили, выпивали, разбирали новые песни, спорили и радовались новым идеям. Именно так, под ночь, он однажды и появился в моем доме.
К тому времени мы оба уже были довольно известными композиторами, наши песни звучали на радио и по телевидению. Кстати, должен сделать маленькое лирическое отступление... Я часто сравниваю то далекое "наше" время и сегодняшнее. Знаете, что было главным тогда – талант, произведение талантливое. Конечно, был такой себе "карательный" орган под названием худсовет, но если на их суд представлялось что-то безусловно яркое и самобытное, то оно принималось на "ура". И все. Нам, авторам, больше не о чем было беспокоиться – ищи исполнителя и отпускай песню. Дорогу ей пробивать не надо было, она сама ее пробивала, без нашего вмешательства. Часто песня облетала Советский Союз за такое короткое время, что мы не успевали оглянуться! Сейчас талант отодвинут на задворки. Пиши, что хочешь, хоть карканье вороны – есть деньги, считай – ты написал шлягер. Ну, а дальше – ротация, клипы и прочее... Нам этим заниматься не приходилось. Может, потому мы и были сосредоточены на творчестве, а не на суете.
Так вот. Появился Володя под вечер, поздно. Естественно, мы не могли не знать друг о друге. Тогда мы расположились в моей однушке, мама накормила нас, и вдруг Володя вынул из-за пазухи газету.
– Игорь, держи. Почитай. Я должен тебе это показать.
Я взял листок, и среди всего прочего увидел фразу: "Не знаю, смогла бы появиться моя "Червона Рута", не появись чуть раньше песня Игоря Поклада и Юрия Рыбчинского "Зелен-Клен". Она оказала сильное влияние на меня. И именно под этим влиянием я и работал над своей песней".
Откровенно говоря, я опешил. Мне бы и в голову не пришло сравнивать наши песни. Но вслушавшись, я понял: он прав. Они очень близки по гармонии, а несколько музыкальных фраз практически идентичны. Но это скорее плюс, чем минус. Меня это не только не обидело, мне было лестно. И приятно, что Володя не постеснялся об этом сказать мне в лицо.
В ту ночь, естественно, мы уже не спали – до утра говорили, как будто хотели наговориться на всю жизнь. И именно в ту ночь я впервые предложил отвезти его в аэропорт, что стало нашей традицией на долгие годы. Да и такси под утро в Киеве в 70-х – это что-то из области фантастики.
Сегодня природа преподносит нам сюрпризы, и мы имеем бесснежные зимы и песчаные бури в центре европейской столицы. А я еще помню настоящие зимы – со снегом и морозом. Именно в такую зимнюю ночь и произошла та история, с которой я начал свой рассказ о Володе.
Мои соседи уже привыкли к тому, что вместо одного композитора у них за стенкой периодически появлялись два, обсуждая свои новые произведения. И даже не ругались! Хотя рояль звучал. Причем, именно по ночам.
Несколько дней подряд в Киеве бушевала метель. Город постепенно засыпало снегом, кусты давно скрылись под толстыми сугробами, дворники уже не справлялись со своей работой. Аэропорты начали сворачивать полеты, отменяя рейсы. Но билеты все еще были в продаже. Один из них лежал в кармане у Володи.
Верить Гидрометцентру – занятие не самое надежное, но мы надеялись, что по их предсказаниям, к утру все должно утихнуть. Главным было добраться-таки до аэропорта. Как обычно, досидев почти до утра, мы стали собираться в дорогу. С трудом откопав мой автомобиль из огромного сугроба, мы сели и поехали. Этой дорогой мы ездили десятки раз, но в ту ночь мне казалось, что мы где-то в снежной пустыне: дома, остановки, магазины, даже уличные фонари были залеплены толстым слоем снега. Вот уж поистине "Такого снегопада давно не знали здешние места"...
Мы ехали, ехали, и чем дальше ехали, тем большее беспокойство охватывало меня – я почти был убежден: мы заблудились! Мы петляли какими-то улочками, оглядывались по сторонам и не понимали, где находимся... Вероятно, в полной темноте и в условиях страшной метели, я просто свернул однажды не туда... И все – куда ехать, я уже не знал... Что-то сродни легкой паники охватило тогда нас, но я припарковал автомобиль, выехав на тротуар, чтобы никто не врезался в нас сзади, и сказал:
– Все, Володя. Приехали мы с тобой, похоже... Я понятия не имею, куда нам двигаться дальше... До самолета у тебя еще пару часов, давай-ка мы сейчас перекимарим маленько, дождемся рассвета и поедем. Не то сожжем весь бензин, а толку не будет. Я не понимаю, где мы находимся.
– Согласен! Давай! Выхода-то все равно нет.
Мы выключили печку, чтобы не угореть, укутались посильнее в свои дубленки, нахлобучили на лоб меховые шапки, откинули немного сидения и постарались уснуть...
Гул ревущего двигателя самолета был так близко, что мы чуть не повыпрыгивали со своих мест! Я рывком открыл двери автомобиля, выскочил в сугроб, которым почти занесло наше временное пристанище и... обомлел! На расстоянии вытянутой руки, метрах в 100 от нас, был аэропорт Жуляны! На здании аэровокзала еще светились четыре огромные буквы "Киев"! Мы не доехали всего чуть-чуть! Значит, я не сбился-таки с пути! Значит, ехал в верном направлении, но поздней ночью при практически нулевой видимости и в полной темноте наше решение было единственно правильным – остановиться и переждать непогоду!
Мы обнялись на прощание, пожелали друг другу удачи и успеха, и он улетел во Львов. Я смотрел на взмывающий в небо лайнер и еще не знал, что отпускаю его туда, в небо, навсегда. Больше мы не встретились... Никогда... Весной того же года его не стало.
Я не буду, не хочу останавливаться на обстоятельствах смерти Володи... Лишь потому, что это безусловная трагедия, невосполнимая утрата, как бы банально это ни звучало... Не хочу! Он был и остается для меня светлым, трепетным, чистым и каким-то по-детски наивным человеком. А все, что связано с его уходом, так не вяжется с этим образом, что я просто обойду эту тему, чтобы не пачкать память о нем...
Я продолжал работать. В один из дней, несколько лет спустя, в моей квартире раздался телефонный звонок:
– Игорь Дмитриевич, у нас к вам просьба. Мы готовим к выпуску сборник песен Владимира Ивасюка и хотели бы попросить вас написать рецензию к нему.
– О чем вы? Какая рецензия?! Я сроду этого не делал. И сейчас не возьмусь. Я не умею...
– А если мы вам скажем, что это не наша просьба? Об этом вас просит его отец. Именно он попросил разыскать вас.
Я замялся... С одной стороны – дело для меня новое, я действительно не представлял, с какой стороны к нему подступиться, а с другой – просьба отца, потерявшего сына – моего друга и коллегу. И я согласился.
Михаил Григорьевич Ивасюк – отец Володи. Историк, писатель. Потрясающий человек. Мы познакомились с ним теплым летним днем, он приехал по мне в Киев. Удивило, что он казался гораздо старше своих лет... Потеря сына сказалась на его здоровье. Приехал он ко мне с огромной стопкой нот Володи – от самых первых, никому неизвестных песен, до шлягеров, заполонивших все радиостанции Союза...
Он тихо рассказывал мне о своем сыне, я – о своей дружбе с ним. И тогда он произнес:
– Если бы сегодня Володя был жив, никому, кроме вас, он бы не показал эти ноты. И эту ответственную работу никому бы не доверил. Я это точно знаю. И надеюсь, вы справитесь. Пишите все, как есть. Он не обидится. И я тоже. Спасибо.
Очень много лет назад мой преподаватель по музучилищу сказал одну фразу, которую я запомнил на всю жизнь: "Уровень композитора, его зрелость, его профессионализм можно понять по его почерку! Чем чище и аккуратнее написано то, что он сочинил, тем ниже его уровень. Парадокс – да! Но у профессионального, особенно у талантливого, композитора ноты "летят" по нотному стану! Вот просто метеориты, а не ноты!".
Сегодня это и проверить невозможно – половина из композиторов и с нотами не дружит, на смену нотным листам пришли компьютерные программы. А уж рукописные экземпляры – то вообще что-то невообразимое. Думаю, сегодня и не пишет никто вручную. А в те времена мы еще и переписчикам отдавали свои ноты, чтобы они разбирали наши каракули. Скорее всего, уже и профессии такой нет.
Я сел разбирать ноты... Вот Володя – совсем еще юный и зеленый... Ноты – каждая выписана каллиграфическим почерком ученика музыкальной школы. Садись – пять! А вот уже они "прыгают", он торопится записать, чтобы не забыть... А вот уже они несутся, я не успеваю за ними! Какой же верной оказалась теория моего преподавателя – по нотам я видел "взросление" композитора Ивасюка! Это было так заметно, так реально! Но моей задачей было оценить творческий багаж Ивасюка...
Господи! Что ж оценивать?! От песни к песне он становился все ярче и ярче! Что греха таить – есть композиторы "одной песни" – написал и почивает на лаврах, есть такие, у которых миллион песен, но все они "одна песня длиною в жизнь" – ничего нового – одна гармония и практически одна мелодия. Увы, есть такие, и много их... Но только не Володя! Он не повторился ни разу! От песни к песне он становился все выше и выше в своем мастерстве! Нет, нельзя сказать, что одна песня превосходила другую – они были совершенно разными, и каждая уникальна по-своему... И, безусловно, все они зрелые, профессиональные, глубокие. Что я мог написать? То и написал: "Это Золотой фонд украинской песни. Это клад, которому цены нет..."
Мне сейчас очень сложно говорить о Володе в прошедшем времени... Просто я позволю себе предположить, что мы потеряли огромный бриллиант из драгоценной короны под названием "Украинская песня". Его заменить нечем. Все, что бы мы не втиснули на его место, будет подделкой, суррогатом. И не стоит этого делать. Ивасюк неповторим, уникален, таких "сегодня не делают". Эксклюзив. Подобные ему рождаются редко. Только если Господь хочет одарить народ, он спускает на Землю душу, вложив в нее талант. И таких подарков мало. Очень мало. Они, как крохотные крупицы золота в многотонной горной породе.
Уходит время. Эпоха та уходит. Что остается? Память. Я благодарен богу за то, что он дал мне возможность дружить с невероятными людьми. Володя в этом ряду стоит немного особнячком – несмотря на совершенно небольшую разницу в возрасте, он относился ко мне, как к наставнику, к учителю, в какой-то степени. Скажу вам откровенно – я не замечал такого, пока мне об этом не рассказал его отец. Тем трепетнее и нежнее моя память о нем – самобытном и неповторимом, скромном и бесконечно талантливом. Навсегда оставшимся молодым...
Я уже много раз писал о том, что там, наверху, компания намного интереснее, чем тут, на Земле. Сколько же там гениев, просто талантов, сколько поэтов, актеров, певцов, композиторов... Знаю, Володе там не скучно! Просто очень и очень надеюсь, что Господь подержит возле себя его душу, а потом вложит ее в какого-то младенца, и на Земле станет еще на одного замечательного и талантливого человека больше! Я верю в это! Я очень хочу этого!
Ты упал в небо. Неожиданно и несправедливо. Но так случилось, ничего уже не исправить. Знаешь, а ведь твоя "Червона Рута" и до сих пор звучит с грузинским, литовским или казахским акцентом! Что уж об украинцах говорить. Она жива, Володя! И будет жить, пока жива память! И да, твоя "Пісня буде поміж нас"!
Храни тебя Господь, друг. Светлая тебе память и огромная благодарность от всех, кто тебя знал и любил.
Источник: Незабутні - Незабываемые / Facebook
Опубликовано с личного разрешения автора
