0 Киев
Мой дедушка был 1922 года рождения. События 1932–1933 годов помнил хорошо, рассказывал нам с братом о том времени еще в нашем советском детстве. Рассказывал вполголоса, разумеется. Но четко, с деталями – и о смертях, и о каннибализме, и о заполненных мертвыми колодцах. Единственное – как только речь заходила о Сталине – срабатывал какой-то переключатель, накатывал страх, логика исчезала: Сталин оставался отцом народов. До самой смерти.
У моей бабушки, которая была 1923 года рождения, во время большого голода умерла вся семья, она осталась одна. О голоде не упоминала вообще. Так же, как и о Второй мировой (была медработницей, дошла в составе Красной армии до Берлина). Такая себе совершенно затаенная, замолчанная жизнь, о которой лучше было никому не говорить. Затемненная память, вшитые под кожу страхи и фобии, которые так и не вырвались наружу.
В общем, все время за старшими – поколением, которое еще довелось видеть и с которым выпало пообщаться, – замечалось именно это: страх произнести вслух самое страшное, страх поделиться самым болезненным. Вот это замалчивание, затемнение травмы, чернота памяти – она чувствовалась не только в этих пожилых, надломленных жизнью и возрастом людях – она чувствовалась в самом ландшафте, в пространстве. Сегодня думаешь – насколько важна эта наша сегодняшняя возможность говорить и не молчать, решаться и называть зло злом, любить тех, кто жил до нас, кто остался в нашей истории. Любить, помнить, и дальше слушать их голоса – болезненные, ломкие, но связывающие собой наше прошлое с нашим будущим. Вспомним сегодня о них – это нужно им, но нужнее это именно нам.
Источник: Сергій Жадан [офіційна сторінка] / Facebook
Опубликовано с личного разрешения автора
