+1 Киев
16 сентября 1941 года, вторник
Теперь мы действительно живем на фронте. Вчера стреляли целый день. Стреляют все дни. А сегодня утром без четверти шесть началась канонада. Начался, как говорят, ураганный огонь. Стреляли временами настолько близко, что дрожали окна. И близко слышны разрывы. Летали тяжелые бомбардировщики. Мы уже отвыкли от них.
Нюся не знала, пускать ли Галку в школу. Но Галка все-таки пошла. Когда пришла в школу, была самая сильная канонада, и оконные стекла в классе вылетели на улицу. Ей порезало руку.
Несмотря на запрещение, ребята убежали из школы, потому что на улице Саксаганского, совсем близко от школы, разорвался большой снаряд. Сегодня снаряды рвались в Лавре, на Лукьяновке. Несколько снарядов было на мосту, что идет к Соломенке. Рвались у вокзала, на Рогнединской, на Госпитальной, на Пушкинской в 35-м номере. Это то, что ближе к нам. А уж о Сталинке и Соломенке говорить не приходится. Как-то все время тихо со стороны Пущи, на Куреневке. Наши батареи стоят в Николаевском парке, в Ботаническом саду. Стреляют оттуда. И в библиотеке все ждут попадания снарядов в нее, потому что, нащупывая огневые точки, немцы будут стрелять по домам, как бьют уже сейчас.
О жертвах говорят немного, но они есть в большом количестве. Бьют немцы из Пирогова.
В Николаевский парк все время возят снаряды и не разрешают пешеходам ходить по той стороне, где парк. Нюся забрала из дому мокрое белье. Будет стирать на Андреевском спуске, потому что у них на Саксаганского небезопасно. Вчера объявили о сдаче Кременчуга, который, говорят, был сдан еще 9-го числа.
В народе говорят, что взяты Прилуки и Лубны. И это подтверждается тем, что все учреждения, вывезенные из Киева недавно, вернулись снова в город. Вернули Облздрав, Облсобез и многие другие. Говорят, что все правительство Украины снова в Киеве, а до этого времени мы жили, по сути, без власти. Но и сейчас мы не очень ее чувствуем. Правда, в газете напечатана статья секретаря ЦК КП(б)У Лысенко о том, что Киев был, есть и будет советским, в чем он клянется народу. Всю армию от Прилук и Лубен стянули к Киеву. У меня ежедневно самые свежие сведения от военных, которые по-прежнему приходят в магазин.
Бульвар Шевченко Фото: retrobazar.com
Кто не успел выехать из Киева, уже застрял. Мы окружены. Что теперь будет с Киевом? Что будет со всеми нами?
Сдавать Киев никто не собирается. А на победу сейчас мало надежды. Моя уверенность в том, что Киев не сдадут, начинает колебаться. Это ужасно. Подсознательно ждем, что извне наши бросят большие силы и прорвут кольцо. Но почему это не делается? Будет ли это когда-нибудь?
Письма писать бесполезно. Почты нет.
Продукты, которые вывезли раньше, сегодня снова привезли в Киев.
Тревожный теперь город. Хоть и шумно на улицах, но шум этот взволнованный, необычный.
Спешат машины. Они сегодня мчатся быстрее и чаще, чем всегда, и, как люди, имеют встревоженный вид, закамуфлированные, грязные.
Очереди стоят. Но если близко слышны разрывы, разбегаются вспуганные в разные стороны.
И так нелепо, что частые выстрелы перемежаются с веселыми песнями, которые поет громкое радио на всех углах. Вот сейчас передают "Письмо Татьяны", а аккомпанируют ей разрывы снарядов и выстрелы орудий.
А люди? Настороженные одни, испуганные другие, спокойные или взволнованные, спешат, бегут или медленно, словно гуляя, бродят по городу.
Проезд на Думской площади Фото: Київ 1939–1945, фотоальбом. Издательство "Кий" 2005 г.
С утра было серо и холодно. Но потом тучи разорвались. И сначала стояли в небе неподвижно перламутровые барашковые облака. А потом к вечеру оно совсем очистилось. Небо было светлое, и прохладой веяло от его осенней голубизны. И солнце, садясь, отблескивало ярким алым светом на стеклах домов. И почудился в этом огненном свете кровавый отблеск далеких пожаров.
Вечером принесли тяжелое известие: убита подруга Татьяны – Лида Банина. Убита в Прилуках. Снаряд попал во двор штаба, где она работала. Она перебегала через него. Нашли только ее голову.
Мне жаль нашу молодежь. Они прожили только двадцать лет. Из семи человек "хабаровцев" нет уже двоих. И Татьяне грустно, она не плачет, только глубокое отчаяние в глазах, спрашивает: кто же из нас на очереди? – Если так говорят старики, это в порядке вещей. Но когда так говорит молодежь, делается очень больно.
Когда слышишь, что убито пять, десять, двадцать тысяч человек, делается страшно и грустно, от сознания того, что погибло столько человеческих жизней. Но когда слышишь о смерти одного, но человека, которого близко знал, это сознание бывает просто нестерпимым. Ибо знал этого человека живого, и мертвым его нельзя представить. Так и Лида – молодая, веселая, никак не совмещается в сознании с известием о ее смерти. Боимся за Степана. Он прислал свои вещи и пишет, что, очевидно, с винтовкой придется защищать Киев. А меж тем он месяц сидит вместе со своими бойцами на батарее и ничего не делает. И теперь он также в кольце вместе с огромной армией возле Киева.
Что будет со всеми этими десятками тысяч людей? С ними и с нами. Спасение может быть лишь в прорыве кольца. Но для этого нужно чудо. Будет ли оно?
Предыдущая запись в дневнике – от 15 сентября.
Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.
За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.
