Командир группы спецподразделения ВСУ, бизнесмен Задорожный: Пулеметчик Саша Экстрим прикрывал отход группы. И передает по радейке: "Экстрим "трехсотый". Потом, видимо, увидел, что кровь хлыщет из шеи, и сам передает: "Экстрим "двухсотый" G

– Дорогие друзья, добрый вечер. Сегодня с нами Андрей Задорожный. Многие помнят Андрея как главу, хозяина одной из самой... Да почему? Наверное, самой известной украинской сети ресторанов "Козырная карта". Думаю, многие ходили в эти рестораны и помнят и веселые, и хорошие дни, которые были связаны с теми брендами, с теми ресторанами, которые создавал Андрей. Но сегодня время совсем другое. "Козырной карты" уже нет. Зато есть Андрей Задорожный – новый, обновленный...

– С бородой. (Смеется).

– Тот, которого мы сейчас будем узнавать по-новому и открывать по-новому. Потому что этот Андрей Задорожный, который вот сидит напротив меня и смотрит на вас, дорогие наши зрители, – он с первых дней широкомасштабного российского вторжения пошел на эту войну. Все, что можно говорить, он нам расскажет. Учитывая, что это разведка. Но разговор сегодня будет очень интересный, потому что мы с Андреем уже до эфира многие вещи проговорили. Конечно, я не знаю, что из этого Андрей сможет рассказать публично нам, но я в предвкушении, Андрей, привет.

– Алесечка, приветствую тебя, приветствую твоих щедрых зрителей, которые тебя, наверное, не обделяют вниманием. Приятно, что ты обратила внимание на нас – на ветеранов.

Ну, ты говоришь "было"... Было очень хорошо, было весело когда-то в Киеве. Были сотни ресторанов. Но сейчас это не ко времени просто. Сейчас есть, скажем так, более важные задачи.

По поводу разведки ты говоришь правильно, но я боюсь этих слов. Поэтому называй меня просто "солдат".

– (Смеется). Хорошо.

– Да.

– Солдат Задорожный.

– Да, да.

– Давай начнем с 24 февраля 2022 года – даты, которая разделила жизнь всей Украины на "до" и "после". Как ты узнал о том, что началось широкомасштабное вторжение? И что ты стал предпринимать, что ты стал делать, что ты почувствовал?

– Я еще не спал эту ночь, смотрел какой-то сериальчик. Была прекрасная мирная жизнь. Киевская область, Житомирская трасса, волшебный дом... И потом я услышал взрывы, вышел на улицу... И потом уже вся лента была во вспышках, фотографиях. И я понял, что началась война. Но я сам человек не военный внутри. Я больше человек креативный, творческий. Ну и как-то на это не сильно обратил внимание.

Потом мне позвонил мой друг и говорит: "Ты выходил на трассу?" Это уже было 25-е число. Я живу недалеко от Житомирской трассы. Я говорю: "Не, не выходил". Он говорит: "Выйди посмотри". И я сел в машину, буквально 500 метров доехал до трассы и увидел кадры из фильма "Апокалипсис". Я увидел восемь рядов автомобилей, которые двигаются медленно-медленно на запад. Это были в основном женщины, дети и животные. То есть женщины, орущие дети и кричащие в переносках коты. Это выглядело примерно так. И все обочины были, в общем, засажены этими ходящими в туалет женщинами, машины бились, восемь рядов занято, топлива нету, бросали эти машины... В общем, апокалипсис.

И я когда это увидел, я понял уровень беды, которая пришла на нашу землю. Но в тот момент я еще не осознавал это на сто процентов. Вот когда начались обстрелы Житомирской трассы и когда эти машины начали разбегаться в разные стороны, и к нам в поселок в том числе... Какие-то прибалты, какие-то узбеки, какие-то люди, совершенно не знакомые нам, прятались у нас в бункеры. У нас был бункер такой. Там поместилось человек 200. Вот примерно так началась...

Скриншот: Алеся Бацман / YouTube

– У тебя под домом?

– В поселке у нас. У нас есть тут некий спорткомплекс. Это было единственное место, где был бункер. Ну, его там не было профессионального. Просто как бы был подвал такой большой. И люди залетали к нам в поселок, ворота были, понятно, открыты, – потому что им надо было куда-то прятаться, потому что везде все рвалось. Бросали машины – и быстро залетали в этот бункер. То есть вот в чем мать родила.

Вот так началась наша война. И я понял, что это серьезная история. Но это еще было не все. Я не знал, что они придут так быстро к нам. И они уже были через два дня здесь, рядом с моим поселком.

– Что ты делал? Вот твое состояние. Вспомни твои мысли, и дальше с того момента. Что вы делали с твоими друзьями?

– Я увидел большое расстройство и большую, скажем так, растерянность у людей в глазах, у наших мужчин и наших женщин. Были люди, которые восприняли это все стойко, нормально, рационально, а были люди, которые все это воспринимали увеличенно, то есть паниковали. И мы где-то сутки разбирались с организацией: где взять воду, где взять медикаменты... У нас были какие-то незнакомые нам беременные женщины в предродовом состоянии здесь, врачей не было. И мы попали в окружение. То есть получается, что вокруг нас с восьми сторон стояли уже русские, стояли уже танки везде. Они уже зарывались полностью. Они здесь разобрали тракторный салон. Тут трактора продавали. Просто как салон автомобильный. Новые трактора продавали. Они его разобрали, выгнали оттуда все трактора и экскаваторы – и начали перерывать здесь вокруг всю местность у нас. Но к нам в поселок пока не заходили.

У нас было шесть человек и было всего шесть автоматов. То есть шесть "калашей" было. Больше ничего не было совершенно. Ну и понятно, что первое, что мы делали, – это мы думали о защите от мародеров. Мы не думали совершенно воевать. Потому что я понятия не имел, как подбивается, там, бронемашина противника. И в какой-то момент времени наш, наверное, общий с тобой друг – это Миша Радуцкий... Это мой сосед. Его здесь не было. Он был где-то в городе, наверное, по службе. Потому что он же депутат народный, по-моему (Радуцкий – нардеп от "Слуги народа". – "ГОРДОН"). Я не разбираюсь сильно в этих регалиях. Я ему позвонил и говорю: "Мишаня, дай мне какие-то контакты хорошие". И он мне сбросил человека, с которым мы – дай ему бог здоровья – до сих пор дружим и вместе воюем. Сбросил человека. Человек оказался из структуры серьезной. Ну и вот мы начали получать задачи. То есть война – это задачи и выполнение задач. Потому что если все будут делать то, что им кажется правильным, будет дикий хаос, и из этого ничего хорошего никогда не выходит. И вот они нас начали координировать.

И когда я увидел первый раз удар нашей артиллерии по колонне... Я видел его своими глазами. Колонна была где-то, наверное, машин 50. Ударила наша артиллерия со стороны Белогородки откуда-то – я видел, что летело. Единственное что – я по рации поймал команду "хлопці, ховайтеся". И наши артиллеристы, конечно, работали, как ювелиры, просто. То есть колонну раздолбали в течение трех минут. Там просто ничего не осталось, каша такая. И мы когда вышли на Житомирскую трассу, там была смерть, умноженная на смерть. И все эти развалины дымятся, горят, никого нет. Мы не нашли ни одного трупа. То есть была такая температура горения, что оно все превратилось в прах, в пыль полностью. И вот с этого первого обстрела началась моя война. Таких колонн было четыре здесь. Ну, их подтвердили.

– Это те, которые вы с ребятами... Вот шесть добровольцев фактически. Да? С "калашами" в руках...

– Ну да, конечно.

– Уничтожили оккупантские колонны еще тогда, когда они пришли под Киев.

– Мы не уничтожали их. Мы навели на них. Мы точно дали координаты, где они остановились, где у них стоит прикрытие. Они не смогли отойти просто физически. А потом ночью нам дали информацию... Уже не могли летать беспилотники наши, не могли летать самолеты, не могли летать вертолеты, потому что они поставили здесь мощную ПВО, и ее надо было найти. И я первый раз узнал эти термины: "Бук-М", "Тор"... Вот эти системы. Они говорят: "Найдите "Тор", найдите "Тор". У вас стоит два "Тора" в вашем квадрате". Ночь, мы в окружении находимся, и у меня два парня – они сейчас тоже служат на белорусской границе, ушли, потом подписали контракты – они вымазались грязью – и поползли туда, к оркам. И подползли к ним. А они же чувствовали себя совершенно спокойно – как будто они домой к себе приехали.

Фото: wikipedia.org (архив)

– Это в районе Бучи, да?

– Это, получается, между Макаровом и Стоянкой. Это Березовка, Бузовая, район Мотыжина. Это вот этот район был.

И они подползли к ним вплотную, нашли один "Тор". Второй мы не нашли. Один нашли "Тор". Понятно, тут же передали координаты. Тут же по нему прилетело – по этому "Тору".

– "Хлопці, ховайтеся".

– Да, да, да. Они оба приползли раненые. Чем? По ним начали стрелять. Но по ним не попали, а попали по земле перед ними. И им лицо посекло кусками земли этой просто. Ну как осколками посекло. Но они такие счастливые приползли... И еще украли у отошедшего в туалет орка – видимо, санинструктора или врача – огромный литров на 60 медицинский рюкзак, опечатанный полностью. И притащили нам его сюда. И рацию украли у них. Парня Эдик зовут. Я говорю: "Эдик, вы больные на голову? Вы больные на голову просто". То есть нормальные люди не могут подползти на 15 метров к сидящим у костра оркам и украсть у них рюкзак. Вот с этого все началось.

– Простые пацаны. То есть, Андрюша, я подчеркиваю: это же не кадровые военные.

– Нет.

– Они просто добровольцы были, они мирные жители.

– Это наши партизаны.

– Какое бесстрашие, послушай...

– Слушай, это не бесстрашие – это безумие. Говорят, что есть какой-то даже синдром... Даже как-то он называется: Урбаха – Вите. Говорят, что есть какой-то синдром, который убирает страх вообще. Это безумие просто. На тот момент это выглядело как безумие какое-то. И я на них смотрел... Я говорю: "Ребята, с меня – не знаю – премии, почку могу вам отдать. Что вы захотите. Просите что хотите. Хоть полцарства".

А потом наши передвигались здесь по территории, потому что много надо было помогать, здесь много людей осталось. И простые гражданские наши, которые наши знакомые, друзья, передвигались здесь по поселкам вокруг. И Серега – это мой управляющий, это завхоз мой – у него был пневматический, то есть "воздушка", пистолет Стечкина, который шариками стреляет, воздухом. И больше ничего не было, понятно. И они напоролись на разведку орков в количестве трех человек. И увидели их со спины. То есть они их увидели первыми. Это их спасло очень сильно. И он, не думая долго, достал этот пистолет, наставил им этот пистолет и начал орать не своим голосом: "Пидары, сдавайтесь!" Они обернулись. Один побежал, а двое легли в землю. Наконец-то у моих появилось два автомата трофейных. То есть они их взяли в плен и притащили сюда. Я говорю: "Что с ними делать?" Мы в окружении находимся. У меня в подвале уже пленные сидят. И начали тягать сюда пленных. Потом притянули какого-то бурята. Ты, наверное, его видела. Он с побитой ногой был. Какой-то водитель грузовика из разбитой колонны. Подвозил танковые снаряды в район Милой, откуда танки стреляли по Киеву. Понятно, мы колонну эту разбили полностью, а его, раненого, несли. Наши друзья их вспугнули очередью. Его бросили. Здоровые убежали, а он как лежал на носилках, так его и нашли. Его вот так же привезли на тачке, на рокле такой, на поддоне – привезли к нам в поселок, этого бурята. И оттуда же пошло крутое это выражение "боевой бурят". Это мое выражение. Я думаю, что надо какую-то получить... (Смеется).

– (Смеется). Можешь, да, за копирайт монетизацию.

– Я тебе пришлю видео. Это видео, датированное 26-м или 27-м февраля.

– А вы их не сдали потом?

– Мы не могли: мы в окружении сидели. Кому? У нас было три варианта. Мы могли их спрятать: первый вариант. Второе – отпустить. И третье – расстрелять. Все. Мы их спрятали.

– Вы их спрятали. Поняла. Ты сказал о том, что у вас там были даже беременные женщины на сносях...

– Да. Родила женщина прямо в подвале. Я воду кипятил в чайнике на генераторе. Не было ни фельдшеров, ни врачей – никого не было. Приняла, помогла какая-то женщина, у которой тоже есть дети. Просто женщина родила в подвале парня. Назвали его Миша. Боевой парень наш. Ну жестяк, скажи, такой. Так все было хорошо – и тут Миша рождается у меня на глазах, знаешь. Ну понятно: мы в обмороке, Миша орет... Вот так это было.

– Причем это по эмоциональному накалу еще круче, чем все остальное. Я не представляю. Бедная женщина – в подвале, под обстрелами, в антисанитарии, без медицинской помощи...

– Алесечка, это для меня была самая мощная мотивация. Я когда увидел, как страдают наши женщины, у меня такой кошмар начался... Я говорю: "Кто мог себе позволить сделать такое? Чтобы такое количество людей бросало дома, утирало сопли детям, садилось в эти корчи, в эти машины, куда-то ехали, попадали под обстрелы?.." Это горе людям внутреннее. Хрен с ними, с этими разбитыми домами. Мы эти дома строили – и построим еще в два раза лучше и в два раза красивее. Но вот эти травмы – куда их убрать потом?

Ну и понятно, когда мужики все это увидели, даже не военные мужики – понятно, что они взяли в руки оружие. То есть они взяли в руки оружие, потому что это их напрямую коснулось. Вот о чем идет речь.

– Какие уроды россияне, оккупанты... Это же не люди.

– Да. 

– Вот они пришли сюда. Скажи: на что они надеялись? Что вообще в голове?

– Слушай, я уверен просто, что они рассчитывали здесь на "Крым плюс". Я думаю, что они так шли... Это же надо быть чистыми дебилами, чтобы группировкой 200... Сколько их там было? 250 тысяч. Идти на пятимиллионную агломерацию – Киев, например. Ну это же бред само по себе. Если по Киеву они же знают информацию. У них же [подозреваемый в госизмене бывший нардеп от ОПЗЖ, кум президента РФ Владимира Путина Виктор] Медведчук был, у них же доступ был, у них же СБУшники были – у них были все. Если в Киеве, по-моему, под миллион стволов зарегистрировано официально только охотничьих. Я имею в виду большой Киев – Борисполь, Макаров, Обухов... То есть Киевский район весь. На что они рассчитывали? На страх, на русское "авось" вот это, они рассчитывали на то, что все пообсираются, рассчитывали на то, что подумают "моя хата скраю". Це ж Украина, они знают. Они думали, что украинцы – они конченые эгоисты, жлобы. То есть у них были самые плохие характеристики, они взяли самые плохие качества.

– То, что они думали, – с себя списывая.

– Наверное, да.

– Они думали, что такие, как они, просто. А оказалось...

– Ну у нас же тоже с тобой дураков друзей достаточно, хватает. Правильно?

– Ну везде есть, слушай.

– Да, какое-то количество.

– Процент, количество. Вот именно.

– Я думаю, что на самоуничтожение они пошли. Или пан, или пропал, знаешь: или победят они, или проиграют. Они же понимали, что это просто так не закончится.

– За этот период, пока русских не выгнали из-под Киева – тебя даже в плен брали или пытались взять? Расскажи, что это было.

– Это смешная история была. Потому что у нас же, понятно, не было тут ни воды – ничего не было. И мы ходили немножко замурзанные. Холод собачий, мороз еще ночью. И у меня ночью... Еще до войны уехал ваш коллега-"ютюбер", крутой парень такой – уехал в Испанию. А я знал код его дома, потому что мы дружим близко. Я понимаю, что дом стоит пустой у него, и там есть вода в туалете – там все есть. И я думаю: "Ой, пойду кайфану по-людски". И взял с собой все аксессуары, необходимые для этого. И утречком, где-то в семь утра, может, восемь – только рассвело – я иду. И тут из кустов выходят три таких с кривыми ногами, метр пятьдесят в кепке, узкопленочные такие воины: пулеметчик и два автоматчика. Видимо, разведгруппа, я так понимаю. И они мне такие: "Стой!" Я так – оп! Говорю: "Тихо, тихо, ребята..." А это у меня на участке, внутри было прямо. Я говорю: "Тихо, тихо". Он говорит: "Почему вы по нам стреляете?" Я говорю: "Кто стреляет? Посмотри в эти глаза". И я ему начал рассказ какой-то рассказывать. И я помню, что я мел ему какую-то вообще пургу про то, что я кинорежиссер... Я какую-то пургу нес. И я ему вот так говорю: "Ты мерзавец. Я ветеран!" И, видимо, это слово: "ветеран" – на него как-то повлияло. Видимо, у них это как-то в подкорке зашито, что ветеранов нельзя обижать. И они меня не обыскали. Они обыскивали всех. У меня в кармане была армейская рация и наша внутренняя рация. И телефон со всеми геолокациями был в другом кармане. Если бы они меня обыскали, со мной бы вообще никто не разговаривал. Это просто боженька цемнул в этот раз вот именно в это место. Я это место сейчас обхожу стороной – там, где они меня взяли в плен. Да, и зашел я в этот дом. Я говорю, что мне надо. "Ты что, дурак? Ты хочешь, чтобы я опозорился прямо здесь?" И они меня отпустили. Я зашел, а вышел с другой стороны дома. И ушел оттуда.

А второй раз они в прицеле держат меня: "Стой, стой, стой!" Расстояние далеко, и я не понимаю, будут они стрелять или нет. Это здесь же. У нас же поселок здоровенный.

Фото: Андрей Задорожный / Facebook

– Та же группа тебя?

– Нет, это уже другая группа. Их же здесь много с разных сторон было. И в какой-то момент времени один мой приятель проходил мимо и с забора кричит этому. А русский не понимает, кто это, расстояние большое, где-то метров сто. Они тогда стреляли по всему, что ходит, вообще. То, что движется, – по всему стреляли, то есть не разбирались. И он кричит: "Это свои!" Товарищ мой кричит: "Свои!" – в спину ему. И он поднял автомат проверить, свои или не свои. И в этот момент эта пауза меня спасла. Второй раз боженька цемнул. Я думаю: "Ну это ж для чего-то произошло. Ну что-то же я должен сделать". И сейчас мои друзья, когда звонят мне, спрашивают: "Ты где?" – "В Очакове". – "Крепко п...дары тебя обидели. Ты уже год за ними гоняешься". (Смеется). Я говорю: "Да". Вот не надо было им, конечно, этого делать. Не надо было. Потому что разозлили они, конечно, людей сильно. Причем разозлили... Не то что мы на них злимся – злости нету никакой. Их просто убивают. Точка.

– А как можно по-другому относиться к оккупантам?

– Никак.

– К оккупантам, которые пришли пытать, убивать, насиловать мирное население, детей.

– Да. Три варианта у них есть: уйти, сдаться в плен или умереть. Три варианта. Нету четвертого варианта. Понимаешь? Выбор такой, не очень.

– Андрюш, давай про период, уже когда Киевская область – все нормально, русских выгнали. И дальше события стали развиваться для тебя. Я так понимаю, что ты решил, собственно говоря, эту тему продолжить. Вот где ты за это время был? Из того, что ты можешь рассказать, расскажи, какие ситуации. Были ли ситуации после этого, когда смерть ходила рядом, очень рядом? Может, ты можешь рассказать о каких-то героических историях наших ребят?

– Алесечка, смотри: этих историй просто вагон и маленькая тележка. Возможно, я не думаю, что это героические поступки какие-то. Там эти героические поступки сплошь и рядом происходят. Банально: командир позвонил – этот парень, с которым я начал сотрудничать, – позвонил и попросил отправить в Беларусь двух офицеров. Тогда орки вывозили в Беларусь беженцев. То есть они когда собирали мирных, они говорили, что выезд есть только в Беларусь. "То есть в Киев нельзя, потому что бои, в ту сторону нельзя, потому что бои, здесь, на месте, нельзя, потому что обстрелы. Если вы хотите выжить и остаться, выезжайте на Беларусь". И они открывали "зеленый коридор" только в сторону Беларуси, если кто-то хотел выезжать. Это если тебе еще очень сильно повезет.  И мы поймали такое окно. И вместе с беженцами – это было в самом начале – отправили туда двух офицеров. Понятно, что они были под прикрытием. Можно уже говорить, потому что они уже давным-давно вернулись сюда. Потому что это было очень важно: получать оттуда информацию.

После этого мне поставили задачу вывезти две семьи из зоны оккупации: вот этих ребят, которые согласились идти в Беларусь, чтобы ты понимала. И у них одним из условий было, что их семьи вывезут. Мы их загрузили и вывезли в город-герой Каменец-Подольский. Я их поселил к Игорю Баленко в гостиницу "Семь дней". Благо, там... Игорь Баленко – кстати, браво ему, потому что они, конечно, просто все, что могли делать, – они помогали. Ничего – ни денег – ничего. И понятно, я сразу постригся, помылся, быстро съел две пиццы, потому что там пицца вкусная. И мы в машину прыгнули – и уехали обратно.

После этого мы ушли на харьковское направление, то есть мы были на Харькове. Там это район Дергачей. Я показывал тебе. Вот так называется наше подразделение. Подразделение называется "Ахилл". И это же подразделение, наверное, до конца октября находилось в Харькове. После этого короткий период... В Харькове, понятно, мы заходили в Купянск знаменитый, Купянск-Узловой и мою любимую Ковшаровку. Мы тоже туда зашли одними из первых. Ну, не первыми, а одними из первых зашли. Есть такое село, Ковшаровка называется. Это почти, наверное, граница от Харькова с Луганской областью или с Донецкой. Я в географии не очень. И увидели наших людей, которые там под оккупацией хрен знает сколько стояли. И мы когда туда ехали, товарищ мой говорит: "Вы куда едете?" – "Ну туда, попробуем двинуться в сторону Ковшаровки". И он говорит: "Возьмите с собой еду". Я говорю: "У нас есть еда с собой". Он говорит: "Нет, ты не понял. Вы на чем едете?" – "У нас два пикапа". Он говорит: "Возьмите с собой еды столько, сколько поместится в пикап". Я говорю: "Зачем?" – "Потом узнаешь". И мы заехали просто в маркет в Харькове, загрузили полные багажники еды – ну вот все, что было там. Не вкусняшки, а вот именно еды: какие-то консервы, какие-то макароны... И мы когда приехали в Ковшаровку, мы поняли, о чем идет речь. А там люди голодают реально. То есть реально без воды, ни одной "скорой помощи"... То есть просто отрезанные от мира. Мы туда кинули клич, конечно. Харьковские волонтеры туда навезли... Какой-то фонд Рината Ахметова туда что-то повез. Это мне уже телефоны сбрасывали. Благо, что у меня большая страница в Facebook. Короче, накормили там пипл.

А касательно твоего вопроса по поводу героизма – это сложно сказать. Потому что люди же не думают об этом. Понимаешь? Люди думают о том, чтобы выжить. И люди думают о том, чтобы выжил их товарищ. И люди думают о том, могут они сделать некое действие или не могут сделать. То есть по силам оно или нет. То есть если у них есть уверенность в том, что они могут это сделать, – тогда они это делают. И люди вокруг думают, что это героизм. Например, у меня... У нас, кстати, очень мало потерь было. Очень мало, сравнительно с другими подразделениями. Потому что когда мы туда пришли... А там же молодые пацаны, то есть простые мобилизованные, бывшие водители грузовиков... Разные люди совершенно. И понятно, что их надо было немножечко подкорректировать: сделать так, чтобы они были более опытные, более грамотные, более хитрые, более изворотливые. А кто, как не я, может этому научить? Понимаешь? Есть же опыт.

– (Cмеется). Да. Ресторанный бизнес дает о себе знать.

– Да. Плюс хорошие рецепты, что немаловажно. Вот. И понятно, что мы каким-то образом подтягивали их уровень.

Я расскажу про Сашу Экстрима. Парень, который с Воскресенки, киевлянин. Он пулеметчик: ПКМщик. ПКМ называется "Покемон" на фронте. Боже, сколько мне сообщений приходит разных... И что делает пулеметчик? Пулеметчик прикрывает отход группы. Когда группа... Зайти туда в любое место несложно.

– А выйти...

– Очень сложно выйти, да. Получается, зашла группа, они там сделали работу, засветились – и надо выходить обратно. Или оставаться там ждать наших, или прятаться, зарываться. Но в основном, понятно, выходят. Понятно, под прикрытием артиллерии. И вот этот ПКМщик мастерски, грамотно очень прикрывал вот эти выходы. Я как раз ехал в Киев за припасами, потому что здесь немцы мои, американцы напередавали нам разных вкусняшек: куча тепловизоров, куча прицелов, куча "ночников"... То есть правильная совершенно техника. От оборудования зависит очень многое. И мы крепко запаковались всем, включая сублимированную еду какую-то, одежду, транспорт, топливо... Ты же понимаешь, если я заряжусь, то я найду все. Я могу бригаду обеспечить, да.

И мы с ним договорились. Он говорит: "Слушай, привези мне на ПКМ хороший тепловизор". Я позвонил подружке в Америку. Она купила ему правильный "теплик" хороший, передала мне. Я привожу. А он погиб. Ну некому передавать. И его забрали. Он лежал на позиции, прикрывал отход группы. И передает по радейке:  "Экстрим "трехсотый". Попало в него, пуля или осколок. Я не знаю, что именно. Потом, видимо, увидел, что кровища хлыщет из шеи, и сам передает: "Экстрим "двухсотый". То есть он понял, что ему все. Он заснул прямо возле пулемета. Отстрелял БК. А он дрифтер – знаешь, те, кто дрифтует на машинах. У него гаражи свои на Воскресенке были. Нормальный, такой же, как и мы с тобой, парень. Понимаешь? Ну вот похоронили его на Лесном кладбище. Я считаю, что это герой. Я не знаю, наградили его или нет. Это будем после войны разбираться.

И таких случаев миллион. Люди бесстрашные, люди, которые ходят в заминированные посадки, то есть туда, где – они точно знают – стоят сотни противопехотных мин. Противопехотная мина – это жуткая, страшная, коварная вещь, которая поражает все в радиусе от 50 до 200 метров. Там, две тысячи осколков разлетаются моментально. Никто даже понять ничего не может. Были, конечно, и оплошности. Когда группа выходила искать другую группу, а группа первая погибала на минах, и вторая группа, найдя эту группу разорванными полностью, передавала, что нашли группу, отходила пять метров и подрывалась на тех же минах – подрывалась вторая группа. То есть такое тоже происходило. К сожалению, к этому привыкнуть невозможно. 

– На войне очень много трагического, но одновременно с этим – человеческий мозг, наверное, так устроен, что включаются какие-то механизмы – и защищаешься юмором. На войне при том, что много комического...

– Юморок такой, странноватенький, да.

– Вот я хочу у тебя спросить: а какие-то смешные ситуации были?

– Слушай, ну конечно, много всего было интересного, много всего было смешного. Например, мы получили информацию... Уже тоже можно об этом рассказывать, потому что я считаю, что это спецоперация века была: когда получили информацию, что у человека в частном доме вскрыли сейф орки в оккупации. Я сейчас место не буду говорить, где, но вот на оккупированной территории. И в сейфе реально было 900 с чем-то тысяч долларов наличными деньгами. И мы узнали об этом, понятно. И начали по закрытым, открытым источникам переговариваться, возмущаться в эфире, что вот у товарища украли 4,2 миллиона наличными деньгами, и это такая проблема большая... Как эти твари могли так поступить вообще? И в какой-то момент времени это подразделение, которое там стояло, – их когда ротировали – это мы уже знали по своим источникам – их на границе встретила большая группа ФСБшников, и выяснили, искали крысу, кто украл три миллиона, которые не донесли в общак. Знаешь, я думаю, что им делали колонотерапию. Я думаю, что заглядывали. По нашей информации... Понятно, что это непроверенная информация.

Фото: Андрей Задорожный / Facebook

– Колоноскопию.

– Наверное, да. Ну проверить же везде надо – куда засунули, непонятно. Тем более, не совсем они такие, русские-украинские, были. Такие, немножко других национальностей. А жопы у всех одинаковые, уверяю тебя.

И где-то недели три их держали в карантине на границе между Украиной и Россией, не выпускали на ротацию. То есть следствие, там... Короче, капец. Ну капец. Я когда об этом узнал, мы ржали, наверное, сутки. Я говорю: "Ребята, оф коз, вывезти на три недели боевой батальон с войны, с фронта – это дорогого стоит". В самое такое, запеклое, время, когда они на фронте нужны. С боевой техникой, со всеми делами.

Ну такого много очень, Алесечка. Я думаю, что это все после войны, после нашей победы, после того, как мы их отгоним. Потому что я думаю, что наша победа будет заключаться в этом слове: "мы их отгоним". То есть мы их отгоним на свою территорию. Мы же не пойдем на российскую территорию.

– Мы заберем все наше, все свое.

– Да. Ну и чуть-чуть их, конечно. Но буквально незаметно совершенно. То есть малесеньку таку цяточку.

– Флаг над Кремлем украинский – да? – и все, и хватит.

– Вот было бы хорошо. Да?

– (Смеется). Кстати, ты на 9 мая ожидаешь у них каких-то сюрпризов на параде кремлевском?

– Я не думаю. Ты знаешь, наши не любят такие показушные вещи. Я знаю не со слов ребят. Вот эти все вещи красивые. Вещь должна быть эффективная. Понимаешь? Я ожидаю 1-го, 2-го, 3-го, 4-го, 5-го, 6-го, 7-го, 8-го и 9-го охренительные удары по их скоплениям, от которых они просто воют. Они просто воют, Алеся. Люди не понимают, что происходит. Я когда смотрю паблики разные публичные, смотрю на плакс... У нас же есть такие плаксы, которые: "Ой, все погано... У нас нема... Нам ботінки привезли не ті..." Знаешь, вот такое все. Конечно, без проблем не бывает там. Но и плакс много тоже, знаешь.

– Ты имеешь в виду наших или русских?

– Наших, да. Вот. Но при всем при этом, чтобы ты понимала, наши готовы умирать. Понимаешь? В этом главное. Вот эта фраза: "готовы умирать"... Им есть за что умирать. Это самое главное. Это и есть девиз этой войны. Русские не готовы умирать. Понимаешь? Не за что им умирать. И поэтому выиграет эту войну, победит в этой войне только тот, кто дойдет до конца. А они не могут дойти до конца. Вот в чем вопрос. Понимаешь? И это и есть секрет Полишинеля.

– Андрей, у тебя было две контузии, я так понимаю, за это время.

– Да. Но небольшие. Не говори только никому об этом. Хорошо? А то на мне потом никто не женится. Скажут: "Та нахрен ты нам нужен контуженный?"

– Никому. Только мы с тобой и несколько миллионов зрителей.

– Зрение немножко скачет...

– А что за ситуации были?

– Разрыв рядом был.

– Близко, да?

– Все банально, да. Алеся, смотри. Я тебе хочу сказать: где-то процентов, наверное, 95... Я, может, ошибаюсь. Может, 92 процента военных с одной и с другой стороны в глаза никогда не видели противника. Не видели просто физически. Видели с коптера картинку в экране, а так – не видели. Работает артиллерия, работают минометы, работает дальнобойное оружие. Если уже идет стрелковый бой, то это уже... Вот сейчас это, конечно, в трех местах. Все знают об этом. Марьинка, Авдеевка, Бахмут. Вот в этих трех местах. И еще лес по направлению к Лиману – туда. Там один лес военный есть.

– Самое жаркое ты имеешь в виду направление.

– Да. Там, где идут стрелковые бои, где группы ДРГ заходят с двух сторон... То есть зашли 12 бойцов, с нашей стороны – 30 бойцов... Наоборот: наших зашло семь, с их стороны – 12... И вот идет постоянно гибкая очень, ползучая наступательно-отступательная операция. Понимаешь?

– Ты сказал, что ты ожидаешь с 1-го по 9 мая ударов по российской территории?

– Да, конечно.

– Инопланетные войска будут бомбить, как всегда?

– Им п...зда, чтобы ты понимала. То есть никто этого не понимает. Они уже это чувствуют. Они не знают этого, но они чувствуют. Всегда человек любой, даже самый тупорылый человек – он чувствует все. Они уже это чувствуют: что им п...зда, их уже нет. Понимаешь? У них уже вариантов не остается никаких.

– Я даже не буду у тебя спрашивать по поводу контрнаступления...

– А этого никто не знает. Я этого не знаю.

– И вообще не надо об этом говорить. Нужно дать просто спокойно работать профессионалам. Я считаю, что чем меньше слов, тем больше дела будет.

– Да.

– Тем не менее – знаешь, что у тебя спрошу? Вот по ощущениям... Ты сказал, что любой человек чувствует, а если это еще и подкреплено знаниями и опытом...

– Да.

– Это вдвойне получается более точный прогноз. Вот по твоим ощущениям, как ты считаешь, когда наступит наша победа? 

– Я уверен, что надо слушать [начальника Главного управления разведки Минобороны Украины] Кирилла Буданова, ну вот из всех спикеров. Потому что у него есть таблицы, цифры, информация, а не домыслы, мнения людей, которые видели военного. 

– А он особо никогда и не ошибался. Вот сколько было прогнозов – правда? – все точно в точку.

– Да. Я не понимаю никогда, зачем он столько интервью дает, но он говорит то, что я тоже думаю. Я думаю то, что он говорит. А он говорит – как бы, знаешь, получается такая синергия. У меня такое есть ощущение, что до числа 10 июня все разрешится. Вот. Да. (Смеется).

– То есть 10 июня мы можем праздновать победу?

– Нет. Мы не можем праздновать победу с 10 июня. Я думаю, что где-то 10-го... Ну давай с тобой возьмем, 15-го, хорошо. Окей, 15 июня можно будет сказать, до Нового года мы отпразднуем победу или эта победа будет до следующего нового года. Вот так я тебе скажу. То есть уже точно будет понятно направление. Но дело все в том, что оно пойдет потом по нисходящей. Понимаешь? То есть оно потом пойдет по-другому. Война будет другая немножко.

– Андрей, я знаю, что у тебя сестра в России живет. Это родная сестра?

– Да, да, да. Это по отцу моя сестра. Она гораздо старше меня. 

– Вы общаетесь? И что она говорит тебе?

– Я два раза с ней разговаривал. Один раз она мне позвонила и со слезами на глазах задала мне один вопрос: "Андрей, почему вы сопротивляетесь?" Я не нашелся, что ответить. Я говорю: "Ну слушай..." А у нее два высших образования, она киевлянка, могилы всех ее родителей, предков находятся на Байковом кладбище. И если ее уже там промыли крепко, то есть она точно знает, что русский солдат – "освободитель, солдат великой страны" – не может так себя вести, как говорит украинская пропаганда, что они пришли сюда в шортиках, в гольфиках такие, в пилоточках таких с рюшиками и сказали: "Ребята, братья и сестры..." То есть у них было такое ощущение, что миротворческий контингент пришел нас сюда освобождать из лап каких-то американо-еврейских фашистов. Какая-то такая...

– Ну хорошо. Ты ей рассказываешь, вот ты говоришь: "Я фашист? Это меня убивать пришли?" И что она тебе на это говорит?

– Меня обманули. Я заблуждаюсь. И мне промыли мозги хунта, которая... И пошла жара. Вот эти все нарративы, которые повторяются как мантра там. По-моему, пять этих нарративов: "восемь лет Донбасс", "американское внешнее управление" – ну и пошла, пошла жара. Я говорю: "Слушай, давай мы лучше будем под внешним американским, чем под внешним российским управлением". А она такая: "А что, так можно было?" Я говорю: "Ну наверное, да". Вообще говорю: "Слушай, тут нет никакого управления. Приедь посмотри".

Ну нет смысла, нет времени тратить на какое-то переформатирование этих людей. Я говорю единственное: у нее сын, мой племянник – он архитектор сам... Кстати, охренительный архитектор. Рыжая такая шевелюра, очки... Похож, знаешь, на Эйнштейна, только рыжего цвета. Я говорю: "Ты побереги только Ванечку, потому что сейчас Ванечка получит повестончик – и пойдет куда-нибудь на украинский фронт. И попадет под обстрельчик. Ты смотри аккуратненько. Спрячь его где-нибудь в подвале". Это единственное, что я ей посоветовал. Я не знаю, что она будет делать.

– А в России за тебя какой-то выкуп был объявлен?

– Объявили, да. Понимаешь, там получилось так, что вот этих пленных, которых мы взяли... Группа, которая потом выводила этих пленных, попала под обстрел, и они под обстрелом погибли от осколков. И их потом прикопали здесь. А когда деоккупация произошла, выкопали. И, скорее всего, отправили туда, на родину. И в этот момент, когда их отправили на родину, люди видели вот те видосы... Потому что я их не выкладывал. Это Улицкий Виталик выложил. Я ему отправил, а он выложил в сеть. Ну и все увидели. Ну понятно: это хорошо было, потому что классная мотивация такая. Мы показали настоящими этих бурятов в начале самом. Это очень важно было – показать, кто они такие, что они чмошники вообще на самом деле, а не великая армия.  И когда их отправили в Улан-Удэ, видимо, и похоронили там, и в Улан-Удэ объявили за мучителя бурятов Андрея Задорожного премию в $10 тыс. Я считаю, что это постыдная премия. Я считаю – хотя бы 200, ну хотя бы 200. А если не добавят еще 180, то мы нашалим еще немножко, да. Я даже знаю, где и как.

– Чуть-чуть про бизнес хочу поговорить. В 2012 году, в Хорватии когда ты был, тебя арестовали. Ты как раз на яхте плавал. И фактически в СИЗО ты провел...

– Год и два месяца.

– То есть забрали из жизни год и два месяца. Арестовали тебя тогда по обвинениям якобы в махинациях, связанных как раз с сетью ресторанов "Козырная карта".

– Да. Мы все суды выиграли после этого.

– Я для зрителей просто вкратце расскажу. Ты выиграл там суды, ты выиграл в Украине, когда вернулся, все суды.

– Да. Отжимали компанию. Януковичи отжимали компанию. Что тут непонятного?

– Вот я хочу спросить, что это было.

– Отжимали компанию по глупости, по ощущению полной безнаказанности. В Украине появились цари. Это одна из, кстати, причин Майдана киевского. Потому что если бы киевляне: обиженные, ограбленные этими "стоматологами", енакиевскими, этими всеми... Вы, наверное, не меньше, чем я, об этом знаете. Если бы люди не вышли на Майдан и если бы Киев не поддержал Майдан, тогда бы ничего не было вообще. Когда киевляне вышли в товарном количестве – все было понятно тогда.

– Андрюша, скажи, пожалуйста: бизнес сейчас у тебя какой-то... Параллельно ты что-то делаешь? Какой-то, может быть, ресторан, или у тебя идея есть на после победы...

– Да. У меня от прошлой олигархической жизни осталось несколько хороших участков земли в собственности. Я их берегу. Два участка мы будем застраивать. Есть уже проект, есть уже инвестор, мой партнер хороший. Будем делать там коттеджные поселки. Я люблю строить дома. Люблю, когда мамы с колясками гуляют. Люблю иметь к этому отношение прямое. То есть мне нравится это все. И плюс есть пару участков земли под заведения. Например, есть у меня участок земли на Старообуховской трассе в очень хорошем месте. И я так думаю... Думаю, что я уже не потяну сеть ресторанов, потому что уже возраст такой, не сетевой, знаешь. 

– Ты же ветеран, ты же сказал.

– Да, я же ветеран. Нет ни сил, ни желания особого, знаешь. И как-то жадность тоже тускнеет с годами. То есть немного потребляется, в общем-то. Дети выросли, все вроде как получилось, слава богу. И я думаю, построю там какой-нибудь хороший загородный клуб, и вы будете ко мне приезжать есть вкусную еду, а я буду стоять там готовить. Я вас буду приглашать туда. Не за рекламу, а просто так.

– Андрюша, а вот скажи, пожалуйста: вот если говорить об украинском бизнесе сейчас, это ведь тоже огромный фронт экономический...

– Да.

– Который держат украинские ребята. Вот я, честно, когда смотрю, насколько у нас все... Вот идет война, а у нас услуги, доставка 24 часа в сутки – все работает.

– Банки работают.

– Моментально. То есть Европа, которая... Слава богу на нее. Она не понимает, что такое война. Потому что весь удар на себя приняла Украина. Но Украина в войне. Плюс – что еще? Новые дома сдаются. Просто продолжает строиться жилье. Рестораны открываются.  Вчера не было, а сегодня уже вывеска. Магазины новые появляются... Объясни мне как человек бизнеса: что это значит?

– Люди с кайфом рискуют. Люди до такой степени стали дорожить этой страной... Я не буду говорить высокопарные фразы: "любить", "восхищаться"... Они стали дорожить этой страной. Люди увидели, что такое хаос, люди увидели, что такое реальная угроза, люди ощутили на себе это дыхание катастрофы. И они поняли, что нужно успевать жить, что жизнь короткая, что жизнь должна быть в удовольствие. И люди не отказывают себе в этом удовольствии. И они понимают, что для того, чтобы победить, нужно много направлений: и бизнес в том числе. И я считаю, что человек, который держит 20–30 ЗП в месяц, – ему можно давать орден за отвагу сегодня в Украине. И прямо такой... Даже в два раза больше, чем на фронте. Потому что его еще и мучает совесть, что он не на фронте, кроме всего прочего. Хотя на фронте не очень много людей, чтобы ты знала, в процентном соотношении. И там, кстати, потихонечку выкристаллизовывается прямо костяк такой...

– Элита.

– Да, элита. Никто не отдает... У нас же, говорят, будет страна молодых генералов.

Скриншот: Алеся Бацман / YouTube

– Вот я хотела у тебя спросить. Я прочитала в интервью "Главкому" это твое выражение: фразу "Украина будет страной молодых генералов".

– Да, я так считаю.

– Что ты в это вкладываешь?

– Я считаю, что есть сейчас масса полковников, которым по 38, 36 лет, которые обстреляны, у которых нулевая терпимость к коррупции. Нулевая – без шуток, не на словах нулевая. Мы же видели эту "нулевую" терпимость много тысяч раз с тобой. А нулевая – которая кровушкой, на кровушке замазана. Понимаешь? И они все это понимают. Этих ребят много. И я уверен, что они достаточно крепкие, достаточно креативные, и они скоро будут на виду. Конечно, после того, как мы прогоним собак этих.

– Да. Хорошо сказал: "собак". Правильно.

– Собак, да.

– Хотя собак я люблю. 

– А потом нам надо такой... Как он? Ультрасвисток, который, знаешь, отгоняет бродячих собак, на границе. И свистеть будем, чтобы они дальше не заходили. А вообще, конечно, будем жить потом на погранзаставе большой. То есть будет большая погранзастава. Какое-то время, наверное, да. Ничего в этом страшного нету.

– Ты знаешь, вот хорошо с тобой было пообщаться. Несмотря на то, что ты рассказывал страшные вещи... Для большинства людей в мире все то, что проживает сейчас Украина, проживают украинцы, проживают те, кто на фронте – вот ты один из них, – этого просто хватило бы на десять жизней. А у нас это укладывается сейчас вот в наши месяцы широкомасштабной войны с Россией. И, ты знаешь, мне очень импонирует, что все те тяжелейшие моменты, которые ты с побратимами, с ребятами проходишь, защищая Украину, – ты проходишь их с юмором.

– (Смеется). А как же иначе? Да. А как иначе?

– Это прекрасно.

– Но я тебе скажу, это юмор такой... Потому что я, наверное, больше, чем в эти последние полгода, в церкви и на похороны не ходил никогда в жизни, чтобы ты понимала.

– Я понимаю.

– Это такая цена. И это понятная цена. Это большая очень цена. Мы покупаем это за дорого – за очень дорого покупаем то, что у нас будет. Мы должны будем всегда об этом помнить. И я думаю, что этих ребят всех гамузом нужно будет канонизировать. Знаешь, вот просто канонизировать. Потому что теряем очень много хороших, правильных ребят. На их место приходят не менее хорошие.

– Лучшие.

– Да.

– Андрюша, спасибо тебе большое за это интервью.

– Тебе спасибо.

– Спасибо за то, что ты делаешь. Береги себя, береги Украину. И слава Украине.

– Мы делаем только то, что умеем – свое. Мы генерально это делать не можем, но приказы выполняем вовремя и очень качественно. И мы очень эффективны, да. Это важно.

– Спасибо.

– Спасибо тебе, Алесечка. Удачи вам. Диме привет передавай.

– Спасибо большое, Андрюша. Спасибо.

– Слава Украине.

– Героям слава.