0 Киев
Реальна ли версия, что за убийством Пригожина стоит Патрушев? Сложилось как сложилось: террорист по указанию другого террориста убил третьего террориста
– Добрый вечер, дорогие друзья. Игорь Романенко с нами – генерал-лейтенант, экс-заместитель начальника Генштаба Украины. Игорь Александрович, здравствуйте.
– Здравствуйте, Алеся.
– Игорь Александрович, сегодня хотелось бы немножко итоги очередного военного украинского года подвести и поговорить об актуальных событиях. Начну со статьи, которая на днях была опубликована в The Wall Street Journal. Они провели расследование и пришли к выводу, что за убийством террориста [основателя российской частной военной компании "Вагнер" Евгения] Пригожина стоит террорист [секретарь Совбеза РФ Николай] Патрушев. Они подробно раскладывают, каким образом под крыло самолета была заложена бомба, как два месяца готовилось это убийство... Скажите, пожалуйста: вы ознакомились с материалом? И как вы считаете, реальна ли такая версия, или журналисты сразу должны были вести расследование таким образом, чтобы выходить на [президента страны-агрессора РФ Владимира] Путина?
– Ну, я полагаю, что это укладывается в логику действий Путина и с учетом его предыстории. Он сам чекист, он знает, каким образом осуществлять такого рода операции. С Патрушевым он работал давно. Несмотря на то, что в последнее время там связывали с возможным уходом Путина по каким-то причинам если не самого Патрушева, то его сына. Это тоже накладывает отпечаток на его действия.
Ну а здесь Путин как бы вернулся к своим старым подходам, взаимоотношениям и, в общем-то, поставил задачу. И в условиях того, что Пригожин достаточно сильно зависел от обеспечения и, собственно говоря, из-за этого выигрывал, по сравнению с остальными военизированными структурами в Российской Федерации – когда были тесные контакты, он использовал. Но он потерял, как считают представители российских спецслужб, чувство меры. Мы знаем, каким образом у него сложились взаимоотношения с руководством министерства обороны. Были, значит, и у него достаточно жесткие противники в ФСБ и так далее.
И поэтому с учетом такой тесной связи и увязки его деятельности с государственными структурами России, на мой взгляд, было делом времени принятие решения о его устранении. Что, собственно говоря, и сложилось. И там то ли было взрывчатое вещество под крыло самолета, могли сделать и... Версии такие, как мы помним, были: уничтожение его зенитно-ракетным комплексом, например, своим же. И самолет, наверное, был опознан как свой. В общем, разные варианты. Спектр возможностей у спецслужб достаточно широкий. И поэтому сложилось как сложилось: террорист по указанию другого террориста убил третьего террориста.
– Ну а, по сути, Патрушев ведь еще и конкурента устранял. Как по-вашему, Патрушев хочет занять трон Путина? Или все-таки он сына туда хочет поставить?
– На мой взгляд, скорее всего, по совокупности... Там расклад перед тем, как это состоится, важен, но пока из ситуации, которая складывается на текущий момент, – скорее всего, сына, наверное. По оценкам действий противников, сторонников... Там же, скажем, есть своя "кухня", и она динамично развивается. И вот, на мой взгляд, на текущий момент это выглядит где-то так.
Конечно, Пригожин, с учетом того, каким образом он себя вел, набрал авторитет. Мы помним заход его в Ростов-на-Дону, где большинство жителей как раз... Ну, мы помним, как он общался с начальниками штаба, которые руководят группировкой вооруженных сил Российской Федерации, которая действует в Украине. Как вел себя, и как там в большинстве своем относились граждане Ростова-на-Дону. Я в свое время, в прошлом веке, начинал службу в зенитно-ракетной бригаде Ростова-на-Дону. То есть на то время знаю этот город, какие-то подходы, но дело не в этом – дело в гражданах. А граждане его приветствовали. То есть у Пригожина был свой авторитет, он его поднимал. Но тут где-то он просчитался политически: просчитался в своих оценках, как будет действовать в первую очередь Путин, а также определенным образом его окружение. За что и поплатился.
– А за какими еще смертями Патрушев стоит?
– Ну, это трудно сказать. Он имеет достаточно серьезные полномочия. То есть, по большому счету, за существенными, там, где просматривается государство, – это Патрушев, на мой взгляд. Потому что он имеет очень серьезные полномочия: возглавляет их Совбез. Это наш [секретарь СНБО Украины Алексей] Данилов, только с гораздо большими полномочиями и претензиями на то, что он или его сын могут стать у руководства, если Путин уйдет по тем или иным причинам – политическим или физическим – с пьедестала.
Поэтому ситуация там контролируется. И там, где государство влияло на эти обстоятельства. В данном случае, я думаю, он очень жестко контролировал ситуацию, организовывал все это, а в других случаях он мог просто санкционировать и так: по КГБшному, НКВДшному, ФСБшному. То есть они с Путиным прошли одну школу – одной крови, как говорится.
Россияне удивлены, что наши младшие командиры сами запрашивают поддержку с воздуха
– Игорь Александрович, вы учились и заканчивали и советские, в России, и украинские военные вузы. Вы вот уже начали говорить о том, что вы там учились и помните кое-что. Вот скажите, пожалуйста: чем отличаются наши две страны в военных подходах, в обучении, в подходах вообще военного дела? И что вы понимаете, что вы с тех времен помните о российских военных? И понимаете ли вы сегодня логику военного преступного руководства российского, включая Путина? Вот чего они хотят? Что у них в голове?
– Они хотят реализовать свой великорусский шовинизм, имперскость, "величие". Более того, я хочу сказать, что после училища... Действительно, я заканчивал Минское инженерное зенитно-ракетное училище. Там было много белорусов, но по количеству украинцев было, может быть, столько же. Больше всего, кстати, было россиян. Потому что мы, выпускники, собирались там через какое-то время: еще когда это было приемлемо. Самая большая делегация была российская. Наша – небольшая. Но поскольку это было в Беларуси, то белорусов, естественно, было много. Они из училища сделали академию. Поэтому я учился в Минском инженерном училище и Калининском командно-штабном имени Жукова. Это было советское время, где нас воспитывали и готовили профессионально. В общем-то, профессионально готовили в большинстве своем на достаточно высоком уровне.
А здесь вопрос был в идеологии. Идеология была такая: что мы, значит, патриотами Союза должны быть, мы должны быть интернационалистами. Поэтому в свое время, когда возникла война в Афганистане – то вот я на этой почве активности даже писал рапорт, чтобы попасть в Афганистан. По молодости. То есть трансформация из-за идеологической подготовки, обработки не только в вузах, но и в службе в Советской армии – она, конечно, сказывалась. И поэтому туда не попал: потому что там задействовали зенитно-ракетную бригаду ПВО сухопутных войск. А я служил в объектовых зенитно-ракетных войсках, объектовой ПВО. Во-первых, в этих же вузах училось достаточно много представителей стран Варшавского договора: не только тех, которые были союзниками. Видите, как у нас поднимали интернационализм. Хотя понятно, что вмешательство Советского Союза в феодальное государство и навязывание таких идей – оно ничем хорошим не могло закончиться ни для самого Афганистана, ни для Советского Союза. Но до понимания этого надо было дорасти.
Поэтому профессиональная подготовка собственно, то есть инженерная, в Минске достаточно глубокая: знания инженерного комплекса. Потом эти комплексы по миру использовали специалисты и показывали достаточно высокий уровень. Более высокого уровня к следующему этапу – это Калининская штабная команда, это уже готовилось среднее звено офицерского состава и вооруженных сил Советского Союза. То есть идеология по-прежнему была впереди всего обучения. Ну и профессионально готовили тоже с учетом того, что как бы потом использовать это в локальных войнах. Специалисты тоже принимали участие в этом и проявляли себя соответствующим образом. Но чем, в общем-то, отличается от нынешнего подхода, натовского, на который мы переходим, – я пока не могу сказать, что в полном объеме. Это делается хотя бы начальником кафедры Национальной академии обороны Украины. То есть постепенно... И сама структура управления Вооруженных сил, а также преобразования, которые в сфере военного образования происходят. Они не мгновенные. Видите, прошло более 30 лет, и они постепенно происходят. Сейчас, если брать стандарты НАТО, где-то, по последним данным, говорят, их 1100–1200. Добавили за полгода еще семь позиций выполнения – и мы продвинулись за последние несколько лет с 200 до 300. Хотя это как бы не говорит о том, можно или нельзя принимать. Потому что отдельные страны принимались по политическим подходам. И так могло бы случиться и с Украиной.
Так вот на само обучение в российской армии... Оно, конечно, по большому счету, во многом сохраняется с советских времен. Величие России, которое надо обеспечивать силой: военной в первую очередь. А с точки зрения вооруженных сил, это очень жесткая система управления сверху вниз. И, в общем-то, она проявлялась: такое излишне жесткое управление имело свои недостатки. То есть натовская система – а мы, скажем, имеем опыт управления Вооруженными силами снизу доверху – здесь нам младшему командному составу дается больше инициативы. То есть если ставится задача какая-то, в рамках этой задачи младший командир может действовать достаточно свободно. Те же россияне удивляются, что наши младшие командиры – сержантский, например, состав – могут связываться, то есть по-натовски запрашивать поддержку с воздуха и так далее. Если там жесткое управление сверху донизу плюс еще довлеет над ними реализация того, что у них всего больше. Во-первых, есть ядерное оружие. Это, конечно, играет свою роль. Во-вторых, вопрос не столько в качестве вооружения, освоения его и так далее, сколько в количестве. Они привыкли во многом побеждать... Они далеко отошли от Суворова, который говорил: "Не количеством, а умением".
И поэтому мы это видим в течение двух лет этой войны, где именно это реализуется: ресурсные возможности. Мы видели, как это получалось у нас: отбить первый стратегический блиц их на севере нашего государства, и потом – в харьковской и херсонской операциях. В этом году это не получилось, потому что... Ну, значит, обеспечение этих операций, с точки зрения поставок вооружения, не соблюли наши союзники. И в таких условиях, которые были, уже россияне сделали выводы, работу над ошибками. То просто повтор такого, херсонского... Они знали, куда, где мы будем наступать. Они знали благодаря капитану ВВС американскому, какие силы, где... Вы помните: была утечка информации, она осталась и играла свою негативную роль. Поэтому все все это знали и, таким образом, мы наступали на бердянском, мелитопольском направлении в Запорожской области на подготовленную и достаточно мощную российскую оборону. А почему они успели это сделать? Да потому что им дали такую возможность. Потому что западные поставки техники размазывались по времени, хотя они настаивали, чтобы мы в таком, неподготовленном варианте уже с апреля начали наступать. А мы начали наступать в июне, но все равно всех сил было недостаточно. А кроме того, мы наступали на четырех направлениях. Для начала это можно и нужно было, наверное бы, делать, хотя ресурсов у нас было только на одно. И поскольку мы эти наступления дотянули до осени, а сил не хватало на все четыре направления, то сухопутный результат имеем такой, как имеем, то есть не выполнили стратегические задачи этого года, которые ставил верховный главнокомандующий, который пытался реализовывать...
И позитивным итогом этого года являются действия наших Военно-морских сил совместно с силовыми структурами по воздействию на Черноморский флот, который были вынуждены вывести из своих... И удары были нанесены по командному пункту. То есть подрыв системы управления Черноморского флота. По запасному командному пункту, значит, удары по кораблям и так далее привели к тому, что корабли они были вынуждены вывести в Новороссийск, даже в порты Грузии и так далее. Мы таким образом обеспечили экономический эффект, зерновой коридор, который работает там без россиян, без турок. Это серьезное достижение. И с точки зрения системы противовоздушной и противоракетной обороны, мы обеспечили функционирование нашего государства и действия сил обороны Украины на фронте. Не в полной мере, но все-таки. Из достижений позитивных, на мой взгляд, вот такие. На сухопутном направлении задача этого года не выполнена.
К этой войне конвенциональной ни Европа, ни Америка не были готовы
– Игорь Александрович, если проанализировать состояние российской армии сегодня, их сильные и слабые стороны, что бы вы отметили?
– Отметил бы то, что они переосмыслили итоги, надо отдать должное, первого года войны – и для себя сделали необходимые выводы по действию в обороне, в наступлении. И по обороне мы это видели, например, на южном направлении, когда они сформировали... В общем-то, очаги такого уровня обороны они показывали уже под Херсоном. Мы помним, что там 25-тысячная группировка с достаточно тяжелым вооружением была. И их оборону вокруг этой группировки... Мы взяли только участки первой линии обороны, а потом просто ее поддержание, с логистической точки зрения, было неэффективно – и они вывели все эти войска. Причем успешно это сделали. Они почти без потерь вывели 25-тысячную группировку с тяжелым вооружением. Это серьезное достижение в этой войне. Хотя мы освободили Херсон и территорию вокруг него на правом берегу. То есть это говорит о том, что они серьезно переориентировались.
Теперь они переосмыслили роль и значение беспилотных аппаратов. Причем не только воздушных, но и, например, морских. Если у нас в прошлом году был в этом приоритет – не столько в количестве, сколько в качестве, – то за этот год они нас догнали и перегнали. Десятки тысяч аппаратов, осваивают FPV-дроны и вообще весь спектр широкий. Поскольку государство ресурсное, то они существенно наращивают эти летательные аппараты и изучают очень плотно наши варианты морских дронов: пока надводных. Но работают и над подводными, потому что у нас якобы, по открытым данным, заканчиваются испытания подводных дронов. И эти дроны безэкипажные, как их называют моряки. Они показались достаточно эффективными и при действиях по севастопольским военно-морским базам, и по Керченскому мосту, и по кораблям, и судам. То есть дроновое направление.
Кроме того, они серьезно подготовились и имеют преимущество... Во-первых, в принципе надо понимать, что они ресурсно имеют больше в ракетном, авиационном, артиллерийском обеспечении, в боеприпасах и живой силе. А если посмотреть по любым военным учебникам, то это одни из важнейших направлений военной деятельности. И мы этому противостоим. Причем настолько... Это тоже нас характеризует: что в условиях, когда у них есть такие количественные и по отдельным позициям качественные показатели их вооружения, а также использование и применение этого вооружения... Так вот с учетом таких действий с их стороны, с такими преимуществами мы проводили не только оборонительные, но даже наступательные успешные операции: харьковскую и херсонскую. Имеется в виду, что это характеризует нас. У них достаточно мощные системы радиоэлектронной борьбы, радиоэлектронного подавления и разведки. Сначала делается разведка, а потом подавление. На фронте, когда они строили оборону в Запорожской области: на тех направлениях, где просчитали, что мы будем точно наступать, и мы это сделали... Уже само по себе это не лучшим образом сказалось на нас. Так вот они там устанавливали разведку. Прямо на каждый километр было определено, какие нужны средства. И они добивались этого. А потом – какие средства радиоэлектронного подавления. И это достаточно эффективно было использовано. И далее – действия по нашим воздушным дронам: достаточно мощное применение их средств радиоэлектронной борьбы. То есть наши дроны, особенно примитивные, такие, гражданские, китайские как бы... Наш путь – совершенствование всего этого, однако они очень подвержены – в их управлении, в их навигации и так далее – воздействию средств радиоэлектронного подавления Российской Федерации. То есть здесь вот пока так.
Выходит, они по вооружению, например, по бронетехнике, не могут эффективно поставлять необходимое им количество современной бронетехники, но какую-то производят. И плюс за Уралом... Потому что, по договорам еще Советского Союза, там целые поля старой советской бронетехники. Они берут там две, три, четыре единицы – и из них делают одну. Восстанавливают боеготовность и насколько могут модернизируют. Но, так или иначе, опять возвращаемся к тому, что они осуществляют количественные поставки. Вот этот вал и это количество – они на этом взращены. Я точно это знаю, поскольку учился в двух вузах, действительно, и служил с ними 20 лет, и понимаю. Они это и реализуют. Но в чем-то они этим и избалованы. Потому что если у нас меньше чего-то – а много чего, как мы вот сейчас сравнивали, меньше, – то у нас включаются всякие изыскания возможностей, как это преодолевать. То есть меньшим количеством решать и действовать более эффективно. Но здесь путь для нас один. Его знают и наши союзники. Мы формулируем его так: нам необходимо бороться за качественное вооружение. Кстати, главком об этом говорил в известной статье The Economist: о том, что нам необходимо качественное вооружение, быстро поставляемое, чтобы выполняли задачи, чтобы мы успели подготовиться. И тогда на следующий год мы будем готовы на таком подходе реализовывать стратегические задачи по деоккупации. Специалисты американские, например, военные говорят более конкретно. То есть это подход такой: важный и понятный как бы. Они говорят: "Украине надо передать вооружения не меньше, чем дивизии пехотной армии США, которая состоит из нескольких боевых бригад, бригад обеспечения с их вооружением, и тогда они будут способны..." Причем сразу это надо поставлять, обучать и готовиться. Тогда они будут способны выполнять эти задачи. Но американское политическое руководство к такому подходу не готово. Хотя эти же специалисты объясняют, что если это делать, то это в первую очередь плюс именно состоянию армии США, потому что им необходимо обновление.
И вообще к этой войне конвенциональной – то есть обычным оружием, а не оружием массового поражения, – ни Европа, ни Америка не были готовы. Потенциал россиян был выше. То есть еще с Советского Союза были такие термины: может, вы знаете и слышали, что вот армия советская – а потом и российская – должна была дойти быстрым маршем до Ла-Манша. И в том числе на территории Украины три округа, которые были, два из них мощные, это Прикарпатский и Киевский, – которые должны были участвовать в этом марше и борьбе аж до моря-океана.
Поэтому масштабность и такие большие подходы – на этом они воспитывались. На величии. И когда вдруг разбиваются, то некоторым образом они теряются. Это было в первый год войны. А теперь они уже сделали выводы. Ну вот я как бы пытался говорить, в каких направлениях и как они отреагировали и что они обеспечивают. И наше преимущество еще в том, что мы выигрываем за счет большой насыщенности средствами связи – помогают союзники – и управления. То есть мы пытаемся по-натовски реализовывать разведывательно-ударные комплексы. Разведка, которая проходит в текущем времени, должна выявлять цели. Управление – принимать решения. И средства поражения, которые находятся в воздухе, на земле, на воде, под водой, – они должны наносить соответствующие удары. Мы медленно продвигаемся тут. И те средства управления, в том числе системой ПВО и противоракетной обороны, надо интегрировать с натовскими. Это происходит. Это очень непростой процесс, но это процесс за качество. А только с учетом качества мы можем бороться эффективно с таким ресурсным государством, как Россия, использующая экстенсивные методы в борьбе, то есть с их стороны: "Пускай будет простое вооружение, но его будет много и за счет этого мы будем достигать целей".
– Игорь Александрович, а сколько лет в таком состоянии они могут еще воевать?
– С затратами текущего года – думаю, два-три года на этом уровне они готовы. Если не возникнут какие-то обстоятельства, которые существенно что-то как-то подорвут политически или в военном плане. Ну, в военном плане – как правило, это должно быть серьезное поражение, которых у них нет пока. А политически – это известные обстоятельства, связанные с внутренней борьбой, которые мы уже видели в первый год. Это тот же Пригожин, кремлевские башни и все остальное. То есть какие-то такого рода обстоятельства могут повлиять и выбить из этого баланса империю, которую Путин строит уже третий десяток.
– Вы же там многих знаете. Скажите: неужели нет ни одного нормального человека где-то там, который бы решил вопрос с Путиным кардинально – и вошел в историю?
– Должна быть мотивация. Вы же смотрите: одураченный глубинный народ... Ну, там, с учетом того, что сфальсифицирована социология российская, но достаточно много тех, кто действительно в большинстве своем – больше половины точно – поддерживает. И потом, силовые структуры, которые работают над тем, что держат как бы. И пока Путин будет держать все это и обеспечивать их необходимым, они его будут поддерживать. Поэтому, конечно, могли бы, если бы была серьезная мотивация. А вот этой мотивации и мотивированных у них... К сожалению, они или очень глубоко, или... Ну, на текущий момент это выглядит, к сожалению, вот так.
После предоставления F-16 потенциал наш нарастится в сфере ПВО и нанесения ударов по наземным целям
– Хорошо. Вы уже начали говорить о состоянии дел в нашей армии. И по поводу вооружения, которым мы пользуемся. F-16, которые мы так ждем... Сколько времени ждем, посчитать даже сложно. Нам их обещают. Вот говорят, что весной они у нас будут. Непонятно пока, в каких количествах. Потому что от этого тоже зависит, будут ли они эффективными. Но вот с точки зрения специалиста, скажите: в каком количестве и в каком виде F-16 могут кардинально помочь решить ситуацию на фронте?
– Кардинально – нет. Но способствовать увеличению потенциала – конечно, могут. "Кардинально" – это чтобы тогда уверенно и быстро мы достигли победы над ними. Этого не случится хотя бы потому, что такого количества нам не дадут. Надо, скажем, бригада. Пускай это будет 40 летательных аппаратов. А там же еще надо и аэродромы, и все остальное. Ну 40. И 160, говорят, может быть, дадут как-то. И это не только F-16, но могут быть Gripen и даже другие. Но пока вот обучение на F-16 точно есть. По поводу Gripen – закрывается. И вообще эта информация как бы закрывается. Но даже если она будет и появится, весь вопрос – в каком количестве. А у них полторы тысячи летательных аппаратов. Ну вот у нас, на нашем направлении, они активно держат где-то около 700. А у нас в лучшем случае появится 160. А теперь даже без учета того, что я доктор наук, на уровне арифметики: 700 и 160. Изменит ситуацию? Безусловно. Каким образом?
Причем надо еще раз сказать: а какое будет вооружение авиационное придано? Во-первых, это не самые последние модификации F-16. Это где-то середнячки. А во-вторых: какое вооружение будет передано? Идут разговоры, например, по ракетам "воздух – воздух". Это на дальности где-то 120 километров: Sidewinder тот же. А у россиян ракеты есть – и немало – "воздух – воздух" на дальности 200 километров. Вот мы можем решительно их победить среднего уровня модификацией F-16 поколения "4+", когда у россиян есть немалое количество летательных аппаратов "4++", то есть более совершенных? И с авиационными средствами, которые имеют лучшие возможности. Наверное, ответ очевиден. Но если появятся у нас – а они, надеюсь, появятся – эти средства, то у нас появится в ПВО более эффективная "дальняя рука": истребительная авиация. В ПВО это "дальняя рука", которая может уничтожать аэродинамические цели, к которым относятся самолеты, вертолеты, крылатые ракеты, беспилотные аппараты. А баллистические – нет. Баллистические – только зенитно-ракетные комплексы, батареи, которые нам предоставили в небольшом количестве. То есть эта проблема будет оставаться. Это тоже как элемент ответа на ваш вопрос. И поскольку это универсальный самолет – F-16, – он может использоваться в качестве штурмовика. Тоже с какими-то возможностями, зависящими от того вооружения, которое будут давать.
Поэтому не надо давать себя как бы настраивать на иллюзорный подход: я имею в виду наших граждан. Мы уже пережили горечь таких подходов в этом году. Поэтому нужно иметь критический взгляд на ситуацию и готовиться к небыстрой войне. Для ускорения надо иметь больше своего, причем качественного. Вот военно-промышленный комплекс разворачивается, но надо быстрее и эффективнее. А пока с тем, что будут даны эти средства, я на отдельных элементах показал, что надежда, что прямо... У нас есть летчики, говорят эксперты, еще что-то. "Вот они придут – и все будет..." Все не будет. Потенциал нарастится наш и прибавится в тех сферах, о которых я говорил: в сфере системы противовоздушной обороны и с точки зрения нанесения ударов по наземным целям: стационарным и даже движущимся. Но это не приведет к быстрой перемене ситуации.
– Вы, наверное, видели недавно редакционную статью Bild, которая ссылалась на источники в разведках разных европейских стран, где они говорили о том, что Россия настроена воевать до 2026 года, что Путин хочет захватить и Харьковскую область, и Харьков, и Запорожскую область, и Запорожье, и еще ряд городов. Что вы думаете? Возможно вообще такое или нет?
– Ну, их планы... Ответ на это, на мой взгляд, зиждется в их планах на первый год. То есть Киев – за три дня, Украину – за месяц или недели... Это планы, под которые они как-то хотят действовать, но этот год... Весь год, например, на востоке они проводили стратегическую наступательную операцию. Сформировали ударную группировку на востоке – более 120 тысяч – и с конца января проводили эту стратегическую операцию. За весь год они достигли Соледара, Бахмута. Ну вот сейчас вокруг Марьинки и Авдеевки они пытаются это уже показать, так сказать, в плюсе и отдельные моменты в оставшееся время до конца года. То есть все равно это больше тактического уровня, даже не оперативного.
Конечно, к сожалению, имело место продвижение, но стратегических результатов они не достигли. А тут вон прямо левобережье Украины и так далее... То есть на текущий момент по силам такой возможности нет. Это больше пропаганда, чем объективные обстоятельства. Но они серьезно работают над тем, чтобы подкреплять свои слова. Вот в конвенциональной войне пока этого нет. И как-то все больше Запад разворачивается в этом плане, но мы знаем: пока, опять-таки, на взгляд военно-политический, помощь Запада сводится к тому, чтобы Украина не проиграла. Но, к сожалению, не выиграла. А это надо менять. И тогда многое будет с точки зрения обеспечения и результатов улучшаться. Для всех: для Украины и для всех. И в то же время они себя ведут таким образом, чтобы не проиграла и Россия, по своим действиям. То есть – побаиваясь... У них два аргумента: возможная эскалация и применение Путиным средств массового воздействия. Ну, не лучшим образом это...
Поэтому я на текущий момент таких сил у них не вижу. Но мы же с вами начинали наш разговор с того, что меняется все достаточно быстро. Такая динамика в этом. И как оно пойдет и будет развиваться дальше, надо будет смотреть. Они надеются, что их потенциал вырастет настолько, чтобы они достигли этих результатов стратегических. Пока это им не удалось ни на начало войны, ни на текущий момент. Очень будем надеяться, что силы обороны Украины сорвут им реализацию и этих планов, о которых они заявили.
– Игорь Александрович, я даже не спрашивала, но в процессе вы уже рассказали об итогах военного года. И фактически у меня остался для вас один вопрос, финальный. Скажите, пожалуйста: на весну что вы ожидаете увидеть на фронте?
– Ответа на этот вопрос не имеет ни один человек в мире на текущий момент. И я поясню почему. Чтобы даже в нашей повседневной жизни добиться реализации каких-то планов... Мы хотим чего-то достигнуть – мы для начала осмысливаем ситуацию, которая складывается: "А что у нас есть для того, чтобы это сделать?" С военной точки зрения это значит, что надо оценить состояние противника и оценить свое состояние. Противника мы мельком коснулись: они в потенциале растут, к сожалению. Не так быстро, как им бы хотелось, но все-таки. А вот наша сторона – это очень проблематичный вопрос. Вот сейчас требуют от военно-политического руководства, чтобы представили планы... Ну, на весну – это очень быстро. Хотя бы до конца года. Но это не реализуется, пока мы не будем знать, какие силы будем иметь. А мы знаем... Ну, вы не знаете и я, наверное, даже не знаю. Вообще никто у нас не знает, какие силы. Потому что сейчас идет работа над тем, каким образом после критического переосмысления Запад нам поможет в вооружении, технике и во всем остальном. Плюс сколько к этому времени мы сможем произвести. И тогда только можно строить какие-то планы. На текущий момент мы можем говорить о тех силах, которые у нас сейчас есть – у сил обороны Украины – для проведения нашей стратегической оборонительной операции по всему фронту. Вот строится сейчас инженерное оборудование, система обороны на наиболее неопасных направлениях и так далее.
Так вот этими силами, которые есть у нашей обороны именно сейчас и, может быть, на зиму, – такие планы мы можем построить и сказать, что стратегически мы им, думаю, не уступим. А вот ту задачу, которую президент сформулировал, что мы ее оставляем: это деоккупацию уже в следующем году... Для такого рода действий стратегических нам необходимы те силы, которые мы с вами уже оговаривали. Американцы считают, что надо вооружения на современную дивизию армии Соединенных Штатов и так далее. То есть если будут эти силы плюс добавится то, что произведет наш военно-промышленный комплекс, – исходя из этого, тогда можно будет сказать.
Поэтому могу сказать: соберем мы силы необходимые для реализации такого – значит, будем действовать. Нет – значит, надо будет иметь активную стратегическую оборону. То есть выявлять, где противник слаб, и если у нас есть силы – значит, его атаковать, перемалывать его вооружение, технику и живую силу. И работать над тем, чтобы набрать потенциал, который бы обеспечил наши наступательные действия.
– Игорь Александрович, спасибо вам большое. С наступающими праздниками вас и наших зрителей.
– Спасибо.
– И скорейшей нам победы. Слава Украине!
– Вам тоже успеха и выздоровления. Любите себя, любимую. Восстановите здоровье. Это будет правильно по отношению к себе лично и ко всем тем, кто информационно борется за нашу победу.
– Спасибо.
