+20 Киев
Мой отец – военный. И когда он мне сказал 28 февраля: "Сын, российские солдаты пришли вычищать нацизм", – я ему ответил: "До свидания. Больше я с тобой общаться не хочу. Ты приезжал в Донецк, Харьков, Сумы, был на матчах. Значит, ты сидел с нацистами и фашистами, болел за "Динамо", за сына". Он предал и меня, и внучку, и внука
– Саша, добрый день!
– Добрый.
– Рад видеть.
– Взаимно.
– Ну что, погуляем?
– Без проблем.
– Саш, я тебя уважаю как замечательного футболиста и как человека, который с первых дней войны стал защищать свою страну.
– Спасибо большое, приятно.
– Ты в военной форме идешь по городу – и тебе улыбаются люди. Не только как человеку, который дарил приятные эмоции миллионам украинцев, но и как человеку, который себя героически повел с первых дней. Первый день войны ты помнишь в деталях?
– Конечно. 23 февраля я был в "Пятом элементе", бегал в футбол с бизнесменами. Потом увиделся вечером…
– Это хобби бегать в футбол?
– Ну конечно. Приглашают. Бизнесмены приглашают – если есть время и здоровье если позволяет, то я с удовольствием прихожу. И потом вечером встретился с другом. Мы сидели в гостинице "Русь", кажется. Уже не помню. Он говорит: "Чего ты поедешь ночью домой? Оставайся в гостинице. Я сейчас возьму номер. Отдохнешь – и поедешь утром спокойно домой". – "Хорошо, без проблем". Только я вышел из душа – стук в дверь: "Саня, началась война!" Я сначала не понял, какая война? "Ты что? – говорю. – Не выспался? Сколько времени?" – "Шесть утра".
– Саша, а мысли накануне не было, что может что-то начаться?
– Знаешь, у меня есть друг. Он служит. Где служит, я не буду говорить. Я у него каждый божий день спрашивал, что по поводу войны. Он мне говорил, что "никакой войны не будет". Ну, и вот так в шесть утра он пришел ко мне. Я проснулся – и говорят, что война. Вызвал такси и поехал домой. Сначала сонный, понятно, еду. Как раз по Леси Украинки подниматься, а уже поток машин был просто сумасшедший!
– На выезд?
– Да я же не понял, говорю! Смотрю на время – время где-то было 6.10. Я говорю: "Ого, уже такие пробки!" Меня узнал таксист – говорит: "Саша, у нас война". Я говорю: "И ты туда же? Что, серьезно?" – "Да. Только что были прилеты". – "Ого!" Ну и все, приехал домой. Дети уже не спали. Говорят: "Папа, пошли в паркинг". Посидел там где-то до обеда. Было очень много людей. Я устал. Я говорю: "Я не могу, надо что-то решать". Я говорю бывшей жене: "Увози детей, а я останусь". И 25 февраля мне звонит друг: "Сань, пойдешь?" – "Конечно пойду". Ну так я вступил в ряды ТрО на Оболони.
– Ты помнишь свои мысли, когда пришло осознание, что это большая война?
– Я честно тебе скажу: первые дни я не так уж сильно это понимал. Я выходил с паркинга, разговаривал по телефону. Выхожу – а Оболонь просто пустая. Для меня это было как-то смешно. Я начал кричать на всю: "Люди, вы где?" А потом, когда я уже взял автомат в руки, одел форму военную – я уже понял, что у нас действительно полномасштабная война.
– Я знаю, что ты человек бесстрашный. Страх мало тебе знаком. Но когда ты брал автомат в руки, когда ты понимал, что, возможно, придется сражаться, страх был?
– Честно, вообще не было. А чего мне бояться? Я понимал, что пошел на войну. Я понимал прекрасно, что у меня в руках боевое оружие. Конечно, первые два месяца, когда наступление было и на Бородянку, и на Ирпень, и на Бучу... Но на Оболони... Я никогда не думал, что у нас люди такие. У нас горе в стране, а у нас было очень-очень много мародеров. И приходилось по Оболони очень много выполнять задач. Я где-то в 7.30 утра уезжал, и было такое, что я приезжал в 3–4 часа ночи. 2–3 часа перекемарили – и снова выходили и работали.
– Ты гордился собой в те дни?
– Я? Не скажу, что прям уж я должен гордиться. Я поступил как мужчина. Я не имел права из страны уезжать. В этой стране родились мои дети, Алинка и Артем. Здесь я провел больше всего времени. Я получил гражданство Украины. Сделал мне Григорий Михайлович. Я благодарен. Я играл за сборную Украины, держал руку на сердце, пел гимн. Я не имел права уезжать отсюда, как какой-то подлец.
– Подготовка была какая-то? Тебя учили стрелять из автомата? Наверняка ты же не умел этого делать.
– Раньше я стрелял. Но понятно, при боевых условиях мне… Мы проходили учения. Нас обучала "Альфа". Приезжали ребята и нас тренировали… Я им очень благодарен. Пока мне еще не пришлось стрелять в россиян.
– А хотелось?
– С удовольствием.
– Да ты что!
– Почему нет? Куда эти люди ни ступят, везде одно горе. Страдает из-за россиян весь мир.
– Я почему спросил "да ты что"? Потому что ты родился в Хабаровске, ты прожил там лет 12.
– Да.
– Потом с родителями переехал в Курск. Потом в Москве был в школе "Спартака" перед "Динамо", да? Между двумя периодами в "Динамо" ты выступал в "Локомотиве" и в "Анжи". То есть ты связан с Россией. И поэтому я переспросил: неужели с удовольствием стрелял бы в россиян?
– Ну а почему нет? Они же приходят сюда. Приходят, убивают наших женщин, убивают наших невинных людей. Хотя украинцы ни в чем не виноваты. Ни в чем вообще! Наших пацанов убивают, которые сейчас на фронте. Посмотри, какой они геноцид сделали: Буча, Изюм, Ирпень…
– А сколько мы не знаем еще?
– Конечно. Сколько маленьких деток, которые только начинали свою жизнь, погибло... От кого? От россиян. Почему я должен говорить, что нет? Я только с удовольствием. С удовольствием! Хорошо, что мы сейчас можем с тобой ходить по Киеву и записывать интервью. А что там...
– Этого могло не быть.
– Конечно, этого могло не быть. Если бы у нас не был такой сильный народ, пацаны, которые защищали Киев… На данный момент получилось, что мы выгнали их из Киева. А если бы у нас не был такой сильный народ, думаю, что мы, наверное, были бы сейчас под Россией. Ну и слава богу, что нет.
– А ты представлял себе такое?
– Нет, я не представлял.
– Но ты думал, что ты будешь делать, если они зайдут в Киев? Они же могли зайти?
– Могли. Но я был уверен, что мы этого не дадим. Да, в этот трудный для нас период времени поступил очень правильно президент. Он не оставил страну, остался со всеми украинцами. Остался здесь.
– В твоих жилах течет чеченская кровь. А ты ощущаешь связь какую-то с чеченским народом?
– Первое время, когда началась война, когда я начал выставлять посты о том, что пошел воевать за Украину, мне очень-очень много в директ писалось оскорблений, угроз было очень-очень много.
– Из России?
– Из России. И из Дагестана, из Чечни. "Мы порежем твоих родителей, мы порежем тебя". Ну, я же этого не боюсь. Ну, ради Бога. "Порежете? Пожалуйста". Да, я первое время переживал за своих родителей. Очень переживал, потому что я здесь воюю за Украину, а они живут в России.
– Они в Курске, да?
– В Курске, да. Мне было неприятно. Мой отец – военный. И когда он мне сказал 28 февраля: "Сын, российские солдаты пришли вычищать нацизм".
– Так сказал?
– Вот так и сказал. Я ему сказал: "До свидания. Больше я с тобой общаться даже и не хочу. Ты приезжал в Донецк, приезжал в Харьков, приезжал в Сумы, был на матчах. Значит, ты сидел с нацистами и фашистами, болел за "Динамо" (Киев), болел за сына". Он предал и меня, и свою внучку, и своего внука.
– Саша, это же отец и мама. И что, ты с ними не общаешься вообще?
– Вообще не общаемся. Только можем поздравлять друг друга с праздниками. Все... Такое у меня с ними общение.
– А мама понимает что-то?
– Сначала мать, как говорится, была тоже за то, что отец думал. Сейчас они совсем про другое говорят: "Мы не сторонники того, что идет война". Почему же вы тогда в начале этого не говорили? Я знаю, в России очень-очень много пропаганды, которую они слушают и этому верят.
– Отец знает, что ты в рядах вооруженных сил Украины?
– Конечно. Я знаю прекрасно, что они иногда детям позванивают. Дети мне говорят. Мать постоянно спрашивает. Мне как-то отец сказал, чтобы дети переезжали в Россию. Я говорю: "Я в эту ублюдскую страну больше ни ногой".
– Наверняка у тебя много друзей осталось в России. В первые дни войны кто-то из друзей позвонил, спросил: "Саша, как ты? Нужно тебе что-то? Может, помощь нужна?"
– Не позвонил, а написал. Мы вместе были в школе "Спартака". Это Иллюха Максимов. Один раз мне написал, спросил: "Что там, как у вас?" Я ответил, что летают ракеты, что здесь творится геноцид просто. Убивают людей, режут, издеваются, насилуют. Все, после этого больше никто мне не писал.
– Саша, ни один человек из России больше не написал?
– Ни один. Я недавно разговаривал с Михалычем Суркисом, и он мне задал вопрос: "Что ты, с Семиным общаешься?" Я говорю: "С этими отморозками даже общаться не хочу". Никто не сказал… И даже Семин не сказал, не выступил. Хотя у него есть Instagram. Михалыч сказал: "Эти люди для меня просто умерли".
– Саша, но Юрий Павлович Семин – он же для тебя как отец был. Он тебе дал возможность играть.
– Можно сказать. Возможность играть в "Динамо", да.
Может быть, с Тимощуком еще встретимся. Я бы его с удовольствием зарезал
– Опекал тебя, верил в тебя, когда уже никто не верил.
– Ну да.
– И он же производил впечатление хорошего человека в общем-то?
– Значит, он был в маске. Хотя здесь у него были как у тренера тоже очень хорошие годы. Он выигрывал чемпионство. Он с командой дошел до полуфинала Кубка УЕФА. Именно "Динамо" ему дало большой шаг как тренеру. Человек не выразил никаких слов в поддержку Украины. Никаких.
– И Газзаев молчит.
– Да, хотя здесь их прекрасно приняли, потому что они тренировали "Динамо". Ну, видишь, они поступили по-свински по отношению к нашей стране.
– Тебе обидно, что из огромной России, где у тебя много друзей, никто не поинтересовался, как ты и что с тобой?
– Это показывает, что люди боятся что-то говорить. Если они что-то скажут, то там их накажут. У меня было такое, что я переписываюсь с мамой – на следующий день смотрю, а переписки нет. Удалила. Ты представляешь, как их там зашугали.
– Боится.
– Если это родной человек мне, мать моя!
– За что ты наехал на Дзюбу из сборной России? Дзюбодрочем его назвал.
– Первые дни, когда началась полномасштабная война, я думал, что хотя бы спортсмены выступят с каким-то обращением и скажут... Я понимаю, что у них один все решает – Путин. Но ни один спортсмен… Ни футболист, ни хоккеист – никто. Значит, они это поддерживают. А Дзюбодроч – ты же сам знаешь прекрасно. Когда человек лежит и на камеру дрочит и показывает, как ему классно, – вот он и есть Дзюбодроч.
– Давай порассуждаем. Встань на место футболистов российских клубов, у которых золотые годы сейчас. И благодаря политике своего говнопрезидента Путина российский футбол, как и весь российский спорт, просто исключен. Они нигде не соревнуются, нигде не выступают. Уже почти два года скоро, лучшее время у ребят проходит, а они исключены из мирового футбола. Что может чувствовать человек на пике формы, который хочет показать себя, уехать, может, в другие клубы?
– Они не играют на международных аренах, они не играют ни на чемпионатах Европы, ни на чемпионатах мира. С кем они могут играть? С Ираном. С кем еще? Я не знаю… Значит, они с этим соглашаются. А если бы спортсмены хотели, думаю, они бы все говорили. Я понимаю, это политика. Они же потом рассказывают, что спорт вне политики. Значит, вы с этим соглашаетесь… Значит, вы что-то должны делать, что-то должны говорить. А они все засунули языки в свои жопы. И им все равно. Да, они получают хорошие деньги.
– Им компенсируют, наверное?
– Я не лезу никогда ни в чей кошелек, но знаю, о чем говорю. Они получают хорошие деньги. Они играют, допустим, с Ираном. Это для них нормально.
– Ты играл в сборной Украины еще с одним человеком, который засунул язык в жопу и оттуда не высовывает.
– Тимощук?
– Да. Который всегда говорил по-украински, который с Волыни, рос в українському середовищі.
– Да, конечно.
– Сидит себе в Питере и молчит.
– Получает от "Газпрома" деньги – и все хорошо. А сейчас получил гражданство. Как его?
– Российское?
– Нет, румынское. Румынское гражданство сделал себе.
– Да ты что? Так он румын?
– Ну да. Ты же видел прекрасно, когда он играл за сборную, как он рисовал флажки Украины.
– Гимн пел громче всех.
– Гимн пел, конечно. Все красиво. Ленточка у него была как у пидарка, но только надевал он украинскую ленточку. А как коснулось войны, я в этом плане поддержал очень хорошо Андрюху Воронина. Он сразу же уехал.
– Уехал.
– Хотя Андрюха Воронин и Тимощук – кумовья.
– Воронин уехал из Москвы?
– Воронин сразу уехал из Москвы в Германию.
– Слушай, но Тимощук – он же капитан сборной многолетний. Он же больше, по-моему, всех провел матчей за сборную украинскую.
– Да.
– Символ украинского футбола.
– Раньше был.
– Раньше был.
– А сейчас он падла украинского народа.
– Как могло это произойти с человеком?
– Не знаю. Человек очень сильно любит деньги. Ему все равно. Его отец пошел в ТрО в Луцке. А этот человек предал и своих родителей, и свой народ, и свою страну, за которую он выступал. Я сегодня читал… Ребруха написал. Раньше, да, это был, как ты правильно сказал, символ украинского футбола, а сейчас это просто говно. Этой фамилии просто не существует.
– А давай смоделируем: когда все закончится... Рано или поздно все равно все закончится, я уверен, нашей победой. Как он себя будет вести? Что он скажет?
– А что он скажет? А он ничего не скажет.
– Что пугали его? Или что он скажет?
– Ну конечно... А у них же только одни отговорки: их пугают... Так если тебя пугают, ты собери вещи и приезжай сюда. Покажи своим примером. Как ты выступал за сборную Украины как футболист, так ты возьми автомат в руки. Даже пускай не автомат, но вернись в страну. И пускай ты не воин, просто помогай нашим военным. Я думаю, ты в свое время заработал очень много денег...
– Особенно в России.
– Конечно, в России. Деньги, которые ты заработал в "Газпроме", лучше отдай для нужд наших пацанов, для нужд армии. Купи дроны, купи боеприпасы. Тогда бы я это поддержал. Хотя наши ребята очень-очень много в чем нуждаются.
– Если когда-нибудь вы с ним встретитесь – жизнь же такая, что встреча происходит неожиданная, – что ты ему скажешь?
– Может быть, встретимся. Но я бы его с удовольствием зарезал.
– Зарезал бы?
– С удовольствием. Я тебе честно говорю. Я думаю, что эта встреча будет.
– И рука не дрогнула бы?
– Нет. Обидно, что это произойдет где-то за границей. Я знаю прекрасно, что сяду. Но я бы его с удовольствием зарезал.
– Ты отчаянный, я тебе скажу.
– Я такой человек: для меня предательство – это самое худшее. Я ненавижу предателей. А этот человек предал 40 миллионов людей... Он даже ничего не может сказать.
– Ты и Путина зарезать хотел, я читал.
– Да, я бы с удовольствием. Я думаю, что он скоро крякнет своей смертью.
– Что ты о нем думаешь? Ты его видел когда-нибудь, кстати?
– Нет, никогда не видел.
– Он не ходил на футбол?
– Нет. А на какой футбол он ходил?
– В Москве.
– Только на чемпионате мира у них, который проходил в 2018 году. И все. А так он никуда не ходил.
– Что ты о нем думаешь?
– А что о нем думать? Это фашист, Гитлер настоящий. Куда Путин ни влезет, везде горе. Война сейчас в Израиле идет. Благодаря кому? Опять же, Путину.
– Опять же, он там.
– Везде. И 140 миллионов человек просто молчат, никто слова не говорит. Все это поддерживают, к этому относятся нормально.
– Объясни, пожалуйста, как человек, который жил в России, который должен понимать ее изнутри: что это за люди, которые молчат, которые не реагируют на боль, как они говорят, своих братьев? Что это за выродки такие?
– Вот такие выродки. Они всех зашугали. Берут воевать кого? Сейчас зеков берут, берут из сел каких-то… Я смотрю твои посты всегда. Ты всегда выставляешь посты о россиянах. Ты же посмотри, как они живут. Я не видел ни одного из Москвы, из Санкт-Петербурга, из Краснодара, из Ростова-на-Дону. Я никого, чтобы они воевали. А берут вот это. Да, у них много людей, у них много мяса. Они мясом, как говорится, и воюют. А люди там зажравшиеся. Города живут, кайфуют от жизни. У них есть деньги. А обычных людей просто кидают на мясо. Но ничего, думаю, если дальше будет продолжаться война, уже и из этих городов...
– Дойдет и до этих. Конечно.
– И до них дойдет, да. Оттуда они уже будут бежать. Потому что они по натуре – просто трусы.
– Да, они воевать не хотят.
– Нет, конечно. Не хотят.
– С какого года ты знаешь Зеленского?
– Как только я начал играть в "Динамо". Мне было где-то 22 года, когда я стал ходить на концерты "95-го квартала".
– Ты же часто там был?
– Да, раньше я был очень-очень часто. Я с Юзиком общался. Они всегда меня приглашали. Если было время, я с радостью ездил к ним на концерты.
– У вас было неформальное общение с Владимиром Александровичем?
– Да, мы всегда общались.
– Как это проходило?
– Я всегда приезжал. Допустим, концерт начинался в семь – я где-то в шесть часов приезжал к ним. Поднимался к ним в комнаты...
– Проверял, знают ли текст?
– Ну конечно. После концертов я тоже всегда за кулисы заходил, мы всегда общались. И с Вовой общались. Я со всеми ребятами общался.
У меня два страха, честно скажу. Может, это смешно... Лечить зубы очень боюсь. И не дай бог, что-то случится с моими детьми
– Они делали пародии на тебя?
– На меня? Нет, не было.
– Но вспоминали часто?
– Всегда. Сейчас с Микой общаюсь. Когда увижу, с Саней Пикаловым общаюсь.
– Мика неплохо в футбол играет, правда?
– Да, молодец. Я никогда не думал.
– Он такой быстрый!
– Да. Когда мы его пригласили, у нас был благотворительный матч. Леон даже сказал: "Надо этого мальчика брать, чтобы бегал впереди".
– А после того, как Владимир Зеленский стал президентом, вы общались?
– Нет. Я не общался с ним уже очень-очень давно. Когда у меня закончился контракт в 2013-м… Уже лет 10 мы не общались вообще.
– Как ты сейчас ощущаешь внутри? Многие сейчас мне говорят, что ощущение какой-то выжженной пустыни.
– Конечно.
– Люди не могут загадывать, что будет дальше. Проходят месяцы, уже скоро годы.
– Годы!
– Что ты чувствуешь?
– Конечно, от этого всего очень устал. Пускай я нахожусь не совсем в тылу сейчас… Если я устал от этого, а что пацанам, которые находятся там? Что пацаны, которые слышат взрывы, эти пули? Которые на ротацию не уезжали уже на протяжении года… Хочется мира, реального мира. Я понимаю, что с той страной, с которой мы сейчас воюем, долго все будет продолжаться.
– Для них мир – это "Сдавайтесь!"
– Да. И я прекрасно понимаю, что мы все равно не отдадим наши города, которые сейчас в оккупации. Мы их все равно выбьем оттуда. Но когда это будет? Это все, как ты правильно сказал, месяцы и годы.
– Ты плакал хоть раз за время войны?
– Да.
– От чего, помнишь?
– Детей жалко. Что дети это видят. Я когда уезжаю, допустим, на "передок", они видят, что я собираюсь. Они говорят: "Куда ты едешь?" Слезы их, понимаешь? Мне жалко их становится.
– Какое у тебя было самое тяжелое впечатление на фронте?
– Самое тяжелое – когда я приехал в Северск и увидел, как живут пацаны. На протяжении года живут в подвалах. Там очень и очень громко. Все летит на тебя. В Северске по таким ямам мы летели! 100-120 км/ч по ямам, потому что по-другому невозможно никак. Ты не знаешь, что может с неба прилететь. Первые минут десять для меня был сначала страх какой-то, а потом уже нормально.
– Когда в Киеве с неба летит, ты спускаешься в бомбоубежище?
– Никогда. У меня даже Алинка и Артем уже не спускаются. Они когда вернулись из Европы, звонили мне, спрашивали: "Папа, что делать?" Я говорю: "По вашему желанию. Если хотите, можете идти в паркинг". Они говорят: "Да нет, мы не боимся". Перебороли они этот страх. Хотя у них и не было этого страха.
– Ты понимаешь, что, находясь на передовой или находясь в Киеве, ты в любой момент можешь погибнуть?
– Конечно. Если у меня написано в истории, что я умру от пули или от бомбы, – значит, так суждено.
– Ты боишься смерти?
– Нет. У меня два страха, честно скажу. Может, это смешно.
– Дети?
– Лечить зубы очень боюсь. И не дай бог, что-то случится с моими детьми. Вот это для меня самое...
– Но лечить зубы – это интересно.
– Я тебе серьезно говорю. Я сейчас как раз занялся зубами. Я привык при Советском Союзе...
– Бормашины?
– Конечно. И у меня по сей день страх остается.
– Во время войны ты встречал ребят, встречей с которыми ты гордишься? Которые произвели на тебя впечатление.
– На меня производят впечатление наши пацаны-военные. Пацаны, которые освобождали Ирпень, Бучу, Изюм. Для меня это самая большая гордость. Я ими просто пишаюсь. Я очень много езжу к 95-й бригаде. Я когда к ним приезжаю, у меня большой адреналин. Это действительно герои. Не только о "95-ке" говорю... Все пацаны, которые находятся там, которые освобождают наши города, которые стреляют, – я ими всеми горжусь... У меня гордость, что я с такими пацанами могу сидеть, общаться. Да, они видят меня как футболиста. Они видели меня по телевизору.
– Как они воспринимают, когда к ним приезжает Александр Алиев?
– Я пацанам всегда говорю: "Я вами наслаждаюсь. Вы большие молодцы. Вы идете и подставляете свое сердце под пули. И воюете за нас, за обычных людей, которые здесь живут. Ребята, я с вами наравне. Даже вы выше меня. Я играл в футбол, может, какую-то болельщикам дарил радость. А вы сейчас дарите нам жизнь".
– Как тебе кажется, когда война закончится?
– Дима, я хотел бы, чтобы мы сейчас с тобой шли – и нам сказали, что все.
– Путин сдох.
– Что Путин сдох и война закончилась. Чем быстрее, тем лучше. Я хочу, чтобы наши детки радовались жизни, наслаждались, улыбались, чтобы они учились в хороших школах. Чтобы, не дай бог, не было сирен, чтобы они не спускались в бомбоубежище. Чем быстрее, тем лучше.
– Я представил, что мы сейчас идем и говорят: "Путин сдох". Мы бы напились, наверное, в дрызгомот.
– Я думаю, что я неделю бы точно пил и радовался. Хочется, чтобы была не победа, а, как говорят правильно, перемога.
– Перемога. На сегодняшний день самое яркое воспоминание войны для тебя какое?
– Я думаю, никакое. Что значит "самое яркое"? Это не яркость, пойми.
– Нет, "яркое" – знаешь, тебе говоришь слово "война" – и ты сразу вспоминаешь. Что?
– Ну, я думаю, ты вспоминаешь сразу первые дни, начало войны.
– Первые?
– Конечно.
– Мы сейчас гуляем. Я смотрю на твои ноги. Маленький размер ноги.
– 39-й.
– 39-й? Как эти ноги 39-го размера наносили сумасшедшие удары по воротам?
– Не знаю. Пошло у меня, как говорится. Был конек у меня: исполнять штрафные. И бил очень сильно. Работал.
– Это работа или талант изначально?
– Это благодаря отцу, потому что он поставил мне правильный удар, правильный подход к мячу. Ну и, может быть, из-за этого у меня такая…
– Отец же тренер футбольный?
– Ну как? Он не футбольный тренер, он тренировал только меня. Когда я в Хабаровске жил, пацаны, с которыми я играл, – он тоже иногда тренерам помогал. Но был он был очень жесткий тренер.
– Что такое "очень"?
– Он мог и по голове дать. Мы, допустим, играем – я первый тайм плохо сыграю. Сразу уходил. Он меня уводил в туалет. Прекрасно мне давал, извини меня, пи…дюлей. Я выходил весь в слезах. Второй тайм отыграл хорошо. Он подходит и говорит: "Ты без пи…дюлей как без пряника".
– Что нужно для того, чтобы так бить по воротам? Ты, по-моему, с 40 метров забивал?
– Да.
– Фантастика. Я Кумана помню. Ты видел его?
– Конечно, да.
– Он сумасшедшие штрафные бил. Кто еще?
– Карлос тоже бил.
– Карлос, конечно.
– Фенин – или как его?
– У тебя ближе к Куману манера исполнения.
– Правильный подход к мячу был и удар... Я тебе рассказывал в первом интервью, что у меня был при Семине и в "Динамо", и в "Локомотиве" день... Среда, кажется.
– Только на штрафные?
– Я бил только штрафные. В "Динамо" я забирал Шовковского, Богуша – и бил. Команда тренируется, а у меня своя тренировка.
– Перед тем как ты подходил к мячу, чтобы исполнить штрафной, у тебя было ощущение, что сейчас будет гол?
– Всегда, когда подходил к мячу, думал, что будет гол. Ну, видишь, не всегда. Это, может быть, в игре один-два штрафных, но надо из него делать максимум. Чтобы был гол.
– Ты бил прицельно?
– Да.
– Ты понимал, что ты хочешь в "девятку", допустим, или нет? Или просто в сетку?
– Знаешь, когда эти мячи были, я просто выходил и их отрабатывал. Вот так вот всегда мяч. Мне надо было, главное... Если я попаду хорошо – значит... Я был уверен, что для вратаря будет это неприятно – и залетит гол.
– Мне кажется, что тебе не нравилась черновая работа на поле.
– Она никому не нравится. Все привыкли создавать. Отбирать не все любят мячи.
– Но тренеры требовали?
– Конечно. Палыч меня очень сильно по поводу этого гонял. "Да, я понимаю, ты в отборе не очень хороший, но главное – чтобы ты не оставался за линией мяча". Мне приходилось оббегать, чтобы за линией мяча я не оставался.
– Если я помню правильно, ты начал играть в чемпионате Украины в 17 лет?
– Да, это была первая игра при Михайличенко.
– Лобановского ты не застал уже?
– Васильевича я не застал. Мы еще были в академии, когда был Васильевич тренером. В академии у Павла Александровича Яковенко. Мне не пришлось с Васильевичем работать. Но я скажу, что проработал два года с Санычем Яковенко. Я думаю, что Васильевич, наверное, был такой же, как и Саныч. Я Павлу Александровичу очень благодарен, потому что из нас он сделал мужиков в 15 лет.
– Слушай, у него тоже удар мощный был, я помню.
– У Саныча? Ну да.
– Когда ты вышел в 17 лет за "Динамо", эйфория была?
– Ну конечно, была. В 17 лет! Начали все писать.
– Это матч с "Шахтером" был?
– Нет. Это было в Кривом Роге. Я вышел в основном составе. Конечно, эйфория. Потом начали писать: "Молодой "динамовец", который вышел в основном составе". Чуть-чуть, конечно, голову вскружило мне. Потом начали сравнивать с Заваровым. У меня тоже была такая шевелюра. Эйфория, конечно, была.
Милевский был в коме, но, слава богу, он поправляется
– Я смотрю, за ветеранов ты часто играешь. В YouTube есть матчи.
– Да.
– Ты еще показываешь хорошо все. Показывал до войны.
– Нет – почему?
– Сейчас тоже бывает?
– Да. Говорю же, у нас был недавно благотворительный матч звезд украинского футбола и ВСУ, мы собирали на дроны. Это было месяца два назад. Бегаю. Если есть такая возможность, я стараюсь у командира отпрашиваться. Выезжаю на матч – и обратно в Киев.
– Семин мне говорил, что Алиев умеет на футбольном поле практически все. Это большая редкость для футболиста. Говорят: "Он вот в этом силен, в этом. Но здесь не дотягивает". О тебе говорили, что ты умеешь практически все. У тебя нет ощущения, что ты недосостоялся?
– У меня есть ощущение… У меня был очень бурный развод. И моя бывшая жена, когда все это начала... Камеры – и все это начали показывать. А для журналистов что? Им дай что-то плохое, чтобы человека смешать с говном. У нее это получилось.
– То есть ты морально подсел?
– Я не подсел... Мне было... Я говорил: "Ты это все делаешь. Да, я понимаю, что я неправильно себя вел. Но ты это забираешь в первую очередь у детей".
– Конечно.
– "Те же самые деньги, ту же самую славу. И у меня это забираешь. Я согласен, да, я себя плохо вел". Но я говорил: "Иди работай, зарабатывай, приноси деньги. Я буду дома". Ну, понятно, молодой... Хотелось бурной жизни… Я хотел бы вернуть то время, чтобы те ошибки, которые я сделал...
– Ты хотел бы вернуть то время?
– Да, но я бы этого не делал. Мне Игорь Михайлович говорил: молодые футболисты могут посмотреть на мою жизнь, чтобы так не жить. Я им говорю: "Погулять вы всегда успеете..." Правильно Михайлович говорил: "У тебя есть 15–17 лет поиграть, заработать и спокойно себе..."
– "И кайфуй".
– Кайфуй, да. Он мне это говорил, но я не слышал. Я думал, что буду продолжать играть до 35–37. Буду продолжать зарабатывать. Но в один прекрасный момент все – раз! – обвалилось.
– Звездная болезнь у тебя была?
– Нет, никакой звездной не было.
– Ты был всегда такой, как обычно?
– Я всегда был, знаешь... Я всегда... Могу даже по улице идти... Даже когда я играл в "Динамо", я всегда был со всеми наравне. Всегда.
– Ты в метро ездишь, я знаю.
– Да. Если мне нужно куда-то быстро доехать, я всегда сяду. Я никогда не стесняюсь. Я всегда ближе к народу. Всегда. Я никогда не откажу, если кто-то хочет сфотографироваться, если хотят расписаться. Я не люблю только одного: когда начинают тискать. Для меня это неприятно. А если человек подойдет: "Саша, можно сфотографировать?" – я говорю: "Конечно, можно". Почему нет?
– Ты вспомнил, что тебе говорил Игорь Суркис. Насколько я знаю, самый крупный штраф за все время президентства Игоря Суркиса в "Динамо" был именно по отношению к тебе.
– Штрафы – да. Но у меня штрафов не было, честно. Я знал, когда к нему можно подойти. Я знаю, что он очень...
– Он человек.
– Он очень большой фанат футбола. Он кайфовал от игры, в которую играл я, в которую играл Милевский. Да, где-то мы вели себя неправильно. Но я знал, когда надо было к нему подойти. Он же приезжал на дубль, смотрел. Если я сыграю хорошо, я к нему подойду: "Михайлович!" – "Хорошо. Ладно, в последний раз прощаю".
– Он добрый человек очень.
– Да.
– Сентиментальный и добрый. О ваших с Милевским загулах, пьянках-гулянках не писал тогда только ленивый. Что вы себе могли позволить?
– Все. Что именно?
– Емкий ответ: "Все".
– Зарплата была хорошая. Мы перлись в те места, где у нас в Киеве весь бомонд сидел.
– Злачные места.
– Да, злачные. И мы все равно перлись. Понимали прекрасно, что нас увидят, что Игорю все равно скажут, – и все равно мы перлись туда и перлись. Как бы мы ни прятались: и кепки надевали, и VIP-места брали... Мы только заходили в клуб – уже все. На следующий день звонок в комнату из приемной. Опять, бл…дь, попались.
– Это было после матчей или до тоже?
– Это было в основном после матчей.
– Надо было снять напряжение?
– Допустим, игра в воскресенье. Мы могли в пятницу поехать… Когда уже начали выигрывать, я всегда звонил сам Михайловичу после игр: "Пацаны хотят погулять". Он знал прекрасно, что я не пью. Я был закодирован.
– Ты не пил?
– Я не пил. Я кодировался сколько? Раза два или три. Проблема у меня была с алкоголем.
– Прямо зашили "торпеду"?
– Да.
– До сих пор есть?
– Нет, я сейчас выпиваю. Я понимаю, что надо с умом. У меня есть дети. Тем более идет война. И ты же, наверное, тоже можешь 100–200 грамм выпить.
– Конечно. С такой жизнью – и 250.
– Ну вот видишь. Всегда после матчей я звонил. Выиграли – садились в автобус и мне говорили: "Сань, позвони..." Я звоню ему: "С победой!" Он говорит: "Что, опять?" Я говорю: "Ну да". – "Ну, если вам так идет – значит, до трех. Но скажи всем, чтобы они понимали, кто они и что они представляют". Я говорю: "Пацаны, зеленое! До трех можно".
– То есть вы могли поехать в ночной клуб?
– Да.
– Ты не пил?
– Нет. Кока-кола.
– Просто хорошее настроение?
– Да.
– Самый громкий скандал, в который ты с Милевским попал, помнишь?
– Самый громкий? Это был Харьков, финал Кубка Украины. Когда он на всю страну сказал, что мы оштрафованы на $100 тыс. каждый.
– Когда тебя заменили во время матча, да?
– Меня заменили во втором тайме. Так, как раздули, – это было все не так. Я тогда рассказывал, что мы отыграли...
– Вы пьяные пришли на игру? Или что?
– Нет, мы отыграли в Закарпатье... В среду это было. А финал был в воскресенье, кажется. Мы приехали из Закарпатья, и с Темой сразу же поехали отдохнуть. Это было со среды на четверг! Не так, как рассказывали, что "они в субботу напились".
– То есть на матч пьяными вы не приехали?
– Да нет, конечно! Это было в среду. Мы выпили, я не отрицаю. Такого, чтобы я в субботу напился, а в воскресенье играть, действительно не было. Просто Игорю сказали. Тогда, я помню, еще была милиция. Нас милиция остановила. Мы дали тогда по 100 или 200 долларов. И сразу же приезжаем на базу в пятницу – опять звонок... Он говорит: "Я пока Семину говорить не буду. Посмотрим, как сыграете". Мы проигрываем – и он в раздевалке как начал!
– Игорь Михайлович?
– Ой, ты что! Я сразу спрятался, чтобы меня не видно было. А он только зашел и сразу: "Алиев и Милевский на 100 тыс. оштрафованы! Они бухали!" Понятно, он в порыве злости. Он все подряд говорил. Приехал, Палыч мне говорит: "В дубль отправляешься, а Милевский пока остается". И меня на какое-то время отстраняют от первой команды. Я куда только не ходил! Через Ашкенази заходил, чтобы он меня с Семиным… Потом Борисович с Михайловичем переговорил. Я потом с Игорем тоже переговорил. И он мне тогда сказал: "Начнем с чистого листа. Только ты мне приносишь бумагу, что ты закодированный". Я сразу пошел и закодировался. Принес ему бумагу – и начали мы все с чистого листа.
– Боялся ты Игоря Михайловича?
– Боялся? Чего мне его бояться? Бить он меня не бил.
– Гнева его боялся?
– Конечно. Но я понимал, что сам виноват. Я боялся из-за того, что опять эти штрафы, опять эти разговоры. А остальное... Как человек он нормальный. У меня всегда с ним были хорошие отношения.
– Да, он замечательный.
– И по сей день у меня с ним хорошие отношения. С Григорием Михайловичем хорошие отношения.
– А с Григорием Михайловичем общался ты?
– Конечно... Сейчас если есть время, я приеду на дубль. Есть время, приеду на основу. Я всегда могу поговорить с Михайловичами. Приезжаю на дубль – сижу с ними всегда, общаюсь.
– Мы заговорили о Милевском. Слушай, беда с ним прямо. Что происходит? Пишут, что он в коме был.
– Был. Перед твоим интервью, как сюда ехал, был у него. Слава богу, он поправляется. Он лечится.
– Он из Беларуси уехал?
– Конечно. Он тоже гражданин Украины. Понятно, у него много "доброжелателей". Когда я даю сторис в Instagram, многие спрашивают: "Как он?" Но я знаю, что очень много людей, которые ему желают зла. Самое главное – ему нужно перестроиться, забыть, что он был футболистом. Это время прошло. Сейчас у него новый этап жизни.
– Это не каждый может понять, правда?
– Конечно. Так же точно, как и у меня. Надо перестраиваться. Жизнь на этом не заканчивается. Может быть, она будет еще даже лучше, чем когда ты был футболистом. Да, тяжело перестраиваться, но надо. На то ты и мужик.
– Я ему все могу простить за то, что он меня довел однажды до слез. Я плакал просто невероятно.
– Тема? Это когда?
– Это чемпионат мира по футболу в Германии. Я был в составе делегации Украины. И когда матч со швейцарцами...
– Пенальти когда?
– Когда он расп…здяйски ударил и забил пенальти. И мы уже в числе восьми лучших команд мира. Вот за этот удар можно человеку простить все. За эти слезы чистые.
– Знаешь, я ему тоже говорил: "Ты, конечно, кент, молодец. Как ты решился?" Я помню, тогда сразу его набрал.
– Ты бы так бил?
– Я – нет.
– В таком матче!
– Знаешь, что он сказал? "Да мне уже было все равно. Шева же не забил. А какая разница?"
– Блохин ушел с поля.
– Да. Говорит: "Шева не забил – и я подошел. Никто уже ничего мне не скажет. А еще получилось так хорошо и классно!" Я говорю: "Ну красавец! У тебя только этот аргумент?" Он говорит: "Да. На большее я не рассчитывал".
В Киеве люди не ощущают, что такое война… Живут себе спокойной жизнью, веселятся, гуляют. Да, я согласен, в ресторан можно пойти. Но какое веселье?! Там пацаны сидят в болотах, а вы здесь веселитесь! Эти все твари, которые в "Бохо" веселятся
– Крепкие нервы!
– Да, конечно. Он же пробил еще, когда мы стали "серебряными" на чемпионате Европы.
– Да, молодежка.
– Он пробил первый пенальти так же голландцам. Когда мы в группе 2:1 выиграли.
– А как бы ты бил на его месте?
– Как обычно.
– На силу?
– Конечно. Как я всегда бил пенальти. В тот момент так, честно, я бы не ударил. Тема молодец. Нервы железные. Но сейчас проблема есть в этом. Но я знаю, что он сильный человек и из этого выкарабкается. Я в этом ему с удовольствием помогу. Самое главное – чтобы он понимал, что те люди, которые раньше с ним были, сейчас не должны с ним быть.
– Пожелаем ему удачи. Выкарабкаться и вернуться.
– Конечно. Я знаю, что он обязательно вернется еще сильнее – и будет нормальным. Но проблемы еще на данный момент есть.
– Ты немало поиграл. Ты видел великих и выдающихся футболистов мирового класса. Кто оставил такое воспоминание у тебя? Кто гений?
– Для меня был, есть и останется, конечно, Зидан.
– Ты играл против него?
– Против Зидана? Да, я выходил на "Сантьяго Бернабеу". Когда в первый раз я вышел при Демьяненко… Ты что! Рауль, Роналдо, Йерро, Касильяс в воротах, Бекхэм, Зидан, Гути!
– А они подумали: "Ни хера себе, Алиев!"
– Для меня Зидан, конечно, вообще! Это футболист. Но сейчас ты сам прекрасно видишь, что на данный момент у нас и Месси, и Роналду.
– Против них ты играл?
– По молодости. На чемпионате мира, когда я получил "бронзовую бутсу", Месси получил "золотую". В Голландии мы были. Но против него мне не пришлось играть. Роналду я вообще помню, когда мы поехали на первый чемпионат Европы и играли с португальцами. Он уже тогда выделялся. Это было по 16 лет нам. Он уже тогда выделялся в Португалии.
– А в чем феномен Месси и Роналду?
– Во-первых, это два разных игрока. Месси – это, как говорится, талант от Бога. А Роналду сделал себя сам. Своей работоспособностью, своим отношением. Это все ему и воздалось.
– Когда Месси шел к воротам, ты мог предугадать его действия?
– Нет...
– Он сам не может?
– Он сам не может. У него мяч просто приклеен. Я иногда смотрю, царство небесное, Марадона! У него мяч приклеен был к левой ноге. И то же самое сейчас – это Месси. Вроде бы ты у него уже забираешь мяч, и все равно мяч остается у него. Он как-то выкарабкивается. Это дар от бога.
– Андрей Шевченко из той же когорты?
– Шева? Он очень хорошим футболистом был в свое время...
– Вы же поиграли вместе.
– В "Динамо" мы поиграли и в сборной. Ты же помнишь, когда Шева перешел в "Милан", чемпионат Италии смотрела вся страна. Вся! Из-за кого? Из-за Шевы. Мы тоже были молодые. Когда сборная тренировалась, мы ходили на поля в нашей академии и через забор… Мокрые – нам было все равно, заболеем или не заболеем, главное – посмотреть, как Шева тренируется, Ребров. Шева очень и очень хороший футболист. Не зря ему вручили "Золотой мяч".
– Кто из тех ребят, с которыми ты поиграл в "Динамо", кажется тебе величиной номер один? Кроме Шевы.
– Когда я играл в "Динамо", у нас была очень-очень хорошая команда. И мне было очень приятно играть и с Темой, и с Еременко, и с Милошем Нинковичем, и с Тарасом Михаликом. Со всеми. Я не могу кого-то выделить.
– По сравнению с украинским футболом, российский футбол чем отличался?
– В то время?
– Да. "Локомотив", "Анжи".
– Я люблю, когда есть конкуренция. В России это было... Куда ты ни поедешь – не факт, что выиграешь. А когда в "Динамо Киев" играешь, ты понимаешь, что приедешь куда-то – и по-любому выиграешь... Уже в то время, когда я уезжал в "Локомотив", тогда были "Динамо", "Шахтер", "Днепр", "Заря", "Металлист". Чемпионат становился более сильным. А там, когда я приехал, он чуть-чуть был повыше, чем украинский. Если бы не коронавирус, я думаю, наш чемпионат бы рос и рос.
– С кем-то из ребят, с которыми ты играл в киевском "Динамо", кроме Милевского, ты поддерживаешь контакты?
– С Тарасом Михаликом видимся. Я не поддерживаю, кого увижу – мы всегда пообщаемся. А так, чтобы созваниваться... С Олегом Гусевым, с Гуськом, можем пообщаться, когда увидимся. Так прямо не созваниваемся.
– Хорошие ребята были.
– Иногда пишет мне Родриго из Бразилии. С Рудольфо иногда переписываемся в Instagram.
– За ветеранов ты играешь под руководством Леоненко. Какие у вас отношения? И он правду любит сказать, и ты тоже.
– Да.
– Как отношения у вас?
– Отношения просто хорошие. Мы всегда можем с ним созвониться, пообщаться. Когда за ветеранов приезжаешь, ты получаешь большую отдушину, что ты увидишь мужиков. Повспоминать, знаешь. Если куда-то едем, в автобусе посмеяться. Я помню выражение, в первый раз услышал от Сани Хацкевича: "До чего же я люблю футбол! Особенно – после него". Приезжаешь с ветеранами... Да, они постарше. Но все равно, когда встреча, я получаю большое удовольствие.
– Леоненко еще выходит на поле?
– Нет, Леон не выходит.
– Обленился вконец?
– Леон же постоянно вспоминает "Спартак". Он два забил – и все. Леона знают везде, что он забил два "Спартаку".
– Ну как забил! Какой матч! Я недавно пересматривал лучшие моменты этого матча. Я всем советую. 3:2, 1994 год.
– Я тоже смотрел, кстати.
– Ребров третий забил.
– Да, Ребров вышел на замену тогда.
– При счете 2:0 все только началось. В пользу "Спартака". Фантастика!
– Да.
– Какие свои матчи ты бы с удовольствием пересмотрел в YouTube?
– Не люблю я возвращаться назад и смотреть назад. Я люблю смотреть только вперед. Если оно только само выскочит в YouTube, то могу посмотреть. Месяца три назад выскочил... Как раз было 10 лет, как мы "Спартак" обыграли 4:1.
– Да, конечно.
– Вылезло. И я посмотрел.
– Это 10 лет прошло уже?
– Да.
– Благодаря футболу ты очень много поездил по миру. Что тебе больше всего запомнилось? Какие страны и какие города?
– Дима, я тебе скажу одно… Знаешь, многие у меня это спрашивают…
– Из окон автобуса?
– Конечно! Приехал в аэропорт, сел в автобус. Из автобуса до гостиницы посмотрел в окно. В гостиницу пришел, поехал на тренировку. Потренировался – обратно в гостиницу. С игры – в аэропорт. Вернулся в Киев – все. Вот что я видел.
– То есть запомнил автобусы и гостиницы?
– Автобусы и гостиницы, да.
– И стадионы?
– Как-то с Темой мы выходили один раз в Мадриде чисто пройтись, и то недалеко от гостиницы. Было время свободное, час-полтора. Иногда прогуляешься – не больше того. Так же в Париже, когда с ПСЖ играли. Посмотрел пробки, посмотрел стадион – и вернулся обратно в аэропорт.
– После того как ты закончил играть, наверное, появилась возможность и Киев узнать получше, правда?
– Я узнал страну нашу. В то время, когда еще не было полномасштабной войны. Я поездил по таким городам, что я даже и не знал. За ветеранов. Если бы не полномасштабная война, я бы не знал такого города, как Изюм. Я бы не знал такого города, как Бахмут. Я бы не знал такой город, как Лисичанск.
– Бахмут, боюсь, мы уже и не узнаем. Там все разрушено.
– Да.
– Когда ты гуляешь по Киеву, какие у тебя ощущения?
– Сейчас, когда у нас идет война, в Киеве гуляешь и не ощущаешь, что у нас идет война, правда?
– У тебя нет ожесточения, когда, приезжая с фронта, ты слышишь громкую музыку в ресторанах, видишь шатающихся людей праздно, громко смеющихся?
– Очень. В Изюм когда ты заезжаешь... Кстати, в Изюме был гораздо хуже геноцид, чем в Буче.
– Да ты что!
– Конечно. И я смотрю на тех женщин, которые там ходят, – знаешь, ни у одной женщины я не вижу улыбки. Ни у одной, понимаешь? И у людей там нет… Никакой жизни там нормальной нет. Дома все разбиты, прострелены. И то я этим людям... Они большие молодцы, потому что там прошло такое... А они все равно живут…
– Мы говорим о футболе, а все равно возвращаемся к войне. Никуда не можем уйти.
– Дима, потому что...
– Это жизнь.
– Мы с тобой идем, а здесь люди не ощущают, что такое война. Те, которые поуезжали тогда, а сейчас возвращаются… Живут себе спокойной жизнью, веселятся, гуляют себе спокойно. Да, я согласен, в ресторан можно пойти. Если ты можешь себе позволить в плане денег.
– Но веселье...
– Какое веселье?! Там пацаны сидят в болотах! А вы здесь веселитесь! То, что я видел последнее: эти все твари, которые в "Бохо" веселятся.
– Да.
– Вот их просто всех схватить – и туда отправить. И депутатов всех схватить. Коля, который ходит и колл-центры разносит, – как его? Вот туда чтобы он поехал. Я просто не могу понять, на каком основании он носит военную форму. Я бы хотел узнать.
Я мог бы собрать деньги, которые гарантировали бы безбедную жизнь, но я покупал дорогие квартиры. Я играл очень-очень сильно в казино. Вот такая болезнь
– Очень много было в прессе всего, когда у тебя были напряженные отношения с супругой. Я помню, что Татьяна зовут бывшую супругу.
– Да.
– Она была до этого женой футболиста Максимюка. Хороший футболист был.
– Ромы, да.
– И ребенок есть от него. И ты где-то сказал, что она сломала карьеру и Максимюку, и тебе.
– Это я у Ксюхи сказал на интервью...
– Кстати, очень хорошее интервью было – я посмотрел с удовольствием.
– Спасибо большое.
– Что мне нравится, когда я смотрю твои интервью? Мне нравится, что ты всегда откровенно, не юля, беспонтово отвечаешь на вопросы. Вот как есть в жизни. Это замечательно!
– А зачем? Многие не любят правду, а я всегда говорил и буду говорить только правду.
– Так это кайф.
– А почему нет? Конечно.
– Что значит "она сломала карьеру" и ему, и тебе? Как женщина может сломать карьеру?
– Сломала мне, потому что я позволил ей... Что она выходила на медиа... Она везде рассказывала, что она жена Алиева… Я, конечно, не сторонник, чтобы поливать ее. Я у Ксюши сказал это. И Максимюку тоже... В первую очередь нужно разобраться в себе. Конечно, и я виноват, и Рома виноват. Но все равно без ее содействия этого бы не произошло. Она и там ему не дала играть. Я туда никогда не лез. Но то, что я слышал... Он мне иногда рассказывал... И моя репутация... Я понимал других президентов, тренеров, что со мной уже никто не хотел работать.
– Ты ее бил. Почему?
– Во-первых, я первым на нее руку никогда не поднимал. Я это говорил. Да, я где-то гулял. Она думала, что я изменяю ей. Я очень сильно играл в казино, я играл в автоматы. Я мог ночью приезжать. Но когда я приезжал, она начала накидываться, царапала меня. Я ей говорил: "Зачем ты это делаешь?" Всегда можно поговорить. Да, я понимаю, она думала, что я где-то езжу и телок снимаю. А я ездил себе спокойно играл в автоматы.
– А зачем их снимать, когда они сами?
– Они сами, конечно. Но она этого не понимала. Она ездила, меня по Киеву искала. Понятно, у нее было все.
– Любила, да?
– Водитель был у нее, деньги у нее были. Одевалась она дорого. Но это я виноват, я распустил. За то, что я виноват, – за это я и пострадал. Но я всегда хотел сделать, чтобы как лучше. А оказывается, я сделал, чтобы было еще хуже.
– Так а бил чего? Она царапала?
– Я приходил – начинался скандал. Я не люблю, чтобы скандал был при детях. Я всегда уходил. Она специально начинала царапать. Понятно, я же не буду... Я говорю: "Я еду на базу. Меня пацаны все равно будут спрашивать, что это такое и откуда. Тренер будет вызывать. Зачем мне эти лишние разговоры?" Я ей объяснял. Она не понимала. Все равно продолжала это делать. Потом говорила: "Все, я больше не буду. Я понимаю". И все равно продолжала. Она понимала только через пи…дюлины. Вот за что я только поднимал на нее руку.
– Дети плакали?
– Вот именно. Конечно, плакали. Они это видели. Няня... Я говорил всегда няне, чтобы она уводила детей. А она все равно бежала к детям, чтобы показывать: "Папа у вас такой плохой". Я не сторонник этого. Это в первую очередь ломается психика детская.
– Но ты ее любил?
– Не любил я ее. Не было такого.
– А почему женился?
– Я хотел детей. Она первая попалась на моем пути. Да, я ей благодарен, она мне родила прекрасных деток Артемку и Алинку. Вот и все, за что я ей могу сказать спасибо.
– А ты любил когда-нибудь в жизни?
– Да, любил.
– Уже после нее?
– Да, после нее. Конечно, женщина первая для меня – это мать. И, конечно же, моя дочка. Как бы ни было, как бы я сейчас ни общался с родителями, мать есть мать. Конечно, я их все равно люблю. И мать, и отца. Это те люди, которые дали мне жизнь.
– Они посмотрят наверняка эту программу. Как ты думаешь, что они скажут?
– Ничего. Они мне ничего не говорят. Я думаю, они видели и то интервью с Ксюшей.
– Видели?
– Конечно. Ролики, которые я выставляю в Instagram, – я же вижу, как мне пишут россияне. Я сказал, что отца для меня не существует. Они все это смотрят…
– Сейчас твое сердце занято?
– Нет, я свободный человек.
– Но есть девушка, которую ты любишь?
– Я уважаю ее. Мы общаемся. У нас никаких обязательств нет. Мне приятно с ней общаться. О любви на данный момент даже не хочу разговаривать.
– Когда вы развелись с Татьяной, дети остались жить с ней?
– Мы развелись где-то лет 10 назад. Она живет в моей квартире. Она спит в детской. У меня с ней никаких отношений нет.
– То есть вы живете в одной квартире?
– Да, и дети. Я ее выгонял знаешь сколько раз? Но приходят дети: "Папа, пусти, чтобы мама жила с нами". У меня своя жизнь, у нее своя жизнь. Я не против. Пускай с кем хочет, с тем встречается. Но у нас есть дети – вот и все. Чтобы дети видели. Чтобы я видел детей, и она видела.
– Слушай, потрясающе! То есть вы живете в одной квартире по-прежнему?
– Да.
– И вы общаетесь?
– Только о детях.
– Хорошо, а кухня же общая?
– Кухня общая.
– Ты хочешь покушать, в это время она хочет покушать – вы садитесь и едите?
– Не прям уж всегда вместе садимся, но можем. Мы же просто сели, покушали. Она приготовила или я приготовил себе.
– То есть отношения перешли в разряд цивилизованных?
– Я только за это. Чтобы не ругались. Чтобы дети спокойно жили. Она воспитывает детей, я воспитываю детей. Все.
– Она не задает тебе вопросы, есть ли у тебя кто-то?
– Она, бывает, иногда лезет.
– Поцарапать хочет?
– В плане словесно. Она знает, как меня задеть. Я никогда не лезу в ее отношения: с кем она ходит, гуляет. Мне как-то все равно.
– А ей – не очень?
– А ей, наверное, не очень. Но я сразу это пресекаю: "Ты мне никто. Ты не в праве лезть и что-то осуждать, обсуждать".
– Квартира большая?
– Да.
– Сколько метров?
– 160.
– То есть места хватает?
– Места хватает. Даже собачке Боне хватает места.
– Сын в футбол играет немножко?
– Да. Я очень благодарен Григорию Михайловичу. Он его сейчас забрал. Спросил: "Малой играет?" Это когда "Динамо" в чемпионате играло с "Оболонью". Я поднялся с Игорем и Григорием Михайловичем поздороваться. И малой подошел как раз. Я говорю: "Познакомься. Вот этот человек меня забрал в Украину, сделал мне гражданство, и папа сейчас здесь живет". И играл в "Динамо Киев" благодаря...
– Трогательно очень.
– Да, я все сказал. Он говорит: "Малой играет в футбол?" Я говорю: "Да". – "Где?" – "В "Смене". – "Какого хера?" – "В смысле?" – "А почему не в "Динамо". Он сразу: "Ищенко набрать, тому сказать. Тренера найти. Чтобы Алиева набрали и забрали малого в "Динамо". Вот так моего малого со "Смены" забрали.
– Сколько лет ему?
– 12. 2011 года.
– 12 лет? Как он играет? Как ты оцениваешь?
– Понятно, на данный момент он еще послабее ребят в "Динамо". Но ничего, прогрессирует. Иногда я его гоняю. Есть время – иногда выхожу в парк "Наталка" и им занимаюсь. Конечно, ему нужно в первую очередь набрать массу. Вроде и ест нормально, Дима, но худой.
– Метаболизм хороший.
– Видно у него, что удар, как у папы...
– Видно?
– Честно, бьет сильно.
– Ты бы хотел, чтобы он играл на таком уровне, как ты?
– Конечно.
– Хотел бы?
– Нет, я хочу, чтобы он играл гораздо лучше. Что в моих силах – я ему только буду помогать.
– Потрясающе! Представляешь, если он будет играть лучше папы?
– Для меня это будет самый большой подарок.
– Ты его берешь иногда на матчи ветеранов?
– Да.
– Как ребята относятся?
– Нормально. Он даже выходит.
– Он вышел разок?
– Иногда выходит, да. Если у него получается, я его беру с собой – он иногда выходит и играет.
– Как элемент шоу – вообще прекрасно!
– Ну да, приятно... Там комментируют матч: "Алиев-старший с мячом, сейчас Алиев-младший с мячом". Конечно, приятно.
– За время выступлений ты смог собрать деньги, которые гарантировали бы тебе безбедную жизнь?
– Да, я мог бы собрать. Но я покупал дорогие квартиры. Я играл очень-очень сильно в казино. Это два. Вот такая болезнь. Но ничего. Хорошо, что хоть в свое время купил большие квартиры.
– У тебя несколько квартир?
– Да, несколько.
Я в казино $2,5–3 млн точно оставил. Бывало, что за ночь $110 тыс. проигрывал. Банкир из "ПриватБанка" с утра звонит: "Александр, с вами все хорошо?" А в то время было плохо
– Ты можешь сдавать что-то – и на эти деньги жить?
– Не только на эти деньги. Я стараюсь зарабатывать где-то, другие бизнесы. Хорошо, что есть те ребята, которые помогают. Стараюсь где-то зарабатывать. У меня есть дети. Я хочу в первую очередь сделать детям все. Для меня это самое главное. Я хочу, чтобы мои детки выросли, и у них уже были и квартиры, и какие-то средства. Понятно, у них начнется самостоятельная жизнь. Кто будет помогать? Сначала должен папа помочь.
– Ты понимаешь, что ты молодой человек и у тебя еще могут быть дети? Ты хотел бы?
– Не знаю. Пока не могу ничего сказать. Я хочу сейчас, чтобы быстрее закончилась война. А потом уже... Пока у меня есть два спиногрыза. Приходится пока воспитывать их.
– Казино. Много туда улетело?
– Очень.
– Ваня Яремчук, который с тобой ездит играть за ветеранов, мне когда-то сказал...
– Ваньки сейчас нет. Ванька давным-давно уехал.
– Не ездит?
– А куда? Он как уехал в Германию, так по сей день находится в Европе.
– Ваня мне рассказывал, что он оставил в казино миллион долларов. По тем временам вообще....
– Это вообще...
– Сколько ты оставил?
– Где-то 2,5–3 точно оставил. Было у меня, что за ночь 110 тыс. долларов проиграл. Мой банкир из "ПриватБанка", которому я постоянно говорил: "Подними лимит", – мне с утра звонит: "Александр, с вами все хорошо?" В то время было плохо. А сейчас уже все нормально. Я уже все понимаю. Вот так вот. 110 тыс. за ночь, представляешь?
– В Киеве?
– Да. Я только играл...
– Это зависимость была, Саша?
– Можно сказать, что да. В основном это не казино, я ставил в автоматах. Я люблю, где ярко сверкает, где ярко горит. Да я и выигрывал тоже.
– Какой самый крупный выигрыш был?
– Где-то 100–130 тыс. я выигрывал.
– Долларов.
– Долларов. Но ты же сам знаешь: если хочешь выиграть в казино, купи свое казино. Тогда выиграешь.
– Когда ты 110 тыс. проиграл, ты себя проклинал?
– Я не находил себе места три дня где-то. Я уже сказал себе: "Все, стоп". И мне хотелось...
– Отыграться.
– Мне хотелось туда идти. Но в какой-то момент – раз! – я себе сказал "стоп".
– С собой ничего сделать не хотелось?
– Ну конечно, хотелось. А что ты сделаешь? Я не находил себе места. Я понимал, что, елы-палы, 110 тыс. долларов – это ужас. Но когда я получал зарплату, я себе ни в чем не отказывал. Я себе в подсознании держал: "Ну если ты, баран, идешь и проигрываешь 110 тыс. – что, ты не можешь себе какую-то вещь купить?" Пускай даже она дорогая... Сначала я думал-думал, мог ходить день-два думать, а потом шел и покупал... Говорил себе: "Ты проигрываешь такие деньги. Что ты на себя жалеешь?"
– Сейчас в Киеве снова появились казино: они разрешены опять законом. Ты спокойно проходишь мимо них?
– Да. Вообще спокойно. Они открылись у нас до войны, правильно же?
– Да.
– Я как-то один раз зашел. Один или два. Знаешь, уже не тот азарт, не та тяга. Я могу чуть-чуть, пускай от силы тысячу долларов, чисто поиграть. Все. А сейчас – нет.
– Многие футболисты, я знаю, играют на тотализаторе.
– На ставках?
– Да. Потому что: "Мы же понимаем в футболе. Кто, как не мы, понимает в футболе?"
– Ну конечно.
– Ты играешь или нет?
– Иногда. Но я не играю на большие деньги.
– Но получается выиграть?
– Иногда получается. Но я не ставлю большие суммы. От силы могу 2 тыс. грн поставить. И если проиграю, не сильно расстраиваюсь. Я больше люблю, когда набирают много матчей, чтобы был большой коэффициент. Для меня это интереснее. А один или два матча – я такого никогда не ставлю. Чтобы было интереснее смотреть футболы.
– Когда ты сам присутствуешь на матче, ты болеешь активно или просто сидишь?
– Понятно, если прийти на "Динамо", хочется, чтобы "Динамо" выиграло. Но я прихожу на футбол, чтобы получить удовольствие. Но на данном этапе удовольствие не сильно мы получаем от нашего футбола, правильно?
– А как тебе сегодняшнее "Динамо"?
– Ну, пока ничем не впечатляет. Если мы начинаем проигрывать "Оболони" – ну извини меня. Я не говорю плохо про команду "Оболонь". Если мы проигрываем "Полесью" из Житомира…
– В большинстве.
– Конечно. У них собрался очень хороший коллектив, но мы играем в большинстве и проигрываем, пропуская два гола. Есть тренер, есть президент. Я со своей стороны как болельщика могу высказать мнение, а в клубе, понятно, должны разобраться и президент, и тренер. И, наверное, коллектив тоже.
– Ты мог себе представить, что когда-нибудь в киевском "Динамо" главным тренером станет Мирча Луческу?
– Нет, никогда. Но я могу сказать одно: в тот момент Игорь Михайлович сделал правильный выбор.
– Да.
– Команда два года подряд становилась чемпионом Украины. Команда заработала... Он для клуба заработал хорошие деньги, выйдя в Лигу чемпионов. Плюс двоих футболистов продали в Англию.
– Забарного.
– Забарного. И Миколенко?
– Миколенко, да.
– Это тоже деньги. Он порядка $100–110 млн принес клубу. Значит, Михалыч сделал правильный выбор. Да, все осуждали. Я в том числе.
– Ты осуждал?
– Ну конечно осуждал.
– Почему?
– Ну я же все помню прекрасно. Когда я играл за "Динамо", какие отзывы были у Луческу о "Динамо"? "Динамо" всегда подсуживают, "Динамо" работает с судьями... Ты знаешь прекрасно, как он умел это говорить. И тогда мне был непонятен ход Михалыча. Но, видишь, он сделал, оказывается, правильно.
– Кто тебе нравился из тренеров киевского "Динамо", под началом которых ты играл, больше всего?
– Ну понятно. Ты же сам прекрасно понимаешь. Конечно, Семин. Потому что я у него играл. Я думаю, играл бы при всех тренерах, если бы у меня было правильное отношение к футболу. Я в тот момент выбрал, как говорится, шикарную жизнь в плане гулек, алкоголя и футбол. А нужно выбирать одно. Если ты начал заниматься футболом и хочешь достичь чего-то, то у тебя должно быть в голове только одно – футбол.
– К каждому футболисту, особенно проблемному, тренер должен найти индивидуальный подход.
– Правильно.
– Какие слова находил Семин для тебя, чтобы ты играл?
– Не в том дело. Я увидел, что он в меня начал верить. И Игорь Михалыч… Потому что он мне сказал: "Или ты в футбол играешь, но кодируешься, или ты кайфуешь – и я тебя из команды убираю". Я всю жизнь мечтал, чтобы играть в киевском "Динамо". Конечно, я закодировался – и начал играть. Палыч в меня начал верить. Когда ты постоянно трезвый, ты ложишься вовремя спать, восстанавливаешься. А когда ты начинаешь бухать… Побухал, поздно лег, с утра просыпаешься – голова болит... Какая тренировка?
– Какой футбол?
– О каком футболе можно думать?
– Тебе футбол снится?
– Первое время снился.
– Что снится? Ты на поле?
– Иногда и матчи могли сниться. Иногда то, что ты говоришь: я на футбольном поле.
– Где ты лучше играл: во сне или наяву?
– (Смеется). На футбольном поле лучше.
– Ты знаешь, война, казалось бы, а все равно жизнь идет и все равно есть вещи, которые нас радуют. Допустим, утром просыпаюсь – подбили в Севастополе корабль. Я радуюсь. День сложился.
– Ну да.
– Что тебе доставляет удовольствие?
– Доставляет удовольствие в первую очередь то, что ты просыпаешься. Во-вторых, видишь своих детей, и с ними все хорошо. Для меня это самая главная радость. Я хотел бы, чтобы каждый житель Украины ощущал эту радость. Но не все могут на данный момент. Кто-то находится на передовой. Я думаю, очень много пацанов, которые хотят видеть своих детей, своих матерей, родителей, знаешь, сестер… Очень многие, но не все это могут.
– А дети понимают, что их папа – герой?
– Дима, я не герой. Это раз.
– Я тебе объясню, почему ты герой. Потому что ты с первых дней пошел на фронт. Ты герой.
– Я не преподношу себя, что я прямо великий воин. Я тебе уже сказал, что я не имел права уезжать из этой страны. Не имел права как мужчина. Здесь родились мои детки. И эта страна дала мне очень-очень многое.
– Ну детки хоть раз сказали тебе: "Папа, а мы тобой гордимся"?
– Да, говорили.
– Счастье это?
– Конечно, счастье. Одно для меня неприятно, когда я уезжаю на восток: дети плачут.
– Сразу же после начала полномасштабной войны многие украинцы в знак протеста принципиально стали говорить по-украински. Ты говоришь по-русски.
– Да.
– При этом ты воюешь, при этом нисколько не меньший патриот, чем те, кто говорят по-украински.
– Да.
– Это осознанная позиция?
– Я могу пытаться разговаривать на украинском языке. Но у нас война идет с 2014 года.
У меня есть тренерская лицензия. Я бы, конечно, хотел в футбольную сферу, хотел бы тренировать. Пусть бы я даже тренировал команду из области, но чтобы мне не мешали работать и были у команды и у президента цели. Я бы даже и с этим стал работать
– Да, конечно.
– Да, я ее не понимал, потому что я ее не видел – она была там, в Донецке. С 2014-го по 2022-й все же разговаривали как им удобно. Допустим, я на российской мове розмовляю. Да, я могу на украинской мове розмовлять, но я не хочу, чтобы надо мной смеялись. Да, для меня где-то может быть тяжело понимать. Не весь украинский язык я понимаю. Но я говорю так, как считаю нужным. И никто меня не заставит. Это личное дело каждого человека, на каком языке разговаривать.
– Мы сейчас гуляем по Большой Васильковской и постепенно подходим туда, где я и думал закончить наше интервью – к "Олимпийскому". Когда ты подходишь к "Олимпийскому" стадиону, у тебя что-то екает внутри?
– Ну как "екает"? Я помню, когда здесь была реконструкция, первый гол на обновленном "Олимпийском" забил за "Динамо"...
– Перед чемпионатом Европы.
– Да. Играли с "Арсеналом". Тогда мы выиграли 1:0. Конечно, всегда вспоминаешь этот гол, всегда вспоминаешь, когда к тебе приходят... После тех 2000-х приходило на стадион по 100 тыс. А здесь на матч пришло, насколько я помню, 65 или 67 тыс.
– Под завязку – да?
– Да. Он вмещает 70, но пришло 65, кажется. Я помню, как я забил, как бежал, как все эти 65 тыс. радовались.
– Киевские болельщики тебя очень любили. Не только за твое футбольное настоящее, но и за то, что ты выделялся всегда своей какой-то независимостью. Ты чувствовал это отношение болельщиков?
– Не все ко мне хорошо относились.
– Ну ты любимчиком был.
– Когда я начал играть, мне было очень приятно. И я хотел болельщикам дарить радость и своими голами, и победами нашего клуба. Но я прекрасно понимаю, какой у наших людей менталитет: "Он получает большие деньги, гуляет, а в футбол никогда не играет". Да, когда я начал играть, у людей мнение поменялось. И они меня увидели тем, кто я есть на самом деле. Я никогда нигде не петлял, что думаю, то всегда и говорю. Если я не прав, то для меня нет проблемы извиниться.
– Тяжело быть таким? Или легко?
– Думаю, мне легко и нормально живется. Ты же сам знаешь: у нас люди правду не любят. Не каждый может сказать правду.
– Не каждый.
– Не каждый. Но ее все равно нужно говорить.
– Но правду нужно заслужить еще?
– Конечно.
– Мы говорили о том, что ты во многих странах был, во многих городах. Но, правда, не все их увидел как следует. Но футбол – это еще возможность общения с интереснейшими людьми. Не обязательно футболистами.
– Я понимаю. Я очень и очень бы хотел знать английский язык. Но он мне не дался.
– А ты пытался честно?
– Пытался. У меня был переводчик – мой кент Тема Милевский.
– Он хорошо говорит?
– Да. Он и в школе учил, и потом общался. Когда есть общение, то ты лучше знаешь язык.
– Молодец какой...
– И где бы мы ни были, всегда был у меня переводчик-кент.
– У тебя элитный переводчик.
– Да. Где-то сидим, что-то спрашивают, я говорю: "Кент, что говорит?" – "Тебе это не надо" (смеется)...
– Но тем не менее удавалось тебе пообщаться с какими-то выдающимися людьми? Это и президенты, и общественные деятели, актеры...
– Ну, в Москве общался... Это был друг Палыча Семина, Баринов. С ним общался только.
– Актер Баринов?
– Актер, да. Он большой фанат "Локомотива", и они хорошие друзья с Палычем. Мне всегда было интересно узнать, как фильмы снимаются. С Дюжевым я общался. Раньше я их очень сильно уважал – Безрукова, Дюжева. Но сейчас этих тварей я ненавижу. Просто мне очень нравился сериал "Бригада". И после этого фильма, конечно, они очень сильно взлетели.
– Ты кино смотришь?
– Да.
– Дома, засыпая?
– Да. Я раньше очень любил смотреть военные фильмы про Афган, про Чечню. Я стараюсь их и сейчас смотреть – мне это нравится. Наши новые украинские фильмы про войну выходят – я с удовольствием их смотрю.
– В кинотеатры сейчас не походишь особо.
– Один раз ходил недавно. Вышла комедия наша, украинская. Не помню, как называется. Как раз мы вернулись с востока, и у меня было время сходить в кинотеатр.
– Ты сам в кино сыграть хочешь?
– В кино? Ну, не знаю. Пока не приглашали.
– Но если вдруг – ты не будешь возражать?
– А чего мне возражать? Я с удовольствием.
– Саша, когда закончится война – а она все равно закончится – как ты будешь жить? Чем ты будешь заниматься?
– У меня есть тренерская лицензия А и Б. Скоро мне опять придется ее защищать. Я бы, конечно, хотел в футбольную сферу, хотел бы тренировать. Не детей. Да, у меня есть детская школа, академия Алиева, которая в Буче находится. Но я хотел бы тренировать взрослых. Пусть бы я даже тренировал команду из области, но чтобы мне не мешали работать и были у команды и у президента цели. Я бы даже и с этим стал работать.
– А такую команду, как "Динамо", ты бы хотел тренировать?
– Наверное, каждый уважающий себя тренер хочет тренировать "Динамо".
– Ты бы справился?
– А чего бы не справился? В первую очередь нужно, чтобы у тебя был подходящий тренерский состав. А со всеми работать можно.
– Ты знаешь, как это делать?
– Ну конечно. Надо опыта чуть-чуть поднабраться. Но я хочу, чтобы быстрее закончилась война, я стал на путь тренерской работы.
– Сейчас нас смотрит Игорь Михайлович Суркис. Мирча Луческу рано или поздно пойдет на пенсию. Поэтому мы можем подсказать Игорю Михайловичу, что у нас есть претендент на должность главного тренера.
– Он это знает прекрасно.
– Знает?
– Ну конечно.
– То есть мы можем теоретически увидеть тебя на тренерском мостике "Динамо"?
– Все может быть.
– Мы подходим к святому месту для каждого киевлянина.
– Я помню, как я сюда приезжал еще маленьким. Как раз переехал из Хабаровска в Курск. И меня сюда отец возил, когда "Динамо" играло с "Реалом", когда выиграли 2:0.
– Да. Знаешь, как бы я хотел закончить наше интервью, Саша? Я бы хотел, чтобы ты, человек, родившийся в России, живший в Курске, игравший в "Локомотиве", "Анжи", имеющий российские корни, но долго игравший в Украине, полюбивший всей душой Украину, у тебя дети украинцы, и самое главное – ты пошел защищать Родину во время полномасштабной войны, за что тебе еще раз низкий поклон... Я это говорю абсолютно искренне. Я хотел бы, чтобы сейчас ты обратился к российским гражданам, которые до сих пор не понимают, что у нас происходит, или поддерживают то, что у нас происходит, или сами воюют против нас, проливая украинскую кровь.
– Я смотрел твое интервью, когда ты ездил в колонию с российскими пленными... Они такие правильные становятся тогда, когда их взяли в плен. А до этого все они прекрасно знают, все они прекрасно понимают и прекрасно едут сюда. Они же понимают прекрасно, что едут на войну. Якобы заработать денег для своей семьи. Это какие-то отговорки. Я хочу сказать россиянам, что здесь живет прекрасный народ, здесь живут очень хорошие люди. Украинцы никуда ни к кому не лезут. Мы просто хотим жить своей жизнью. У вас тоже есть дети, у вас тоже есть матери, девушки. А здесь погибают мирные жители. Нам здесь живется очень-очень хорошо (сейчас, конечно, плохо, потому что эти твари россияне здесь, на нашей земле). Вас очень много. Одного вы можете...
– Утырка.
– Да. Если вы соберетесь все вместе, то вы снимете этого идиота путинского – и закончится эта война. Никаких санкций не будет, вы будете жить нормальной жизнью. Вот так я хочу обратиться к ним.
– Саш, я тебе хочу сказать спасибо. Хочу тебе пожелать, чтобы ты вернулся на этот стадион главным тренером киевского "Динамо". А я с удовольствием буду ходить и болеть за свою любимую команду.
– Спасибо. Все возможно сделать, но главное – чтобы закончилась война и мы жили в мирное время.
– Спасибо.
