+6 Киев
По видеосвязи жена смеялась: "Все от войны убегали из Киева, а мой, – не будем говорить тем словом, которым она меня тогда назвала, – поехал в самую войну". А конечный результат таков, что я остался жив, а их нет...
– Владимир, я вас приветствую.
– Добрый день. Я вас тоже приветствую, Алеся.
– Сегодня со мной в эфире украинец, человек, который, как и миллионы украинцев сейчас, страдает от кровавой войны, развязанной Россией. У Владимира нестандартная история. Я понимаю, насколько трудным это интервью будет. Не только для вас, но и для наших зрителей. Но после того, как мы записали интервью с Марией Вдовиченко...
– Я ее знаю.
– …которая тоже очень пострадала от войны. Такой отклик от людей пошел… Я не рассчитывала на это, но оказалось, что сегодня важно рассказывать свои истории людям Украины, документировать геноцид, который путинская Россия творит. По сути, это свидетельство для международных судов. Владимир, расскажите о себе сначала. Кто вы, сколько вам лет, где вы живете, чем вы занимались до широкомасштабного вторжения России?
– Меня зовут Владимир Ободзинский. Ну, какой у меня жизнь была? Жизнь среднего украинца. Дом, работа, семья.
– Кем вы работали?
– В частной фирме охранником.
– Где вы живете?
– В настоящее время или вообще где жил?
– До полномасштабного вторжения где вы жили?
– До полномасштабного? Это Житомирская область, Малинская территориальная община, село Юровка.
– Какой на момент полномасштабного вторжения была ваша семья?
– Я, моя жена Наталья, сын Владимир, дочь Иванна и два годовалых внука: Николь и Денис.
– Вы жили в одном доме?
– Да, мы все жили в одном доме в селе Юровка. 24 февраля как всех, так и нас потрясла новость, что началась полномасштабная война. Хотя фактически она идет с 2014 года. Я ночевал с внуками в комнате. Они были со мной всю ночь. В 7.00 пришла смс от классного руководителя сына: "В связи с ситуацией в Украине учимся онлайн согласно расписанию". Думаю: "Что?" Последние три года – COVID-19. Больше никаких подобных новостей не было. Я захожу в Facebook, а там уже война.
– Сколько лет было сыну, вашей дочери? Сколько жене было?
– Сыну было 14, дочери – 19, жене – 40. 41 исполнился бы в декабре.
– Вы долго вместе?
– С женой? Мы познакомились 23 февраля 2000 года.
– Полжизни. Более половины жизни.
– Да. И уже 30 сентября того же 2000 года мы поженились.
– Вы хорошо жили?
– Все было в семье. Это сказки: "Ой, прожили 30 лет душа в душу, никогда не ссорились". Не может быть. Все было, как говорится. И разводиться хотели... Это жизнь. У каждого своя жизнь была. В каком смысле? Все. Всего хватало.
Скриншот: Алеся Бацман / YouTube
– А какие планы на будущее были у семьи?
– На 2022 год у нас были планы. Мы начали строительство: гараж, какая-то кухня должна быть. Скважину были планы сделать, потому что были очень большие проблемы с водой. Дочь очень хотела на свои 20 лет поехать в Стамбул. И мы уже пообещали ей... Как раз будет ей 20, сыну – 15 лет. Мы дадим доверенность на нее – это у нас такие планы были – и они в ноябре отправятся на экскурсию в Стамбул. Этого не вышло.
– Что было дальше? 24 февраля 2022 года вы проснулись, узнали, что полномасштабное вторжение началось. Что потом?
– Затем – обычное утро. Дети проснулись. Все в шоке... То с тем созванивались, то с тем. Жена у меня была учительницей, она тоже давай обзванивать своих учеников, смс писать, чтобы оставались дома. Тогда поехали в магазин хотя бы самое необходимое для детей купить. Очереди были в супермаркетах в Малине – просто ужас. Очень большие. В банкомат... Банкоматы выдавали что-то по тысяче – больше с карты нельзя было снять. Тогда мне позвонили с работы. У нас так получилось, что... Практически все работники охранные – кто домой, кто куда. А нужно было ехать в Киев помогать. И 24 февраля, второй час дня – как раз это была последняя электричка из Малина в Киев. После этого уже три месяца больше никакие поезда не ходили. Я уже когда ехал – уже было слышно, что летит. Было слышно, как в Гостомеле идут бои.
– Какие мысли у вас были тогда?
– Знаете, как и все украинцы, я думал, что это сейчас какая-то... Пару дней – и все на этом. Имеется в виду, что наши отразят. Ну, я не раз думал, что это такое… Какая-то провокация полномасштабная, а потом… А уже с 25 числа – все. Уехать из Киева я не мог. Буча, Ирпень – вы сами знаете, что уже тогда творилось.
– Как вы прощались с семьей, когда уехали 24 февраля на работу? Что вы друг другу говорили?
– Когда я поехал по магазинам, приехал – жены не было. Она с внуками уехала прогуливаться, потому что нужно было. Я ей звоню, говорю: "Наташа, мне уже нужно идти". Она говорит: "Я через 10 минут буду дома". И так вышло, что я только с сыном и дочерью попрощался. Мы же не прощались навеки – мы же попрощались... "До встречи, все будет хорошо. Вова, ты остаешься за старшего". И все. Никто не рассчитывал, что так произойдет.
– Это был последний раз, когда вы видели их живыми?
– Вживую – да. Ну, еще по телефону, по видеосвязи мы общались. Каждый день общались.
– Что потом происходило?
– Вы сами знаете, что Киев тогда... Мне так запомнились слова жены – это было 5 марта. У меня как раз был день рождения. Пришла ее старшая сестра с мужем. Они там не то что праздновали – просто пообедали. И по видеосвязи жена смеялась. Говорит: "Все от войны убегали из Киева, а мой, – не будем говорить тем словом, которым она меня тогда назвала, – поехал в самую войну". А конечный результат таков, что я остался жив, а их нет.
– Когда случилась трагедия?
– 8 марта. Это было примерно в 21.00. Мне звонит мой товарищ, сосед родителей, потому что родители недалеко от меня жили... Они и сейчас живут. Говорит: "Вова, как вы там?" Говорю: "Нормально. А что такое?" – "А ты, – говорит, – где?" – "Я в Киеве". – "Вова, там в твоей стороне что-то так бахкало!" Говорю: "Ну ладно, сейчас позвоню". Я набираю жену – абонент вне зоны. Набираю сына – вне зоны. Дочь набираю – абонент вне зоны доступа. Никто не отвечает. Набираю отца: "Папа, Коля позвонил, говорит, бахкало". Отец говорит: "Да, мы слышали, что бахкало так страшно, у нас, наверно, и шифер попадал". Говорит: "Ложись, отдыхай". Говорю: "Папа, ни один телефон не отвечает". Он говорит: "Хорошо, мы сейчас с матерью одеваемся и идем туда". От родителей до дома, где мы жили с женой, с семьей, семь минут идти пешком. Я звонил, набирал...
После авиаудара минут 20 прошло. Набираю отца. Он еще ничего не успел сказать– слышу мамин крик. Отец говорит: "Вова, нет дома. Нет никого в живых". Вот и все. Все…
– Что вы за эти семь минут ощущали?
– Я тогда еще не понимал. А вдруг вышка повреждена? Я даже не думал… Телефонная вышка недалеко от нас. Я набираю товарища: "Коля, иди туда". Он: "Хорошо, Вова, бегу". И я снова по очереди начинаю набирать жену, дочь... Набираю сына – и начинают идти гудки. И у меня какое-то облегчение наступило. Гудки уходят, идут – не берет трубку. И затем – типа время ожидания завершилось. Я еще раз его набираю – абонент вне зоны досягаемости. Смотрю... Смотрю на телефон – уже минут 20 прошло. Набираю отца. Он еще ничего не успел сказать – слышу мамин крик. Отец говорит: "Вова, нет дома. Нет никого в живых". Вот и все. Все… В одну секунду – все. Все кончилось.
– То есть российская бомба упала прямо на дом?
– Две российские авиабомбы. Это был самолет. Он сбросил четыре авиабомбы. Одна авиабомба упала на край моего дома, вторая авиабомба – за хозяйственными постройками. Там, где мы делали гараж, летнюю кухню. И еще две авиабомбы – метров 300 от нас. Там тоже люди живут. Очень много разрушили… Там погиб один человек. Ну, его откопали потом на третий или четвертый день только. Иван – был такой дядька у нас. Четыре авиабомбы. Как потом было заключение экспертов, это ФАБ-500. Две 500-килограммовые авиабомбы. Намеренно были сброшены.
– То есть эти твари видели, что сбрасывают на дом?
– Конечно.
– Все дома были? Жена, дочь, сын, двое внуков?
– Да. И двое внуков – двойняшек.
– Они не успели выбежать?
– Это доля секунды. Тем более что внуки... Весь вечер их купали, кормили. В постели уложили, бутылочки – и они уже с этими бутылочками засыпали. Даже если они еще не засыпали, они себе в кроватках что-то бормотали. Через некоторое время, через месяца четыре или пять, товарищ мне показал... Этот Коля, который помогал искать моих родных. Он показал мне, как кого нашли. Дочь была в ванной. Получается, что бомба, как упала на дом, просто снесла дом. От двухэтажного дома осталось две части фундамента. Больше ничего нет. Дочь была в ванной, потому что ее нашли на той стороне, где у нас была ванная. Жену с сыном обнаружили, где кухня была. А внуки находились с другой стороны… Внуков нашли, как сказали, в 70 метрах от дома, у железной дороги.
– Когда вы приехали?
– 9-го числа в обед. Я ехал такими, как говорится, кругами... Я ехал, но не помню, как ехал. Я помню, как уехал из Киева... Потому что тогда, чтобы выехать, был один выезд. Это выезд по Одесской трассе – и тогда уже, как говорится, кругами-кругами. У меня раньше, например, от работы до дома было 110 км, если машиной ехать, а тогда у меня получилось 265 км.
– Вы смогли пройти в свой дом? Когда и как это было?
– Когда уже заезжал в город, позвонил сестре Наташиной. Она говорит: "Мы похороним. Мы как раз скупаемся". – "Хорошо, я сейчас туда подъеду". Мы оплатили гробы, кресты. Потом говорю: "К родителям". Поехали в поселковый совет – нужно было справку взять. А там как раз были мать с отцом мои. Это все было тяжело... Отец потом уехал домой. А мы с моим кумом подъехали к дому. Там уже утром был экскаватор, дорогу пересыпало. Он просто свернул все, расчистил проезжую часть. Я вышел... Знаете, как говорится, пропал дар речи. Тогда смотрю – бежит наша собака. Айдар, немецкая овчарка. Я его забрал в машину, отвез к родителям. И получилось так, что нам позвонили и сказали, что надо забирать сегодня всех из морга, потому что… Этот артиллерийский обстрел. Это село, если я не ошибаюсь, Новая Буда. И там очень много погибших наших военных. И их было некуда везти. Короче, как-то держался, пока ездили, скупались, готовились. А потом уже приехали... Когда уже приехал в морг, там пять гробов. Они все были замотаны в простыню. Как сказал тот, что в морге работает, можно было только сына хоронить не в закрытом гробу. А других нельзя было показывать… И мы сразу из морга их и отвезли на кладбище.
Скриншот: Алеся Бацман / YouTube
– То есть вы и попрощаться нормально… Невозможно.
– У морга батюшка был. Отслужил молебен на кладбище. Попрощались – и все.
– Я знаю, что даже спасатели, вытаскивавшие семью...
– Да… Спасатель, который детей нашел, – мне говорили – вообще в чувство не мог несколько дней прийти.
– Нелюди. Просто изверги.
– Это не то слово. Знаете, у меня еще есть братья двоюродные [в России]. Дядя умер в 2018 году, но остались сыновья, жена. Когда все это началось, я им сбрасываю фотографии Бородянки. Говорю: "Смотрите. Вот ваш "русский мир". Они говорят: "Мы же за Украину, но мы ничего не можем сделать". Это все, знаете ли, так... Я говорю: "Вот Бородянка. Возле того дома работает Сашка, моего брата старшего жена". Возле этого здания, что в Бородянке, – уже его нет. Уже снесли этот дом. Когда это случилось, я ночью всех заблокировал. Я думал, что никогда в жизни интервью давать не буду. А потом увидел… Из Ирпеня Сергей Прямыйнис давал интервью. Или "Наше время", или "Настоящее время" – я не помню. И думаю, надо все-таки... Прошло где-то недели две… Больше. Я думаю: нужно об этом рассказывать. Но как-то было дико... Ты пишешь на электронную почту свою историю... Тогда случайно, когда я приехал на руины... Потому что я не мог найти кота. Люди говорили, что видели… Через несколько месяцев мы его нашли. А это приезжаю, смотрю: люди какие-то ходят, кинокамеры. Были с государственного канала "Рада". Они говорят: "Вы хотите? Может, если есть у вас..." Не то что как желание – она не так это сказала. "Если вы сможете, то скажите пару слов". И после того получился коротенький в новостях ролик. Там около трех минут. И после этого я их снял с блокировки, отправил этот трехминутный сюжет и написал: "На этом наше общение на всю жизнь закончилось". И все. И я просто все удалил...
– А что ваши родственники в России ответили на это? Что они сказали?
– Меня это не интересовало. Честно, меня даже не интересовало. Я им сбрасывал, когда уже были в интернете фотографии Бородянки, Макарова, Бучи. И еще до 8 марта им сбрасывал. "А что мы можем сделать? Мы за вас, но мы ничего не можем сделать". Там разговора нет с ними.
– Что вы можете пожелать сейчас Путину и всем россиянам, кто его поддерживает?
– На это не хочется ни энергии, ни слов тратить. Не даром китайцы сделали изделие чудесное – черные полиэтиленовые пакеты. Меня одна журналистка спрашивает: "Если бы вы столкнулись с Путиным и Лукашенко, что бы вы им сказали?" Я говорю: "Я бы им ничего не сказал. В той яме, которая 12 метров диаметром и шесть метров глубиной, я бы сам закопал их".
– Это та, которая на месте вашего дома?
– Их две такие.
– Владимир, что вы сейчас вспоминаете чаще всего о своих родных? Когда есть минута что-нибудь вспомнить, о чем-то подумать.
– Знаете, я даже думать не могу. Сразу начинаю... Особенно, когда видишь маленьких детей в этой двойной коляске... Это тяжелее всего.
– О чем вы сожалеете?
– Что я их не вывез. Нужно было сначала семью, а потом все остальное.
– Я знаю, что вы даже в Гааге были на народном суде Путина. Все его преступления и его команду, совершающую эти преступления, все доказательства... Как вы там оказались и какова была реакция судей, когда вы рассказывали вашу историю?
– Как говорится, начнем с истоков. Это был где-то май... "Глазами Мирных" – онлайн-музей Фонда Рината Ахметова снимал первый полномасштабный… Не то что сюжет… Можно сказать, документальный фильм о моей трагедии. Это не только моя трагедия – это трагедия для всей Украины. И когда вышел этот сюжет, очень много обращений было. Насколько я понимаю, обратились люди, организовавшие этот суд людей мира. Обратились в Фонд Ахметова и попросили их поделиться этими историями. И одна из историй, которая их поразила... Фонд Ахметова предложил мою историю. Они предложили мне, чтобы я приехал в Гаагу... Кстати, эта девочка из Мариуполя, которая давала вам интервью, тоже была на этом суде. Она давала показания онлайн. Знаете, что немного положительного? Там были реальные действующие судьи, действующие прокуроры. Как потом нам объяснили, показания, которые мы давали, когда будет идти реальный суд и будет на скамье подсудимых... И будет вся эта банда... Может, кто-то не доживет до тех пор... Так наши показания все-таки используют.
Я уже ничего не загадываю. День прошел – хорошо. Конечно, хочется дожить до того, как будет победа за Украиной... Хочется дожить, когда Путин будет в Гааге на скамье подсудимых
– Как судьи реагировали, когда вас слушали?
– Там была женщина… А вообще их было трое. Женщина-судья – у нее слезы просто градом катились. Так же и у прокуроров. Там был известный прокурор Джо Уайт, который судил [подозреваемого] в геноциде людей в Уганде. Честно, я не помню... Просто большие дяди плакали. Это было тяжело. Там не только моя такая история была. Там были истории, которые было страшно слушать.
– Владимир, как сейчас вы живете? Чем вы живете? Кто у вас из близких остался?
– Остались отец с мамой, брат с семьей. Живу большую часть своего времени в Киеве, у брата. Песковская ОТГ, бывшая Бородянская. И у родителей. Там немного, там немного. Как говорят по-русски, "бомж". Это обо мне. "Без определенного места жительства".
– В чем вы видите смысл жизни?
– Я уже ничего не загадываю. День прошел – хорошо. Вот у меня сейчас в планах... Памятники делаю своей родне, своим близким. Конечно, хочется дожить до тех пор, как будет победа за Украиной... В кратчайшие сроки, я думаю. Так как наши дают немного им... Хочется дожить все-таки, когда Путин будет в Гааге на скамье подсудимых.
– А после победы что прежде всего вы хотите сделать?
– После победы? Я так далеко не думал. Хочется победы.
– Как окружающие себя проявили? Было больше тех реакций, которые поразили вас с такой, доброй стороны или наоборот?
– Боже, я даже не знаю, как вам ответить. Друзья, коллеги поддерживают и сейчас… От некоторых людей я до сих пор ничего не услышал, хотя мне это было, скажем так, неожиданно. Некоторые стараются стороной обойти... Они через друзей говорят: "А я как увижу его, я убегаю, обхожу стороной". "А чего ты, – говорю, – обходишь?" – "Я не знаю, что я могу сказать". Я говорю: "Да ничего мне говорить не надо. Просто подойди, поздоровайся, спроси, как дела. Банально два слова…" Когда начинают: "Как мы тебя понимаем..." Боже мой, мне хочется... Ну, как вы можете понять? Меня может понять тот человек, который потерял кого-нибудь из близких. Тогда человек понимает, что это такое. А сказать, что "я тебя понимаю", чтобы, знаете, пригодится, лучше вообще ничего не говорить. Просто сказать: "Держись" – и все... "Привет. Держись".
– Владимир, я вам хочу сказать: держитесь. Держитесь. Держится и вся Украина. И победа будет за нами. Но очень хочется, чтобы она как можно быстрее наступила. Чтобы меньше жертв было и военных, и таких ни в чем не повинных мирных граждан Украины. Мы под этим интервью оставим ваши реквизиты.
– Не надо. Не надо.
– Не надо?
– Нет. На памятники, чего недостает, мне сейчас помогают. А на жизнь мне хватает. Может, действительно, когда-то такая... Знаете, как говорится, здоровье не очень хорошее сейчас. Есть свои проблемы. Может, действительно, когда оно нужно будет на лечение или еще что-то… А так сейчас есть кому помогать. Сейчас есть военные, которым нужно помочь с тем же лекарством... Я все не могу к этому модному слову... На эти донаты. Сейчас есть людям, на что тратить.
– Вы достойный и добрый человек. Спасибо.
– Вы знаете, Олеся, я еще хотел пару слов сказать. После Гааги меня пригласили... Была как раз годовщина вторжения в Украину – 24 февраля 2023 года был в Берлине благотворительный ужин, где аукционы были. Я выступал на нем со своей историей... Все плакали. Собирали средства для Украины. И я, как говорится, от имени Украины просил, чтобы не забывали о нас и помогали. Очень многие такие известные были. Я никогда в жизни не думал, что познакомлюсь с Орнеллой Мути.
– Владимир, я вас благодарю. Искренне благодарю.
– Спасибо, Олеся.
– За то, что вы поведали свою историю. Это реальный памятник преступлений, которые Россия совершила и продолжает совершать в Украине. Благодарю вас. Держитесь. Сил вам.
– Благодарю вас за вашу работу, что освещаете все это.
