Освобожденный из плена "ДНР" Герасименко: Никакой стены. Землю надо возвращать, там много людей в безвыходном положении ждут возвращения Украины G

41-летний уроженец Днепропетровской области, боец уже расформированного 40-го отдельного мотопехотного батальона "Кривбасс" Николай Герасименко ушел на фронт летом 2014 года. Прошел Иловайский и Дебальцевский котлы. Чудом выжил. В феврале 2015-го вместе с еще тремя военными его захватили боевики "ДНР". Герасименко провел в плену почти три года, или ровно 1052 дня. Освобожден 27 декабря 2017-го вместе с еще 73 пленными, которых Украине удалось вернуть в рамках первого за полтора года большого обмена.

В интервью изданию "ГОРДОН" Николай Герасименко рассказал о пытках в подвале у российских казаков, о двух неудавшихся попытках бегства, о четырех украинских бойцах, которых боевики отказались обменять, о настроениях среди сепаратистов и о том, почему, несмотря ни на что, Украине надо возвращать оккупированные территории.

– Когда вы узнали об обмене?

– Накануне услышал по их местному радио. Я тогда в макеевской колонии содержался, на третьем этаже. Не поверил. Они точно такое говорили в 2016 году, тоже перед Новым годом: мол, договорились всех на всех обменять. И сейчас не верил до последнего, пока нас не привезли в Горловку и там я не увидел Ирину Геращенко (первый вице-спикер Верховной Рады, занимается вопросами освобождения пленных. – "ГОРДОН"). Вот тогда понял: обмен точно будет. До того нас полдня в воронке держали, уже смеркаться начало. Конечно, сомнения были, думал, опять сорвется.

– С чего для вас началось утро 27 декабря – день освобождения?

– Проснулся от шума, до подъема, около шести утра. В колонии подъем был, когда они выводили на прогулку своих этажом ниже.

– "Своих"?

– Местных осужденных. Тех, кто нарушает режим содержания, садят в изолятор. А изолятор под нами был, на втором этаже. Стук, грохот – нам все слышно. Сразу проснулся. Я ночами не очень досыпал, на любой шорох просыпался или когда спина болела.

В общем, проснулся рано утром 27-го, темно, нам сказали собираться и брать тормозки. А какие в колонии тормозки, что у нас есть? Ничего. А в этот день, оказывается, сами нам тормозок подготовили: треть буханки хлеба, кусочек масла и рыбы. Ребята удивились: ого, целая рыба! Но я эту пайку не взял.

– Почему?

– Не хотел, я сутки без еды мог продержаться. Отдал сокамернику, он в Киев ее привез.

27 декабря 2017-го, военный аэродром Борисполя под Киевом. Николай Герасименко вместе с женой Наталией спустя 1052 дня плена. Фото: Александр Хоменко / depo.ua

– Что взяли с собой в Киев из того, что нажили за три года плена?

– Письма и книги, которые жена присылала, вещи, которые волонтеры передавали (кое-что доходило). А теплые вещи, зубную щетку и мыло оставил ребятам, которых не забрали на обмен. Попросил охранника передать это Глондару и Пантюшенко, они через стенку в соседней камере были (кировоградский спецназовец Сергей Глондар попал в плен боевиков "ДНР" в феврале 2015-го возле Дебальцево. Танкист Богдан Пантюшенко взят в плен 18 января 2015 года во время боя в поселке Спартак, неподалеку от донецкого аэропорта. – "ГОРДОН").

– О том, что Глондара и Пантюшенко не обменяют, стало известно уже в колонии?

– Да, мы уже там знали. Когда по радио сказали об обмене, начался обход по камерам. Открыли нашу дверь и сказали: мол, так и так, будет обмен, готовьтесь. А я уточнять начал, потому что они в общем говорили. Меня их "в общем" не устраивало. Ну, характер у меня такой. Настораживало, что не всех наших ребят повезут. Они в ответ: "Вся ваша камера подпадает под обмен".

– С кем вы были в камере?

– С Саней Олейником и Сашей Лазаренко. До этого был в камере с Глондарем и Пантюшенко, пока меня в одиночку не отселили. Ребята спрашивают: "Кто у вас едет?". "Вроде все, – говорю. – А у вас?". Они отвечают: "Ну, мы вдвоем остаемся, один едет". Расстроились, конечно.

– Вы понимаете, почему боевики до сих пор не включили в список четверых украинских военнопленных – Сергея Глондара, Александра Коринькова, Богдана Пантюшенко и Романа Савкова, которые больше трех лет удерживаются в плену?

– Понимаю. Подстраховаться, чтобы был еще "обменный фонд". Почему именно их оставили, точно сказать не могу. Подозревал, что и меня тоже в последний момент не обменяют. Почему-то мне так казалось.

– Знаю, что тяжелее всего со здоровьем у Романа Савкова, ему несколько раз в день инсулин колют.

– Я бы не сказал, что у других нормально со здоровьем. Всем тяжело, держатся с трудом. Савков очень похудел, у него сахар повышенный. Когда из колонии на обмен забирали, основную массу ребят в первый воронок погрузили. Я попал во второй воронок. Возле машины стоял, как мне показалось, их МГБшник. Он с главврачом колонии говорил. Я слышал их разговор: "Пока Савкова не вылечишь, мы его менять не будем". А врач ответил: "Я его уже не вылечу". Они дотянули пацаненка до такого состояния. Насколько я слышал, Савкова в санчасть для обследования обессиленного выносили на носилках.

Когда в Харьков летели на вертолете, я воспользовался моментом и обратился к президенту Порошенко с просьбой как можно быстрее оказать помощь и ускорить следующий обмен. Он сказал, что будут решать. И когда в Киев на самолете летели, Ирину Геращенко просил, напоминал. Любыми путями, но надо ребят вытаскивать.

Кировоградские спецназовцы Сергей Глондар и Александр Кориньков попали в плен 16 февраля 2015-го возле Дебальцево. Танкист Богдан Пантюшенко взят в плен 18 января 2015 года во время боя в поселке Спартак, неподалеку от донецкого аэропорта. Все трое до сих пор находятся в плену "ДНР". Фото: Катя Глондар, Юлія Корінькова, Повернись живим / Facebook

– На военном аэродроме в Борисполе вы сказали, что провели в плену ровно 1052 дня.

– Да, в календарике отмечал. Кто по неделям плен считал, кто по годам, я – по дням. Больше всего веры на обмен вселило последнее письмо от жены.

– А как оно к вам попало?

– Через их МГБшников. Письма не все, но доходили. У нас одна связь с родственниками была – письма. Жена в одном письме писала, что фотографии выслала, я их не получил. Оказалось, МГБшники на конверте что-то патриотическое находили, фломастером черным зарисовывали, в письмах корректором строчки замазывали. Я пытался понять их логику, не смог.

– Радует, что вообще письма разрешают.

– Жена говорила, что из всех жен военнопленных самой последней получает от меня письма. Может, МГБшники думали, я что-то шифрую? А я им в открытую писал: ничего в письмах не шифрую. По три-четыре месяца письма не получал, а после за раз пачку приносили.

27 декабря 2017 года. Освобожденные из плена украинские бойцы Николай Герасименко, Александр Лазаренко, Алексей Кириченко и Александр Олейник вместе с президентом Петром Порошенко в вертолете, следовавшем в Харьков. Фото: president.gov.ua

– Вы попали в плен 9 февраля 2015 года на трассе возле села Логвиново, недалеко от Дебальцево, когда ехали вместе с тремя сослуживцами в Артемовск. Накануне ночью боевики заняли село, но, по информации журналиста Юрия Бутусова, ни штаб АТО, ни штаб сектора эти данные украинским войскам не сообщили, оцепления на дорогах не выставили.

– Мы в засаду попали. Нас четверо ехало: Сарычев, Макух, Лазаренко и я (Владимир Сарычев освобожден из плена в апреле 2015 года, Александр Макух – в феврале 2016-го, Александр Лазаренко вместе с Николаем Герасименко в декабре 2017-го. – "ГОРДОН"). На удивление, меня не ранило. Машину же, как обычно, останавливают? Стреляют в водителя. Я за рулем был. Все остались живы, один только 300-й, легкий, Лазаренко. Ему повезло, он сзади наискосок от меня сидел.

Машину обстреливают, пули свистят, трескотня, оглядываюсь в кабину – там уже никого, пацаны под колесами лежат. Открываю дверь – опять очередь из автомата. Я до последней секунды думал, что это наши по ошибке стреляют, приняли нас за сепаров. Меня на асфальт положили, подошел кто-то с автоматом, опустил на меня ствол, а на конце ствола – георгиевская ленточка. Ну, я все и понял: попали. В итоге оказалось, что это казачки.

– В интервью журналисту Татьяне Катриченко вы сказали, что казачки прямо на месте хотели вас "в расход пустить".

– Да нас всех чуть в расход не пустили. Тогда никто накоплением "обменного фонда" не был озабочен, расстреливали – и все. Но они тупо вцепились, подозреваю потому, что с нами подполковник был. Сарычев. Подумали, что нормальную шишку взяли. Это нас и спасло, хотя один казачок говорил: "Дай хоть одного пристрелить". А прибежавший сепар ему кричит: "Я уже доложил, что четверых взяли!".

– Так почему вашему батальону не сообщили, что еще ночью трассу взяли под контроль боевики?

– Насчет этого я промолчу. Не знаю.

До плена. Зима 2014–2015 гг., зона АТО, 40-й отдельный мотопехотный батальон "Кривбасс". Николай Герасименко (справа), за ним – подполковник Владимир Сарычев. Фото: Наталия Герасименко / Facebook

– Почему подполковника Владимира Сарычева, с которым вас взяли в плен, отпустили через три месяца – 25 апреля 2015 года, а вас спустя три года?

– (Долго молчит). Не знаю.

– Сам Сарычев в интервью говорил, что его освобождением занимался руководитель Центра освобождения пленных "Офицерский корпус" Владимир Рубан.

– Я им в глаза говорил: "Сколько можно? Обмениваетесь, а результата никакого!". Они: "Мы работаем". Ну, мне все понятно стало, я махнул рукой, не выдержал. Это в 2015-м было, перед Новым годом, меня опять дернули из камеры-одиночки. Стояла куча местных охранников. Ясно, в общем. Сказал им в глаза все, что думаю. Потом жене в письмах писал: пускай лучше не ходят ко мне, я не обезьяна в зоопарке, чтобы на меня пялиться.

– Вы сказали, что во время взятия в плен вас не ранило. Но ведь у вас серьезные проблемы с ногой были.

– Это не ранение, это после допроса у казачков.

– Можете чуть подробнее рассказать?

– Ну, порезали немного ножом. Зачем? Пытали, хотели, чтобы рассказал им что-то интересное. А что я мог рассказать? Ничего.

– Николай Николаевич, если не хотите вспоминать о пытках, не надо.

– А что вспоминать? Вывели из общей камеры, где мы все сидели. Это 14 февраля было, на День влюбленных. Проявили ко мне свою "любовь", так сказать. Узнали откуда-то, что якобы я офицер, и давай предъявы бросать: мол, ты засекреченный разведчик.

База казачков была в бывшем здании "Новой почты". В комнате было сначала двое, один – из Горловки, позывной Боцман. "Кто ты такой?" – спрашивают. "Старший солдат ВСУ", – говорю. "А еще какое звание у тебя?". Ну, я сразу понял, к чему они клонят. До войны у меня офицерское спецзвание было, потому что работал в пенитенциарной системе, был старшим инспектором социально-воспитательной и психологической работы, работал в колонии простенькой.

Тогда они завели меня в другую комнату, помню, там почтовые стойки были. Надели наручники сзади, начали вести допрос. Потом еще человека четыре приехали, самый главный начал допрос. Кто он – не знаю, мы его называли чувак в кожанке.

– "Начал допрос" – это избивать ногами?

– Не только, всем, что под руки попадалось.

– Что было после?

– Сарычева вызвали под конец допроса, он меня оттянул обратно в камеру. Там кое-как перевязали. У меня кровь сильно шла из ноги. Еще из головы, когда прикладом били. Укол какой-то дали. Я больше всего из-за этого укола переживал. Не понимал, что они мне вкололи на допросе. Прямо через одежду вкололи. Дали время до утра: мол, признавайся, а то в расход пустим. Не пустили. Может, пугали, а может, у них расклады поменялись.

– Вы три месяца провели в подвале у казаков, а после вас с другими украинскими военнопленными забрала у казаков так называемая "военная полиция "ДНР".

– Не забрала, а отбила 30 апреля 2015-го.

– Отбила? То есть "военная полиция "ДНР" стреляла в казаков, чтобы забрать украинских военнопленных?

– Ну, это точно не мирные переговоры были. Боем брали, штурмовали, стреляли. Мы на подвале сидели, слышим: стрелкотня рядом, шум, гам. К нашей двери кто-то подошел и по рации передал: "Здесь укропы. В расход или выводить?". Ему по рации отвечают: "Выводи". Нас поставили под стену и в спину сказали: "Поздравляем, вы попали из плена в плен".

– А казаков убили?

– Не знаю. Казаки – это в основном россияне, а "военная полиция" – это местные сепары. Между ними были поделены районы. Один казак при нас говорил: вот, мол, отвезли своего в больницу и еле унесли ноги, под обстрел попали.

– Почему сепаратистам так понадобилось отбирать пленных, что они в перестрелку с казаками вступили?

– Ради выгоды. Для продажи.

– Много случаев продажи пленных было?

– Много.

– А суммы какие фигурируют?

– Давайте не будет об этом.

– Во время плена российские спецслужбы не пытались вас вербовать?

– Наверное, у меня выражение лица такое, поняли, что не получится.

– А пытались?

– Приходили. У сепаров все кураторы – россияне. У нас они появились уже на "избушке" (здание СБУ в Донецке. – "ГОРДОН"), через три месяца плена у казачков.

– И как российские спецслужбы прощупывают на предмет сговорчивости пленного?

– А вы как думаете?

– Ну, после трех месяцев пыток у казаков на подвале я бы пригласила вас в кабинет, сказала, что казаки – скоты, но теперь, Николай Николаевич, с вами все будет в порядке. И предложила бы вам горячую еду, чай…

– …и сигаретку. (Улыбается). Примерно так и было. Я их словам значения не придал: подыгрывал, головой кивал, время тянул, чтобы отстали. Они просили: мол, вдруг кого-то когда-то увидите – сообщите. Я опять головой помахал и забыл.

– А вы, случайно, не засланный?

– (Смеется). Проверяйте.

– Не знаю как.

– Я и сам не знаю. И вы не узнаете, завербовали или нет. Люди разные, к каждому индивидуальный подход ищут. Только по поступкам можно понять, завербован или нет. У меня характер такой… В общем, не пробьешься ко мне, лоб твердый.

27 декабря 2017 года, оккупированная Горловка. Именно сюда в воронках из макеевской колонии боевики доставили украинских пленных для передачи официальному Киеву. Фото: ЕРА

– 10 февраля, на следующей день после взятия в плен, на одном из российских пропагандистских телеканалов появился видеорепортаж. В кадре стояли вы с тремя бойцами АТО и озвучивали нужный кремлевской пропаганде текст.

– Это в штабе у казаков записывалось. Во время взятия в плен Сарычева отдельно забрали, увезли в машине, уже в штабе я его и увидел первый раз после захвата.

– Кто вас инструктировал, что и как говорить на камеру?

– Я даже не запомнил. Меня из подвала подняли, дотащили, сам нормально идти не мог. С трудом, но стоял, потому что думал: если в ролик попаду, может, хоть это спасет. За эту соломинку мы хватались. Наша цель была – засветиться на любую телекамеру. Сепары сами говорили: "Если вас на камеру сняли, значит, точно на подвале не убьют".

К казакам же фактически семь человек привезли: нас четверых и еще троих не из нашего батальона. Но этих троих так на подвал и не спустили.

– Что это значит?

– Думаю, добили их, потому что они ранены были. Мы даже толком познакомиться не успели. Они 9 февраля со стороны Артемовска ехали, а мы – в Артемовск. Нас всех взяли и вместе к казакам везли в пикапе.

Один старше меня был, в живот ранен. Он падал постоянно: "Не могу, не могу", я его под руку: "Вставай, а то добьют". Второй в плечо был ранен, третий – в кисть, кажется. При обыске у одного из них нашли орден Богдана Хмельницкого, какой степени – не помню. Их это взбесило сильно. Позже, когда нас у казаков отбили, мы с Саней Лазаренко увидели на столе фотографию трупа, опознали в нем одного из тех, с кем нас вместе в плен взяли.

– Чем кормили в плену?

– Кашей. Приеду домой, встану на колени перед своим псом и буду просить прощения, что каши съел больше, чем он.

– На сколько похудели?

– Когда заезжал в АТО, весил 92 кг, сейчас 75 кг. Ну ничего, кости есть, а мясо нарастет.

– Бытовые условия какими были?

– Когда у казаков на подвале держали, гигиены никакой не было. Вообще. На поддонах три месяца спали. Один раз вывели ребят покупаться, я отказался, потому как у меня рана была. А там надо было быстро, за пять минут, пока он курит сигарету, покупаться. Без мыла, без ничего – зашел, намок, вышел. Смысла в таком "купании" я не видел.

– А когда "военная полиция" отбила и в здание СБУ привезла?

– И сравнивать нечего, небо и земля. В "избушке" нас в полуподвальном помещении держали, там раньше архивы СБУ были. Полки железные, сваренные в шесть этажей, окна. Кормили получше. И купаться можно было. Добровольно-принудительно на разные работы выгоняли.

Николай Герасименко в макеевской колонии. Cпортивную куртку с тризубом нашел, когда пленных отправляли на работы по уборке зданий, с тех пор принципиально ее не снимал. Фото: Наталия Герасименко / Facebook

– Боец полка "Азов" Евгений Чуднецов, приговоренный в "ДНР" к 30 годам, рассказывал после обмена, что его на работы в донецкий аэропорт возили вытаскивать тела украинских киборгов.

– Знаю Чуднецова, он со мной во втором воронке ехал. Меня сначала к пяти девочкам посадили, их тоже на обмен везли. Я сразу спросил: "Лиля есть?".

Когда в "военной полиции" держали, там была пленная Лиля Коць, я ее запомнил. Кто-то ответил: "Да, Лиля есть на обмен". В общем, рад, что жива-здорова и ее обменяли. У нас слухи ходили, что ее в расход пустили.

Наших ребят тоже в донецкий аэропорт на работы возили, но я тогда еще у казаков был. После и полы мыл, и на заправках бочки чистил. А рядом всегда чувак с автоматом охранял. На работы нас на "Уралах" через весь Донецк везли, а мы смотрели, как люди будто ни в чем не бывало по улицам гуляют, как ОБСЕшники сзади едут.

– Что значит "сзади едут"? ОБСЕ сопровождала украинских пленных, когда боевики их на работы вывозили?

– Нет, просто по городу машины ОБСЕ ездили, обгоняли нас. Откуда им знать, что в "Уралах" военнопленные? Я бы и рад сигнал послать, так ведь рядом этот с автоматом, не дает ничего делать. Но я все время пытался выставить свое лицо в окошко, а вдруг их видеорегистратор зафиксирует.

Те на Донбассе, кто продались и кричали "Россия, Россия!" – первыми переобуются. Уже переобуваются

– Почему ваши две попытки бегства провалились?

– Первый раз сам отказался, потому что мог пострадать тот, кого мы не включали в побег (он бы физически не выдержал, да и не согласился бы). Во второй раз решил сам бежать, но в человеке просчитался. Местном. Он должен был российские рубли на гривны поменять. Но передумал и сдал меня, в итоге сняли с работ, опять на подвал.

– Побег был менее рискованным, чем оставаться в камере и ждать обмена?

– Я просто не верил, что попаду в этот обмен. Ждал, когда он пройдет, чтобы из-за моего побега ребята не пострадали.

– Какие настроения у жителей оккупированных районов Донецкой области?

– Поначалу нам кричали что-то вроде "фашист". После: "Вас, 40-ку, не в плен брать надо, а расстреливать!". Это уже в макеевской колонии было. Сепары нас с Иловайска не любят, сильно мы им насолили. Запомнили нас еще тогда.

– Такие настроения – результат российской пропаганды или местная ментальность?

– Не знаю, наверное, всего понемногу.

С женой Наталией. "Вспоминаю Иловайский котел. Выезжаю на задание, смотрю: бабушка со двора выходит и крестит меня и мою машину. Может, потому и выжил, что незнакомая бабушка меня перекрестила". Фото: Наталия Герасименко / Facebook